Морская чайка

АСИКОВА МАМА ВСТРЕВОЖЕНА

Взрослые в общем-то довольно странные люди. Все они о чем-то говорят, говорят, все спорят. И главное — спорят даже тогда, когда все понятно и нет никакого смысла спорить.

Вот и сегодня. Забежал я домой пообедать. Даже не пообедать, а просто немного закусить, так как очень захотелось есть, пока играл с ребятами. Зашли мы вдвоем с Павликом, — не бежать же ему ради этого на гору, в дом отдыха? Правда, Павлик отказывался, убеждал меня, что совсем не хочет есть, но разве я не знал, что он голоден, как волк?

Павлик — мальчик сдержанный и очень застенчивый. Как ни звал я его в дом — не вошел. Сел во дворе на скамью, затененную диким виноградом, и не идет. Тогда я попросил бабушку, чтоб она его позвала.

Бабушка наполнила миску макаронами с творогом и маслом — такими вкусными, что просто объедение! — и поставила на стол. Только после этого она обратилась к Павлику.

— Ну, а где тут молотник? Иди, голубь, иди, не стесняйся, поддержи нашего Даню, а то у него совсем аппетит пропал. И не ест, а, как котенок, лижет.

Павлик начал отказываться:

— Да я же недавно завтракал.

— Завтракал? Вот и хорошо. А теперь садись да получше пообедай.

Павлик вылез из-под винограда, молча зашел на веранду и с застенчивым видом взял ложку.

Ах, какой он смешной, этот Павлик! Говорил, что не голоден, отказывался, а когда подсел к миске, то и впрямь не ел, а «молотил».

В это время дедушка сидел возле хаты, на скамье, и читал газету. Он так любит читать газеты!

Когда бабушка подала нам еще одну миску с макаронами, во дворе появились мама и тетя Надя. Дедушка как будто только и ждал, когда они придут:

— А, молодые матери причалили! Идите, идите, милые, тут вот для вас некоторые новости имеются.

— А что там, папочка? — бросилась к нему мама. — Может быть, письмо?

Она все время ждет писем от папы. И, хотя письма приходят почти ежедневно, она почему-то все время сердится на папу за то, что он якобы мало пишет. И каждому свежему письму радуется, как маленькая.

— Да тут кое-что поважнее-письма… — хитровато говорит дедушка.

Я чуть не подавился макаронами. Может быть, дедушка расскажет что-нибудь о нарушителях границы? Я даже Павлика схватил за руку: успеешь, мол, поесть. Послушай, что дедушка говорит.

— Про школу вот здесь написано, — продолжал между тем дедушка. — О том, что отстает наша школа от жизни, девчата. Умно написано.

— Да как же отстает, если дети учатся, — с сомнением произнесла тетя Надя.

— Не в том дело, Надежда, — возразил дедушка. — Пишут о том, что школы наши от жизни оторвались и белоручек из наших детей делают, к труду их не приучают.

— Вырастут, так и сами научатся, — сказала тетя Надя. — Нас тоже в школах ничему не учили, а рыбу потрошим как следует.

Дедушка вскочил и сердито заговорил, размахивая газетой:

— Да не о том речь идет. Нужна школа, которая не только знания давала бы, но и к какой-то работе склоняла. Уже и трудовое обучение вводят, разные мастерские, связь с заводами и колхозами. Вот о чем пишут в газете. А ты — «сами научатся»… Многому они научаются. Кончит десятилетку парень, руки — в брюки и ходит, посвистывая. А еще и такие бывают, как тот придурковатый Фомка…

Тетя Надя все же не соглашалась с дедушкой:

— Кому какое дело до наших детей. Пускай родители о своих детях заботятся. Я не хочу, чтобы мой ребенок еще и в школе работал. Я своей Санке и дома работать не разрешаю. Пускай учится. В науку ребенок тянется — и пускай тянется.

Тут уже и мама отозвалась:

— Ты не права, Надежда. Нельзя так, чтоб ребенок и за холодную воду не брался.

