Мост Её Величества

ГЛАВА 4

Водитель таксомотора свернул в тихую улицу. По обе стороны тянутся шеренги однотипных двухэтажных строений из темно-красного кирпича. В окнах некоторых домов горит свет, но темных оконных проемов намного больше. На часах начало одиннадцатого по местному времени. Похоже, местные обитатели привыкли рано отходить ко сну.

Когда мы прибыли на место, я, должен признаться, облегченно перевел дух. По дороге я бог весть что себе нафантазировал: мне представлялись мысленно окраинные трущобы (не знаю, правда, есть ли таковые в Саутгемптоне), брошенные здания с пустыми глазницами окон и дверей, где находят пристанище на ночь асоциальные типы, старые баржи в порту, где ютятся нелегалы, ночлежные дома и прочие нехорошие вещи. Но всё оказалось не так уж и плохо; во всяком случае, на первый взгляд.

Мы находимся на Оксфорд-стрит, это практически центральная часть города. Дом, у которого остановился шофер, — Татьяна назвала ему адрес — внешне ничем не отличается от других строений в этом городском квартале. Фасад смотрит на улицу четырьмя окнами, по два на каждом этаже. Через проём одного из окон первого этажа наружу сочится голубоватый свет. Вокруг очень тихо, так, словно мы оказались в деревне. На самой улице практически не видно припаркованного у тротуаров транспорта. Чуть раньше, на въезде я заметил «кирпич»; но, видимо, водителей таксомоторов, не говоря уже про служебный транспорт, этот запрет не касается.

Я рассчитался с кебмэном по счетчику. Мы с приятелем выгрузили сумку и чемодан из багажного отделения.

— Ну чо, — подал реплику Тень. — Дом, как дом.

— Такой же, как и другие дома на этой улице, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать.

— Т-с-с! — Вполголоса подала реплику моя половина. — Не шумите — народ здесь рано ложится спать.

Татьяна достала из кармана куртки кошелек, открыла, извлекла ключ. В тот самый момент, когда она собиралась вставить его в прорезь «французского» замка, раздался щелчок; в следующую секунду кто-то изнутри открыл входную дверь.

В проеме, удивленный, верно, не меньше нашего, застыл некто, кого я, со свойственной писателю фантазией, в долю секунды мысленно охарактеризовал как «ужас в ночи».

Татьяна отступила чуть в сторону; сделав шаг вперед, я оказался между ней и этим существом. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что передо мной не демон, не исчадие ада, а всего лишь парень с другим цветом кожи. С виду ему лет двадцать или немногим больше; на нем темная кожанка, мешковатые брюки спадают складками на кроссовки, на голове повернутая козырьком назад бейсболка. Выше среднего роста, довольно крепкого телосложения. Внешне смахивает на рэпера или на члена уличной банды (зачастую это суть одно и то же). На черном, как смоль лице выделяются белки широко распахнутых глаз; этот тип, напоминающий настороженного зверя, неотрывно смотрит на меня.

Парень, похоже, не ожидал увидеть здесь нашу компанию; но он, надо сказать, быстро пришел в себя.

— Hi! — произнес он, скаля зубы. — Let me go, brother?!

Я молча посторонился, одновременно придерживая жену за руку.

— Fuck! — процедил темнокожий субъект. — It's a fucking madhouse!..

— Эй, полегче! — процедил я. — Следи за базаром.

Парень прошел разболтанной походкой мимо нас; но направился не в сторону улицы, а двинулся вдоль узкого палисадника. Подойдя ко второму — от дверей — окну, он, стукнув костяшками пальцев в оконную раму, выкрикнул:

— This is my room, dude!..

Кто-то изнутри открыл форточку. Мгновение спустя с той стороны донесся сердитый возглас:

— Wracaj do Afryki, małpa!

— Ou, ou! — возмущенно крикнул цветной парень. — You freaking racists chocks!!

— Idź stąd, czarny kutas!.. — донеслось из дома.

Татьяна дернула рукой, пытаясь высвободиться.

— Отпусти! — сказала она. — Мне больно.

— Извини… — Я высвободил ее руку. — Прости… как-то неожиданно все случилось.

— Вот так и живем, — сказала она. — Ну, чего застыли? Проходите в дом.

Татьяна пропустила нас с вещами внутрь, затем заперла дверь на замок.

— Осторожно, — сказала она. — Смотрите под ноги.

На полу в небольшом и довольно узком вестибюле лежит затертая до дыр ковровая дорожка неопределенного цвета. Вдоль стены, в ряд почти до самой лестницы, выложена обувь. Здесь с полдюжины пар резиновых сапог, относительно чистых и со следами засохшей грязи, а еще женские боты, зимние кроссовки, а еще огромные заскорузлые ботинки, которые наверняка пришлись бы по размеру самому Гулливеру…

Довольно сложный аромат из разных запахов: пахнет сырой одеждой, кислой капустой, мясом, жаренным на углях, табаком, какими-то парфюмерными запахами… Из трех лампочек в потолочном плафоне вкручена лишь одна. Справа от нас коридор, в него выходят двери двух комнат. Сам этот проход, как я предположил, ведет в гостиную, и далее в помещение кухни, если таковая здесь вообще имеется. Словесная перепалка прекратилась; похоже, темнокожий парень, не найдя понимания у того или тех, кого он назвал dude, удалился восвояси.

