Монахиня и Оддбол (СИ)

Глава 2

Первым делом у Доры состоялась встреча с матерью-настоятельницей, во время которой она рассказала, за что именно её наказали двухмесячным сроком послушания в родном монастыре. Матушка укорила Дору в проявленной гордыне.

— Ты могла не заявлять о своём нераскаянии во грехе, а сказать иначе — что не могла совладать с ним, ибо человек слаб. Вот теперь за свою гордыню и будешь снова мести двор.

— Хорошо, матушка, — улыбнулась Дора, — Мне этот труд не в тягость.

— Вот и славно. Ступай, с завтрашнего дня начнёшь послушание, сегодня поговори с сёстрами, они тебя ждали.

Доре выделили келью, в которые она разложила немногочисленные привезённые с собой и взятые тут вещи, в том числе простую монастырскую одежду. Потом её ждали помывка в мыльне, ужин в трапезной, вечерняя молитва в прилегающем к монастырю храме и разговоры за полночь сёстрами.

Монахини расспрашивали Дору и о Бригитте. Она честно рассказала им всё, что с ними случилось, чем вызвала шокированные восклицания сестёр.

— Вот неблагодарная! Её облагодетельствовали ни за что ни про что, а она только грех и беду принесла твоей семье.

— Когда человек одинок и неопытен, немудрено и ошибок наделать, — возразила со вздохом Дора, — Я вот теперь тоже не просто так тут, а наказана высоким судом за свой грех и свои ошибки. Так что я не судья Бригитте.

Потом был разговор с оставшейся после всех сестрой Августой. Ей Дора рассказала и про то, как она тосковала, будучи замужем, как чувствовала себя одинокой и никому не нужной и как оказалась не только без поддержки в трудное для неё время, но и сама должна была служить поддержкой для мужа.

— Сестра, вы представить себе не можете, как я хотела тогда приехать и рассказать вам всё, посоветоваться и получить утешение, — говорила Дора со слезами на глазах.

— Ну вот, теперь ты здесь, и всё плохое позади — утешала её сестра Августа, похлопывая по плечу, — А трудности… Они всегда бывают, даже тут не всё гладко порой, что уж говорить про мирскую жизнь.

Очень раннее пробуждение для утренней молитвы, от которого Дора уже отвыкла, да с учётом ночных разговоров, вынудили её зевать весь последующий день. Под смешки сестёр-монахинь Доре торжественно вручили метлу и отправили подметать двор. Она принялась за работу с энтузиазмом. "Увидела бы меня сейчас Бригитта!", подумалось Доре, "Дорка-дворничиха, как была, так и осталась". К окончанию уборки двора у Доры появились и вздулись мозоли на ладонях.

— Ничего, скоро загрубеют, — увидев это, сказала сестра Августа и протянула Доре тканевые рукавицы, — надень вот пока.

— Надо мной в свете насмехались из-за этих мозолей, — улыбнулась Дора, — Особенно принц. А Её Величество, наоборот, сказала, что это моя изюминка.

— Глупости всё это, — проворчала сестра Авуста, — Мозоли — это просто мозоли, а не изюминки какие-то, и смеяться тут не над чем, обычное дело.

Дни, наполненные физическим трудом, молитвами и общением с монахинями, обеспечивали Доре крепкий здоровый сон. Она погрузилась в состояние, к которому так привыкла за годы своего детства и юности — когда в душе нет места беспокойству, неуверенности в будущем, ответственности за что-то иное, чем собственная душа и небольшие обязанности по монастырской работе, когда всё вокруг и внутри себя ощущается правильным.

Помимо уборки Дора помогала сёстрам работать на огороде. Она полола сорняки, поливала грядки, а потом и помогала заготавливать на зиму то, что уже поспело. Кожа её на лице и руках немного загорела, ладони вновь покрылись твёрдыми бугорками.

Через два месяца, когда за ней приехали, Дора вышла за ворота. Первым, кого она увидела, был Майкл, и сердечко Доры радостно запело. Майкл сразу шагнул к ней, обнял и поцеловал, невзирая на присутствие воинов.

— Соскучился. Очень, — сказал он.

— И я.

Хотелось прижаться к нему и не отходить никогда.

Мать-настоятельница изъявила желание поговорить с виконтом Оддбэем. Его проводили к ней в кабинет, где в присутствии Доры и сестры Августы матушка спрашивала Майкла о Бригитте — почему он начал вести с ней дело и что её ждёт.

Майкл сказал, что он проникся несчастьем этой женщины и решил ей помочь. И будет у неё богатство и известность, если она будет трудиться так хорошо, как он от неё ожидает.

— Но вы наверное уже увидели, что характер у Бригитты довольно вздорный. Она горда и высокомерна. И несчастье её проистекает именно из её характера и того греха, который она позволила себе. Разве правильно, что она получила не наказание за свой блуд, а награду от вас?

— Матушка, простите меня, но я не считаю, что то наказание, которое она получила, когда у неё отняли её родное дитя, может сравниться с наградой, которой вы назвали предстоящий ей большой труд.

— Вижу, у вас добрая душа, — помолчав, сказала настоятельница, — Я со своей стороны благословляю ваш брак с Долорес. И вашу помощь Бригитте тоже благословляю, но держите её в строгости. Ступайте. Ты, Долорес, тоже отправляйся домой. Надеюсь, эти два месяца чему-то научили тебя, и у церкви больше не будет повода для твоего наказания.

