Мост Её Величества

ГЛАВА 13

За сдвижной дверью оказался еще один коридор. Здесь уже довольно прохладно; волна волглого холода распространяется от большого дверного проема. Дверь или ворота в этой части пакгауза отсутствуют; сам этот проход, через который, как я предположил, можно попасть в рабочую и складскую зоны, отгорожен свисающими сверху длинными полупрозрачными лентами из гибкого пластика.

Вход в цех без специальной рабочей одежды строго воспрещен, меня об этом предупреждала Татьяна за чашкой утреннего чая, во время краткого инструктажа. Слева по коридору дверь: это раздевалка для рядового персонала. Мне сюда.

В раздевалке к моменту моего появления оставалась лишь одна живая душа: некое существо лет тридцати пяти или сорока, в зеленом халате, резиновых сапогах и шапочке. В руках у него телескопическая швабра. Остальные, кого привез сюда Джито, видимо, успели к этому времени переодеться и уже приступили к работе.

Субъект повернулся на звук; на меня уставились маленькие злобные глазки. Белый, скорее всего, местный, англичанин; более всего он похож на сбежавшего из дурдома пациента. Рот его как-то странно перекосился, да и сам он изрядно скособочен в левую сторону…

В раздевалке прозвучал пронзительный, совсем не мужской, а скорее, бабий голос:

— Hey! Who are you?

— I am a new employee, — отозвался я.

— What is your name?

Вспомнив данные, указанные в персональной карте, я озвучил их вслух:

— Maria Tereza Magdalene.

— Quickly change clothes! — фальцетом прокричало существо со шваброй. — Everything is working!!

Я пробыл в раздевалке в компании с этим странным типом минут десять, если не больше. Перебрал с полдюжины зеленых халатов, висевших на крючках между двумя секциями шкафчиков… Все они оказались мне малы; вдобавок ко всему, они были влажными, как будто их только что вытащили из барабана стиральной машины.

Фрик, бубня что-то под нос, отложил швабру. Вытащил из кармана связку ключей. Открыл дверь, которую я поначалу не заметил; это была кладовка, в ней хранятся комплекты рабочей униформы. Достал со стеллажа стопку халатов, выложил их на скамейку. Один из них оказался мне в пору; к счастью, этот халат был сухой.

Такая же проблема возникла с резиновыми сапогами. Из нескольких пар сапог, которые остались свободными после того, как в рабочее облачилась привезенная Джито на пакгауз смена, самыми большими оказались сапоги 42 размера, а у меня — 44-й. Фрик, бубня ругательства, принес пару сапог из кладовки — на два размера больше моего, 46-й, но выбирать не приходилось. Зато, в отличие от тех сапог, в которые я попытался поначалу обуться, эти были с виду целыми, не рваными, и не обрезанными.

Я надел нитяные перчатки; потом сеточку для волос, сверху напялил пластиковую шапочку. Поверх нитяных натянул резиновые перчатки. Уже взялся за дверную ручку, когда вновь прозвучал резкий пронзительный голос:

— Hey, man, are you crazy?!

Этот тип перебросил мне какой-то пакетик, который я механически поймал на лету. Я разорвал его, внутри оказались «наусники» — аналог марлевой повязки. «Фрик», злобно сверля меня красноватыми глазенками, скособочившись еще пуще прежнего, указал на дверь — давай, парень, иди работать.

Миновав проход, прикрытый пластиковой завесой, я оказался непосредственно в рабочей зоне, в так называемом «разделочном цеху».

Две вещи привлекли мое внимание сразу же. Во-первых, на меня обрушился водопад музыкальных звуков. Я не слишком большой фанат современной попсы, но мелодия, изливавшаяся из мощных динамиков, заполнявшая все пространство ангара, заставляя — как мне казалось — дрожать даже его стены, мне была знакома. Да и кто нынче не знает «Livin’ la Vida Loca» — хит № 1 пуэрто-риканского певца Рики Мартина?..

Во-вторых, здесь, в этой части пакгауза, было как-то нереально холодно. Поверхность стен окрашена в светло-серый цвет; в цеху много металлических балок, подпорок, рифленых поддонов. Покрытием для пола служит белая гладкая плитка, кафель, проще говоря. Цветовая гамма лишь усиливала это возникшее у меня с первых мгновений ощущение ледяной сырости… Стылый воздух пропитан едким запахом хлорки. Татьяна предупреждала меня, что температура в разделочном цеху составляет в среднем 5 °C. Когда-то, еще в курсантские годы, мне довелось по ночам, чтобы иметь немного денег сверх скудной стипендии, подрабатывать на одном из питерских хладокомбинатов — разгружать рефрижераторные вагоны, перевозящие замороженные мясопродукты и рыбу. Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придется вернуться к такого рода деятельности…

От ближнего ко мне конвейера отделилась некая особа, одетая в красный халат.

