Мост Её Величества

ГЛАВА 16

День 14-й.

В пятничные дни на «овощном» пакгаузе в Фарэхеме царит довольно расслабленная обстановка. Объемы заказов обычно небольшие, рабочий день длится до трех, редко когда до четырех пополудни. По окончании смены супервайзеры — в основном португалы и испанцы — получают в офисе свои «конвертики» с заработанной за прошедшую неделю денежкой. Сотрудникам из числа англиков зарплату переводят на карточки. Но и они пребывают по пятницам в хорошем настроении: им, в отличие от нас, гастарбайтеров, не приходится работать в уикэнд — местные трудоустроены официально, и, поскольку за работу в выходные и праздничные полагается ставка 1.5, то в субботу и воскресенье их обычно не привлекают.

У таких, как я и моя половина, тоже есть повод для небольшой радости: вечером выдадут конвертик с заработанным; часть денег можно будет отложить в «кубышку», чтобы потом, при первом удобном случае переслать домой, родным.

Именно в такие дни и происходят разного рода происшествия.

Изумрудные цифры на электронном табло показывают без четверти час пополудни. До второго брейка — двадцатиминутного перерыва — осталось немногим более получаса. Наш супервайзер — португалка Тереза — задержалась на втором этаже пакгауза. Именно туда, на второй этаж, закладывая две вытянутые петли, подобно серпантинной дороге, ленты бокового конвейера выносят из разделочного цеха овощную массу. Далее эти два потока разделяются на четыре ручейка; нарезанные овощи и салаты попадают через воронки в установленные на треногах хромированные аппараты, где, собственно, происходит фасовка продукции. Оператором на одном из фасовочных аппаратов работает парень Терезы, ее земляк — к нему-то она и бегает периодически.

В динамиках гремит бодрящая ритмичная музыка; воспроизводимая ежедневно нарезка сонгов напоминает плотно набитую пулеметную ленту, в которой каждый третий патрон спецом от Рикки Мартина. Из четырех линий разделочного цеха работают три. В сравнении с «кэббиджем» работа на разделке салатов, это синекура. Мы с Татьяной исхитрились с утра застолбить два места на дальнем от входа конвейере. Я выгружаю из составленных на поддонах по обе стороны линии ящиков в желоб салат-латук — листовой, «ромен» и спаржевый. Таня и присоединившаяся к нам Стася, расположившись по обе стороны ленты, распускают салат, удаляют небольшие кочерыжки. За спиной у меня щиток с пультовым устройством; в отсутствие супервайзера я могу сам регулировать скорость движения ленты, при этом следует ориентироваться на ближнюю к нам ленту бокового — поперечного — конвейера, на которую поступает овощная масса с трех задействованных сегодня линий, включая нашу.

В какой-то момент я заметил как Стася, сунув нож в прорезь разделочной столешницы, метнулась к боковому конвейеру — вскочила на ребристую подножку, встала на боковину линии и махнула на другую сторону конструкции.

Татьяна что-то крикнула, но я не расслышал, что именно — у меня в ушах скатанные в трубочку ватные тампоны, защита от Рики Мартина. Жена жестами показала, чтобы я вырубил линию. Я щелкнул рубильником; вытаскивая на ходу самодельные беруши, направился вслед за женщинами к боковому конвейеру.

— Marek! — Стася всплеснула руками. — Kurwa mac!..

На полу, в том месте, где лента идет наклонно вверх, громоздится порядочного размера куча нарезанного салата. Случилось что-то вроде затора; и такие вещи, кстати, на этом конвейере в силу каких-то конструктивных недоработок далеко не редкость. Меня и самого Тереза пару раз ставила на эту «позицию» — следить, чтобы в данном узком месте не накапливалась избыточная овощная масса. Работа, в сущности, простая: при помощи деревянной лопаты отгребать массу от ближнего края лента к середине, и еще примерно раз в четверть часа выгружать на ленту из двух подставленных, подобно тазам при дырявой крыше, пластиковых ящиков все то, что падает с ленты, несмотря на старания поставленного в этом месте человека.

У Марека очумелый вид; он еще толком не пришел в себя. Я прекрасно понимаю, что именно произошло, со мной ведь точно такое же приключилось пару дней назад. Марек, вымотанный работой и поездками, — он ведь еще и водителем подрабатывает — попросту уснул. Сел ли на ящик, думая перевести дух каких две или три минуты, или занял статичную позицию, — я в прошлый раз прислонился лопатками к стене, а очнулся уже на полу — не суть важно. Важно то, что пока он пребывал в состоянии прострации, на полу пакгауза оказалось примерно три центнера салата «микст».

