Морская чайка

Я ЛОВЛЮ ШПИОНА

Море дремало. И такая тишина царила вокруг, что даже чуть слышный плеск почти совсем незаметных волн казался гулким.

Вода чистая-чистая, и все дно морское просвечивается; видны самые маленькие камушки, даже песчинки. Зеленые косы водорослей извиваются, словно их кто-то расчесал и теперь делает локоны. По морскому дну неуклюже ползают бледно-розовые крабы; огромные, чуть поменьше и совсем маленькие. Если попристальнее всмотреться, можно увидеть табунчики быстрых рыбок, шныряющих среди водорослей, ищущих поживы. На дне лежат ленивые бычки: черные, головастые. Должно быть, и они дремлют на рассвете.

Из моря показывается солнце. Оно красное-красное и такое большое, что даже не верится, будто в полдень оно будет совсем маленьким. По зеленой морской воде, трепеща крылышками, скользят от берега навстречу солнцу золотые мотыльки. Солнце появляется из воды просто на наших глазах: сначала огненная вспышка, затем золотая полоска, а там — смотришь — уже половина красного круга… Еще через минутку оно уже отрывается от земли и, круглое, сказочно красивое, постепенно обретающее золотую окраску, пламенеет и искрится над морской гладью.

На берегу моря собрались все ребята. Кое-кто удил, кое-кто купался в утренней прохладной воде. Даже Санка примостилась — правда, немного в сторонке — на береговой гальке и время от времени вставляла слово в наш разговор.

Я побаивался, что она расскажет о том, как мы с Павликом уснули на посту. Это портило мне настроение. Я сердился и на самого себя: ну как это случилось, что я уснул? Сердился и на Павлика: тоже мне герой! Говорил: «Ни за что не усну», а уснул, как суслик. Сердился и на Сану: не сиделось ей на месте, вот и шаталась по берегу, пока не заметила нас — сонных.

Но Санка не стала изобличать меня и Павлика, она убеждала:

— Думаете, что шпион такой дурак? Ого, я уже знаю. Читала. Они очень хитрые — шпионы. Он сегодня не вылезет, завтра не вылезет, а как только перестанем дежурить и ляжем спать — тут он и вылезет…

— Все равно его пограничники укокошат, — говорит Павлик.

Мы все умолкли. Я понимаю: не в свое дело мы вмешиваемся. Разве пограничники сами, без нашей помощи, не справятся со шпионами?

На моем кукане болтается не больше десяти бычков. Сегодня они почему-то плохо ловятся. Взглянув на свой улов, я вспомнил про чайку. И невольная тревога закралась в мое сердце. Ведь в бабушкин дом вернулся здоровенный кот Гладун. Он очень изголодался в плену у Коськи и, чего доброго, может пробраться к моей чайке. А такой, как Гладун, не то что чайку, но и быка может сожрать. Представив себе, как этот хищный котище расправляется с беззащитной чайкой, я начинаю собираться домой.

— Немного половим, а тогда и пойдем, — отговаривает меня Павлик.

— Как раз время птицу кормить, — говорю я.

— Отпусти уже на свободу ее, — советует Коська. — Я же своих кошек отпустил.

Хороший советчик нашелся! Во-первых, коты у него были не его, а во-вторых, он же не без вмешательства моей бабушки выпустил их. И, наконец, кошка все-таки не чайка! У меня же совсем другое дело: я спас птицу от гибели. И мне очень хотелось увезти ее в Белоруссию, показать своим.

Коську поддержали другие.

— А и в самом деле, для чего держать ее на чердаке? — хмыкнул Славик. — Крыло у нее зажило, вот пускай и летает.

«Смотри, какой добряк выискался: тогда — камнем из рогатки, а теперь — пускай летает». Но я только подумал так, вслух я этого не сказал.

— Надо выпустить чайку, — сказала и Санка. — Она же истоскуется в неволе и погибнет. Чайки свободу любят.

