— Это верно,—согласится Mopp.— Едим их второй день, а кажется — второй год.
В саду возле стены Игорь испуганно смотрел на человека, лежавшего на спине.
— Что с тобой?
— Ничего,—ответил Абу.— А что?
— Глаза закрыты.
— Дождь.
— Давай я тебя вытащу.
Игорь протянул было руки, чтобы схватить Абу за плечи, но тот сказал:
— Слушай, меня прислали к тебе.
— Ко мне?—удивился Игорь.
— Ну, в общем-то, к журналистам, но через тебя...
— Что-нибудь болит? — обеспокоился Игорь.—Ранен, что ли?
— Нет, просто ногу подвернул. Ладно, пустяки. Слушай, пилот, который с ними летел, ну знаешь — Гасид, он говорит, что они, кажется, ничего ребята. Слушай, надо сделать — пусть подпишут телеграмму такую же, как в первую ночь. Я отнесу, мы отправим.
— Из джунглей?!
— Не твое дело. Доставят куда надо. Пусть только подпишут. Через день будет в Нью-Йорке...
— Они разные, Абу... Наверное, теперь уже не все подпишут.
— Хорошо бы этот их телевизионный...
— Кларк?
— Наверное...
— Когда это нужно?
— Когда — сейчас это нужно!
— Но это же не сразу...
— Я понимаю, что не сразу. Ничего, иди, я полежу. Хоть всю ночь... Только бы уйти до рассвета...
— Проползи вот туда под брезент...
— Слушай, иди скорей, время дорого...
Игорь встал. И осторожно, прижимаясь к стене, пошел обратно.
Журналисты в холле расселись за столом,
— А где мадемуазель Габю?— спросил, взглянув на пустой стул рядом с Морром. Астахов.
Mopp в ответ лишь пожал плечами — его это не интересует.
— Молодого человека, кажется, тоже нет,— сказал Стэннард невинно.— Очень милый у нашего хозяина сын. Умен, воспитан...
— Меня больше волнует, где господин Калишер...—заметил Кларк.
— Продукты обещал,— вспомнил Астахов.
— Это переживем,— зло сказал Mopp.— Плохо, когда пища на столе лучше, чем люди за столом. А с банановыми лепешками все-таки есть какая-то гарантия. Не можем же мы быть хуже этой дряни! А, Дуглас? То есть, простите, Стэннард...
— «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет»,— смеясь, пропела Мэри и погладила Стэннарда по лысине.
— Что это?—удивился тот,
— Он меня научил,— Мэри кивнула на Астахова.
— Старинная русская солдатская,— улыбнулся тот.
— В переводе означает: птичкам живется грустно,— добавила Мэри.