— Hey, you! — громко произнесла она. — You're new, right?

Я молча кивнул.

— We must quickly get dressed!

— Okay.

Подошедшей ко мне женщине лет тридцать пять, или около того. Она невысокого роста, но такая… крепко сбитая. Спросила, как меня зовут. Я назвал свое имя. Она цепко взяла меня за рукав и увлекла за собой.

— My name is Terezа! — Ей приходилось говорить громко, чтобы перекрыть звуки грохочущей музыки. — I'm from Portugal and I am the supervisor. You will listen to me… I'll teach you to work.

«Похоже, здесь все сотрудники имеют псевдо «Тереза», — вяло подумал я. — Дурдом…»

Португалка вначале подвела меня к столу, имеющему сквозные прорезные ниши. Из этих ниш — в ряд — торчат рукоятки ножей. Часть стола занимает точильный станок. Здесь же лежит с полдюжины ручных оселков — вроде тех, при помощи которых отбивают лезвие косы.

«Вайзериха» велела мне выбрать инструмент. Я наобум вытащил из ниши один из ножей; он оказался довольно внушительного размера; длина широкого одностороннего лезвия составляет примерно сорок сантиметров.

Тереза включила станок; спустя минуту она передала мне остро заточенный инструмент.

— Точить нож на станке разрешается не чаще одного раза в смену, — сказала она. — Периодически пользуйся оселком… Но не вздумай убегать из-за «ленты» каждые пять минут, как некоторые пытаются делать!.. Okay, Arthur?

— Okay.

Португалка потащила меня к одной из имеющихся здесь четырех линий.

— Здесь разделывают капусту, — сказала она. — Капуста бывает разных видов, — проинформировала она меня, как будто я никогда в жизни не видел данного овоща. — Белокачанная… Краснокачанная… Цветная… Броколли… Кольраби… Савойская… Пекинская… В основном, мы имеем заказы на первых два из перечисленных мною видов, остальные случаются редко.

На линии — кроме нас — работали четверо, все в зеленых халатах. Уже знакомый мне поляк с вислыми усами, стоя на металлической приступке, перегружал содержимое ящиков, которые он брал с поддона, в чуть наклонный металлический желоб. В ящиках краснокачанная капуста; она под собственным весом, подобно мячам, скатывалась по этому желобу. В другом конце линии стояли три женщины, в одной из них я узнал Веру. Они брали левой рукой из желоба кочан, клали его на боковую разделочную доску и ловко, несколькими взмахами остро наточенных ножей, распускали его. Капустную массу, лишенную кочерыжки, одним движением ножа перемещали на движущуюся ленту транспортера.

Работали они быстро, как автоматы; стоящая ближе ко мне женщина даже пританцовывала — то ли для того, чтобы согреться, то ли ноги сами двигались в такт гремящей из динамиков бодрой музыке.

Португалка указала мне место, где я должен работать — рядом с Верой.

— Look here!

Встав на приступку, потянулась, взяла из желоба кочан. Вытащила за рукоять нож из прорези — здесь же, рядом с лентой, хранятся запасные тесаки. Положила кочан на боковую столешницу, испещренную следами порезов. Несколько молниеносных движений тесаком, — тут позавидовал бы даже опытный самурай — и россыпь резаной капусты отправилась на ленту транспортера — без удаленной кочерыжки.

— Clear, Arthur? Then work!

Я судорожно вздохнул. Татьяна во время утреннего инструктажа сказала, что худшая и самая тяжелая работа на этом пакгаузе, это как раз разделка капусты.

Не успел я толком освоить этот новый для меня вид деятельности, как линию вдруг остановили. Кто-то выключил назойливую громкую музыку. Через прикрытый пластиковыми лентами проход в цех вошел — вернее даже, вбежал — незнакомый мне тип, облаченный в красный халат супервайзера.

