Морская чайка

ПЯТНИЦА

Мне пришлось сидеть рядом с Пятницей. Я с одной стороны прижался к стволу полусухой черешни, а он с другой. Он был очень цепкий, этот Пятница. Низенький крепыш с тонкими черными руками, он, как морской краб, ухватился за дерево, будто прилип к нему. Да ему и нетрудно было прилипнуть к чему-нибудь. Чтоб походить на африканца, он, по совету Робинзона, густо вымазал себя той самой смолой, которой мажут днища баркасов. Коська рассказывал, что и влетело же Пятнице за это. Мать чуть было не прогнала его из дому. Целый день он и в морской воде отмывался, и песком обтирался, а после и мать в десяти водах его мыла — ничего не помогало. Будто и на самом деле сын уборщицы из дома отдыха Павлик превратился в смуглого Пятницу.

От него так несло дегтем, что просто неприятно было сидеть рядом. И все же этот черномазый Павлик с невероятно слипшимися, похожими на смоляной ком волосами оказался довольно хорошим товарищем. Он совсем не сердился за то, что я тогда из-под носа выхватил у него морскую чайку.

— Ты ремнем привяжи себя к стволу, — советовал он мне, поблескивая верными, с синеватыми белками глазищами.

На его круглом темном лице глаза казались особенно большими. А сидел он в одних основательно полинявших трусиках. У меня был ремень, но я не послушался доброго совета — уж очень хитро поблескивали неспокойные глаза Пятницы.

— А ты надолго к нам? — поинтересовался он погодя.

Узнав, что я у дедушки все лето пробуду, он посоветовал:

— Так ты тоже будь Пятницей у Робинзона. Тогда две Пятницы получится. А что ж, разве так нельзя? Моя мама часто говорит: «У тебя, Павлик, две пятницы на неделе».

Я охотно стал бы Пятницей, только настоящим, а не вымазанным мазутом. Поэтому я и не стал отвечать на такое предложение.

— А у Робинзона есть настоящая лисья шкура, — хвастается чужим добром Пятница.

Я сомневаюсь в этом. Ну где Робинзон возьмет настоящую лисью шкуру?

— А его мама — циркачка. И она там, в цирке, ого-го какие сальто-моральто выкидывает. Позапрошлый год она и в Одессе выступала. Два раза была у Робинзона дома. Один раз сама, а второй — с дядей Максом. Дядя Макс вроде папы у Робинзона. И главное — он умеет с собаками разговаривать. Хоть верь, хоть не верь, но он, как щенок, знает собачий язык. У него целая стая собачек: больших, маленьких, совсем малюсеньких. И главное — все они его слушаются и такое вытворяют!..

— А почему он Робинзону не даст хотя бы одну собачку? — полюбопытствовал я.

— Потому, что они самому дяде Максу нужны. А Робинзона он не хочет брать к себе. Он так и сказал Робинзоновой маме: не люблю детей.

У меня мороз по спине прошел.

— Хороший папаша у Робинзона! — говорю я с возмущением.

— Да он же у него не настоящий. Робинзон при бабушке и дедушке живет. Думаешь, ему хуже при них?

Я согласился, что и при дедушке можно жить. Но тут же подумал, что я лично все равно не смог бы так. Ну, как же можно жить без мамы и папы? Вот ведь совсем недавно поселился я у дедушки, возле моря, а уже как по папе соскучился!

— Но Робинзонова мама и книги ему присылает. Да еще какие! Например, про Робинзона недавно прислала. А когда приезжала, то настоящий лук и стрелы привезла. А еще была у нее настоящая лисица. Вот Робинзон и отрезал тайком хвост у той лисицы. Три дня он тогда у нас ночевал, домой не возвращался. Пока мама не уехала… Ну, она ту бесхвостую лисицу Робинзону оставила. Вот он теперь и носит ее. Точнехонько, как Робинзон на необитаемом острове.

Быть может, еще немало всяких историй рассказал бы мне Пятница, но на экране такие интересные события развернулись, что он тут же забыл обо всем: о Робинзоне, настоящем Пятнице и о том необитаемом острове, где они охотились… Не мигая, смотрел он на экран и то громко смеялся, то вскрикивал, то свистел, да так, что барабанные перепонки в ушах трещали. Пятница смеялся даже тогда, когда совсем не надо было смеяться. Сами посудите: Джордано как раз к столбу привязали, огонь разжигают, а Пятница заливается смехом, как маленький.

