Мой путь к мечте. Автобиография великого модельера

Глава восьмая В индустрии моды нет изобретателей Помните джинсы Coca-Cola?

Моя команда мечты в результате переговоров заключила контракт с Tattoo, который приносил мне сто тысяч долларов в год. Вкупе с моим доходом в Click Point я бы имел двести тысяч. Чувствовал себя мультимиллионером! Впервые стал обращать внимание на детали сделки. Узнал о существовании пунктов, которые могут или заблокировать договор, или оставить его открытым. Стал осознавать сроки, гарантии, законность в случае, если придется обращаться в арбитраж. Я учился у своих представителей и делал собственные выводы, одновременно выполняя творческую работу для Click Point и Tattoo и маневрируя в отношениях между Габором Стейном, Алексом, Делманами и Ричардом Миркином.

Я начал мотаться между Лос-Анджелесом и Нью-Йорком, задерживаясь на неделю или даже на месяц.

Сюзи огорчалась, что меня так часто не бывает дома, и, хотя я приглашал ее поехать со мной, ей не нравилась перспектива путешествовать в Калифорнию и обратно, и она оставалась дома. Едва прибыв в Лос-Анджелес, я отправлялся в магазин Fred Segal на Мелроуз-авеню, которым в то время управлял сам Фред; там продавали самые стильные и крутые вещи в городе. (Сейчас ситуация немного изменилась.) Я делал покупки в универмаге Maxfield и по всему Лос-Анджелесу, вбирая в себя иное эстетическое восприятие моды. Там, где Нью-Йорк был приодетым и корпоративным, Лос-Анджелес выглядел неформальным, пляжным, вдохновленным океанским прибоем.

К тому же мне, выросшему в холодной и строгой Элмайре, понравилась погода, да и сама атмосфера Беверли-Хиллз и Голливуда. Она была живописной, рок-н-ролльной, шикарной. Она радовала глаз! Я наслаждался красотой, проезжая по Родео-Драйв, мимо отеля «Беверли-Хиллз» на бульваре Сансет. Мне понравились ухоженные газоны, впечатлили рестораны, магазины и виды океана. В каком-то смысле Лос-Анджелес стал побегом.

Как бы то ни было, все крупные игроки в мире моды находились в Нью-Йорке. Перри Эллис[63] приобретал влияние. Кельвин Кляйн, Ральф Лорен[64], Халстон[65] и Билл Бласс[66] просто грандиозны. Я следил за деятельностью этих модельеров, которые создали дизайнерские бренды. И думал: «Фирме Click Point такой успех даже не снился. Tattoo of California никогда не достигнет подобных высот». Чтобы стать крупным игроком, необходимы профессиональный опыт дизайнера, раскрученное имя и личность дизайнера — все это ассоциируется с брендом, производящим нечто уникальное, что могло бы стать востребованным на рынке.

Итак, я находился в Лос-Анджелесе, создавая модели для Tattoo of California, но мои мысли витали в другом месте.

Как-то раз, в 1983 году, когда я работал в Лос-Анджелесе, моя приятельница Мидж Фрейзер, закупщик из сети универмагов Broadway Department Stores, позвонила и спросила:

— Ты когда-нибудь был у экстрасенса?

Я ответил ей, что не был.

— Ты бы хотел посетить сеанс?

А почему бы нет? Я по натуре скептик, но, вероятно, это могло быть забавно.

Мы поехали в Палм-Спрингс, в дом Цвии Холмс, израильтянки, которая усадила меня за свой кухонный стол и приготовила мне кофе по-турецки. «Выпей, а затем переверни чашку вверх дном», — сказала она. Я сделал, как она велела. Цвия говорила с довольно сильным акцентом. Она посмотрела на меня и спросила: «Тебя не беспокоит твоя левая нога?»

— Нет.

Но она не ошиблась! Когда мне было семь лет, моя мать отнесла кусок стекла от разбитого журнального столика в подвал и положила возле мусорного бака, а не выбросила тем же вечером. Я бегал там, играя в ковбоев и индейцев, наткнулся на этот зазубренный край и раскроил себе ногу. Море слез. Мама обернула порез тканевым подгузником — в доме всегда был грудной ребенок — и повезла меня в больницу, где работала. Когда сняли ткань, нога оказалась расколота, как бревно. Помню лужу крови и наложенный шов из полусотни стежков. С тех пор левая и правая нога у меня были неодинаковыми. И хотя у меня остался большой шрам, я не вспоминал об этом годами. Цвии каким-то образом это стало известно.

— Ты женат, не так ли? — спросила она.

— Женат.

— Твоя жена индианка? — поинтересовалась она.

Я ответил, что нет. Но мне было не по себе, потому что Сюзи в тот момент находилась в Индии, где разрабатывала собственную линию одежды.

— Хорошо, видимо, мне показалось… Ты из многодетной семьи, верно?

— Да.

— Твоя мама невысокая?

— Да.

— И ты не очень-то ладишь с отцом, не так ли?

Теперь я начинал верить. Мидж ничего не знала о моей семье.

— Вижу, ты имеешь отношение к одежде и моде.

«Мидж, должно быть, сказала ей», — подумал я тогда. Позже Мидж клялась мне, что ничего не говорила.

Цвия сказала: «Вижу, ты станешь очень успешным». Ну, мне было приятно это слышать, потому что я чувствовал это сам.

И добавила: «Между тобой и другим моим клиентом есть какая-то связь, но не могу понять ее суть. Ее зовут Розен. Ее муж — человек, который стоит за джинсами Calvin Klein. А еще вижу много документов. Множество документов в твоей жизни».

Это прозвучало жутко. Определенно.

Я вернулся в Нью-Йорк, и на следующий день мне позвонила хедхантер Вивиан Дэрроу:

— Знаю, у вас в работе несколько дизайн-проектов, но я ищу дизайнера для бренда Calvin Klein.

— Что?

— Им нужен человек для дизайна линии повседневной и джинсовой одежды.

— Это я. Вы попали в точку!

Интервью проводили Боб Суслоу, который, прежде чем стать президентом фирмы Calvin Klein, был президентом Saks на Пятой авеню, и сам Кельвин. Встреча с ним взволновала меня; он находился на этапе становления в качестве, пожалуй, самого влиятельного американского дизайнера на тот момент. Он был вежлив, но, разумеется, не был заинтересован в каких-либо глубоких разговорах о моей философии или моем опыте конструирования одежды. По нескольким словам, которыми мы обменялись, я мог заключить, что джинсовая и повседневная одежда не были приоритетом его бизнеса. Он был сосредоточен на более изысканной продукции — коллекции духов и ее продвижении. Думаю, он просто хотел посмотреть на меня и счел, что я подхожу им. Мы с Бобом некоторое время говорили о бизнесе, а затем меня представили директору по дизайну, Честеру Вайнбергу, с которым мы сразу нашли общий язык.

