— Давайте решать научно,— предложил отрезвевший Стэннард.— Хольц, берите лист бумаги и ставьте крестики и минусы. Здесь — за, здесь — против. Кларку нужно домой. Это раз. Ставьте крестик. Мы ничего не добьемся, если будем упорствовать, это два. Нас прикончат, это три. Третий крестик обведите кружком. Очень важный крест...

В разговор вмешался Кларк, который до сих пор внимательно слушал Игоря, что-то говорившего ему вполголоса. Все ждали слов Кларка, в этой ситуации они должны были быть решающими.

— Прежде всего я не хочу, чтобы болезнь моей жены считали оправданием нашей подлости,— сказал он.— Она первая не простит мне... Второе. Я не девственник, занимаюсь журналистикой три с половиной десятка лет к не хуже господина Калишера знаю, что «селедку в сметане не едят пуритане». Каждый из нас, и я в том числе, не раз интерпретировал правду, ну, скажем, иначе, чем она того заслуживает.

— Банановые лепешки,— подал реплику Стэннард.

— Да, банановые лепешки, к сожалению... Но я никогда не отрицал того, что видел, и не изобретал того, чего нет. В этом смысле я никогда не лгал. Может быть, поэтому мне верят телезрители. Я видел, что за «восстание народа», если я совру вот так ясно и нагло, как нам предлагают, а правда выплывет, в она обязательно выплывет в конце концов,— моя карьера и моя жизнь кончились, меня смогут выпускать на телевизионный экран только в качестве шута. Думаю, что мои рассуждения касаются каждого из нас.

—Я не в счет,— усмехнулся Хольц.— Не мое дело произносить слова.

— Вы покажите снимки,— сказал Mopp.

— Я проявил одну пленку для пробы,— спокойно ответил Хольц,— к сожалению, ничего не получилось. Была ночь.

Он вынул из нагрудного кармана куртки катушку пленки и бросил на стол. Mopp развернул ее против света. Она была прозрачна от начала до конца.


Калишер из здания радиостанции разговаривал по телефону с Седьмым.

— Мне пришла в голову забавная мысль,— сказал Калишер.— Ведь они могут поставить под заявлением фальшивые подписи. Газеты опубликуют, обнаружится обман, скандал.

— Я затребую из центра образцы их подписей по фототелеграфу...

— Вряд ли они там есть... Придется связываться с редакциями... Это вызовет подозрения.

— Так какого же... вы предложили все это... с их подписями?!

— Опять ты дергаешься, Майкл. Спокойно. Есть еще один план.

— У меня голова идет кругом от ваших планов. Мне не нужны планы. Мне нужны дела. Хотя бы одно конкретное дело!..


Во дворе здания радиостанции под навесом Астахов выбирал в картонных ящиках консервные банки и перекладывал их в корзины, принесенные с собой.

Вдруг подошедший сержант тронул его за плечо и поманил пальцем. Астахов пошел за американцем. Они вошли а здание радиостанции, поднялись по темной лестнице на второй этаж, миновали часовых. Сержант открыл дверь, и Астахов оказался в студии, уставленной радиоаппаратурой. За столом, над которым висел микрофон, сидел Калишер.

— А, Астахов. Присядьте.

Он сделал знак сержанту, тот вышел.

— Вам чаю или кофе? — Калишер показал на два термоса, стоявшие перед ним.

— Я там выбирал продукты,— растерянно сказал Астахов.— Меня ждут.

— Ничего, ничего, без вас выберут. Так чаю или кофе?

— Чаю, если можно.

Астахов не понимал,чем вызвано это гостеприимство. Первой мыслью было: Калишер хочет выведать у него что-либо о настроении постояльцев, узнать, о чем они говорят.

— Правильно,— одобрил Калишер.— А я вот до сих пор дрызгаю кофе, хотя знаю, что мне это смерть. Молоко, сахар?

— Нет, я так,

— И опять правильно. Вы правильный человек, мистер Астахов. А я вот пробовал сидеть на диете. Знаете, как сидел? Как самоубийца. Но ничего не вышло.— Он засмеялся, наливая Астахову чаю из термоса.— Живой! И даже больше растолстел. С ромом, может быть? С ромом чай — одно удовольствие.

— Нет, нет, спасибо.

— Вы, русские, железный народ. Сказал нет — значит, нет.

Калишер налил себе кофе и удобно устроился в кресле, будто готовился начать долгую приятную беседу.

— Скажите, мистер Астахов, вы давно живете в этом городе?

— Пятнадцать лет.

— М-м-м. Это ведь срок! И все это время работаете управляющим отелем?

— Да.

— А где живет хозяин?

— В столице обычно.

— В столице,— задумчиво повторил Калишер, прихлебывал кофе.— В столице.— И вдруг неожиданно поднял веселые глаза:— В какой столице?

— То есть как в какой?— не понял Астахов.

Но Калишер остановил ею жестом, прислушался, сказал:

— Минутку, кажется, готово,— и вышел в соседнюю комнату.

— Готово?— нетерпеливо спросил он Фараджа, который сидел там за старой пишущей машинкой.

— Пожалуйста.— Фарадж моментально вынул из каретки и протянул Калишеру листок бумаги.


В саду отеля прокричала ящерица.

Часовой, стоявший снаружи у входа в гостиницу под навесом, шевеля губами, считал, сколько раз раздался крик. Шесть. С досадой покачал головой. Ею напарник засмеялся.

— Мне нужно спешить,— сказал Игорь Кларку.

— Мы вряд ли соберем шесть подписей,— ответил тот.

— Пусть будет хотя бы пять, четыре...

— Нужно говорить с каждым отдельно,— предложил Максвелл.

— Я уже сказал Катлен.

— Что она?

— Она вряд ли подпишет.

Катлен подошла к ним, видимо, слышала последние слова.

— Нет, она передумала,— сказала Катлен.— Эта взбалмошная баба передумала. Она подпишет.

Игорь взглянул на нее с радостным удивлением.

— Из спортивною интереса,— уточнила Катлен.

— Может быть, вам поговорить с Морром?— спросил ее Кларк осторожно.

Катлен на секунду задумалась, потом кивнула:

— Хорошо, попробую...

— Остаются Стэннард и Хольц,— сказал Максвелл.

— Остается только Стэннард,— возразил Кларк.


Калишер взял листок и вернулся с ним к Астахову.

— Значит, в столице,— продолжал он,— так, так. У вас, видимо, неплохие заработки, мистер Астахов?

— На жизнь хватает, я человек скромный.— Астахов все еще не понимал, куда клонит Калишер.

— Ну, а основное вознаграждение вы получаете в рублях?— не меняя тона, как бы между прочим спросил тот.

— Почему в рублях?

— Неужто вам платят в твердой валюте?— засмеялся Калишер.— Широко, широко живут наши русские друзья!

Загрузка...