Мой путь к мечте. Автобиография великого модельера

Глава шестая «Выживание в XX веке» Новый старт

Во время работы в Peoples’ Place я познакомился с женщиной по имени Сьюзен Сирона. В пятнадцать лет Сюзи ушла от родителей и оказалась в Итаке, в доме подруги ее матери. Она позвонила Ларри и сказала: «Вы должны нанять эту девушку». Как хороший сын, Ларри прислушался к совету матери, и Сьюзен начала работать в итакском магазине — пылесосить, складывать одежду и приносить пользу любым возможным способом. Вскоре мы заметили, что у нее отличное чувство стиля, и поручили ей развешивать одежду и оформлять витрины. Она была очень привлекательна; в ней была смесь греческой, венгерской и итальянской крови; миниатюрная, с темными волосами и большими карими глазами, идеальной кожей и красивой улыбкой. И у нее был отличный вкус! Но ей было всего семнадцать, а мне уже перевалило за двадцать. Она не хотела со мной встречаться.

Тем не менее мы общались как энтузиасты People’s Place и друзья, говорили о моде, музыке и окружающем нас мире. Когда Сюзи училась в выпускном классе старшей школы, в 1975 году, я убедил ее поступать в Технологический институт моды в Нью-Йорке (FIT). «Ты могла бы научиться дизайну одежды, и со временем мы вместе могли бы создавать дизайн», — убеждал я. И очень обрадовался, когда ее приняли. Постоянно ездил в Нью-Йорк, чтобы делать закупки, поэтому мы часто виделись. К сожалению, ей не понравилось в FIT. Я спросил: «Почему бы тебе не остаться, по крайней мере, на семестр, а потом поехать со мной, чтобы организовать собственную дизайнерскую группу?» Она доучилась до конца семестра и затем вернулась в Итаку.

В феврале 1976 года я остановился в отеле Gramercy Park на Манхэттене, когда среди ночи раздался телефонный звонок:

— В вашем магазине в Итаке пожар.

— Что?

Студенты колледжа, снимавшие квартиры на втором этаже, курили в постели. В результате вспыхнул пожар. Все здание было охвачено огнем и сгорело дотла. Я приехал в Итаку утром. Ничего не осталось. Все было обуглено; одежда свисала в виде сталактитов в замерзшей воде, вылитой из пожарных шлангов. Сюзи встретила меня у входа. «Что я могу сделать? Помочь вам с уборкой?» «Не стоит, магазин нужно сровнять с землей бульдозером. Мы ничего не можем поделать. Первым делом надо вызвать представителей страховой компании». Я пересек улицу, чтобы взглянуть на магазин с расстояния, и решил пройти между двумя припаркованными автомобилями. В этот момент один из них тронулся и придавил мою ногу к заднему бамперу стоявшего перед ним седана. Тотчас хрустнула кость.

Меня доставили в больницу. Сюзи поехала со мной. У меня было сломано бедро. Врачи наложили мне гипс от ступни до бедра, лишив меня всякой подвижности. Сюзи отправилась со мной в загородный дом для вечеринок, который мы с Ларри арендовали, и оставалась там в течение нескольких недель, ухаживая за мной, пока я не поправился. Она проявила преданность, а я был безмерно ей благодарен.

Нас накрыла волна чувств, и мы полюбили друг друга. Это было начало наших отношений.

В 1978 году мы с Сюзи купили кирпичное здание бывшей сельской школы с одной классной комнатой, которое было превращено в дом с небольшой гостиной, маленькой кухней и двумя спальнями наверху, в городке Пайн-Сити, в окрестностях Элмайры. Мы начали обустраивать свой дом. Я попросил ее выйти за меня замуж, и она согласилась. Сюзи была отличным партнером, потому что она разделяла мои мечты. Мы могли часами говорить о том, из чего должна состоять великолепная коллекция, как она должна вписаться, где и как ее следует демонстрировать и продавать.