— Что же тут смешного? — спрашиваю.

Он посмотрел на меня с недоумением:

— Так они же выдумщики! Показывают, будто сожгли его, но я ведь того Дружникова недавно в Черноморке видел. Это же он, Дружников, его роль играет!

Тут же, заметив, что у киномеханика немного сползла с экрана рамка, Пятница опять засвистел, да так, что у меня в ушах затрещало.

Когда сеанс окончился, мы все вместе пошли домой. Робинзон шагал с важным видом, и был он, как вообще все Робинзоны, немногословен. От поры до времени обменивался словом с Коськой. Выяснилось, что они соседи. А Пятница жил недалеко от моего дедушки.

Вот и получилось так, что мы, проводив Коську и Робинзона домой, опять остались вдвоем с Пятницей.

— А тебе в самом деле нравится быть Пятницей? — спросил я.

— Ага! — весело откликнулся Пятница. — Разве не интересно? Ведь так и было когда-то. Робинзон попал на необитаемый остров. Жил один-одинешенек, как палец. После отбил у людоедов Пятницу. Чуть было не поймали те гады бедного Пятницу. А то правда, что на далеких островах до сих пор живут людоеды?

— Выдумки, — говорю я уверенно.

Пятница хмыкнул с недовольным видом:

— Много ты знаешь! Если б не было, так и в книгах не писали б. Вот когда я вырасту, а Жора станет капитаном какого-нибудь корабля, так возьмет он меня и Робинзона в матросы, и поедем мы в Африку или на какие-нибудь необитаемые острова. Подружимся с людоедами и вдолбим им в головы, что Пятниц кушать живьем не надо.

Я пытался убедить Пятницу, что все это выдумки, что негры такие же, как и мы, люди и что они никого не едят.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво спросил Пятница.

— У меня папа военный, и он все знает. Он мне рассказывал, что это капиталисты такое про негров выдумали, чтоб земли их захватить, а из самих негров рабов сделать.

Пятница слушал внимательно, потом еще долго расспрашивал про негров и все не отпускал меня домой.

— Вот гады! — изо всех сил ругал он капиталистов. — Нам учительница рассказывала, как они на рынке продают маленьких негритенков. Таких, как мы с тобой.

Выразив свой гнев и недовольство, Пятница полюбопытствовал: бывал ли мой папа на необитаемых островах?

— Мы в Германии были, — сказал я. — Я тоже был. И мама…

— Выдумываешь! — не поверил Пятница. — В самой настоящей Германии? А скажи, как там люди говорят?

— По-немецки. Вот так: гутен таг, гуте нахт…

— Гуте нахт… гуте нахт… — повторил, стараясь поддразнить меня, Пятница. — А ты понимал то, что они говорят?

— А на что мне? Они говорили по-своему, а мы по-своему.

Пятница задумался. Вздохнул:

— А я дальше Одессы нигде не бывал.

— Ты здесь все время живешь?

— А где ж еще? Мы тут с мамой. Она в доме отдыха работает, а папы у меня нет вовсе. Он, когда я был еще совсем маленьким, умер. Вернулся с войны и умер. Его там аж три раза ранили, вот он и помер. А медали его остались. Хочешь — я покажу. Приходи завтра. И вообще, давай дружить будем, а?

— Но ты же с Робинзоном…

— А мне с ним надоело. Да еще, если то все враки… Я думал, и вправду есть людоеды, а если это просто так… Да и Робинзон тоже хорош! Все Пятница да Пятница. Как тот канализатор, или как там его…

— Колонизатор, может? — сказал я.

— Пускай будет так, — согласился Пятница.

Условившись, что мы завтра сходим в дом отдыха, я пошел домой.

Над головой мерцали крупные звезды. Море тяжело дышало, хлюпало в темноте.

Далеко на горизонте перемигивались зеленые и красные огни.

— О, уже явился наш гуляка, — ласково проворчала бабушка, встречая меня. — Где это ты гулял, парняга?

Ну и бабушка! Хотел было сказать, что в кино ходил, но она так сконфузила меня, что я промолчал. Скоренько сбросил с себя рубашку да и нырнул в постель. Даже от ужина отказался.