Я оглядел морской простор и почувствовал, как что-то заныло у меня в груди. И правда, моей чайке, должно быть, очень скучно одной сидеть на чердаке в то время, когда ее зовут морские волны, зовут стай других чаек, манит соленый, приятный запах моря. Может быть, и в самом деле выпустить птицу? А то что же получится — завезу я ее в Белоруссию и там выпущу на волю? Но разве она сможет жить на нашем маленьком озере? Там даже луговые чайки не хотят жить — как же приспособиться этой, морской? Ведь она привыкла к простору, к морской стихии, к одиннадцатибалльным штормам и бешеным бурям. Да она же захиреет, истоскуется, одинокая, на чужбине и погибнет! И как ей найти путь к морю, если даже я, хотя и географию знаю, и умею отыскивать реки на географических картах, не сумел бы сам найти дорогу от моря до нашей воинской части.

— Пойдем, ребята, чайку выпускать, — предлагает Коська.

Я не в состоянии больше отмалчиваться.

— Надо проверить, сможет ли она летать, — говорю я.

А сам тешу себя надеждой, что она не сможет летать. Если полетит — что ж, пускай летает, пускай радуется своему выздоровлению. А не сможет — я опять буду ухаживать за ней, калекой. Буду, как прежде, кормить ее. А затем увезу в Белоруссию. Там у нас есть живой уголок при школе, в нем и для моей чайки найдется местечко.

Не желая навлекать на себя бабушкин гнев, я иду за чайкой только с Павликом. Остальные ждут на берегу. У меня почему-то защемило сердце. Я не тороплюсь. Взбираюсь на кручу, оглядываюсь на море. Там гулко рокочет моторка. Это дедушка со своими рыбаками возвращается на базу.

В поселке тихо. Только дымки вьются над домиками и приятно пахнет жареной рыбой. Где-то кудахчут куры и молодой петух пробует звонкий голосок, выкрикивая свое «кукареку».

Около нашего порога лежит Гладун, похожий сейчас на большую серую шапку. Он дремлет. Как видно, он всем доволен и счастлив. А может быть, он только что закусил моей чайкой и поэтому так развалился у порога?

Я ускоряю шаги. Павлик едва поспевает за мной. Однако он не жалуется. Я заметил, что Павлик вообще никогда и ни на что не жалуется. Он бежит за мной вприпрыжку. А на бечевке болтаются бычки.

Вот и недостроенный дедушкин домик, вот и лестница, ведущая на чердак. Мы всегда взбираемся по ней тихо, крадучись. Мне интересно захватить чайку врасплох, посмотреть, что она там делает. Поднимаюсь все выше, выше и, наконец, просовываю голову в прямоугольное отверстие. Слышу только, как позади меня посвистывает носом Павлик.

На чердаке достаточно светло, только по углам сумерки. Я ищу глазами свою чайку и нигде не нахожу ее. Сердце стучит тревожно: значит, ее съел все-таки ненасытный котище?

Я уже собирался в один миг прыгнуть на чердак, как вдруг мой взгляд упал на кучу старых сетей. Я чуть было не закричал от ужаса. Там кто-то лежал, покрывшись сетью, была видна только рука с пистолетом. На пистолете играл солнечный зайчик, а дуло было нацелено прямо мне в голову. Я едва успел спрятаться.

Лестница, казалось, шатается под моими ногами. Я замер, чувствуя, что вот-вот свалюсь прямо на Павлика. Мой лоб мгновенно покрылся холодным потом. Сердце начало стучать еще громче, чаще… Я подумал: что, если незнакомец уже выпутался из сетей и устремился вслед за мной! Толкнув ногой Павлика, я указал ему глазами на пол. У меня, наверное, был очень встревоженный вид, потому что и Павлик насторожился и пополз вниз. Словно испуганные кошки, мы мгновенно очутились на земле.

«Что там?» — одними глазами допытывался Павлик.