Я испытал трепет, когда мне позвонили и сообщили, что я принят на работу. «Великолепно!» — других слов у меня просто не нашлось. «Первое, что вы должны сделать, — это отправиться в Гонконг на следующей неделе, — сказали мне. — Мы разрабатываем целую линию, и нам нужен специалист, который бы курировал ее!» Я разволновался не на шутку! И позвонил Цвии, чтобы поделиться новостью. Ее реакция меня озадачила. Уж не знаю, чего я ожидал. Она могла быть довольна собой, могла быть одухотворенной, спокойной и удовлетворенной своим предвидением. Вместо этого она заявила:

— Не так скоро.

— Что вы имеете в виду? — Я подумал, может, она позвонила и рассказала своей другой клиентке о нашей встрече, а та потом поделилась информацией обо мне с мужем, и это как-то повлияло на исход дела. Но нет.

— На подходе есть нечто получше.

Теперь я узнал, что она точно была сумасшедшей. Могло ли существовать что-то получше? Я буду работать на одного из моих кумиров, учиться у него, прежде чем открою собственное дело. Мне надоели устаревшие, банальные операции; я хотел профессионально расти и стать сильным. Жаждал доказать Кельвину Кляйну и всем остальным, что действительно разбираюсь в моде. К тому же мне предложили большую зарплату.

— О чем вы говорите?

— Не знаю. Просто вижу много бумаг. Не соглашайся на эту работу.

Очевидно, она ненормальная. И сказал:

— Я уже согласился.

Вокруг Сюзи и меня возникла небольшая шумиха. Нью-Йоркский универмаг Abraham & Straus удостоил меня награды «Американский дизайнерский дух» как одного из многообещающих американских дизайнеров. На церемонии Сюзи произвела фурор в наряде от Шанель, матросской соломенной шляпке с низкой тульей и узкими полями и ювелирных изделиях от Шанель, а я был в смокинге. Наши фотографии появились в газете New York Post и журнале Women’s Wear Daily. Том Куртин и мистер Моос завершали подготовку контракта с Кельвином. Я мог покинуть Click Point и Tattoo и зарабатывать свыше двухсот тысяч долларов в год!

Затем, в 1984 году, познакомился с Моханом Мурджани. В 1982 году, находясь в Гонконге по заданию Click Point, я познакомился с индийской семьей Харилелас, занимавшейся швейным бизнесом. Дэвид Харилелас представил меня Бину и Депу Мурджани, которые также входили в этот бизнес.

Бина и Депу настаивали, чтобы я встретился с их братом Моханом.

Мохан был ростом около метра семидесяти пяти сантиметров, на вид лет сорока, аккуратный, красивый, усатый мужчина, приятный в общении. Мы сразу нашли общий язык. Он сказал: «Наслышан о вас». Он спросил, чем бы я хотел заняться, и я ответил, что моя мечта — в конце концов запустить собственную линию одежды.

— А чем вы занимаетесь сейчас? — спросил он.

— Я только что устроился на работу к Кельвину Кляйну.

— О, правда? И когда вы приступили?

— Ну, в действительности я еще не приступил, — признался я. — Начну с понедельника.

— Не делайте этого, — заявил он. Мохан Мурджани был настроен решительно. — Почему бы нам не создать бренд Tommy Hilfiger?

Он утверждал, что у меня должна быть собственная дизайнерская линия. Я ответил: «Звучит неплохо!» И сразу взял быка за рога, словно мы уже договорились о главном, и сделка состоялась. «Вы думаете, люди действительно захотят покупать одежду от Tommy Hilfiger? Как вы считаете, кто-нибудь сможет выговорить это имя?» Мне не хотелось упускать такую возможность, поэтому задал вопрос так, будто уже обсудили наш бизнес и осталось лишь придумать название для компании.

Мохана это не смутило.

— Как вы думаете, кто-нибудь в самом деле знает, как произнести Ив Сен-Лоран? — спросил он. — Люди не могут выговорить и мое имя. Итак, что вы намерены делать?

— Готов разработать целую линию, — ответил я. — И начал бы с мужской одежды — классической, но современной.

Создавая модели для Tattoo, в Калифорнии я носил повседневную, непринужденную одежду, но в глубине души меня захватила концепция переосмысленного стиля преппи, поэтому я сочетал разные стилевые элементы. Я сказал:

— Она должна быть классической, но с подкруткой.

Я был одет в темно-синий свитер с воротником-шалькой, рубашку в сине-белую полоску, брюки цвета хаки от Girbaud и белые швейцарские кроссовки K-Swiss. Мурджани спросил:

— Какой марки этот свитер?

— От Adrienne Vittadini.

— Вы должны создать облик, похожий на этот.

Он мне уже понравился.

— Когда вы можете начать?

Я немедленно позвонил Тому, Анджело и мистеру Моосу, а потом вернулся и сказал сотрудникам Кельвина Кляйна, чтобы они на меня не рассчитывали. Никогда в жизни не думал, что сделаю это. Кельвин Кляйн предложил мне работу, а я отказался от нее? Мурджани поманил меня возможностью реализовать мои мечты, и мне нужно было этим воспользоваться.

Меня представляли Анджело и Том, а адвокат Мурджани, Фреема Глак, вела переговоры от лица Мурджани. Переговоры были серьезными. Мурджани настаивал на бессрочном эксклюзивном использовании моего имени. Но я не хотел сдаваться. В какой-то момент обсуждение зашло в тупик.

После долгих споров мы подготовили гибрид лицензионного партнерства. Я лицензирую свое имя у Мурджани в обмен на процент от продаж, а также получаю зарплату за дизайнерскую работу — аванс в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов, пять процентов роялти плюс автомобиль по моему выбору, эквивалентный «Мерседесу» класса S, и оплата поездок первым классом. Другие дизайнеры, давшие имя бренду, могли иметь реальную собственность в своей компании и заработную плату, плюс капитал в виде собственности или доходов, но из-за моей финансовой ситуации я торговал своим именем ради свободного денежного потока и возможности делать то, что мне нужно. Подумал: вот и я попал в высшую лигу.

Мы с Сюзи переехали с 9-й улицы в Алфабет-сити — немного опасного района, но все же прикольного — в арендованный лофт в буржуазном сердце Сохо, между Принс-стрит и Спринг-стрит. Готовясь к поездке в Гонконг, я ходил по магазинам в нашем новом районе и присматривался к товарам, черпая разные идеи. Меня переполняло волнение. Я собирался начать линию «Томми Хилфигера», и мне впервые представилась возможность полностью освободить свой разум.

Тридцатого июня Мохан (мы были настолько довольны друг другом, что я почти сразу стал называть его по первому имени) пригласил меня в свой офис и сказал: «Хочу познакомить вас с Джоэлом Хоровицем». Хоровиц был президентом Gloria Vanderbilt, основной компании Мурджани. «Джоэл будет следить за твоим бизнесом».

Джоэл ничего не знал обо мне, пока мы не встретились, но в тот день, когда Мурджани и президент его компании Алан Гилман проводили меня в его кабинет и сказали ему: «Вот, он твой», мы стали лучшими друзьями. Навсегда.

Мы проговорили пару часов, и вскоре стало ясно, что мы с Джоэлом как братья. Наш опыт, личности, взгляды на индустрию и представления о том, каким будет мой бизнес, находились на одной волне.