— А мне виднее, чем мой ребенок должен заниматься, — сердито сказала тетя Надя.

— А ты не сердись, Надежда. Мой Даня тоже без дела бегает. Какая же польза от этого? А когда он несколько дней с рыбаками прожил да посмотрел, как люди работают, тут — я сама вижу — мой Даня как будто повзрослел. А ты плохо поступаешь, когда свою Оксану даже к домашней работе не хочешь приучить.

Не знаю, чем бы окончился этот разговор, если б не вмешалась моя бабушка. А вы же знаете: когда моя бабушка заговорит, то уже никому не удастся и слова сказать. Она сама за всех все скажет.

— А то ты, старый, правду в газете вычитал. Нельзя — я уже давно о том говорю, — нельзя так детей выращивать. Разве это дело, что они с малолетства к безделью привыкают? И когда это было, чтобы простые люди своих детей баклуши бить приучали? Это ж только господа своих детей, как поросят, выхаживали да выкармливали. А рабочий человек должен работать. На то он и есть рабочий человек. А чтоб работать — с малых лет его приучай. Вот пускай моя Оксана скажет, потакала я ей с детства или не потакала? Да ни за что на свете! Она у меня все делала — все, все! Так разве теперь ей плохо от этого? Она у меня такая, что ко всему приучена, на какую угодно работу способна…

Мы с Павликом уже пообедали, слушаем.

— А то, что ж получается! Взять хотя бы и Фомку. Он и школу кончил, и на художника учился, и в моряки собирался, проплыл даже где-то до Сочи или Евпатории и назад вернулся. А теперь сторожем на рыббазе, потому что ни к какому другому делу не приспособлен…

Я даже рот разинул от изумления. Ведь Фомка — это Жорка-одессит. Знаменитый моряк, который якобы прошел все моря и океаны, плавал на всех, самых больших, пароходах. Нет, это, наверное, не о нем; наверное, еще есть какой-то Фомка. Тем более, что Жорка-одессит не обыкновенный сторож на рыббазе, — он служит в береговой охране и еще какими-то секретными делами занимается.

Но в это время появилась чем-то очень встревоженная Асикова мама. Выяснилось, что она уже «весь поселок обегала». И сейчас была красная-красная, и пот с нее просто струился. Она вытирала лицо батистовым платочком и громко стонала.

— Ох, и жара! Еще никогда так не пекло, как сегодня, — пожаловалась она, едва поздоровавшись.

Я удивился: ведь сегодня было ничуть не жарче, чем в предыдущие дни. И мне не верилось, что она пришла лишь для того, чтобы поговорить о погоде.

Опустившись на завалинку, где была тень, Асикова мама продолжала стонать:

— Боже мой, в какую глушь я забралась! Спешу домой, в Киев, и вот представьте себе, никак не могу выбраться отсюда. Договорились с шофером дома отдыха, чтоб отвез нас на станцию, но кто ж вещи вынесет на гору? Такое впечатление, будто во всем поселке нет ни одного мужчины…

Дедушка углубился в чтение газеты. Но именно к нему обращалась Асикова мама:

— Як вам, дедушка. Вынесите мои чемоданы на кручу. Я заплачу, хорошо заплачу.

Дедушка не успел ответить, — его бабушка опередила:

— А что ж это вы удираете? Лето только в пору свою вступило, виноград вот-вот появится.

Асикова мама вздохнула.

— Да разве наши дети дадут нам возможность отдохнуть?

Разве мы, матери, можем думать о собственном отдыхе, о своих интересах, когда речь идет о судьбе наших детей? Нет, я вам откровенно скажу, — только недальновидные люди связываются с детьми. Ох, детки, детки… Вы газету читали? Как вам нравится?

— Это вы насчет школы? — бросил на нее взгляд дедушка.

— Ну да.

— А что ж, очень правильно написано, — сказал дедушка.

— И я так думаю. Вполне правильно, что будут школы для одаренных детей. Это очень-очень правильно.