— Нам на второй этаж, — вполголоса сказала Татьяна.

Я поднялся вслед за женой по узкой, освещенной тусклым светильником лестнице.

— А что это за перец? — спросил я. — Вот этот чернокожий парень…

— Сэм? Я слышала, что он задолжал хозяину за аренду комнаты… Ну, и тот на днях вселил туда двух полишпиплов.

Пока Татьяна открывала ключом дверь, к которой мы подошли, я успел немного осмотреться. Судя по всему, здесь, на втором этаже, оборудованы четыре небольшие комнаты. «Спальни», как говорят местные… Всего я насчитал пять дверей, но одна из них наверняка ведет не в жилое помещение, а в туалетную комнату.

Татьяна вошла в комнату первой; включила свет.

— Проходите… Это и есть мои апартаменты.

Я перешагнул порог; какие-то мгновения стоял недвижимо, рассматривая обстановку.

Комната показалась мне крошечной — площадь комнатушки едва ли превышает десять квадратных метров. У противоположной от входа стены установлена узкая односпальная кровать; постель накрыта клетчатым пледом. Значительную часть правой от меня стены занимает обшарпанный шкаф, словно перенесенный сюда из советской эпохи — «полированный» трехстворчатый, с отделениями для верхней одежды и белья. Остаток пространства с этой стороны занят тремя навесными полками: одна используется для хранения посуды, на другой банка с растворимым кофе, коробка для чая и какие-то пакеты с приправами; на нижней полке шампунь, мыло, дезодоранты…

У другой стены — по левую руку — стоит небольшой стол, застеленный клеенкой. Сбоку приставлен стул; есть еще табуретка, она убрана под стол. Под потолком, в центре этой квадратного сечения комнатки, висит лампочка, частично прикрытая дешёвым абажурчиком малинового цвета. С левой от двери стороны, там, где расположен стол, и где находится изголовье постели, потолок падает под углом к стене — часть и без того дефицитного пространства съедена покатой крышей. Внешняя стена глухая, окна в этом помещении нет.

Пока я рассматривал убранство комнаты, Татьяна успела снять куртку. Обругав себя последними словами за невнимательность, я попытался было исправиться, и потянулся за курткой, чтобы повесить ее в шкаф, но моя благоверная лишь усмехнулась.

— Я сама, — сказала она. — Ну, чего это вы замерли?.. А, может, мои апартаменты вам не нравятся?

— Нормально, — сказал я чужим голосом. — Очень даже неплохо.

Мы с компаньоном занесли вещи в комнату. Чемодан временно определили под кровать, мою сумку сунули под стол, вытащив предварительно оттуда табурет. Сняли верхнюю одежду. Татьяна сунула ноги в домашние тапочки. На ней клетчатая фланелевая рубашка навыпуск; что-то не помню, чтобы она носила такие наряды дома.

Татьяна села на кровать — у торца стола. Я уселся на стул, Тень оседлал табуретку. Разговор не клеился, и это еще мягко сказано.

— Я здесь, кстати, не одна живу, — сказала вдруг Татьяна.

— Так… — облизнул пересохшие губы. — Не одна, значит. А с кем?

— С одной девушкой… Она — полька. Зовут ее Стася.

Не стану кривить душой — в этот момент я облегченно перевел дух.

— Как вы тут размещаетесь? — спросил Тень. — Мля… — он обвел глазами комнатушку, — да у меня кухня в полтора раза больше.

— Думай, что говоришь! — сказал я, слегка ткнув приятеля кулаком по ребрам. — Забыл, какие клятвы давал?!

— А я чо… Я только спросил, Папаня. Ну, и чего ты сердишься?

— Я сплю на кровати, — сказала Татьяна. — Стася на раскладушке. — Она показала рукой на довольно узкий проход между столом и шкафом. — Вот здесь… Тут все так живут — по два, или даже по три человека в комнате.

Увиденное мною не соответствовало тому, о чем писала Татьяна в отправленных уже из Саутгемптона письмах. Это первая загадка, с которой мне довелось здесь столкнуться. И, как подсказывает чутье, наверняка не единственная.

— А где сейчас эта Стася? — спросил я.

— Она собиралась заночевать у каких-то земляков. — Татьяна кивнула в сторону глухой стены. — В одном из соседних домов.

— Да?

— Я сказала, что ты приезжаешь, что поеду в Хитроу тебя встречать… — Татьяна нервно погладила правое запястье. — Приглашала ее прийти, думала, посидим немного за фужером вина… Но мы изрядно задержались.

