День второй.
Утро.
Из кромешной тьмы соткались два человеческих силуэта. На них какая-то униформа, но я не могу разглядеть подробности — не достает света. Полицейские? Констебли? Или как там называются британские правоохранители?
— Przynieść coś do picia? — спросил женский голос. — Wody? Soku?
— Lepiej napić się wódki, — подал реплику ее напарник.
— Jak być?
— Nie dotykaj go! Widzisz, on teraz gdzieś na niebie…
Да, да, на «небе», я помню — тринадцатый ряд, второе от иллюминатора кресло… Похоже, наша воздушная арба всё еще выполняет перелет из пункта А в пункт Б. До чего же утомительны эти полеты!
Ну вот — очередная яма: резкий провал, неприятное, тошнотворное чувство невесомости, — и беспомощности — а следом такой же резкий набор высоты… Если к нам подойдет стюардесса, и предложит угоститься напитками, я таки попрошу у нее яду. Только не для моего компаньона, — кстати, куда это он подевался? — а уже для себя.
Как же мне хреново.
Спустя какое-то время поблизости вновь зазвучали голоса. Похоже, это уже какая-то другая компания… Они говорят на знакомом мне с детства языке. И хотя я сам уже лет двадцать как не разговариваю на воляпюке, мову я отнюдь не забыл.
— А це що, чоловiк Тетяни?
— Кажуть, що так…
— То це вiн довбився в дверi?
— Та їх ніби двоє приїхало, цих кацапів… А, Петро!.. Скажи, це цей ломився в двері душової?
Послышался голос третьего из этой компании.
— Так, це вiн…
— Вiн що, психованный?
— Та майбуть перебрав вчора… Але не патякайте!
— А у Тетяни файна дупа… — сказал первый. — Справна така жiнка.
— А ты шо, вже вiдвiдав ту справу? — отозвался второй.
— Тихіше, бо чоловік почує!
Я хотел подать голос; хотел сказать этим уродам, что все слышу, и что за «файную дупу» сейчас кто-то ответит… Но у меня не было сил не то, что бы говорить, я не смог даже открыть слипшиеся веки.
— Та він вирубився… Спить, як мертвий!
— Збирайтесь швидче, бо зараз вже бусик приїде… — Сказал третий из этой компании. — Джито буде лаятися, якщо ми знову спізнимося!
Следующим в мой кошмарный сон — а мне представлялось, что я сплю; и почему-то никак не удавалось прервать этот тягостный сновидческий сюжет — заявился некий чёрт: черное, как смоль лицо, белый оскал крупных острых зубов.
— Hello, brother! How are you?
Этот некто принялся тормошить меня за плечи.
— Are you okay, bro?
«А! — подумал я, — это тот темнокожий парень, которого мы встретили на входе… Как там его? Бен? Сэм?..»
— Отвянь, парень! — с трудом разлепив губы, сказал я.- Fuck off!..
Когда я очнулся, то еще некоторое время не мог понять, где именно нахожусь, и как попал в это место.
Черепушка трещит от боли; некоторое время я сидел, обхватив голову руками. Болит поясница, ноют почки, ноги ватные; все члены затекли. Внутренности ссохлись; я ощущал себя в эти мгновения големом, слепленным из глины; и глину эту для создания меня замешивали не на крови и яичных желтках, а на крепком спиртном.
Я сверился с наручными часами — без пятнадцати девять. Место мне показалось до странности знакомым. Через проход видна кухня; там горит оставленный кем-то включенным свет. Я с усилием повернул голову — виден камин, забитый пакетами с мусором… Так, так… Одежды, помещенной с вечера на просушку, нет, видимо, забрали. Сам отопительный прибор выключен. На пластиковом столе стоит электрический чайник; к грязным тарелкам добавились еще три кружки и банка с кофе. Пепельницы, наполненные окурками, на прежнем месте.
Послышался чей-то прерывистый — с всхлипом — вздох. Должно быть, это я так обреченно вздохнул; кроме меня здесь нет ни одной живой души.
Не знаю, как к этому относиться… Но, определенно, я нахожусь в тот самом строении на Оксфорд-стрит, куда нас привезла Татьяна; в том самом доме, который я на пару с компаньоном покинул среди ночи, прихватив свои вещи. Саднит левая рука; но на фоне головной боли это пустяк.
Вокруг гробовая тишина.
Я не без труда поднялся из кресла, в котором, видимо, провел какое-то время. Обнаружился мой плащ — он переброшен через боковую спинку дивана; на нем не видно грязных пятен, он даже не выглядит таким уж мятым.
