Момент истины

— Ну что?—спросил спокойно Хольц.— Вы раньше знали его?

— Нет. Просто врач в концентрационном лагере, который для своих опытов брал спинной мозг у моей Инги, по ее описанию, похож на друга господина Астахова.

— Как его звали?—спросил Астахов растерянно.

— Карл Фридрих Гюнтер.

— А этого зовут...

— Я понимаю, что его теперь зовут иначе.

— А шрамы,— продолжал Астахов,— вы же знаете, такие шрамы есть у многих бывших немецких студентов.

— Может быть, это и не он,— согласился Кларк.— Я ведь даже снимка его никогда не видел. Я попрошу Хольца переснять эту фотографию, если вы не возражаете.

— Вы будете его преследовать? — спросил Хольц.— Добиваться суда?

— Нет, вряд ли, он не мог,— растерянно пробормотал Астахов.

— Я бы дорого дал, чтобы того врача поймали,— сказал Кларк.

— Я же говорил, — произнес Стэннард в общем молчании,— никогда ни с кого не надо срывать покрывал...

Вошел мрачный Mopp, сел на сам место.

— Я понимаю ваше горе, но это все не так просто,— сказал Хольц,— пока существует государство, существуют, к сожалению, приказы, которые надо выполнять. Тот врач их выполнял.

— Боже мой, Артур! — воскликнул Mopp.— Ты произнес подряд больше трех слов! Конец света!

— Так говорил Гитлер,— заметил Максвелл.

— Ну, тут я с тобой не согласен,— вмешался Mopp.— Это не метод спора. Если Гитлер сказал когда-то, что дважды два четыре, разве мы теперь должны утверждать, что дважды два пять?

— Люди должны уметь подчиняться любому приказу власти, иначе мир развалится. И Европа и Америка. Это тяжело, но я имею право говорить так, я сам сидел в концлагере,

— Вы — в концлагере?! — удивился Стэннард.— Никогда не слышал об этом.

Помедлив секунду, Хольц засучил рукав рубашки.

— Вот,—показал он татуировку на руке.— Триста шестьдесят семь тысяч двести сорок два, лагерь Гроссгринц. Специально для немцев. Тогда многих взяли, после покушения на Гитлера. Даже не имевших к этому прямого отношения...

Долгую паузу нарушил Кларк.

— Триста шестьдесят семь тысяч двести сорок два? Вам этот номер выкололи в Гроссгринце?

— Да.

— В сорок четвертом?

— Когда же еще!.. — Хольц опустил рукав.— После войны я уехал из Германии в Америку,— продолжал Хольц.— Я не симпатизировал фашизму, но отвратительно быть побежденным. Я стал американским гражданином. И а 65-м пошел добровольцем во Вьетнам.

— Чтобы победить и отомстить...— кивнул Максвелл понимающе.

— Да, может быть. И там я снова убедился: приказы надо выполнять... Любые... Иначе — крах, развал, дерьмо... Америка проиграла не на фронте, она проиграла в тылу. Благодаря умникам, которые принялись обсуждать приказы...

— Насколько я понимаю, все это говорится про нас? Про ситуацию, в которой находимся сейчас мы?— Кларк вопросительно посмотрел на своих коллег.

Дождь на улице не переставал. Проливной, тропический.

К двухэтажному небольшому зданию городской радиостанции подкатил «джип», из которого вылез Калишер, прикрываясь своим вечным черным зонтом. Было темно, и солдат подсвечивая ему карманным фонариком. Американские часовые у дверей на радиостанцию вытянулись, стукнули каблуками.

В комнате, уставленной радиоаппаратурой, положив ноги на низенький столик, сидел Фарадж и курил большую сигару. Увидев Калишера, поспешно убрал ноги со стола.

Тот стряхнул зонт, раскрыл его и поставил в углу сушиться. Затем подошел к окну, посмотрел на противоположную сторону улицы, на окна отеля «Лунный свет».

— Мрачно настроены журналисты,— заметил он,— ни музыки, ни песен.

— Целый вечер тишина,—поддакнул Фарадж.

— Продукты для управляющего подготовили?

— Да. сэр.