Джоэл вырос в Лейквью, Лонг-Айленд — «месте, предназначенном для проведения переписи» (даже не в городе!), рядом с деревней Роквилл-Центр. Лучшие друзья его родителей оказались лучшими друзьями Рикки, жены Ральфа Лорена. Ральф начал заниматься продажей галстуков и хотел найти сотрудника, который знал, как изготавливать галстуки, и которому он мог доверять. Отец Джоэла управлял фабрикой по производству галстуков на Манхэттене, и они неоднократно встречались в обществе, поэтому отец Джоэла стал первым сотрудником фирмы Ральфа Лорена.

В то время Джоэл учился в колледже — Майами, штат Огайо, «колыбель тренеров». Он поступил в 1969 году, намереваясь изучать бизнес-администрирование, но все, чего он действительно хотел, — это стать музыкантом и сэкономить достаточно денег, чтобы целый год путешествовать по Европе автостопом. Лучший способ добиться этого, подумал Джоэл, это устроиться на работу и жить дома. Самая лучшая работа, которую ему удалось найти, — должность почтальона. Он получил супервысокий балл на экзамене по гражданской службе и был назначен на маршрут в своем районе. Ему платили двести пятьдесят долларов в неделю. Принимая во внимание его интересы, все складывалось просто прекрасно.

В тот день, когда он должен был явиться на работу, его родители опустились на колени и умоляли: «Наш сын не может быть почтальоном, наш сын не может быть почтальоном!» Его мама сказала: «Попробуй поработать со своим отцом. Им нужен помощник. Просто попробуй!»

В свой первый рабочий день Джоэл прибыл в офис Ральфа Лорена в костюме бар-мицвы[67], с усами и волосами до плеч. Ральф оттащил его в сторону и сказал: «Постригите волосы, сбрейте усы, и вот вам несколько костюмов. Посмотрим, подойдут ли они вам». Оказалось, что Джоэл был идеального модельного размера. Он вернулся домой преображенным. Так он стал пятым или шестым сотрудником Ральфа. Это была очень маленькая организация.

Джоэл начал работать в Ralph Lauren Polo в 1969 году и трудился там на протяжении 1970-х годов. Он женился, у него родился сын, Дастин; развелся и снова женился; родилась дочь Ли; и он оказался на том этапе жизни, когда ему нужно было зарабатывать деньги для своей семьи. Его поиски творческой работы оказались безуспешными, и в конце концов он решил: «Просто соглашусь на самую высокооплачиваемую работу, какую смогу найти». Так он стал руководителем отдела сбыта и поиска поставщиков у Мурджани. У него не было особого желания работать там. Если бы представилась более высокооплачиваемая работа, он бы устроился туда — как знать, возможно, она оказалась бы гораздо увлекательнее.

Как-то раз я зашел в его кабинет. Это было 30 июня 1984 года.

Я сел рядом с Джоэлом и сказал: «Послушай, не хочу просиживать здесь, рисовать модели или придумывать эскизы. Единственный способ запустить линию — это отправиться в Гонконг, найти подходящую ткань, покрасить ее в нужные цвета, закупить все аксессуары, кнопки, молнии и так далее, и так далее, а затем подождать, пока изготовят образцы, и быть готовым отвечать на вопросы фабрик и изготовителей образцов, сделать подгонку и вносить коррективы».

Джоэл целиком со мной согласился. Но возникли осложнения. Сначала обозначилась проблема с названием компании. Я думал, что это вопрос решенный — Tommy Hilfiger. Оказалось, это не так. В компании Murjani Group возникли разногласия относительно того, не будет ли действительно слишком сложно запустить бренд с таким именем. Что подумает публика — это Hillfigure? Hilfinger? «Может быть, нам стоит изменить название. Возможно, назвать… Tommy Hill?»

Но я оставался непреклонным. И был твердо убежден, что первоначальные рассуждения Мохана не лишены смысла. Мне хотелось использовать свое настоящее имя. И мы это сделали. (Мы довели дело до логического конца, выкупив название Tommy Hill у Муны Баига, чтобы защитить бренд Tommy Hilfiger.)

Men’s Market, недельная выставка, на которой покупатели размещают заказы на следующий сезон, должна пройти в августе. Было 30 июня. Как правило, даже устоявшимся брендам требуется около шести месяцев, чтобы собрать линию. В нашем случае мы не только создавали продукт, но и запускали бренд с нуля! Нам нужен был полный ассортимент товаров для продажи покупателям, плюс надо было выработать ви́дение, миссию, понятную эстетику и конкретное определение того, кем мы являемся.

На следующий день я вылетел в Гонконг и оставался там до конца июля.

С того момента, как подписал контракт с Мурджани, я продолжал ломать голову, размышляя о том, что нам предпринять, чтобы наша линия стала броской, интересной, прикольной, творческой. Во время перелета я рисовал часами. К настоящему моменту, побывав у производителей одежды по всему миру, я выработал собственную процедуру конструирования. У меня были фотографии, образцы тканей, цветовая палитра, образцы и чемоданы, наполненные вещами. В офисах Мурджани в Гонконге все это я выложил на стол. Мы прошлись по рубашкам, потом — брюкам, потом — свитерам. Знал, как подступиться к разработке линии. Настало время производить. На мой взгляд, я понимал, чего хотел добиться.

Сконцентрировался на двух темах — морской и сафари.

Мне всегда нравились внешний вид и ощущение яхтинга, мореплавания, пребывания на море. Это вызывает в воображении места, наполненные богатством, теплом, романтикой, волнением, вдохновением и устремленностью: Ньюпорт, Нантакет, Портофино, Сен-Тропе. Как и в моих детских снах, пребывание на воде — это полнейший эскапизм, бегство от действительности. Воплощение высокого класса. Я думаю о Джеке и Джекки Кеннеди. Хорошая жизнь — это то, к чему стремится каждый.

Что касается сафари, вдохновленного стилем «милитари», я просто полагал: это круто. Закройте глаза и представьте оттенки цвета хаки, оливкового дерева, слоновой кости — все великолепие гаммы в различных вариациях тканей. Надеюсь, вы понимаете, что это такое. И подумал: «Давайте дадим это людям, но преподнесем идею свежо и по-новому».

Кроме того, оба стиля были пригодны для носки. Это имеет первостепенное значение. Мне хотелось, чтобы моя линия была крутой и выделялась на общем фоне, но не менее важно, чтобы она была доступной, достижимой. Например, из моего увлечения глэм-роком знал, что мне следует подойти к бренду Tommy Hilfiger не как к нише, ориентированной на узкую аудиторию, а воспринимать ее как линию, которая может понравиться большому количеству людей. Моими ключевыми элементами с самого начала были качество, пригодность, форма, ткань, детали, настроение, фактор крутости и молодость.

