Монахиня и Оддбол (СИ)

Глава 2

— Высокий суд, Ваше преосвященство, — начала Дора, — Всей своей душой я предана нашей вере и её столпу, святой католической церкви. Я не искала и не желала себе иной судьбы, кроме как стать монахиней и посвятить себя святому служению в стенах монастыря. Но моя судьба оказалась иной, и я со смирением приняла её. Так однажды в моей жизни появился ребёнок, который не имеет на себе греха, согласно учениям нашей веры и церкви. Этот ребёнок был зачат и рождён вне брака, и по обычаям нашего общества был обречён к немыслимой жестокости — либо всю свою жизнь нести на себе клеймо незаконнорожденного, либо, чтобы избежать этого, быть брошенным его родителями и родными. Отказывая такому ребёнку в принятии таинства крещения, и как следствие в будущем отлучении его от иных церковных таинств, церковь, по моему глубокому убеждению, слишком сурово наказывает невинное дитя за грехи его родителей. Если сам Господь наш просил своего небесного Отца простить человечество за грехопадение его прародителя — первого человека, и даже отдал свою жизнь за это, подав своей жизнью и смертью пример всем нам — почему же наша церковь столь сурова к тем, кто поименован в святом Евангелии безвинными?

Дора сделала паузу, чтобы сдержать выступившие у неё на глазах слёзы.

— Возможно, я лишь по скудоумию своему не понимаю смысла в этом строгом церковном запрете на крещение, но пройти мимо несчастья, которое должно было случиться на моих глазах с этим дитя, я не могла. Этот ребёнок, ещё даже не родившись, был любим и своей матерью, Бригиттой, и своим отцом, Питером. У них были возможности содержать и воспитать этого ребёнка в наилучших для него условиях. Но они не могли этого сделать, не нарушая законов общества, в котором живут. Поэтому я, жившая в законном браке и являясь родной тётей этому малышу, взяла заботу о нём на себя. Я готова принять наказание за свой грех, когда я солгала священнослужителю о настоящих родителях этого ребёнка. Но я раз за разом испытывала своё сердце, ища в нём раскаяние в том, что я совершила — и так и не нашла его. Мне жаль, что мы с мужем просто официально не усыновили маленького Эдварда, и только в том я вижу ошибку свою и вину. Но никакое наказание, которое я, возможно, понесу за свой грех, не соизмеримо с тем наказанием, на которое иначе было обречено это дитя — мой родной племянник, сын моего брата и внук любящего его деда, герцога Крэйбонга.

После этих слов ни у кого из судей больше не нашлось вопросов к Доре, и после некоторого молчания они объявили перерыв в судебном заседании до завтра.

Когда Дора вышла из зала, её вдруг стала колотить крупная дрожь. Она почти ничего не могла ответить всем беспокоящимся за неё людям, кроме того, что она выступила против церковного закона. Викарий объявил собравшимся, что опрос истицы и ответчиков окончен и свидетелей будут заслушивать завтра.

Весь оставшийся день Дора ходила по дому и мысленно повторяла свои слова, сказанные в трибунале. Иногда она что-то добавляла к ним, что-то дополнительно разъясняла и потом сетовала на себя за то, что не сказала этого. В итоге Дора довела себя почти до горячки, и леди Элизабет прошлось почти силком напоить её чаем с успокоительными каплями и отправить в постель.

Утром на лице лорда Фредерика, смотрящего на свою юную жену, было написано раскаяние и сожаление. Он взял её руки в свои и сказал:

— Моя душа, прости меня. Я так виноват перед тобой.

Вряд ли при этом граф рассчитывал услышать от Доры заверения в противном. Он их и не услышал. Она же по-прежнему оставалась искренней и бесхитростной, каковой была всегда. И лёгкая улыбка Доры означала вовсе не опровержение вины мужа перед ней, а радость от того, что Фредерик, наконец, попросил у неё прощения.