Мы подумали, что было бы романтично обвенчаться в Венеции, но после прибытия туда и посещения нескольких католических храмов узнали: для проведения церемонии нужны наши записи о крещении. Мы оба были крещеными католиками, но это было время до эпохи факсимильных аппаратов, поэтому не было никакой возможности быстро переправить свидетельства из Элмайры в Италию. Поездка ограничилась прекрасным предсвадебным путешествием, которое так и не привело нас к алтарю.

Вернувшись домой, мы решили организовать традиционную свадьбу и обвенчались в присутствии небольшой группы родственников и друзей в церкви Святой Марии в Питтсфорде, штат Нью-Йорк. Это произошло 25 августа 1979 года. Моим шафером был мой брат Энди.

Папа Сюзи, Джим Сирона, был успешным банкиром и довольно сдержанным человеком. Ее мать Конни оказалась словоохотливой и очень любезной женщиной. Не уверен, что кто-либо из них испытывал восторг от нашей свадьбы, но они приняли наше решение пожениться.

Я встретил Муну Баига в Нью-Йорке на одном из показов одежды во время поездки за покупками. Он был бизнесменом и демонстрировал свои платья и товары индийского производства. Он сказал мне, что у него есть фабрика. Я спросил, может ли он изготовить мои модели. Он ответил:

— Я могу производить что угодно.

— У меня много моделей.

— Ну так приезжайте на мою фабрику.

Как? Куда? Когда? Я был заинтригован.

Еще до этого знакомства отец Сюзи сказал: «Я могу купить вам свадебный подарок, закатить для вас большую вечеринку или выдать вам чек». Мы выбрали чек на тысячу долларов, купили билеты на самолет и через две недели после свадьбы полетели в Индию, чтобы вместе разрабатывать нашу первую коллекцию одежды. Таким был наш медовый месяц!

Когда самолет приземлился в Бомбее, мы спустились по трапу и сели в автобус, доставляющий пассажиров к терминалу. Мы прилетели поздно ночью в сентябре 1979 года. Здесь еще продолжалось лето. Вдалеке виднелись огни города. В воздухе стояло поразительное зловоние. Толпы бездомных индусов построили трущобы по периметру аэропорта. Удобства у них находились на открытом воздухе, жара и запах были невыносимыми.

Мы забрали свои вещи с конвейера выдачи багажа и увидели сотни людей, прижавшихся лицами к панорамным окнам терминала, которые глазели на прибывших. Многие выглядели отчаявшимися и нищими.

Мы вышли из таможни со своими чемоданами, полными идей, образцов и нашей собственной одежды, и как только добрались до тротуара, нищие окружили нас, умоляя дать денег. Муна отталкивал их. «Нет, нет, нет, — предостерег он нас. — Если даете одному, сбегутся все». Один из работников Муны, бородатый сикх в чалме, отвез нас к дому Муны возле Джуху-Бич.

Муна проводил нас в нашу спальню. Ни занавесок, ни одеяла — лишь кровать с матрасом и простыней. Никакого шкафа. Потолочный вентилятор. Санузел в коридоре, без туалетной бумаги. Раковина с одним краном для холодной воды. Душ лился тонкой струйкой, также холодной. Ни занавески для душа, ни двери в душ! Муна дал каждому из нас по полотенцу. Полет из Нью-Йорка занял восемнадцать часов, так что в середине ночи мы оба приняли холодный душ. Я подумал: «Это послужит новым опытом». И заснул сном младенца.

Солнце начинало всходить, когда Муна постучал в нашу дверь. «Не желаете прогуляться и взглянуть на пляж?» Конечно, хотели.

Мы прошли около двух кварталов до пляжа Джуху, а затем прогулялись вдоль берега. Проходя мимо отеля Sun and Sand, Муна сказал: «Знаете, здесь отдыхают многие кинозвезды». Здесь, похоже, обитало также множество людей, похожих на бездомных, и когда рассвело, многие из них вошли в воду и справили нужду. Затем набежавшие волны смыли испражнения. Аравийское море было похоже на большую открытую уборную.