Тогда я пропустил все это через себя. Я и теперь чувствую это так же остро: когда покупатель берет рубашку, он должен увидеть в ней что-то особенное. Поэтому я мысленно составил контрольный список. Это классика? Галочка. Это свежо? Галочка. Это новое? Галочка. Это весело? Галочка. Это круто? Галочка. Это сидит по фигуре? Галочка. Это функционально? Галочка. Сможет ли это привлечь внимание клиента из модной индустрии? Галочка. Будет ли это привлекательно для постоянного клиента, обычного человека? Галочка. Отличается ли это от других предложений в данной сфере? Галочка. Это выглядит дороже, чем есть на самом деле? Галочка. Имеются ли у этого изделия уникальные детали, которые отличают его от подобных вещей? Галочка. Это изготовлено добротно? Галочка. Это в тренде? Галочка. Это актуально? Галочка. Не слишком ли авангардно? Галочка. Не устарело ли? Галочка. Каждый аспект каждого предмета одежды должен был пройти этот контрольный список.

Как я уже говорил, она должна сохранять классические черты, однако мне хотелось придать ей изюминку.

Я нанял невероятно полезного помощника Линди Доннелли, чтобы выполнить эскизы и технические рисунки, а также проработать все детали, что позволило мне сосредоточиться на дизайне. Поэтому я смотрел на образец рубашки и вещал: «Цвет не должен быть таким; он должен быть этаким. Давайте сделаем карман покрупнее. Давайте укоротим рукав». Линди делала пометки, набрасывая эскизы.

Я продумывал каждый сантиметр каждого изделия. Предлагал нестандартные решения. Придумал контрастную подкладку на стойке воротника под верхней пуговицей. Такого ни у кого не было. Долой скучную белую базовую рубашку, но при этом она сохраняла свою функциональность! С застегнутым воротником она была практически неотличима от своих более дорогих сородичей; только тот, кто носил ее, знал, насколько она крута. При расстегнутой верхней пуговице все могли увидеть эту крутость. Я конструировал эту деталь с тонким дублирующим материалом, чтобы сделать деталь мягкой и комфортной в носке.

Разработал V-образный ярлык, нашиваемый внутри рубашки. Придумал его, пока находился в воздухе между Нью-Йорком и Гонконгом. Это пространство за горловиной прежде не использовалось, и вместо классического размещения ярлыка я создал для него рамку — V-образную деталь, которая была пристрочена и видна сзади. Мой бренд и логотип должны стать узнаваемыми, даже не находясь на виду.

Изначально я задумал зеленую петлю на каждой рубашке; затем сделал контрастную петлю на манжете и цветовой контраст в самой манжете. Разработал контрастную подкладку внутри рукавов, поэтому, когда парень закатывал их, он демонстрировал не только предплечья, но и некую фантазию и знак стиля. Суть в том, чтобы сделать рубашку, которая стала бы особенной. Мне хотелось, чтобы в моей одежде все предметы были особенными.

Мои фасоны брюк были удобными, но необычными, со всякими деталями. Мы предложили яркие сочетания рисунка, цвета, фактуры ткани, с правильным осветлением, с правильным раскроем, правильными пуговицами. Пояс был выполнен из контрастной ткани. Глубокие карманы, клапан со сквозной застежкой на пуговице на заднем кармане. Точное расположение шлевок. Безупречная посадка по фигуре.

Мы знали, что нам потребуются галстуки, поэтому начали переговоры с Хербом Аронсоном, главой Manhattan Industries, компании по производству шейных аксессуаров, который спросил: «А кто такой Томми Хилфигер?» Он сидел в кресле и шлепал бейсбольным мячом по бейсбольной перчатке Rawlings — шлеп-шлеп-шлеп. И выглядел как парень постарше, который в любом случае не поймет, чем мы занимаемся, поэтому я не удивился, что он отошел в сторону. Примерно через год Tommy Hilfiger стал достаточно известным брендом, и они решили, что было бы хорошей идеей заполучить наше имя для своей линии галстуков. Мы возобновили работу с Manhattan Industries, и они предоставили нам лицензию.

Город Комо в Италии был мировой столицей галстуков, шарфов и шейных платков — шелковые набивные ткани во всем своем великолепии. Мне не доводилось бывать там, поэтому поехал с Аронсоном. На озере Комо, в череде прекрасных вилл, в семейном бизнесе имеются художественные студии, такие как Ратти и Монтеро. Мы побывали дома у производителя Романо Ботта, ели пасту и выбирали галстучные фуляры[68]. Мне не хотелось, чтобы они занимались дизайном моих галстуков; я намеревался сам конструировать шейные аксессуары. И знал, чего хотел: тонкая полоска, пледовая клетка «тартан», однотонная ткань с вышитыми гербами — все в цветовой гамме по моему выбору. Хотелось, чтобы они выделялись на общем фоне.

Мне пришла на ум экстравагантная идея, чтобы спереди галстук выглядел как обычно, но внутри был хвост, который бы создавал контраст. Такого никогда не делали, и сначала изготовители уверяли, что не могут это выполнить. Но я не принимал отказа. Когда у меня есть идея и я хочу ее осуществить, отказ — это не вариант. Наибольшая конфронтация наблюдалась именно с производителями. Они утверждали, что не способны сделать то, что мне требовалось, хотя я был уверен в обратном. В такие моменты я становлюсь фанатичным, потому что мысленно вижу решение проблемы.

Я четко видел этот галстук. Мистер Аронсон представил мне тысячу оправданий, но я возразил:

— Почему бы вам просто не взять оборот сплошного галстука и не нашить его на переднюю часть?

— Ну, это получится слишком дорого.

Я продолжал настаивать, и наконец мы придумали выход. Разработали уникальный автограф на шейных аксессуарах. Теперь, когда парень надевает галстук от Tommy Hilfiger, у него появляется маленькая контрастная деталь, которая не отпугивает клиента, но, по сути, выделяет наш шейный аксессуар из общей массы галстуков, представленных в магазине.

Мы переоформили лицензию с Manhattan Industries Херба Аронсона на Superba Neckwear, компанию, принадлежавшую Мервину Мандельбауму. Мы с Мервином вместе поехали на озеро Комо. Мервин не был парнем из числа «этого я не могу», он был человеком, который придумал, как изготовить нужную вещь. В результате наша линия галстуков произвела фурор. Она все еще продается, двадцать шесть лет спустя. Другие копируют ее, делают свою версию, тем не менее она наша. Она стала знаковой. И это меня воодушевляет.

Я был весьма подкован в вопросах, связанных с розничными продажами, благодаря тому что имел собственные магазины, и знал: если вы передаете свою одежду в универмаг, то оказываетесь в море чужой одежды, и если ваша одежда не выделяется на фоне прочей, она не будет продаваться. Это ничем не отличается от музыкального бизнеса. Вы можете сочинить песню, которая звучит как двадцать других песен, и она не запомнится. Но если песня станет узнаваемой, значит, вы написали хит. Это всегда было моей философией. Группа The Eagles сделала карьеру, потому что использовала фразы, которые уже вошли в народный лексикон, например, «Одна из этих ночей», «Новый парень в городе», «В долгосрочной перспективе», — слегка изменяя их, чтобы сделать своими, а затем положить слова на красивую, светлую мелодию. Таким образом они продали миллиард записей.