— Хорошо. Вам на время придется превратиться в машинистку. Я тут кое-что набросал, перепечатайте.

С этими словами Калишер полез в карман и достал газетный обрывок.

— Но то,— пробормотал он,скомкал бумагу и бросил в корзину для мусора, Из другого кармана достал листок, исписанный от руки.— Вот, перепечатайте в одном экземпляре.

— Да, сэр.

— Стойте. Во сколько у нас первая утренняя радиопередача?

— Ровно в девять,

— Ровно в девять у генерала собрание начальников секторов. От моего сектора пойдете вы.

— Спасибо, сэр,— обрадовался Фарадж, но тут же встревожился:— А радиостанция?

— Ровно в девять я приду сюда с Кларком. Ваша физиономия будет ни к чему. Распорядитесь американских часовых внизу заменить местными, чтобы не раздражать. Ну, и чтобы вели себя подобающе — под козырек, каблучки и все прочее. Эти звезды экрана любят показуху. И еще. Разыщите где-нибудь то знаменитое танго, как его там — прощальное... последнее... ну, под которое Кларк записывал свое обращение к человечеству. На этих островах оно до сих пор модно. Для эмоционального эффекта.

— Боже, какое веселье!— воскликнула Катлен, появляясь в холле.— Чьи похороны?

— Всех понемножку,— оценил ситуацию Максвелл.

— Первое марта, первый день весны. Не подходит для такого случая.— Катлен села между Игорем и Морром.—Мужчины, налейте-ка мне вина.

— Разве сегодня первое?— спросила Мэри.

— Через два часа уже второе,— отозвался Кларк.

— Здрасте,— всплеснула руками Мэри,— у меня же сегодня день рождения. Забыла.

— И правильно сделали,— махнула рукой Катлен.

— Шампанского! — воскликнул Стэннард.

— Поздравляю вас,— сказал Максвелл.

— Поздравляем вас, мисс Мэри,— добавил Кларк.

Астахов подошел к стенке бара, достал две бутылки шампанского из холодильника.

— Поздравьте меня, Николай Владимирович, что же вы?

— Да, да, поздравляю вас, поздравляю.— Астахов отвечал рассеянно.

— Послушайте, мисс Мэри, я придумал!— оживился Стэннард, наливая шампанского в бокалы,— выходите за меня замуж! Это будет прекрасно, честное слово.

— За вас или за Дугласа?— засмеялась Катлен.

Хольц взял бутылку водки, налил несколько рюмок, поставил перед Стэннардом.

— Если пить, так пить водку.

— Я вообще-то после девяти вечера не пью,— сказал Стэннард,— иногда я не пью даже после восьми вечера. Но раз такое дело...— Он выпил подряд три рюмки.— Нет, Мэри, правда, налейте мне еще и выходите за меня замуж.

— Не слишком много?—спросила она.

Стэннард решительно затряс головой:

— Слишком много — это две рюмки. А когда три — это уже недостаточно. Taк что наливайте четвертую.

Кто-то нажал кнопку старого музыкального автомата, стоящего в холле. На крутящийся диск медленно опустилась пластинка.

Стэннард подошел с рюмкой к Морру.

— Давайте выпьем, Эдвард, мы зря с вами погорячились.

— Я на диете, не пью,— ответил тот.

Стэннард удивился:

— На какой диете? А это что?— И он показал на рюмку в руке Морра.

— У меня диета особая, своя.

— Какая?

— Не пью с дерьмом...

— Знакомая мелодия,— сказала Катлен и положила руки на плечи Игорю.—Пригласите хорошенькую молодую даму на последнее танго...

— Откуда у вас эта пластинка?— спросил Кларк Астахова.

— Старый автомат. А что?

— Ничего. Просто это то самое танго, под которое я загибался в сорок третьем году на ваших Гранатовых островах. Можно, я куплю у вас эту пластинку?

— Я подарю ее вам.

Наклонившись к уху Катлен, Игорь сказал:

—У меня есть возможность передать телеграмму.

— Какую телеграмму?

— Оба всем, что происходит.

Катлен вопросительно посмотрела на него.

—Я не могу вам сказать, как. Надо, чтобы все подписали, и срочно!..