Я знал, что в Индии коровы считаются священными животными, и слышал, что они свободно бродят по улицам. Конечно же, они делили с людьми и этот пляж. Несколько верблюдов твердо занимали позицию. Кругом бегали козы. Куры перебегали дорогу или стояли посередине, как им заблагорассудится. Вокруг блуждали люди в традиционных индийских сари, курты в дхоти[57] и пижамах.

Когда взошло солнце, улицы ожили — сплошной движущийся поток: велосипедисты, разносчики, продающие свои товары. Многие смотрели на нас так, будто никогда не видели белых людей; другие одаривали нас равнодушными взглядами. В Нью-Йорке, если кто-то смотрит на вас отсутствующим взглядом, вы начинаете думать: «Нужно следить за тем парнем, он явно положил глаз на мой бумажник». Я не знал, так ли это воспринимается в Индии, и не был настроен рисковать, поэтому наше первое утро было немного пугающим. Но прогулка стала откровением. Интересная страна. Хотелось увидеть как можно больше. Я действительно полюбил ее энергию, и чем больше времени проводил там, тем сильнее проникался к Индии и ее народу.

Вернувшись в дом, мы познакомились с родителями Муна, которые оказались замечательными людьми. Вся его большая семья жила под одной крышей. Отец Муна был грузный, лысеющий человек, бывший бомбейский полицейский детектив и отличный рассказчик. Его мама — маленькая, болтливая женщина, которая все контролировала, заправляла всей семьей и задавала нам всякие вопросы. Она не только расспрашивала про нас, но и внимательно слушала наши ответы. Я на удивление сблизился с этой чудесной незнакомкой. Она источала теплоту и любовь.

После завтрака миссис Баиг сказала: «Теперь вам нужно поспать». Отличная идея, так как мы были в изнеможении. Спали мы долго.

Я проснулся весь в поту, от жаркого солнца, приникавшего в комнату через окно, гомона сигналящих машин и мычащих коров. Мы приняли душ, чтобы охладиться, а потом отправились на работу.

Фабрика Муны располагалась в подвале его дома. Он проводил нас вниз, в кабинет образцов, где они создавали одежду. Услышав стук швейных машин, я испытал радостное возбуждение. И подумал: «Отлично, мы попали в нужное место. У этого парня имеется раскройный стол, лекальщик. У него есть швейные машины, а на полках лежит много тканей». Так я приступил к делу.

Закройщики, лекальщики, работники кабинета образцов не говорили по-английски. Как же мне общаться с ними? Мохан, сикх, который встретил нас в аэропорту, оказался правой рукой Муны, и оба мужчины начали переводить. Я разложил ткань на столе, и закройщики принялись кроить материю в соответствии с нашими спецификациями. В считаные минуты они приступили к пошиву образцов.

Каждое утро Муна отвозил нас на рынок тканей. Во второй половине дня мы передавали ткань закройщикам, они принимались кроить и шить, и наши замыслы мгновенно принимали зримую форму.

Во время первого ужина, как и во все последующие вечера, мы усиживались за стол, и родители Муны доставали горшки с едой и начинали подавать блюда. Я был незнаком с индийской кухней и понятия не имел, что ел, но было вкусно. Никаких ножей или вилок. Когда отец Муны начал есть правой рукой, мы с Сюзи переглянулись и начали сначала хихикать, а потом расхохотались, потому что никогда не видели, чтобы кто-то так делал; нас всегда учили пользоваться столовыми приборами. И пока мы посмеивались, отец Муны спрашивал: «Итак, по душе ли вам Индия? Душевно ли вы проводите время?»

И нам действительно было «по душе».

Сюзи и я провели в семье Муны почти четыре недели. Это была очень плодотворная поездка. Мы разработали линию футболок, брюк, курток и рубашек для боулинга в стиле 1950-х годов плюс гавайские рубашки, украшенные вышивкой на спине. Мне нравилось, как индийцы делают вышивку: вы можете дать им эскиз или фотографию, и они сядут за свою швейную машинку и просто воспроизведут изображение. Мы не говорили на одном языке, но они были бесподобны в воплощении наших идей.