Всегда существует вероятность того, что дизайнер перейдет черту, отделяющую классику «с подкруткой» от классики «с заводной ручкой», и мы выходили за грань много раз, иногда сознательно, но чаще нет. Это тонкое различие становится решающим моментом, когда вы добавляете детали в одежду. Все равно как быть шеф-поваром. Сколько специй вы положили в ваше блюдо? Если оно слишком острое, ваши гости могут не переварить еду, старательно приготовленную для них. Но если вкус окажется недостаточно ярким, блюдо будет пресным, и гости останутся недовольны.

Я рано понял, что большинство людей, особенно мужчины, не хотят испытывать комплексы по поводу одежды. Они не стремятся слишком выделяться из массы и быть ультрамодными. Мне часто кажется, будто иду по канату: крен вправо, крен влево, и ты падаешь в каньон. Нужно стремиться к балансу в любую минуту. Мы теряли ощущение баланса множество раз, но были скорее правы, чем неправы, поэтому, когда нам удается сохранять баланс, мы рулим!

Если вы задаете новые тренды, это великолепно. Но это невероятно рискованная затея. Мои злоключения с глэм-роком в People’s Place на практике доказали это. Я бы предпочел следовать трендам, чем устанавливать их. Но когда им следую, то пытаюсь предложить собственную версию и трансформировать существующий тренд.

Мы берем то, что уже существует, и на этой основе творим нечто новое. Успешными становятся те, кто умеет воссоздавать, те, кто делает это действительно хорошо.

Реальный актив любого бренда проявляется в его логотипе. Эффективный логотип не просто говорит клиенту: «Вот симпатичная рубашка». Есть много красивых рубашек. Он говорит иное: «Это то, что вам нужно носить». Это сигнал доверия и намерения. Подумайте о бренде Rolex с его короной, «Мерседес-Бенц» с его звездой. Подумайте о Chanel, Gucci, Montblanc, Louis Vuitton, Bentley, Rolls-Royce. Посмотрите на логотип The Rolling Stones. Посмотрите на звезду Converse, галочку Nike, пингвина Penguin, яблоко Apple. Когда вижу бренды без логотипа, то думаю, что компания не проявила ума. Считаю, тому, кто создает этот бренд, чего-то не хватает. Посмотрите на хлопья Kellogg’s и лежащие рядом упаковки неизвестных производителей. Что вы купите? Вы наверняка выберете Kellogg’s, потому что у них есть история и отличительный знак подлинности товара, и Тони Тигр говорит, что это «пррррекррррасно!»[69].

Когда размышлял о собственном логотипе, я думал о логотипе Lacoste с изображением аллигатора на рубашке-поло, который существует с 1933 года. У поло Ralph Lauren была своя лошадь. Галочка Nike набирала силу, Adidas отличали три полосы, а Puma символизировала пума. Сегодня мы живем в обществе фирменной символики, ориентированном на статус. В то время это явление только начинало проникать в модные тренды.

Мохан Мурджани познакомил меня с сотрудниками полиграфической компании Landor в Калифорнии. Я сказал им, что люблю флаги: страны, яхты, важные здания и служебные автомобили украшены флагами; особенно мне нравятся красный, белый и синий. И подумал: вот было бы круто иметь собственный флаг. Мне хотелось воплотить эту идею.

Когда я сказал им, что ассоциирую себя с мореходством и регалиями, компания Landor обратилась к семафорной сигнализации ручными флажками — морской азбуке. Идеальная метафора! Дизайнеры использовали мои инициалы, T, J и H, вписав их в прямоугольник, а затем поместили надпись Tommy Hilfiger между двумя темно-синими планками. Стоило мне взглянуть, и я сказал: «То, что нужно!»

А еще мне пришла в голову мысль: было бы здорово иметь нечто вроде президентской печати или герба, чтобы ввести в мой бренд тему исторического наследия. Я постоянно думал: «Мои швейцарские и немецкие родственники, вероятно, имели гербы». Так что я придумал свой собственный — лев с мечом в окружении лавровых ветвей; это изображение я увидел на сигарном кольце и позаимствовал его. Я размещал свою семафорную этикетку на спинке моей одежды, а мой герб — спереди.

Использование цветов — красного, белого и синего — было важным для ассоциации с брендом. Hermes — оранжевый, Tiffany — светло-голубой. Мои цвета вызывают смысловые аллюзии с мореходством и историческим наследием Америки.

Вскоре я почувствовал, как конкуренция вокруг меня оживляется. Когда на рубашках появились интересные детали и прекрасный логотип, повсюду послышались хруст, треск и шуршание. Это было именно то, что нам нужно, чтобы стать крутыми и правильными для того времени. При помощи логотипа, герба и дизайна все покупатели моей одежды становились рекламным щитом для компании. Хотелось, чтобы люди говорили: «О, это рубашка Tommy Hilfiger!» А потом пошли в магазин и купили бы такие же.

Когда я вернулся из Гонконга во время поездки для разработки моей первой коллекции, мы с Джоэлом провели бессчетные часы, выстраивая бренд Tommy Hilfiger. Наше партнерство было волшебным. Джоэл мыслил, как вдумчивый стратег. Он умел рискнуть в нужный момент. И всегда знал, когда надо жать на газ, а когда — остановиться.

Различие между мной и брендом было несущественным. С самого начала знал, что это две грани единого. Я дистанцируюсь от бренда лишь тогда, когда бываю дома с семьей, где я папа или Томми.

Мы продали весеннюю коллекцию Tommy Hilfiger 1985 года — первую под моим собственным именем, какой кайф! — из гардеробной возле кабинета Джоэла. Ритейлерам она очень понравилась. Однако возникла проблема с заказом.

Когда наступает черед производства линии модной одежды, многое может пойти не так: изготовители ошибаются в технологическом процессе; используют неправильный цвет; нарушают сроки пошива; поставки задерживаются из-за муссонных дождей в Индии, или фабрика не получила деньги, или рабочие бастуют, или срываются поставки из-за праздника, вроде китайского Нового года или Дивали[70]. На этот раз возникли проблемы с тканью и посадкой изделия по фигуре. В некоторых моделях мы высветляли ткань и обнаружили нарушения технологии.

Поскольку дизайн, закупки, производство происходили в невероятной спешке, товар, поступивший из Гонконга, был плохо сшит и имел грубую отделку. Мы запускали новую коллекцию, а из одежды торчали нитки, вещи были мятыми и неотпаренными. Когда вы открываете контейнер и на вас обрушивается гора проблем, это вызывает внутреннюю опустошенность. У нас не было времени, чтобы вернуть партию груза на доработку; в таком случае мы столкнулись бы с массовой отменой заказов. Вместо этого мы поспешно набрали временных работников, чтобы обрезать торчащие нити, отутюжить и привести в порядок товары. До этой катастрофы весь опыт Джоэла в бизнесе базировался на организации, систематизации, выработке сроков и обеспечении максимально точного выполнения всех видов работ. Слава Богу! После долгих часов тяжелой работы и панического стресса нам удалось спасти линию.