— Я прощаю тебя, Фредерик, — ответила она, — А ты? Простил ли меня за то, что я настояла на принятии ребёнка моего брата?

— Давно простил. Эдвард — прекрасный малыш, и мне жаль, что он не мой родной сын.

В таком настроении светлой грусти они и поехали снова в трибунал. На улице накрапывал редкий дождь, словно омывая невесомыми слезами тротуары и реку Фос, на берегу которой располагалось здание епископата. Там леди Элинор, лорду Фредерику и Доре предложили пройти в зал заседания суда и начать представлять доказательства в подтверждение своих ранее сказанных слов.

Леди Элинор предоставили такое право первой. Но она лишь встала и, обращаясь к высокому суду, сказала:

— Мои слова смогли подтвердить сами ответчики и подтвердят приглашённые ими свидетели, если они говорили и будут говорить всю правду.

Пригласили пришедших в приёмную комнату свидетелей.

Первым вошёл граф Оддбэй. Он рассказал о том, что давно дружит с графом Фосбери, и они часто друг к другу наведываются по-соседски. Так, он был когда-то свидетелем того, как бывшая графиня Фосбери, присутствующая здесь в качестве истицы, признавала, что она беременна от какого-то мужчины, не являющегося её мужем. Также он свидетельствует, что в его присутствии тогда ещё супруги Фосбери касались в разговоре того, что собираются развестись по причине бездетности их брака. Что стало с ребёнком леди Элинор, он не знает. Около двух месяцев назад их сын виконт Майкл Оддбэй привёз в карете заплаканную и очень расстроенную леди Долорес-Софию Фосбери, которой он лично и его жена предложили переночевать у них в замке, чтобы дать возможность ей успокоиться и не ехать в своё графство в ночь. Он присутствовал на крестинах сына графа Фосбери и его жены, но о том, что это не их ребёнок, тогда не знал.

Следом опрашивали графиню Оддбэй, которая практически повторила всё, сказанное её мужем, а кроме того добавила, что леди Элинор, ещё будучи замужем, советовалась с ней, как ей поступить с ребёнком, которого она собиралась родить. И при ней леди Элинор приняла решение отдать ребёнка в приют графства Оддбэй, ныне именующегося "Стрижи", с тем, чтобы продолжать заботиться о нём по мере возможности. Желание избавиться от ребёнка леди Элинор объясняла тем, что этот ребёнок будет не от её законного мужа, что тот застал её во время супружеской измены и что наилучшим выходом из этой ситуации для неё будет развенчание брака по причине бездетности, что позволит ей когда-нибудь выйти замуж во второй раз.

Леди Элинор при этих словах бывшей подруги с надрывным вздохом покачала головой и припала к платку в своей руке.

После этого в зал вошла леди Элизабет. Она рассказала, как, ещё будучи подростком, слышала разговоры своего брата Фредерика с его женой Элинор, в которых неоднократно говорилось о её супружеской измене. Обстоятельства их развода тогда до неё не доводили. Да, она знала, что ребёнок, появившийся недавно у них в семье, не приходится родным сыном ни графу, ни графине Фосбери, сама она участия в решении его судьбы не принимала, но сейчас любит этого ребёнка как собственное дитя и счастлива принимать участие в его жизни.

Также она слышала требования леди Элинор незадолго до этого суда, которые состояли в том, чтобы лорд Фредерик как-нибудь добыл разрешение для неё на второй брак, в противном случае угрожая судом и скандалом. Она знала, что её невестка Долорес-София ездила к леди Элинор поговорить около двух месяцев назад, ночью она получила сообщение из замка Оддбэй, что Долорес-София находится там до утра по приглашению графа и графини, а на следующий день леди Долорес-София приехала домой. Вид она при этом у неё был как у человека, пережившее сильное душевное волнение — она была бледна и имела тёмные круги под глазами. После того, как её брат вернулся из Йорка с отказом архиепископа в повторном браке для леди Элинор, та пришла к ним в замок и сообщила, что её помолвка сорвалась из-за этого отказа. За это леди Элинор обещала отомстить лорду Фредерику и его жене, испортить им жизнь, как они якобы испортили жизнь ей крещением новорожденного, вела себя очень скандально, и её брат вынужден был даже просить её выйти вон.