Индийские изготовители проявляли необыкновенную преданность работе. Каждый день закройщики проделывали многие мили в тряской электричке, добираясь из деревень и окраин Бомбея на работу. Они сидели за механическими швейными машинками, приводя их в действие ножным приводом. Обедали прямо на рабочем месте, открывая контейнеры с карри и не прерывая работы, чтобы обеспечить быстрое изготовление опытной партии.

Я проникся огромным уважением к индийской трудовой этике. Даже посреди шума в многолюдных городах, возможно, из-за их религии или философии, люди казались безмятежными. Они открылись мне как духовная нация, и я почувствовал себя очень комфортно.

Сначала мы хотели назвать нашу линию Pook, потому что этим нежным прозвищем обращались друг к другу родители Сюзи, и я подумал, что этот лейбл будет выглядеть круто. А потом нам пришла в голову мысль: «Почему бы не назвать ее Tommy Hill?» С таким названием мы могли бы представить нашу работу как дизайнерскую линию. Может, назвать ее Hilfiger, но мне показалось, что люди не смогут это выговорить.

Мы возвращались в Нью-Йорк через Париж, где посидели в кафе, наслаждаясь атмосферой города. Я смотрел, как парижане прогуливаются по улицам, мысленно делал фотоснимки, как делал это, будучи еще мальчиком.

Во мне жила уверенность, что рано или поздно найду применение этим образам. Изучал витрины «Галери Лафайет», мечтая, что когда-нибудь в этих витринах увидим нашу одежду.

Я готов был продемонстрировать образцы покупателям универмагов, чтобы начать получать заказы. И сказал Муне, что мне нужна оплата за дизайнерскую часть работы, которая уже завершена.

— Вам не заплатят, пока мы не произведем партию, не отгрузим товар и пока магазины не расплатятся с нами, — ответил он.

Я не мог ждать месяцы; мне срочно нужен был какой-то доход.

— Меня не устраивает такой порядок, — отрезал я.

— Это единственный порядок, который возможен, если мы собираемся быть партнерами, — возразил Муна.

— Мне не на что жить, — сказал я. — Мне нужно работать.

Он не смягчился. Стало понятно, что мы не сработались бы с ним. Мне нужен был кто-то другой, кто мог бы мне платить. Мечтал, что линия Tommy Hill принадлежала бы мне. Я ее создал, я ее придумал. Но когда подал заявку на регистрацию товарного знака Tommy Hill, выяснилось, что Муна опередил меня, выдав его за свой собственный. Как такое возможно? Это было мое имя! Я полагал, что мы должны были, по крайней мере, обсудить это заранее. Мы поссорились. Я сказал Муне:

— Я не согласен работать без оплаты.

Он не уступил.

Мы работали по устной договоренности. Я был молодым, неопытным дизайнером, и это был мой первый опыт. Думал, что это в порядке вещей. Теперь-то знаю, что необходимо внести ясность до запуска проекта, но у меня не было достаточных знаний, чтобы настаивать на этом. Каждый раз, приходя в офис Муны, я спрашивал, когда мы сможем обсудить условия сделки и изложить ее на бумаге. Он говорил:

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, не беспокойтесь.

Так что я не беспокоился. Но когда пришло время оформить сделку, порядок устанавливал только он, и никак иначе.

Более того, у Муны остались мои образцы. Он присвоил себе мои модели и продавал их. Однажды я подошел к углу 59-й улицы и Лексингтон-стрит и там в витринах универмага Bloomingdale увидел мои рубашки. Это должно было стать для меня великим днем, но все сложилось иначе. Юридически я не имел никакого отношения к этому товару, и мне ничего не заплатили.

Такие дела. Муна был хорошим парнем, он щедро распахнул для нас двери своего дома, и моя поездка в Индию стала прекрасным опытом. Но теперь он завладел моей линией одежды, на которой стояло мое имя.

Я был потрясен, но был не в состоянии заявить свои права на модели. У меня не было денег на адвоката, поэтому не мог обратиться в суд. Муна заметил, что Tommy Hill — это не мое настоящее имя, демонстрируя свою готовность вступить в борьбу. У меня не было желания ни сражаться с ним, ни иметь ничего общего.