А это, по здешним меркам, серьезный косяк.

К тому времени, когда в цех принеслась португалка, — она среагировала на остановку конвейера — мы успели перегрузить обратно на ленту, распределяя по всей ее длине, примерно две трети от того количества «микста», что вывалилось на пол.

К звукам гремящей музыки добавились два громких женских голоса; причем, обе, Тереза и Стася, особо не стеснялись в выражениях.

Португалка была по-своему права, когда заявила, что «спать надо дома, а здесь нужно вкалывать!..» Но и Стася предъявила супервайзеру вполне рациональный аргумент: «техники обещали исправить этот изъян конвейера, но ничего и не сделали, kurwa mac!..»

Минуты через две или три женщины, выпустив пар, перестали орать и размахивать руками. Тереза, мрачно глядя под ноги — на полу оставалось еще порядочно салата — спросила:

— Когда в последний раз мыли пол?

— Полчаса назад! — выпалила Стася. — Вот… — Она обернулась; выхватив взглядом меня, выпалила. — Arthur из шланга под линиями хорошо прошелся!

— Использовали техническую воду или хлорированную? — спросила португалка.

Вопрос на некоторое время повис в воздухе. Утром пол окатили хлорированной водой. По санитарным нормам, следует хотя бы один раз между брэйками обрабатывать пол и прочие конструкции, включая ленты, обдавая из шланга пресной водой (ее здесь называют «технической»)… Но сегодня, сколько помню, этого не делали — уборку в пятницу обычно производят в самом конце смены.

Я не стал говорить об этом вслух, ограничился неопределенным кивком.

Супервайзер в несколько приемов втянула ноздрями воздух — подобно ищейке. Запах хлорки, кстати, ощущается; этим запахом, как по мне, пропитано здесь решительно все: стены, конструкции, механизмы, и мы сами, андроиды в зеленых и красных халатах.

— Ладно, — сказала Тереза. — Грузите салат на ленту! — Она включила конвейер. — Быстро!.. И не болтайте лишнего — не маленькие, должны понимать.

Мы с Мареком, вооружившись шлангами, окатили пресной водой пол под конвейерами — смыли те листики и крохи, которые не смогли собрать, чтобы не оставлять следов недавнего ЧП. К счастью, старший супервайзер-англик в это время в нашем цеху не объявлялся; поэтому, можно сказать, отделались легким испугом.

Прозвучал звук сирены — брейк. «Андроиды» дружно побросали ножи, или что там держали в руках, и потянулись на выход. В первые дни у меня, как, впрочем, у любого новичка, уходило несколько минут на то, чтобы переодеться в рабочее, равно как и на обратный процесс. Между тем, перерыв длится всего двадцать минут, и за это время нужно успеть многое: разоблачиться, выбраться из ангара и перейти в модульное строение, расположенное шагах в тридцати, достать из сумки термос и еду, перекусить, выкурить сигарету и справить нужду, если есть такая необходимость.

Я копался поначалу с одеждой, отбирая время на отдых у самого себя. Только-только переоденешься в своё из рабочего, надо уже бежать обратно — одеваться в вымокшую холодную «робу». Теперь же, несмотря на общую усталость, я бы даже сказал — пришибленность, все происходило быстро, на автомате. Уже за проходом с гибкими пластинами, на подходе к открытой двери раздевалки снимаешь с себя — на ходу — влажный халат; срываешь одним движением с головы сеточку для волос, шапочку и «наусник». Входишь в раздевалку, лавируя между такими же, как ты. Кладешь на скамейку халат и другие причандалы, цепляешь носком левого сапога задник правого — секунда, и нога свободна. Сдергиваешь второй сапог, ставишь его рядом. Еще раз повторяешь эти два движения: на этот раз избавляешься от защищающих ступни от сырости и холода пластиковой шапочки (здесь практически все используют их еще и как «бахилы», одеваемые поверх носка, игнорируя при этом ворчание фрика-уборщика), внутрь которой дополнительно прокладываются газетные листы. Далее суешь ноги в собственную обувку; сдернув с крючка куртку, направляешься к турникету.

Для интереса, я пару дней назад сделал засечку времени: от короткого гудка, возвестившего перерыв, до момента, когда я, продернув карточку, выбрался из ангара, прошло минута и пять секунд времени. Но, какие бы успехи я не демонстрировал на этом новом для себя поприще, моя благоверная каждый раз оказывалась за турникетом раньше меня.

Модульное строение, представляющее из себя по сути два составленных вместе контейнера, используется здесь как столовая. Один «контейнер» для «зеленых халатов», второй для супервайзеров и англиков. В каждой секции имеются три пластиковых стола и примерно дюжина пластиковых кресел. На отдельном столике, деревянном, оцинкованном сверху, электрический чайник и СВЧ-печь. Вот, собственно, и вся обстановка; каждый ест и пьет то, что захватил с собой.