Пошатываясь, перебрался в помещение кухни. Туалет довольно грязный; запашок, как в вокзальной уборной эпохи позднего советского строя…
Я с трудом справился с рвотными позывами. Открутил вентиль с холодной водой в раковине. Некоторое время ждал, пока сбежит вода; затем, наклонившись, держась рукой за край раковины, принялся жадно лакать.
Уже напившись вволю, я подумал, что вода в местном водопроводе наверняка не предназначена для питья. Возможно, в неочищенном виде, не пропущенная через фильтр и не прошедшая процесс кипячения, она вредна для здоровья. Не исключено, что в ней есть опасные для человеческого организма примеси и бактерии. Какие-нибудь кишечные палочки, к примеру.
А, плевать. Мне сейчас так плохо, что жить не хочется… На костяшках левой руки повреждена кожа. Я подержал кисть под струей холодной воды. Кое-как отмыл запекшуюся кровь. Пальцы и запястье вроде бы не сломаны…
Интересно, где, при каких обстоятельствах я получил эту травму?
Ничего не помню о последних нескольких часах.
Абсолютно ничего, какой-то провал образовался. Очень странное ощущение; и очень неприятное, надо сказать. И хотя я в курсе, что некоторые представители человеческого племени периодически страдают потерей памяти, — в особенности те, кто регулярно бухают или употребляют вещества — сам с таким явлением столкнулся впервые.
Я кое-как вытер мокрое лицо и руки носовым платком. Прихватил в гостиной плащ. Поднялся на второй этаж. Дверь душевой оказалась почему-то не на штатном месте; ее прислонили к стене рядом с дверным проемом. Странно.
Я постучал в знакомую по вчерашнему вечеру дверь.
— Татьяна… Таня, открой, это я.
Из комнаты, вместо ответа, донесся громкий храп. Я замер у двери. Сколько знаю, моя благоверная не издает таких звуков.
Значит, в комнате спит какой-то мужик…
Дернул за дверную ручку; дверь оказалась не запертой. Секунду или две я стоял в дверном проеме, глядя на разлегшегося на кровати мужчину.
В проходе — на полу — стоят чемодан на колёсиках и дорожная сумка. Подойдя к постели, я принялся трясти своего компаньона за плечо. Тот спал мертвецким сном; мне пришлось прогуляться в душевую, и набрать там полную кружку воды.
— Что?! Ип-пать!..
Тень, утирая рукавом мокрое лицо, уселся на кровати.
— Ты чего, Папаня?
— Где Татьяна?
— Не знаю…
— Она что, не появлялась?
Мы умудрились задать этот вопрос одновременно.
— Иди, умойся, — сказал я. — Потом расскажешь, где мы были, что делали этой ночью, и как здесь оказались.
— Папаня…
Тень смотрел куда-то мимо меня. Я обернулся; через дверной проем увидел жену — она стояла возле душевой и разглядывала сорванную кем-то с петель дверь.
Татьяна прошла в комнату. Неспешно сняла куртку, повесила ее в шкаф на плечики.
— Доброе утро, милая, — выдавил из себя я. — А мы тут… мы тут тебя дожидаемся, да. Думал, что ты только вечером появишься.
— Я взяла выходной, — сухо произнесла жена. — Так…
Она внимательно посмотрела на меня, потом на нашего приятеля; и вновь на меня.
— Молодцы, — сказала она. — Показали себя… во всей красе.
— Эмм?..
— Не прошло и дня, как вы здесь, а о вас уже знает весь квартал!.. Утром только и разговоров было, что о ваших похождениях.
Я вопросительно посмотрел на товарища. Тот открыл рот, потом закрыл его и пожал плечами.
— Что у вас ночью было с полицией? — спросила Татьяна, глядя на меня.
— С полицией? — переспросил я, морщась от головной боли. — А что у нас было с полицией?
— Не юли, — сказала благоверная. — Я попросила Марека, чтобы он проследил за вами… Он видел, как вы дошли до остановки на кольце. Там, на остановке, пили водку… Потом приехала патрульная машина.
— А, за нами была установлена слежка, значит, — мрачно сказал я. — Вот как.
— Дурак, — сказала Татьяна. — Я же вам говорила, чтобы вы остались здесь, в доме. Но тебя ж было не остановить… Поэтому я и попросила знакомого, чтобы он понаблюдал за вами.
— Спасибо за заботу, — мрачно заметил я.
— Так что насчет полиции? — повторила вопрос моя благоверная.
Я принялся тереть лоб. Прежде, чем я нашелся с ответом, подал реплику наш приятель:
— Ну так, ира, Папаня сам же и вызвал ментов.