Майкл с Дорой поблагодарили настоятельницу, поклонились и вышли. В коридоре столпилось несколько монахинь, которым было любопытно взглянуть на избранника Доры. Они молча глазели на Майкла, а когда он, уже пройдя мимо, вдруг резко обернулся и сказал им "Бу!", испуганно и со смехом прыснули в стороны. За это хулиганство Майкл был тут же удостоен нешуточного удара рукой по спине от сестры Августы. На прощанье перед воротами сестра обняла по очереди и Дору, и Майкла, прошептав им свои благословения. Дора обещала писать письма и обязательно ещё когда-нибудь приехать в монастырь.

За воротами Дору ждала карета.

— Мы с твоими братьями решили, что раз твоё наказание закончилось, тебе можно проехать домой и с комфортом, — сказал Майкл.

— А ты?

— А я верхом, вместе с капитаном Дюгоном. Вот только на минуточку зайду, помогу тебе устроиться.

С этими словами Майкл помог Доре войти в карету, запрыгнул следом, закрыл дверцу и жадно сорвал поцелуй с губ своей любимой.

После этого он вышел и ехал всю дорогу рядом с окошком кареты, болтая с Дорой и расспрашивая о том, как она жила в монастыре эти дни.

За ужином в придорожной гостинице Дора показала Майклу свои руки.

— У меня снова образовались мозоли, — смеялась Дора, — Помнишь, как ты сразу после нашего знакомства хотел на них взглянуть?

— Смутно. Я тогда нёс всякую чепуху, лишь бы ты была рядом и улыбалась мне. Как сейчас, — добавил Майкл, нежно поглаживая ладони Доры.

По прибытии в столицу Майкл проводил Дору до дома герцога и был приглашён им в гости на ужин. Дора была рада видеть всех домашних, но больше всего она радовалась Питеру. Когда они сидели в гостиной вдвоём, она сказала:

— Ты как будто изменился. Повзрослел, что ли…

— Возмужал, — нарочито солидным голосом произнёс Питер, и Дора убедилась, что главное в брате — его весёлый нрав — остался при нём.

— А у тебя, я смотрю, тоже жизнь бурлит, — обратился Питер к Доре, — Когда я уезжал, ты была добропорядочной супругой графа, приезжаю — а ты уже опять маркиза Крэйбонг, да ещё и отбываешь епитимью в женском монастыре.

— Хотела бы и я тоже пошутить обо всём этом, но это трудно, — вздохнула Дора.

— Ну, главное, что каждая трудность имеет свойство когда-нибудь заканчиваться.

— Питер, нужно подумать о твоём сыне. Знаешь, Элизабет Фосбери стала для него настоящей матерью, не то, что я. Она буквально не надышится Эдвардом. Не представляю, как она переживёт разлуку с ним.

— А как она тебе вообще по характеру?

— Волевая, — пожала плечами Дора, — умная. За своих она всегда стоит стеной, наверное поэтому мы и не смогли с ней по-настоящему подружиться, она же видела, что я не люблю её брата.

— Я, наверное, женюсь на ней. И мы с ней официально усыновим Эдварда.

— Питер, ты шутишь? — удивилась Дора, — Вы же почти не знакомы с Элизабет.

— Почему же? Я знаком с ней был давно, формально. Потом вы приезжали вместе к нам на обед, мне она тогда понравилась. А когда я был в Пруссии, мы с ней переписывались.

— Вы переписывались с Элизабет? Я даже и не знала… Она мне ничего не говорила.

— Ну в этих письмах же речь шла не обо мне. Она рассказывала мне об Эдварде.

— А как ты вообще стал писать ей? Почему именно ей?

— Она мне написала первая, — улыбнулся Питер, показывая — он понимает, что Элизабет в этом повела себя неподобающе.

Дора мгновение молчала, а потом кивнула:

— Узнаю Элизабет.

Потом она ещё немного помолчала, переваривая новость, и сказала:

— Наверное, так будет хорошо для всех, особенно для Эдварда. И Элизабет, судя по всему, будет счастлива. И ты будешь счастлив, если сумеешь по-настоящему полюбить её.

— Сестрёнка, умение любить так, как вы с Майклом любите друг друга, дано не всем людям. А я буду любить жену так, как я сумею.

— Скажи, — осторожно спросила Дора, — а ты не вспоминаешь о Бригитте?

— Бригитту я не смогу забыть при всём своём желании, — отрицательно мотнул головой Питер, — Но никаких чувств к ней, если ты об этом, я не испытываю.

— Возможно, ты будешь видеть её иногда. Майкл поручил ей одну из своих коммерций.

Питер пожал плечами.

— С моей стороны никаких проблем не будет, главное, чтобы не было с её.

— Я думаю, она смирилась с прошлым.

Брат с сестрой ещё немного помолчали, думая каждый о своём. Это было так хорошо — сидеть рядом с родным человеком и вместе молчать.

А на ужин к ним пришёл Майкл, и за столом снова звучали шутки и лёгкий разговор. Потом совещанием мужчин в герцогском кабинете было решено, что объявление о помолвке Доры и Майкла выйдет в газетах завтра, а венчание будет устроено через три недели в Дилкли, в приходском храме графства Оддбэй.