У нас с Татьяной как-то сразу на пакгаузе все стало получаться. Это пока единственное место, где мы не обмениваемся шпильками, не грузим друг друга, а просто работаем; и делаем все сообща. Вот и сейчас, в эти минуты, мы действуем как маленькая дружная артель: Таня разливает в сдвоенные пластиковые стаканчики кофе из термоса, я, открыв пластиковую коробку, выкладываю на салфетку сэндвичи и две холодные котлеты, оставшиеся от вчерашнего ужина.

— Приятного, — сказал я.

— Ага, — отозвалась Татьяна. — Обе котлеты — твои.

Мы принялись уплетать свой обед. Котлеты, хотя для их начинки Татьяна использовала хлеб, овощи и лишь немного добавила мясного фарша, необыкновенно вкусны. Всю последнюю неделю мы существуем в режиме жесткой экономии. В прошлый четверг отправили домой письмо с деньгами — вложили три двадцатифунтовые купюры. Это, конечно, не та сумма, которой хотелось бы поддержать оставшихся дома близких, но мы сами пока что на мели. Еще десять фунтов ушло на два коротких разговора по телефону. Мы решили не открывать всей правды — зачем тревожить родных. Согласно легенде, Таня работает флористом в цветочном салоне, но пока с испытательным сроком. Про меня сказали, что я нашел временную подработку — в автомастерской, чиню электропроводку. Но это именно временное занятие, а так я — по легенде — ищу возможность устроиться здесь по своей гражданской или морской специальности.

Колян нас особо не радует. В минувший вторник он впервые поехал на «овощной». Работа эта ему, мягко говоря, не глянулась — он едва дотерпел до конца смены, которая продолжалась с перерывами двенадцать с половиной часов. Уже третий день кряду он ходит, держась за поясницу; жалуется, что у него случился приступ радикулита…

Когда вернется Джито, попробуем с ним поговорить, чтобы нашего приятеля определили на «фруктовый» или «цитрусовый» пакгаузы: там в сравнении с «овощным» просто курортные условия.

Мы уже заканчивали с трапезой, — менее десяти минут — когда к нам подсели Марек и Стася.

— Tania, Artur, dziękuję bardzo!

Татьяна, улыбнувшись, сказала:

— Да не за что, Марек…

Стася открыла сумку; особо не скрываясь, выложила на стол три упаковки с салатом-«микст», два пакета тертого сыра Parmigiano-Reggiano и упаковку майонеза.

— To wam!

Я механически подставил сумку, Таня сгрузила в нее со стола «гостинцы».

— Салат с хлоркой? — улыбнувшись, спросила она.

Стася, оценив юмор, рассмеялась… Марек сказал, что это «чистая» продукция, и что взяли в фасовочном цеху еще до «аварии». По одному пакету в смену «можно брать», добавила Стася. «Здесь все так делают», это сложившаяся практика, просто об этом никто вслух не говорит.

Мы выбрались из модуля на свежий воздух. Здесь стоит высокая металлическая урна — единственное место на всем пакгаузе, где можно курить. Прикурив сигарету, я отдал ее Татьяне. У нас осталось две пачки «мальборо» — из тех двух блоков, что мы привезли с Коляном. Живых денег в «общаке» сейчас семнадцать фунтов. К счастью, сегодня день получки, иначе нам пришлось бы совсем туго.

Таня, сделав две затяжки, передала сигарету мне. Заметив знак, который подал мне Марек, я сделал две-три глубокие затяжки, отправил окурок в урну и направился к нему.

— Артур, Марек! — крикнула Татьяна. — Три минуты до конца брейка!..

Марек — а вслед за ним и я — обошел «контейнер» и остановился в том месте, где на стенке закреплен таксофон.

Поляк достал из кармана какую-то детальку — чем-то напоминает короткую спицу «крючок», из тех, которыми пользуется Татьяна. Я не понял смысла фразы, которую сказал Марек. Он улыбнулся; а следом вставил изогнутый в двух местах крючок в прорезь приемника монет.

— Ага… — озадаченно сказал я. — Так можно… можно звонить без монет и жетонов?

— Tak, tak. — Марек энергично кивнул. — Bierz, Artur! — Он протянул мне эту своеобразную отмычку.

— Dziękuję bardzo!

Я спрятал ценную вещицу во внутренний карман. Мы успели продернуть карты и пройти через турникет за несколько секунд до сирены, возвещающей об окончании перерыва.