И Асикову маму словно прорвало. Она заговорила так, что даже моя бабушка при всем ее желании не могла вставить ни одного слова.

— Вот у меня сынок! Аскольд мой. Очень и очень одаренный ребенок. Просто, если пользоваться научной терминологией, — гениальный ребенок. У него же слух! Ну, не слух, а просто шедевр, просто исключительный слух! Я, как мать, — а кто же лучше матери знает своего ребенка? — как мать, знаю, на что способен мой Аскольд. Из него получится блестящий музыкант, дирижер, в крайнем случае — музыковед. Я знаю: мой мальчик совсем не приспособлен к физическому труду. Такой труд, если хотите, просто противопоказан ему. Он — мальчик болезненный, ну, словом, он такой особенный, исключительный, как и все талантливое и гениальное. Он совсем не похож на других. Он даже играть не может, как другие дети играют. Он если и играет, то так, знаете, ответственно, с чувством собственного достоинства…

Моя мама и тетя Надя, переглянувшись, вышли из комнаты. Асикова мама не придала этому значения. Она обращалась только к моей бабушке:

— И я вам скажу… простите, не знаю, как вас зовут… я вам скажу, что очень рада, очень рада, что для таких детей будут специальные школы. Это меня вполне устраивает.

Бабушка, как видно, не знала, как и разговаривать с такой гостьей.

— Но меня одно тревожит, — продолжала Асикова мама. — То, что таких одаренных детей немало, а школ, видать по всему, будет немного. А кроме того, найдутся такие невежды, что без всякого основания будут считать своих детей одаренными и начнут пропихивать их в те школы. Будут такие, честное слово, будут, — уж я это хорошо знаю. Вот и приходится спешить. Еще можно было бы и у моря посидеть, бархатный сезон только начинается. Но я должна ехать. Должна! А то прозеваешь, — а прозевать легко, это я тоже знаю, — и окажется твой одаренный ребенок за бортом. А я не имею права допускать такую оплошность. Это было бы преступление с моей стороны. Одаренные дети принадлежат не родителям, а всему народу. Как видите, мне не до отдыха, не до моря, моя милая, — с огорчением прибавила Асикова мама и, обращаясь уже к дедушке, проговорила: — Так я вас очень прошу — помогите мне вынести вещи на гору.

Дедушка поморщился, отложил в сторону газету.

— Да я б и того… Но… — Дедушка взглянул на солнце: — Времени нету. Сейчас надо в море идти. Мы, мадам, люди занятые, рабочие.

Тут начала давать советы бабушка:

— А вы попросите деда Беззубку. Того, что на воротах сидит, — швейцаром или как там он у них прозывается. Дадите тому старому пьянице на сто грамм, так он вам не то что на гору, — в самую Одессу, на самую станцию отнесет ваши вещи.

— Была я и там! — трагическим голосом произнесла Асикова мама. — Лежит этот Беззубка с синим носом в холодочке и спит. Уже успел налимониться. Я вас очень прошу! — снова обратилась Асикова мама к дедушке.

Дедушка начал собираться в море:

— К сожалению, не могу.

У Асиковой мамы — слезы на глазах. Она поднялась и, тяжело ступая, пошла со двора. Павлик с жалостью смотрел на нее.

— Нигде не встречала таких бессердечных людей, — хныкала она.

Павлик схватил меня за руку:

— Давай поможем! Соберем всех ребят и вынесем.

Мне очень понравилось Павликово предложение. Мы догнали Асикову маму за калиткой.

— Тетя, мы вам поможем. Не волнуйтесь…

Асикова мама не сразу сообразила, о чем мы говорим. Наконец поняв, в чем дело, проговорила взволнованно:

— Ах, какие хорошие мальчики! Ах, какие милые детки! Да я вам на конфеты… я вам на мороженое! Вы меня просто спасете.

— А мы и без конфет, — сказал я. — По-дружески.

И мы с Павликом начали собирать своих ребят.,