Морская чайка

ШТОРМ

Целую неделю трудились мы, вынимая из «котла» — порой даже два раза в день — рыбу. Моторные баркасы, до краев нагруженные рыбой, тяжело фыркая, отправлялись на рыббазу. Оттуда они мчались порожняком, весело вздымая белые гребни на синей глади воды.

В эти дни я стал настоящим рыбаком. Часто я раньше всех, наблюдая за чайками, извещал о приближении рыбы. Я первый различал едва заметную тень в море.

Наконец рыба перестала идти к нашему берегу. Мы еще один день просидели в рыбацком «гнезде», но больше никакой тени в море не появлялось. И чайки исчезли; как видно, им нечего было делать в этих местах. И теперь, когда удача повернулась к нам спиной, я вспомнил о своей чайке, вспомнил о Павлике, Коське, бабушке и загрустил. Мне очень захотелось увидеть их всех, особенно бабушку. Хотя она и ворчит все время, но это же родная бабушка! Видно, характер у нее такой, раз она помолчать не может.

И еще потянуло меня на старую черешню возле той огорожи, где показывают кинофильмы. Ведь там ребята все время картины смотрят, а я часами гляжу только на широкий экран моря, где вот уже третий день ни одна рыбка не появляется.

Погода тем временем испортилась. С севера подул холодный ветер, в море разгулялись густые волны с белыми гребнями. Смотришь на море, и тебе кажется, будто там тысячи чаек, пристав к волнам, взмахивают крыльями, хотят подняться вверх и никак не могут оторваться от воды. Море зеленое-зеленое, такое, каким я не видел его еще никогда, и только вдали, там, около горизонта, — оно синее, василькового цвета. По небу мчатся лоскутья седых рваных туч, торопятся куда-то, стараясь обогнать друг друга.

У меня приупало настроение. Словно почувствовав это, дедушка проговорил:

— Ну что ж, Оксана, отвезем, пожалуй, Даню домой. Поработал он на славу, вся база рыбой завалена, можно и отдохнуть.

Я искренне обрадовался, хотя и виду не подавал, что хочу домой. Но дедушка, должно быть, и так все понял, потому что приказал дяде Семену снарядить в дорогу моторку.

В дедушкиной бригаде, много рыбаков. За эту неделю я со всеми познакомился, подружился. Но больше всего мне понравился дядя Семен. Он самый молодой в бригаде. Ему уже за тридцать, но он живет одиноко, в рыбацкой хате, на краю поселка. Молчаливый, неповоротливый, он всегда хмурится. Сила у него спортсменская: как схватит сеть, так просто канаты трещат, а слова лишнего от него не услышишь.

Дядя Семен был очень дисциплинированным: только дедушка прикажет — немедленно все исполнит. Он в течение нескольких минут приготовился в дорогу.

И вот наш баркас выходит в море. На корме — дедушка, мы с мамой впереди, Семен посреди баркаса, возле рыбы. Широкоплечий, головастый, он хмуро поблескивает своими сердитыми серыми глазами из-под тяжелых бровей. Он за время, пока мы ловили рыбу, ни разу не брился и весь оброс серой, колючей щетиной.

Остальные рыбаки остались около «котла», потому что дедушка сказал: «А может, еще ставрида пойдет?»

Чем дальше от берега, тем неспокойнее море. Наш баркас то приподнимается на волнах, то падает вниз. Мне такое путешествие не очень нравится, но я молчу. Мама, видно, думает о чем-то своем, смотрит в морскую даль, щурит глаза. Острый мыс, возле которого находится наш ставник и где среди голых камней осталось наше рыбацкое «гнездо», быстро уходит и уже не кажется выступом в море, а сливается со всем берегом. Здесь, в открытом море, повеяло холодом, я продрог и невольно прижался к маме. Мне захотелось как можно скорее очутиться дома.

Но я понимал, что это не близко и не так просто попасть сейчас домой.

— Зря в море вышли, — пробормотал Семен. — Того и гляди, заштормует.

Дедушка ничего не ответил, только суровее сдвинул брови над переносицей, а мама тревожно заблестевшими глазами взглянула на Семена. И я утратил покой. Я еще никогда не видел морского шторма. Но мне не раз приходилось видеть его в кино, о нем рассказывал мне Коська… Даже бывалый моряк Жорка-одессит с ужасом рассказывал, как шторм, бывало, застигал его в открытом море или океане.

Тело мое невольно пробирала дрожь. Конечно же, мне хотелось самому убедиться, что испытывает человек во время шторма, но я и подумать боялся о том, как на нас обрушатся десятибалльные валы.

Я еще крепче прижимаюсь к маме. Кто же, если не она, защитит меня от шторма, от разбушевавшегося моря, от всех ужасов? И у меня на душе становится спокойнее. Мне уже как будто и не страшно. Почему я должен бояться, если рядом мама, дедушка?.. А тем более, что шторм вот так сразу и не налетает, — мы успеем своевременно возвратиться в поселок!

Далекий берег, где мы столько дней ловили рыбу, никак не может удержаться на месте — то поднимается вверх, то опускается вниз, а то и совсем исчезает.

Время тянулось скучно и медленно, как эти надоедливые волны с белоснежными гребнями. Вода плескалась о стены баркаса, изредка белые брызги неожиданно обжигали мои босые ноги. Пахло морем, рыбой и дедушкиной трубкой. Дядя Семен, согнувшись на своем сиденье, сладко дремал и вздрагивал, когда в него попадали ощутительные брызги. Только дедушка уверенно смотрел вперед, спокойный, неутомимый, уже одним своим видом помогая мне одолевать свой страх.