Леди Элинор во время речи Элизабет почти не отнимала лица от своего платка и только качала головой и вздрагивала плечами.

После двухчасового перерыва на обед в зал пригласили виконта Майкла Оддбэя. Он вошёл, сжимая в своих руках бумажные листки с собственноручными записями. Отвечая на вопросы суда, он подтвердил всё то, что сказали прежние свидетели об известных ему фактах.

— Верно ли то, что вы просили руки леди Долорес-Софии Крэйбонг одновременно с графом Фосбери, ещё до объявления о назначенном за ней приданом? — спросил релатор.

— Да, это так.

— Что побудило вас поступить столь необычным образом?

— Я был влюблён в маркизу, — просто ответил Майкл.

— А сейчас?

— И сейчас, — твёрдо ответил Майкл.

По залу прокатились шумные вздохи леди Элизабет и графини Оддбэй, лорд Вилей возмущённо уставился на своего сына, лорд Фредерик играл желваками, Долорес-София сидела, опустив глаза, а леди Элинор торжествующе вскинула голову.

— Вы признавались в своих чувствах графине Фосбери? — спросил епископ.

— Нет, Ваше преосвященство, никогда.

— Вы состояли с ней в любовной связи?

— Нет. Я безмерно уважаю графиню и ни за что бы не унизил её подобным предложением.

— Но вы желали бы этого?

— У меня появилась надежда на брак с леди Долорес-Софией в связи с этим процессом.

По залу опять прокатился шумок.

— Что вам даёт такую надежду?

— Церковное уложение, по которому брак может считаться несостоявшимся, если один из супругов солгал при вступлении в него, — ответил Майкл, коротко глянув в свои записи — Пункт второй статьи тридцать восьмой церковного уложения о правосудии по брачным вопросам.

— И кто же, как вы полагаете, солгал?

— Предполагаю, что лорд Фредерик знал о своей бесплодности, когда просил руки маркизы Крэйбонг, но скрыл это от неё, её отца и Его Величества, которые приняли решение об этом браке с той целью, чтобы род Фосбери не угас.

— Откуда вы знаете о том, что решение было мотивировано именно этой целью?

— Об этом мне рассказал маркиз Питер Крэйбонг сразу после состоявшейся помолвки его сестры. А он, в свою очередь, узнал об этом от старшего брата Брайана Крэйбонга, которому это объяснил сам герцог.

— Вы делились своими новыми надеждами с леди Долорес-Софией?

— Я ни с кем не делился и говорю об этом впервые.

— Вам же известно, что теперь в семье Фосбери есть ребёнок, которому граф и графиня приходятся отцом и матерью, согласно записи о его крещении.

— Но его настоящие родители — не граф и графиня.

— А вот леди Долорес-София заявила, что она не испытывает раскаяния в принятии этого ребёнка.

— Ребёнок уже принял крещение, которое не может быть отменено. Думаю, именно поэтому леди Долорес-София не раскаивается. И я в этом поступке восхищаюсь ею, и со своей стороны выражаю активное неприятие церковного закона о запрете на крещение незаконнорожденных детей.

Снова прокатился шумок, к которому добавился слабый хлопок рукой по столу епископом.

— Ещё один туда же, — вполголоса сказал Поборник справедливости и уз.

— Откуда вам известно, что граф и графиня не являются истинными родителями Эдварда Фосбери? — спросил Защитник уз.

— От матери этого ребёнка, — ответил Майкл, чем вызвал настоящий шум и восклицания в зале.

— И кто же она?

— Её зовут Бригитта Наннери, и она должна была уже подойти и ожидать в приёмной зале.