Что касается товарного знака Tommy Hill, линия сначала была очень сильная, но без участия дизайнера они не могли успешно развивать бренд, так что он развалился. Это не расстроило меня. Мне хотелось всю свою отрицательную энергию направить в позитивное русло и двигаться дальше, что я и сделал.

Мы медленно разбирались с проблемами в People’s Place. Оказавшись под защитой Главы 11 и получая минимальную прибыль, мы с Ларри вернули бизнес в колею. Потребовалось время, но мы, в конце концов, расплатились со всеми и начали с чистого листа.

В 1979 году, после десяти лет сотрудничества, мы с Ларри разделили бизнес. Ему отошел магазин в Итаке, а я оставил за собой магазин в Элмайре. Остальные мы закрыли, и каждый пошел своим путем.

Моей новой целью было избавить магазин от юридических обременений и проблем с запасами, возродить бизнес и продать его. Оформив свои права на People’s Place, я думал только об одном: «Хочу выйти из розничного бизнеса, отправиться в Нью-Йорк и открыть собственную линию. С меня хватит!»

Мой зять Кристофер Фредо, муж моей сестры Бетси, работал в магазине в Элмайре и управлял другим магазином в Корнинге. Я предложил ему:

— Могу продать тебе магазин.

— Я куплю его, — ответил он.

Мы договорились о сумме, которая устроила нас обоих.

В конце 1970-х годов самым ходовым джинсовым брендом в мире были джинсы Jordache. Сирийские владельцы бренда, Ральф, Ави и Джо Накаш, были очень умные ребята. Во время одной из моих последних поездок в Нью-Йорк за закупками для People’s Place я показал им свои эскизы и сказал:

— Вам нужна линия рубашек к джинсам. И вы должны нанять меня и Сюзи, чтобы получить это.

Они посмотрели эскизы и долго размышляли. Я названивал президенту компании Расселу Хартману и повторял:

— Ребята, вы хотите начать? Давайте начнем, давайте начнем, давайте начнем!

— Мы еще не готовы, — вот и все, что я слышал в ответ.

В один прекрасный день, когда от них несколько недель не было ни слуху ни духу, я сказал Сюзи:

— Мне надо снова позвонить этому парню. Очень хочу поехать в Нью-Йорк и заняться дизайном. Я должен сделать это.

Я стоял, прислонившись к латунной кровати в нашем маленьком домике из красного кирпича. Мой зять еще не доработал соглашение о покупке магазина, но на тот момент меня это не волновало. И сказал:

— Возьму все, что смогу выручить за магазин; я действительно хочу уехать.

Сюзи думала иначе. Мы только что купили здание бывшей школы и наслаждались пригородной жизнью. Там было уютно. У нас имелся камин, по нашей территории протекал ручей. Мы тряслись по грунтовым дорогам; готовили барбекю на заднем дворе. Магазином в Элмайре было очень легко управлять; мне нужно было только наведываться в Нью-Йорк каждые две недели. У нас сложилась хорошая, комфортная жизнь.

Сюзи считала эту идею — отказаться от всего, что мы имеем, и переехать в Нью-Йорк, чтобы начать все сначала, — пугающей. Я просил ее оставить наш идиллический дом ради пыли и копоти Нью-Йорка конца 1970-х годов.

Но и к ней пришло понимание. Она тоже любила моду и хотела принимать участие в том, что я делаю. Мы с упоением говорили о том, как будем заниматься дизайном в Нью-Йорке. Наконец она согласилась. Я снова позвонил Расселу Хартману и сказал:

— Послушай, мы собираемся разрабатывать дизайн для других.

Это не было полной ложью; мы собирались заняться дизайном для кого-нибудь еще. Просто не знал, для кого конкретно.

— Хорошо, — отреагировал он, — давайте попробуем.

Я позвонил Крису и сказал:

— Сколько ты можешь заплатить мне за магазин сейчас?

— У меня нет денег, но могу дать тебе пять тысяч долларов, а остальную сумму разобью на платежи, — сказал он мне.