Я и сам не заметил, когда вздремнул, согревшись под боком у мамы. Но и во сне я помнил, что мы плывем морем. Я слышал, как волны качают нашу моторку. Меня, спящего, донимал неприятный бензинный перегар в то время, когда ветер заходил со стороны кормы.

Не знаю, сколько времени я дремал, но проснулся от какого-то треска и гула. Тут я сразу увидел, что уже наступил вечер. И еще увидел, что вокруг нас все кипит и пенится, что какая-то страшная сила бросает нашу моторку с волны на волну, как легонькую щепку. Дядя Семен уже не спал, а ловко вычерпывал ковшиком воду со дна баркаса. Мама с ужасом смотрела на волны. И только дедушка, стиснув зубами давно погасшую трубку, спокойно держал в руках руль и смело смотрел вперед.

— А, проснулся, моряк! — улыбнулся дедушка, взглянув на меня. — Ну, вот тебе и настоящий шторм, парень, да еще и с грозой.

Только теперь я увидел: стало темно вокруг не оттого, что наступали сумерки, а потому, что с берега надвинулась на море тяжелая черная туча. И, как бы для того, чтобы подтвердить дедушкины слова, тучу вдруг пронзила, извиваясь, огненная змея. Над нами что-то треснуло, ухнуло, а затем покатилось-покатилось, как бы рассыпаясь обломками по разбушевавшемуся морю. Мама так стиснула меня, что я чуть не закричал от боли. Я знал: мама всегда боялась грозы.

Стало жалко ее. Надо же было случиться такому: гроза, да еще и на море. Я начал успокаивать ее:

— Ты думаешь, мама, что если гром стукнет, то обязательно и попадет? Пусть попробует! Волны, смотри, какие, а наш баркас совсем маленький. Нас и не заметишь в море.

Мама, ничего не ответив, еще крепче прижала меня к себе.

На море вдруг воцарилась тишина. Только тяжелые тучи все надвигаются, да молнии раскалывают небо. Ни малейшего дуновения ветерка. Я удивляюсь: почему же так кипит и бушует море, если вокруг такая тишь? Я даже хотел спросить об этом дедушку, но как раз в этот момент налетел такой порывистый, бешеный ветер, что наша моторка чуть было не опрокинулась. А вслед за тем хлынул дождь — густой, колючий. В один миг он скрыл от наших глаз все: и далекий горизонт, и высокие волны.

Дедушка что-то прокричал дяде Семену; тот быстро вынул откуда-то тяжелый брезент и набросил его нам на головы. Мне показалось, что как-то разом утихли порывы холодного ветра и словно бы прекратился дождь, и в одно мгновение наше суденышко перестало прыгать с волны на волну…

А дедушка, чтобы успокоить нас, кричал на все море:

— Ничего, детки, ничего! Не в таких перепалках бывали, не пугайтесь только. Слышишь, Оксана?

Голос его будто с неба долетал к нам. Слышались страшные удары грома и дикое шипение дождя, беспрерывно секшего наш брезент. Вскоре на дно моторки потекли по брезенту густые струи, и мы очутились в воде. Тогда мама схватила пустую консервную баночку и начала помогать дяде Семену вычерпывать воду. Мне захотелось присоединиться к ним, но, не найдя подходящей посудины, я просто пригоршней стал выплескивать воду за борт.

А гроза бушевала, море кипело, бесилось. Я видел через борт высокие гребни зеленопенных волн и ждал: вот-вот какая-нибудь из них мгновенно накроет и меня, и маму, и дедушку, и дядю Семена. Тогда наше суденышко пойдет ко дну. Только теперь я понял: наша моторка слишком мала, чтобы выдержать такой шторм.

Но время шло, море ревело, гроза постепенно отступала, и ни одна волна не посмела опрокинуть наше суденышко. Тогда я понял и то, что никакое море не страшно, если баркасом управляет такой опытный рыбак, как мой дедушка. И я решительно сбросил с головы брезент.

Я опять видел дедушку, любовался им. Весь мокрый, с обвислыми длинными усами, с которых струилась дождевая вода, с трубкой в зубах, он крепко держал в руках руль, играя сильными мускулами рук, плотно обтянутых рукавами влажной рубахи. Заметив меня, дедушка улыбнулся одними глазами, лицо его словно озарил солнечный луч. Мне стало ясно: пока я с дедушкой, нечего бояться. И я громко спросил:

— Дедушка! А сколько баллов?

— Го-го! — откликнулся дедушка будто с другого конца моря.

— Сколько баллов, спрашиваю.

— Баллов?

— Ага!

— Не проверял!

И дедушка рассмеялся. Я почувствовал — никакие баллы не страшны дедушке, пускай их хотя бы и сто будет. Пусть закипит море, как вода в котле, все равно дедушка смело переплывет его на своей легкой рыбацкой моторке.

И я сам смелее посмотрел в морскую даль. Море между тем продолжало кипеть, пузыриться; даль его ревела и свистела, угрожая и запугивая меня, но мне совсем не страшно было… Я почувствовал себя моряком, человеком, которому в будущем придется не раз водить баркасы в штормы по всему морю, как сейчас ведет эту моторку мой бесстрашный дедушка.

И в самом деле, через какой-нибудь час, а может быть, и больше, мы увидели знакомый берег, пожелтевший каштан на круче и нашу хату. Приглядевшись, я заметил на берегу бабушку. Маленькая, седоволосая, она стояла на круче, приставив козырьком руку к глазам, и смотрела на нас. И мне так захотелось крикнуть ей, чтобы даже отсюда услышала она, что мы прибыли благополучно, что с нами даже в самый большой шторм и бурю никогда ничего не случится.

А когда мы сошли на берег, дедушка обнял меня за плечи, затем крепко взял под мышки, поднял вверх, поцеловал в обе щеки и сказал:

— Ну, Даня, ты у меня уже настоящий рыбак!