Джоэл помог мне вылепить и сформировать коллекцию. Его первым вкладом стала вдумчивая критика ее цены. Когда мы показали товар, он взвесил реакцию ритейлеров и понял, что цена завышена.

Он сказал: «Томми, в магазинах считают, что семьдесят пять долларов за эту рубашку слишком дорого. Давай снизим цену до пятидесяти». Я не возражал. И был рад подчиняться Джоэлу в бизнес-решениях. Моя цель — заработать деньги. Однако если мы сокращаем маржу, то не компенсируем потери за счет объема, просто зарабатываем меньше денег. Джоэл сделал замечание: вначале нужно утвердиться в качестве бренда и наращивать объем производства, только так мы сможем стать популярными. В основном мы пошли на уступки и сделали скидку. Сбросить стоимость рубашки на двадцать пять долларов. После многих обсуждений поняли: волшебная точка цены составляет сорок девять долларов и пятьдесят центов.

Конечно, мы пытались смягчить некоторые из этих потерь. Вернулись на фабрики и обратились к поставщикам тканей и фурнитуры: «Как можно получить продукт без потери качества по такой цене?» Производители фурнитуры ответили: «Если изготовить пуговицу не из натурального перламутра, а ограничиться перламутровым напылением, можно сэкономить». Ткачи подсказали: «Если осветлять ткань в течение шестидесяти секунд вместо двадцати минут, получите экономию». «Если доставлять груз морем, а не по воздуху, это обойдется дешевле». «Если вы сократите расход ткани, то можете сэкономить — вам действительно нужно три метра на рубашку?» «Если вы купите миллион этикеток заранее…»

Мы узнавали все больше тонкостей и через некоторое время научились задавать правильные вопросы. Я приходил на фабрику и говорил: «Мне нужна такая-то модель, но мы можем заплатить за нее только тридцать долларов. Что вы предложите? Ах, вы не можете использовать такие нитки? Мы должны купить ткань в Тайване, а не в Италии?» Мы обнаружили, что могли бы производить изделия в Китае, а не в Гонконге: те же швейные машины, те же иглы — все то же самое, но цена ниже. Можно было что-то придумать, используя набивную, а не пряжей окрашенную ткань. Существовали всевозможные уловки, позволявшие снизить себестоимость товара.

Тем не менее существовал стандарт качества, который по моему требованию нужно было поддерживать. Подобно тому как повар не будет использовать растительное масло вместо сливочного, я бы никогда не использовал грубый хлопковый трикотаж для одежды, продающейся в универмагах Kmart и Walmart. Мне нравилось работать с более изысканным трикотажем плотностью 80 г/кв. м или двухслойным полотном 120 г/кв. м. И никогда бы не использовал плохонькое пике или синтетическую пряжу, лишенную памяти, — мне хотелось, чтобы она эластично пружинила при растяжении. Я бы никогда не стал шить из денима более низкого качества. Карманы, молнии, пуговицы и другие мелкие детали никогда не бывают мелкими!

Мы нашли нужный затратный баланс. Ритейлерам это очень понравилось, бренд Tommy Hilfiger стал известен, и мы начали получать заказы от сетевых универмагов.

Нашим горячим сторонником в то время был универмаг Burdine’s в Майами, которым заведовал Говард Сокол. Мы устроили наш первый модный показ под навесом на парковке, с участием Дона Джонсона и Филиппа Майкла Томаса, звезд шедшего в то время сериала «Полиция Майами». После этого я открыл в универмаге бутик Tommy Hilfiger и приветствовал покупателей.

Это не было сокрушительным успехом. И вот я стоял там, в море стоек для одежды, и совсем немного людей дефилировали по проходу, не обращая на меня никакого внимания. После такой встряски я почувствовал свое поражение. Джоэл утешал меня: «Пока ты в траншее. Не волнуйся. Довольно скоро мы выберемся из нее». В глубине души я понимал, что это в итоге сработает, но проявлял нетерпение. Для меня не сразу стала очевидной его правота.

В самом начале запуска линии у нас возникли проблемы с посадкой изделия по фигуре. Брюки оказались слишком мешковатыми в бедрах. Они не сидели как надо на талии и обтягивали ягодицы. Выяснилось, что эти дефекты не имели отношения к производственному процессу, а вызваны просчетами при конструировании. Мы попытались это исправить, но и во второй партии проблема сохранялась. Это послужило мне уроком в начале пути: вы можете придумать самую лучшую одежду в мире, с прекрасной фирменной этикеткой, броской рекламой, правильной ценовой политикой и безупречным стилем, но если одежда не сидит идеально, то можно поставить на ней крест.

Поэтому мы добились того, чтобы одежда имела отличную посадку по фигуре.

Мы наняли специалиста по подгонке, Сиран Тарзи, закройщицу армянского происхождения, настоящего перфекциониста. Она требовала дисциплины и была строга со мной и командой конструкторов, чтобы безупречно подогнать одежду. Одна из причин, по которой бренд Tommy Hilfiger хорошо продавался на протяжении стольких лет, состояла в том, что мы в конце концов разобрались с этой проблемой. Хотя все тела отличаются строением, мы удостоверились, что размеры одежды, представленные в магазинах, адаптированы и учитывают различное телосложение. Мужчина с обхватом талии в девяносто один сантиметр мог иметь рост сто девяносто три сантиметра или метр восемьдесят, и наши брюки на обоих сидят идеально. Наш фокус заключался в припусках на свободное облегание в области тазобедренного сустава и бедра.

Когда освоились в бизнесе, мы разработали протокол конструирования. Сначала я придумываю идею. Затем показываю образчик, купленный в винтажном магазине или в Европе, либо фото или набросок. Один из моих ассистентов совершенствует эскиз, который мы отправляем на одну из фабрик в Азии, обычно в Гонконг, где выполняют опытный образец в различных тканях, и присылают его нам. Затем мы делаем подгонку на Джо Пилевски.

Джо был мужской моделью и выглядел как Брэд Питт. Он родом из Толедо, штат Огайо, настоящий футбольный болельщик и турист, дамский угодник. А также стойкий, терпеливый парень с идеальным телосложением: рост — сто восемьдесят сантиметров, вес — семьдесят семь килограммов, обхват талии — восемьдесят один сантиметр. Джо мог стоять по нескольку часов, пока мы детально изучали пару штанов на нем: «Здесь излишек, а здесь требуется выпустить немного ткани, в ягодицах нужно расширить детали, шлевки нужно пришить выше, а карманы надо опустить». В свою очередь, Джо садился, приседал, носил брюки как клиент. Он подсказывал нам: «Не могу натянуть брючины через лодыжки», или: «Каждый раз, когда сажусь, они тянут в промежности», или: «Карманы слишком глубокие». Мы получили ценный урок: примерка на манекенах не так продуктивна, как подгонка на живых моделях. Сиран делала пометки, перекалывала булавки, а иногда кроила новое лекало.