— Ты сказала, что приезжает муж?

— Я сказала, что ты, возможно, захочешь приехать в Саутгемптон.

— Что значит — «захочешь»? Я к тебе приехал.

— Ну, ну, — глядя куда-то сторону, сказала моя благоверная. — Не слишком-то ты торопился.

— Ну что это мы, ира, как не родные? — подал реплику Тень. — Надо бы, ира, отметить…

— Мы привезли кое-что с собой, — сказал я, пропустив мимо ушей очередную колкость. — Имеется в виду — спиртное.

— Вы, наверное, проголодались? Времени, чтобы сварить обед у меня не было. — Она скупо усмехнулась. — Но кое-что, думаю, найдется… если только не случился очередной набег на холодильник.

Она посмотрела на нашего давнего знакомого, которого я, подобно прикованной к ноге цепью гире, вынужден теперь буду таскать за собой до нашего отъезда из Англии.

— Пойдем, Николай, поможешь мне принести снизу закуску.

Я поднялся на ноги.

— Я пойду.

— Ну… ты, так ты, мне без разницы.

— А много здесь проживает народа? — спросил я, когда мы спустились по лестнице. — Хотя бы примерно.

— Только примерно и можно сказать.

— И сколько здесь жильцов?

— Где-то… человек пятнадцать. Иногда хозяин подселяет еще одного или двух… Бывает, что приводят своих знакомых или земляков… это если им переночевать негде. Так что, по-разному.

Мы прошли по узкому коридору. Татьяна, щелкнув включателем, зажгла в гостиной свет.

— Ну вот, опять устроили свалку, — недовольно сказала она.

Из мебели в гостиной узкий, короткий диван с вытертой обивкой, на которой видны подозрительного вида пятна, и кресло с подставленными вместо отвалившейся правой передней ножки двумя кирпичами. А еще пластиковый стол и четыре сложенных стопкой для экономии пространства пластиковых же кресла грязно-серого цвета (должно быть, приволокли с ближайшей свалки или спёрли из какого-нибудь паба). На столе громоздятся грязные тарелки и кружки; здесь же на тарелке засохший нарезанный хлеб; довершают картину две полные окурков пепельницы.

В гостиной обнаружился камин; в закопченном проеме вместо стопки дров или прогоревших углей громоздятся пакеты с мусором. Но, хотя камин нынешние обитатели дома, судя по всему, давно не использовали по прямому назначению, в помещении довольно тепло: источником тепла является включенный калорифер, вокруг которого на переносных щитах, тоже явно откуда-то спертых, развешена нуждающаяся в просушивании одежда.

Миновав узкий арочный проход, — я на всякий случай пригнулся — мы оказались в помещении кухни. Электрическая плита с навесом для гриля, два холодильника, встроенная в кухонный комплект раковина, откидной стол. Как и в гостиной, здесь не убрано; в углу стоит доверху набитая мусором пластиковая корзина, в раковине отмокают чугунная сковородка и кастрюлька с остатками какой-то каши.

— Здесь «мужской» туалет, — Татьяна показала на нишу с дверным проемом, которую я ошибочно принял за кладовку. — Тот, что наверху — «женский». Там же душевая кабинка.

— А эта куда ведет? — я кивнул на дверь, оклеенную плакатом с голыми красотками.

— Во внутренний дворик. Про эту дверь, кстати, полезно знать тем, у кого не в порядке документы.

— Что, ходят по домам с проверками?

— Зависит от того, какие связи у собственника или субарендатора. И еще, как мне сказали, от поведения постояльцев, а также от времени года.

— Таня, нам надо поговорить.

Татьяна открыла ближний к нам холодильник.

— Надо же, — сказала она. — Ничего не покрали.

— Возможно, я был не прав…

— Держи, — она передала мне блюдо, затянутое сверху пищевой пленкой. — Здесь нарезка.

— Я, наверное, слишком глубоко погрузился в свой внутренний мир… в свои писательские дела…

Она достала пакет с нарезанным хлебом.

— Хлеб из супермаркета, другого нет.

— Ты меня слышишь?

— Еще есть банка лечо… Шпроты… ты будешь смеяться, латвийские.

— Не притворяйся, что ты меня не слышишь! — теряя терпение, сказал я. — Мы ведь с тобой договаривались как-то, что не будем больше в эти вот игры играть!..

— Напомни, милый, когда именно мы об этом договаривались? — в голосе моей благоверной зазвучали знакомые мне опасные нотки. — После какого из наших разводов?

— Таня…

— После первого развода? Или после второго?

— Я хочу знать, почему ты оказалась… в этом месте? И в этом окружении?!

Она повернула голову на звуки голосов.

— Что произошло, Таня?

— Не надо шуметь.

— Я уже не спрашиваю даже, почему ты вдруг решила отправиться в Англию! Меня интересует другое…

— Так, — сказала она. — Кажется, Стася пришла.