Момент истины

— Я не понимаю вас!

— Не надо,— дружелюбно покачал головой Калишер.— Не надо, Астахов. Не осложняйте жизни ни себе, ни мне. Ведь мы, наверное, с вами в одном звании? Вы полковник или подполковник?

— О чем вы говорите?!

— Ну, перестаньте,— поморщился Калишер.— Хотите, чтобы я вел разговор официально? Пожалуйста. Вам же будет хуже. У революционного правительства есть данные, свидетельствующие о том, что вы, господин Астахов, русский шпион.

Астахов засмеялся, все еще не веря, что с ним говорят серьезно, но вдруг осекся, сказал после паузы:

— Я английский подданный, вы будете отвечать.

— В мирное время шпионов обычно судят, устраивают показательные процессы,—незлобиво продолжал Калишер, доливая чаю Астахову.— Но в революционное их просто расстреливают.

— Не верю этому сосунку,— сказал Mopp Катлен, брезгливо морщась.

— Почему?

— Пахнет провокацией. Он соберет подписи и отдаст Калишеру или, того лучше, этому Фараджу,

— Ты не веришь не ему, ты не веришь в себя. Он чист, как свист мальчишки.

— Тебе лучше знать.

— Конечно, лучше... Но я о другом. Давай профессионально. Представь себе лицо твоего редактора, когда во всех газетах будет опубликована телеграмма, подписанная Кларком, Максвеллом, Стэннардом и мною, а твоей подписи нет. И представь свою карьеру после этого.

— Хольц отказался?— деловито осведомился Mopp.

— Хольц — фотограф. Его подпись не важна. А снимков у него нет. Его решили не беспокоить.

— Да?

— Да.

— И Стэннард подпишет?

Стэннард в отчаянии объяснял Максвеллу:

— Вот не лежало у меня сердце к этой поездке... ну просто, не лежало. Ну зачем я согласился? Ведь если честно, я не очень здоровый человек. Да, да, мне врач сказал, это называется компульсивный синдром. Я не способен принимать решения. Я и псевдоним себе придумал из-за этого. Чтобы и так можно и так... Жизнь сложна, жизнь так сложна... Разве хоть одно решение может быть правильным до конца. Ни одного!.. Слушайте, Гарри, считайте, что меня тут нет, что вы со мной не говорили... Я спал... Ну, я боюсь смерти... Я боюсь Калишера, этих часовых. Это все не для меня... Я никого не выдам. Но без меня, ладно?.. Проклятая профессия. Все время на острие, на виду у всех, каждую минуту самому принимать решения! Как бы я хотел быть простым управляющим отелем, как этот Астахов.

— Значит, завтра вы подпишете у Калишера?

— Я не знаю... Я ничего не знаю... Он должен понять меня! У меня болезнь!.. Понимаете — болезнь!.. А Кларк подписал?.. И Катлен?.. Хорошо... Я подпишу — я согласен. Проклятая профессия!..

В здании радиостанции Калишер продолжал разговор с потрясенным Астаховым, держа в руках листок бумаги, который получил от Фараджа.

— Так вот, в революционное время шпионов расстреливают. Но вы мне симпатичны, в вас есть стержень. А я люблю стержневых людей. Я попробую вас спасти.

— Я уехал из России ребенком с родителями, какой я шпион! Это идиотская шутка.

— Послушайте. Вот мой план. Сейчас десять вечера. Утром в семь часов, перед завтраком, вы устраиваете небольшую пресс-конференцию вашим постояльцам. Скажете им, что вы — русский резидент, глава разветвленной разведывательной сети. Дирижер оркестра.

— Да я здесь пятнадцать лет, меня знает каждый человек в городе!— все еще пытался протестовать Астахов.

— Тем более. Свои указания вы передавали некоторым членам правительства республики через местных коммунистов. Имена здесь есть.— Он помахал листочком.— И готовили в стране коммунистический переворот. Да, да, переворот. При обыске у вас найдут все, что положено в таких случаях находить. Адреса складов оружия там указаны. Радиостанцию вы прячете в отеле — под крышей, на чердаке.

— У меня нет никакой радиостанции!

— Не беспокойтесь. Уже есть. И именно на чердаке. Там же шифры. К сожалению, у нас мало времени. Вас хватятся. Поэтому вот вам, здесь все написано: кто вы, что вы, чем занимались.— Калишер протянул Астахову листок бумаги.— Ваше настоящее имя Павлов, Иван Петрович Павлов, в честь великого ученого. Преклоняюсь перед ним. Тут прочерки — названия городов, сами проставите — те, в которых бывали, чтобы не запутаться.