Мы изготавливали по четыре версии каждого образца: чуть посвободнее и с меньшим припуском на облегание, на полную фигуру и худощавое телосложение. Мы стирали и отжимали одежду. Многократно повторяли каждую манипуляцию. Могли переделывать воротник рубашки по десять-пятнадцать раз, добиваясь нужного эффекта. Изготавливали джинсы из ткани различной плотности, потому что джинсы, сшитые из ткани плотностью 411 г/кв. м, сидят иначе, чем джинсы, изготовленные из ткани плотностью 280 г/кв. м. Карманы должны быть идеальными. Мы стремились, чтобы они были достаточно глубокими и функциональными, но при этом удобными, чтобы вам не приходилось «нырять» за мелочью. Важно, чтобы после влажно-тепловой обработки брюк или джинсов не деформировалась подкладка кармана.

Не менее важно учитывать толщину ткани. Подкладка кармана и прокладка в поясе должны были быть достаточно плотными, но не слишком толстыми. Мы хотели использовать внутри отстрочку «в замок», может быть, двойной иглой — тридцать два стежка на два с половиной сантиметра. Хотели убедиться, что используем оптимальную толщину нити и молнию идеального веса и размера. Стремились убедиться, что окат рукава на рубашке спускается на четыре сантиметра от линии плеча и кокетка расположена правильно. Рубашка должна быть достаточно свободной, но не широкой, а длина проймы — универсальной.

Джоэл сосредоточился на общей дорожной карте и стратегии развития. Он сказал: «Нам нужно подготовить набор базовой одежды». Если бы мы могли создавать и продавать базовый мужской гардероб, то могли бы стать тем брендом, в котором мужчины могут купить все необходимое в одном месте. Если нам удастся предложить им то, чего они хотят, и сделать это со вкусом, мы бы не только насыщали потребность, но и заняли бы значительную долю рынка.

Так что же надо мужчинам? Брюки чинос — нашу модель мы назвали Public pant («публичные брюки»). Шорты — у нас это Officer short («офицерские шорты»). Рубашка-поло, которую мы назвали Newport polo («Ньюпорт поло»). Наша модель свитера получила название Prep crew («учебный экипаж»). Наша куртка — Ivy jacket (куртка «Лига плюща»); джинсы Canyon jean (джинсы «Каньон»). Наша рубашка была названа Harvard shirt («гарвардская рубашка»), и мы предлагали ее в сорочечной ткани в полоску (модель «Оксфорд»), клетчатой (модель «Шамбре») и в дениме. Эти модели составили основу линии Core Basic («базовое ядро»).

Я дал всему названия в самом начале, потому что был помешан на контроле. Стремился придать моим моделям индивидуальность. Джинсы «Каньон» с пятью карманами напоминали джинсы в стиле «вестерн», которые носят ковбои. Куртка «Лига плюща» стала нашим вариантом британского бренда Baracuta, легкая куртка на молнии, какую можно увидеть в университетских кампусах. Рубашка «Ньюпорт поло» олицетворяла яхтинг, ньюпортскую гавань и опрятный стиль Новой Англии. «Публичные брюки» удовлетворяли требованиям общества — они хорошо смотрелись на любой фигуре. «Офицерские шорты» были выдержаны в стиле милитари и имели бантовые складки спереди. Свитер «учебный экипаж» в стиле преппи отлично смотрелся на парнях — мне хотелось, чтобы его носили крутые подростки. К выбору названий своих моделей я подходил очень тщательно. Чем больше удавалось погрузить каждый элемент в заряжающие амбициозными идеями образы Новой Англии, «Лиги плюща», тем больше росло во мне чувство, что тем самым укрепляю весь бренд. Я хотел стать лидером и лицом в этой категории моды.

Мы построили бизнес-пирамиду. Предполагалось, что «базовые модели» составят не менее пятидесяти процентов бизнеса; «база плюс» — сорок процентов. А остальные десять процентов приходились на сезонные линии стильной одежды Fashion, создаваемые по мотивам мореходства, крикетной команды, Калипсо. Соответственно, эти три составные части пирамиды изо дня в день должны были приносить деньги независимо от сезона. Поскольку мы полагались на наши расчеты, нужно было убедиться, что каждый элемент коллекции идеально сидит, на каждую модель правильно установлена цена и товар фактически приносит деньги.

Привлекательность базового гардероба состояла в том, что эти модели продавались постоянно и не подлежали сезонной уценке. Мы обновляли детали по мере изменения моды за эти годы, но базовая одежда действительно стала ядром бизнеса. Она также дала нам свободу действий, позволяя экспериментировать и идти на риск в других коллекциях. Раньше, если у нас «зависала» группа стильной одежды, которая не продавалась, мы испытывали коллективное «ой-ой-ой». Это было немного страшновато. Но когда укрепили фундамент «базовым ядром», даже если группа стильной одежды оказывалась неудачной и не оправдывала себя, это для нас еще не было концом света.

Джоэл всегда был устремлен в будущее. Он спрашивал: «Куда мы идем? Какие цели ставим? Кто нам нужен, что нам требуется и как этого добиться?» Он верил в концепцию риска как средства продвижения вперед, но в то же время он был контролируемым и дисциплинированным в оценке перспектив бизнеса. Он полностью понимал, что я делаю, и помогал мне ежедневно развиваться и совершенствоваться. И неизменно привносил в творческий процесс немного иную точку зрения. Меня радовало, когда он спрашивал: «Томми, а это ты пробовал?» Что бы мы ни делали, он подходил ко всему стратегически, будь то реклама, маркетинг или реализация. Джоэл обладал достаточным опытом и знаниями и мог вести переговоры как с юристами и бухгалтерами, так и с дизайнерами. Лучше, чем кто-либо иной, Джоэл мог рассмотреть коммерческое планирование линии и сказать нам, на какой ценовой точке мы должны находиться. Ретейлеры проявляли к нему огромное уважение, потому что понимали: он знает толк в том, о чем говорит. Если бы мы были участниками группы «Роллинг Стоунз», Джоэл был бы Чарли Уоттсом и держал фоновый ритм.

В конце 1985 года, когда бренд Tommy Hilfiger только формировался, Мохан пришел к нам с Джоэлом и сказал: «Я подписываю лицензию на одежду с Кока-Колой. Полагаю, это будет грандиозно. Что вы об этом думаете?»

Я подумал: «Одежда „Кока-Кола“? Кто станет ее носить? Что это будет, красно-белые футболки?» Это показалось мне не особенно интересным или крутым, по крайней мере, вовсе не той первоклассной одеждой, которой мне хотелось заниматься.

Но, видя, что бренд Tommy Hilfiger набирает обороты, Мохан верил в профессионализм нашей команды. Он сказал: «Мне необходима ваша помощь в дизайне и маркетинге этой одежды». Мы не знали, намерен ли он урезать свою поддержку бренда Tommy Hilfiger, если откажемся от участия в этом проекте, но невысказанное послание расценили так: он продолжит поддерживать бренд Tommy Hilfiger, если мы сделаем для него проект «Кока-Колы». После некоторого обсуждения мы с Джоэлом согласились.