Мы устно договорились о выплате пяти тысяч долларов ежемесячно в течение примерно двадцати месяцев — всего около ста тысяч долларов.

Я надеялся, что Крис будет отлично управлять собственным магазином. Он был крупным, веселым человеком и любил развлекать людей. Он планировал переделать People’s Place в магазин мужской одежды и переименовать его в Christopher’s. Но мне ни в коем случае не следовало вести бизнес с родственниками. Крис сделал пару платежей, а потом прекратил выплаты. Видимо, его адвокат сказал ему, что на имущество может быть наложен арест или еще оставалась непогашенная задолженность и, возможно, я умышленно оставил его с долгами. Крис решил, что я воспользовался им, и, думаю, они хотели собрать доказательства для иска. Адвокат посоветовал ему перестать общаться со мной, и Крис послушался.

Деньги больше не поступали. Я не мог заставить Криса выполнять обязательство, а судиться с мужем моей сестры отказался по принципиальным соображениям. Мне нужны были деньги, но я их не получил. В течение короткого времени Christopher’s вышел из бизнеса.

Закрытие магазина стало большим разочарованием для моей сестры Бетси. Она успешно управляла People’s Place и надеялась создать бизнес мужской одежды и обеспечить свою семью. Вскоре после этого у нее родились два сына, Майкл и Джо. В конце концов Крис и Бетси развелись. Крис переехал жить во Флориду и через несколько лет погиб в страшной автомобильной аварии. Майкл и Джо в то время были подростками и тяжело перенесли смерть отца, как и Бетси. Они оба отличные парни и с тех пор испытывают боль. Я старался быть рядом и оставаться опорой для каждого из них. Майкл и Джо работали у меня в разное время, и они всегда могут ко мне обратиться за помощью. Сейчас им за тридцать, но я до сих пор вижу в них боль; они были близки с отцом и смотрели на него так, будто он был богом.

Я договорился с Jordache о контракте на тридцать тысяч долларов в год — в сумме для нас обоих. Мы с Сюзи нашли двухкомнатную квартиру на Манхэттене на 31-й улице, 31-Ист, между Парк-авеню и Мэдисон-авеню, за семьсот долларов в месяц. Приехав из Элмайры, мы считали, что это довольно накладно, но я сдал в аренду здание школы за двести долларов в месяц, арендовал трейлер U-Haul и сложил там наши пожитки с помощью своего брата Энди и Майкла Хоутона, который вырос вместе с нами и был так похож на другого брата, что мы называли его Майклом Х. Мы отправились в Нью-Йорк в пятницу вечером, в проливной дождь, разгрузились на 31-й улице и вселились в квартиру.

Мы с Сюзи провели эти выходные дома, в основном потому что у нас не было денег, а кроме того, нам необходимо выработать стратегию, как добиться успеха в новой жизни. Мы познакомились с соседями по этажу, Джо и Сьюзен, которые оказались приятными людьми. Позднее мы часто проводили вечера в выходные вместе и заказывали китайскую еду. Посторонним Нью-Йорк иногда кажется непробиваемым, и было приятно познакомиться с реальными людьми прямо с места в карьер.

Сюзи и я явились в Jordache ярким ранним утром в понедельник. Первым делом я показал свои проекты женщине по имени Лиз. Представил модели джинсов, джинсовую куртку и рубашки для боулинга Tommy Hill. После просмотра она сказала:

— Не уверена, нужны ли нам мужские модели или женские модели. Позвольте мне уточнить у Ральфа.

— Я не знаю, не знаю, — сказал Ральф.

Я обратился к Лиз:

— Послушайте, лучший способ начать действовать — это командировать нас в Гонконг, на ваши фабрики, и мы вернемся с готовой линией для вас.

Я бывал на фабриках и горел желанием посетить их производство и посмотреть, на что они способны.

Несколько недель спустя мы с Сюзи оказались в Гонконге и остановились в самом шикарном отеле Excelsior на гонконгской стороне гавани Виктория.