Я хорошо знал, что там и кто там. Не было никакого сомнения, что на нашем чердаке, в старых сетях, прячется шпион. Тот самый, которого мы с Павликом проспали ночью. В самом деле, разве может быть укрытие лучше этого? Шпион забрался на чужой чердак, закутался в старые сети и отдыхает, ожидая ночи, когда можно будет тихонько улепетнуть на кручу. А там — в степь, а там… От такой догадки я весь задрожал, застучал зубами и чуть было не закричал от ужаса: ведь он мог меня в один миг застрелить. Как чайка с подбитым крылом, полетел бы я вниз и уже больше никогда не сумел бы встать на ноги…

Однако почему он не стрелял? Почему он даже не пошевельнулся? Может быть, он спит? Немного опомнившись, я подал знак Павлику, чтобы он молчал, а сам начал прислушиваться: не доносятся ли какие звуки с чердака? Павлик тоже слушал, не мигая, весь какой-то встревоженный и покорный. Со временем я-уже догадался, почему шпион молчал. Он, наверное, решил, что я его не видел, и не стал выдавать себя. Ну конечно же, так и случилось. А вот сейчас, кажется, слышится его сопение. Это услышал даже Павлик, и он с испугом взглянул на меня.

Теперь надо действовать. Нельзя терять зря ни одной минуты. Наклонив к себе Павликову голову, я прижался губами к его уху, прошептал:

— Там шпион… С пистолетом. Беги скорее к ребятам, пускай известят заставу.

Павлик уже порывался бежать. Я его придержал на ми-кутку:

— И дедушке скажи. Только тихо, без паники.

Павлик кивнул головой, мигнул строгими глазами — не беспокойся, мол, все понял, все сделаю! — и в один миг выскользнул на улицу.

Я никуда не собирался удирать. Раз я уже обнаружил шпиона, то надо сделать все, чтобы задержать его. Вот если б у меня был папин пистолет, я бы знал тогда, что делать. Я бы потихоньку забрался на чердак, направил бы пистолет на незнакомца, что лежит в сетях, и — руки вверх! Но у меня не было никакого оружия, а враг держал пистолет наготове.

Оглянувшись, я начал действовать. Прежде всего я потихоньку убрал лестницу. Пускай теперь посидит он в ловушке, пока прибегут пограничники и схватят тепленького. Раз я сам не могу взять его, надо сделать так, чтобы от других он не ушел.

Затем я отыскал среди камней, кирпича и старых досок надежную толстую палку и вооружился ею. На всякий случай. Пускай только спрыгнет нарушитель вниз, я тут же его палкой по голове, — оглушу и заставлю сдаться. Притаившись у стены, я начал ждать.

Время шло медленно. Между прочим, я вам скажу: не простое дело ожидать, что на тебя вот-вот прыгнет с чердака враг или, чего доброго, стрельнет из пистолета. В окно я вижу поселок, в дверь — море.

В море замерли черными пятнышками десятки баркасов. Должно быть, рыбаки в это время вытаскивают из моря бычков и камбалу. В поселке спокойно, нигде ни одного человека — ведь сегодня воскресенье, люди не спешат на улицу. Мне от этого не легче. Вынужден дежурить и дрожать. Но все равно я не отступлю, не испугаюсь. Хоть и дрожу весь, хотя и щемит сердце, но я не боюсь того, кто лежит на чердаке. И я его ни за что не выпущу оттуда.

С чердака послышался храп. У меня сильнее застучало сердце. В ту же минуту я сообразил, что даже лучше, если нарушитель уснул.

Пускай спит, а тем временем придут пограничники, появится дедушка. Я настолько осмелел, что подошел к окну, посмотрел на дедушкин двор и весь встрепенулся от радости. Увидел дедушку, а вместе с ним и других рыбаков. Они о чем-то советовались, каждый держал палку в руках. Дедушка все время посматривал на свою недостроенную хату и о чем-то расспрашивал Павлика. Затем они направились ко мне. Шли не толпой, а врассыпную, делая полукруг. Так они окружали хату со всех сторон. Вскоре я заметил и Коську, и наших ребят. Они точно так же, держа в руках камни и палки, прокрадывались ко мне.