Джоэл установил предельный срок: первое марта. Я привлек в свою команду нескольких дизайнеров и сказал: «Давайте прикинем, что мы сможем предложить». Мы хотели выдать лучшее, на что способны.

Мне пришла идея: возьму все модели, которые сам хотел бы носить, и помещу на это этикетки «Кока-Колы». Я начал ходить по магазинам — от бутиков до крупных универмагов. Как бы в этих точках продажи смотрелась одежда «Кока-Кола»? Я стал мысленно представлять этикетки «Кока-Колы» на одежде, и то, что возникло как настройка под новые условия босса, начало резонировать и складываться в образ.

В то время Benetton был международным модным брендом, основанным в Италии. Он стал известным благодаря использованию ярких цветов и молодежной атрибутики. Бренд взял Америку штурмом — в 1980-х годах одежда от Benetton продавалась на каждом углу. Поскольку мы с Сюзи жили в Сохо, мы вместе зашли в их бутик на Западном Бродвее. Нас обоих сразу поразила рубашка для регби. Логотип Benetton был напечатан на куске кисеи и нашит спереди, подобно тому как в первое время делались аутентичные рубашки для регби, когда номер был напечатан на куске ткани и нашивался на трикотаж. Рубашка воплощала аутентичность и крутизну. Сюзи и я произнесли почти в один голос: «Разве это не бесподобно в качестве „кока-кольной“ рубашки для регби». Я купил ее, принес в офис, изучил, подверг критике и переделал по-своему, как поступал со многими вещами в Индии и Гонконге. Это было нечто.

Мы сделали рубашку для регби «Кока-Кола» не только красно-белой, что было вполне ожидаемо, но и бело-голубой, бело-желтой и бело-оранжевой. Это стало основой линии.

Той весной я отправился в Европу и обнаружил, что многие компании джинсовой одежды в Сен-Жермен, Ле-Аль и других районах вокруг Парижа начали печатать надписи и рисунки на флисовых куртках с капюшоном и более сложных изделиях из ворсовой ткани. Вернувшись в Штаты, я начал присматриваться к различным способам печати, которыми пользовались производители футболок, и сказал им: «Покажите мне нечто иное. Помимо обычной печати на футболке, есть ли что-то еще, передающее текстуру?» Я нашел печать на войлоке и различные виды рельефной печати и наткнулся на технологию, придававшую надписи вид прорезиненной и губчатой поверхности. Это мне и было нужно!

Используя губчатую текстуру, мы напечатали «Кока-Кола» на свитшотах, рубашках для регби и рубашках-поло. Я создал ленту из натуральной саржи с напечатанной бегущей строкой «Кока-Кола Кока-Кола Кока-Кола» и пришил ее на планке. Использовал ее повсюду как связующий элемент. И таким образом подчеркивал важность каждой детали в каждом предмете одежды. Саржевая лента настрачивалась под воротником и поверх швов. Я разработал рельефный шрифт для надписи «Кока-Кола» на верхней пуговице рубашки джерси, а затем придумал скрытую планку с прорезиненными кнопками, как у настоящей форменной рубашки для регби, напечатал «Кока-Кола» на кисее и пристрочил эту надпись на планку, а потом накатал цвет. То же самое проделал на толстовке. С помощью губчатой печати я разработал целый ряд футболок. Джинсы, шорты, поло, флис. И включил необычную подачу логотипа во все предметы одежды. Магазины охотно брали это — и бренд взорвался!

Я проводил половину дня в дизайн-студии компании «Кока-Кола», руководя командой во главе с невероятно талантливой Крисси Блейкуэй. В 1987 году, когда мы расширяли бренд Tommy Hilfiger, Крисси, англичанка с большой дизайнерской цепкостью, стала нашим первым дизайнером женской одежды. Я неустанно подбрасывал ей идеи, которые она подхватывала и чудесно самостоятельно развивала. Мы собрали молодежную группу, знающую толк в моде, и через неделю отправились в Гонконг, чтобы продолжить наступательный порыв — готовить новые образцы, придумывать новые идеи, разрабатывать новые приемы. В короткий срок мы породили явление.

Крисси могла конструировать часами напролет, без устали разрабатывая каждую деталь вручную. Я только успевал покрикивать: «Давай сделаем это длиннее, давай укоротим, давай сделаем так, давайте сделаем этак», — и она, как автомат, продолжала доводить работу до совершенства. Магазины покупали наши продукты, и людям это нравилось. Наша линия женской одежды начала приживаться. Не так активно, как мужская, тем не менее она набирала обороты.

В 1986 году мы открыли магазин Tommy Hilfiger площадью около сорока квадратных метров на Коламбус-авеню, между 73-й и 74-й улицами, очень компактный, но довольно крутой, а чуть позже по соседству появился наш магазин женской одежды. Освободилась торговая площадь на углу 73-й улицы и Коламбус-авеню, и Мохан спросил:

— Не открыть ли нам магазин одежды «Кока-Кола»?

— Да, — сказал я, — но пусть он будет действительно современный, со своим имиджем.

Я знал, что ему это понравится; Мохан был восприимчив к инновациям и творчеству. У него самого было много нестандартных прорывных идей, что мне в нем нравилось. Он был настоящим провидцем моды. Я сказал:

— Что, если мы создадим магазин по принципу кафе? Берешь поднос и идешь вдоль этой линии, как будто заполняешь его едой, но ты загружаешь свой поднос футболкой для регби, толстовкой, бейсболкой, рюкзаком, поясной сумкой, носками, кроссовками, чем угодно!

— Это было бы действительно здорово, — продолжал я, — скажем, когда магазин закрыт, перед ним будет торговый автомат, как автомат с кока-колой на ночной автозаправочной станции, и кто-то сможет прийти, вставить кредитную карту, выбрать на экране то, что ему нужно, и товар просто упадет в слот, как они покупают бутылку воды. Мы сможем продавать по двадцать четыре часа в сутки!

— Замечательная идея! — загорелся он.

Магазин одежды «Кока-Кола» стал мгновенным PR-хитом. Мы подготовили телевизионную рекламу наподобие клипа «Триллер» Майкла Джексона с участием танцоров в одежде «Кока-Кола» и с невероятным, сумасшедшим, диким содержанием. Что касается торгового автомата, то идея была отличная, но исполнение подкачало. Автомат постоянно был неисправен; мы так и не смогли заставить его работать.

Линия «Кока-Кола» была оживленной. После второго года продаж валовые поступления от реализации составили около двухсот пятидесяти миллионов долларов. В модном бизнесе время от времени что-то выходит из тихой заводи — как с левой стороны поля в бейсболе — и бьет, и вы никогда не знаете, почему это срабатывает. Полагаю, что среди клиентов было много иностранных туристов, которые считали, что круто купить что-то сугубо американское и с чувством юмора. Именно поэтому я не опасался, что «каннибализирую» свою линию, конструируя для «Кока-Колы». Эта линия была откровенно коммерческой, а мне хотелось, чтобы бренд Tommy Hilfiger оставался изысканным. Мы, возможно, даже оказались в тени успеха «Кока-Колы», но бренд Tommy Hilfiger начал набирать обороты.