Когда я увидел его, этого облаченного в шорты и короткие резиновые сапоги чудака, с голыми, без перчаток руками, меня еще сильнее пробрал озноб. Худой, длинный, нескладный субъект, с красным влажным носом, с посиневшими от холода коленками, которые видны под коротким халатом, махом взлетел по металлической приступке на пустующую ленту одного из транспортеров.

— Attention! Today, a large order from the network «McDonald's»! Our favorite cabbage!

Послышался общий тяжелый вздох; стоявший рядом поляк выругался — «O, kurwa mac!..»

Старший супервайзер — старший смены, как я понял — сказал, что будем работать с уменьшенными по времени «брэйками»: перерывы на прием пищи, перекур и отправление нужды продлятся не по двадцать минут, как здесь заведено, а четверть часа, и будут они объявляться не через два с половиной часа, а через три.

— All understand me? — выкрикнул старший смены со своей импровизированной трибуны. — Then — a rock 'n' roll!..

Наша смена пошабашила в четверть девятого вечера.

Я был едва жив; и дело даже не в физической усталости, а в общем состоянии моего организма.

Впрочем, остальные тоже порядком намахались. Вера во время третьего — и последнего — брейка сказала, что за полгода работы не помнит такого, чтобы всю смену рубили «кебидж»… Ближе к окончанию стало побаливать запястье правой руки, но терпимо (сам я опасался поначалу худшего, на такой безумной работе сорвать руку — раз плюнуть). Меня отчасти спасло то, что по команде португалки Терезы мы периодически менялись с поляком местами: то он загружал в желоб тугие жесткие «мячи», то я работал грузчиком, а он, соответственно, отправлялся на конвейер махать «шашкой».

За нами приехал другой микроавтобус; за рулем его сидел не Джито. а уже знакомый мне поляк Марек. На обратном пути никто не произнес ни слова; уработались так, что сами находились в состоянии «овощей». Марек поставил диск с какой-то польской эстрадной музыкой; к счастью, не на полную громкость. После «Livin’ la Vida Loca», — а этот шлягер крутили бесконечное число раз — звучавшие из динамика автомагнитолы piosenki меня нисколько не раздражали.

Пока ехали по трассе в южном направлении, я произвел несложные расчеты.

На пакгаузах практикуется почасовая система оплаты труда. С вычетом «брэйков» мы отработали сегодня одиннадцать с половиной часов. За час платят три фунта (на этом пакгаузе одни из самых низких расценок, а такая вещь, как оплата сверхурочных — «экстратайм» — здесь и подавно не практикуется).

Итого, за этот показавшийся мне бесконечным день я заработал в «общак» тридцать четыре фунта стерлингов пятьдесят пенсов. Или — примерно — пятьдесят долларов США.

Выгружались мы в обратном порядке: Марек сначала развозил по домам тех, за кем Джито заезжал в последнюю очередь. Наш двухэтажный дом по Оксфорд Авеню оказался конечной точкой маршрута. В отличие от Джито, от того, как индус вел себя нынешним утром, поляк не стал маневрировать по переулкам; он не просил нас покинуть машину за два квартала от дома, а подвез прямо к входным дверям.

Когда я вошел в дом — вслед за поляками — было без пяти десять вечера.

— Ну как? — спросила Татьяна (она встречала нас в вестибюле). — Как прошел первый день?

— Нормально, — сказал я.

— Я тебя сейчас покормлю.

Мы поели наверху, в ее комнате — все трое. Потом Тень отправился на кухню, мыть посуду.

— Что насчет завтра? — спросила Татьяна.

— Марек передал слова Джито, что из нашего дома на овощной пакгауз поедут трое.

— Кто?

— Одна из полек… Я и поляк, который сегодня работал — мы едем… Не знаю, как его зовут, он своего имени не называл.

— Янек.

— Как твоя рука, Таня?

— Уже лучше.

Татьяна бросила на меня внимательный взгляд.

— Стася перебралась в соседний дом.

— Да?

— Она оставила раскладушку, а также матрас, подушку и одеяло.

На некоторое время в комнате повисла тишина. Возможно, моя лучшая половина ждала, что я сам спрошу, могу ли я переночевать не в гостиной, а в комнате. Не знаю, не уверен. Я проработал всего лишь день; и это еще ни о чем не говорит. В любом случае, после всего, что произошло, я не заслуживаю к себе хорошего отношения.

— Во сколько завтра приедет машина?

— В шесть утра, — сказал я, поднимаясь со стула. — Спасибо, Таня… Пойду вниз — завтра рано вставать.