Я прислушивался к чердаку. Неизвестный тихо похрапывал. Тогда я на цыпочках подошел к дверям и начал подавать дедушке знаки, чтобы он шел быстрее.

Дедушка приближался ко мне не торопясь, и это меня очень беспокоило. Что, если шпион проснется и увидит дедушку? Ведь он с одного выстрела может убить его.

Дедушка, был встревожен. Однако я, взглянув на него, увидел: дедушка не очень верит в то, что я обнаружил нарушителя. Тогда я сказал дедушке шепотом:

— Он в старых сетях, с пистолетом. Спит, вот послушайте…

Дедушка, держа наготове ржавый лом, прислушался… Какое-то время на чердаке было тихо, а затем раздался храп.

Дедушка вздрогнул от неожиданности, встревоженно заморгал глазами. Видно, он колебался, не знал, что делать.

Подумав, дедушка подал мне знак: «Молчи, Даня!» — а сам тихонько поднял с земли лестницу, неслышно приставил ее к отверстию, ведущему на чердак. Держа в правой руке лом, дедушка начал осторожно подниматься наверх. Я стоял внизу и страшно волновался. Мне и самому захотелось полезть на чердак, но дедушка велел стоять на месте.

Долго, очень долго дедушка поднимался наверх. А может быть, мне так казалось. Наконец он заглянул в чердачное отверстие и вдруг замер. Очевидно, он увидел нацеленный на него пистолет. Дедушка опять заколебался. Что ему делать: спускаться вниз или лезть на чердак? Затем он все-таки решился и очень тихо, медленно начал влезать на чердак.

Когда дедушка исчез на чердаке, я не выдержал и в один миг поднялся по той же лестнице. Попав на чердак, я прежде всего увидел чайку. Она стояла посреди чердака, возле котелка, и выжидающе смотрела на дедушку. Должно быть, она очень проголодалась.

В старых сетях спал человек. Крадучись, буквально на цыпочках, дедушка подошел к нему. С минуту приглядывался, а затем, подняв лом над головой, громко закричал:

— Ни с места!

Неизвестный, всхлипнув спросонья, начал барахтаться в сетях, но дедушка вмиг прижал его ногой. Из руки неизвестного выпала черная бутылка, и только теперь я догадался, что именно эту бутылку я принял за дуло пистолета.

На чердаке появились другие рыбаки. Первым среди них оказался дядя Семен. Он подбежал к шпиону и, схватив его за руку, начал таскать по чердаку, чтобы выпутать из сетей. Показались взъерошенные волосы, запестрела морская тельняшка, и неизвестный крикнул знакомым голосом:

— Шьо такое? Какая сволочь мешает спать?

Это был Жорка-одессит. Дедушка сплюнул с досады.

— Вишь, где он, чертяка! Моторы — без охраны, а он пьяный спит на чердаке!

Услышав дедушкин голос, Жорка сразу же пришел в себя. Он вскочил на ноги и начал покашливать, виновато пряча глаза.

— Шьо такое? Сам не понимаю, как я тут очутился.

— Водка тебя к самому черту в зубы заведет, — проворчал дядя Семен, спускаясь вниз.

Вот как я влип! Это же я вместо настоящего шпиона отыскал в старых сетях Жорку. Мне так стыдно стало, что я готов был убежать на край света.

— Ну что ж, Фомка, — сурово произнес дедушка. — Довольно с тобой нянчиться. Иди хоть и ко всем чертям, чтобы я тебя больше не видел.

Сердито сплевывая, дедушка вслед за Семеном покинул чердак. За ним последовали остальные.

А во дворе мы встретились с пограничниками. Их привел Славик. Старший лейтенант, смеясь, пожимал руку дедушке. Я решил спрятаться подальше, чтобы не краснеть перед пограничниками.

Слез с чердака и Жорка. Ударив несколько раз своей измятой фуражкой по колену, чтобы выбить из нее пыль, он нерешительно подошел к дедушке:

— Козьма Иваныч! Ну шьо, разве человек не может споткнуться? Я же не за свои…