Несколько лет назад мы с Ларри побывали в Гонконге в качестве туристов, и мне понравился облик этого места. Он излучал волнующую энергию. Движение на улицах. Магазины, открытые до поздней ночи. Иллюминация. Паром Star Ferry, курсирующий в Коулун и обратно. Китайские джонки и сампаны в Южно-Китайском море.

На этот раз я взял курс на рынки. Гонконг еще не был модернизирован, и на примитивных рынках, расположившихся на маленьких улочках, люди продавали все — от живых змей и кур до угрей в бочках и прочих морепродуктов. В аптеках также можно было купить все — от трав до оленьего рога и акульих плавников.

И моду! На некоторых рынках продавали товары прямо с фабрик, которые производили одежду по заказу дизайнеров и для брендов со всего мира, а другие продавали стоки с этих фабрик.

Эти стоковые рынки были золотой жилой: вот где я мог черпать идеи и видеть, что предлагают остальные бренды. Мне хватило даже беглого взгляда на товар, чтобы понять: китайцы производят изделия с такими деталями, до которых американским фабрикам далеко. Моей мечтой стало производить одежду именно там и внедрить в свои модели такую же строчку, обработку карманов и инновационный дизайн.

Я надеялся изучить новые ресурсы и расширять ассортимент за счет курток, рубашек и блуз, но мистер и миссис Ли, китайские партнеры Jordache, ясно дали понять: они не желают, чтобы мы посещали фабрики других фирм или конструировали что-нибудь иное, помимо того что они уже производили — джинсы и шорты. Они пытались быть вежливыми, но можно сказать, что были не в восторге от нас.

Вместо того чтобы признать ситуацию патовой, я начал разрабатывать альтернативные вышивки на джинсах. Фирма Jordache выпускала джинсы только одного стиля, с логотипом фирмы Jordache в виде лошади, который вышивали на заднем кармане. Я сказал:

— Думаю, вам нужно расширить модельный ряд джинсов. И нужно использовать больше вариантов отделки на карманах.

Они изготовили, пусть и нехотя, несколько пробных образцов по моим эскизам.

Я представил свой дизайн джинсов с твидовой подкладкой «хаундстут»: поднимаете отворот и видите контрастную ткань. Отделка карманов гармонировала с отворотом, а джинсовая куртка, которой отводилась роль компаньона в комплекте, была отделана твидовой подкладкой «хаундстут» под манжетами и воротником. Ли колебались, стоит ли запускать мои образцы, потому что их завод был автоматизирован, а вставка подкладки в разные детали не была автоматической операцией. Но я находился там, чтобы сделать работу, и они выполнили то, что мне требовалось. Я очень гордился этими образцами. Если не будет ничего другого, думал я, то мы покажем их по возвращении, и на сотрудников Jordache это произведет впечатление.

Мы с Сюзи провели в Гонконге две недели и вернулись домой в канун Дня Благодарения[58]. Мы заехали в Итаку, чтобы навестить семью Сюзи на праздник, а потом отправились в Элмайру, чтобы повидать мою семью. Нам было очень приятно и тепло среди близких, и обоим не хватало этой простой жизни. И думали: «Может, если дела пойдут в гору, купим здесь дом и будем приезжать на выходные». Мы увидели дом современной постройки на берегу озера, который проектировался для Карла Сагана. Возможно, мы могли бы организовать здесь дизайн-студию, а не устраивать ее в городе, что снизило бы стоимость аренды, подумали мы. Дом находился недалеко от аэропорта Итаки; мы могли бы летать в нью-йоркский аэропорт «Ла-Гуардия» и, возможно, проводить три дня в Нью-Йорке и четыре — дома! Вечные мечтатели!

В понедельник мы отправились вверх по Седьмой авеню в салон Jordache, расположенный на 35-й улице. Сюзи гордилась своими способностями экстрасенса и сказала, что чувствует нечто странное. Когда мы вошли в офис, было непривычно тихо. «Ну, — размышлял я, — все еще только возвращаются после праздничных каникул».

— Думаю, они собираются нас уволить, — сказала Сюзи.

— Нет, нет, нет, — возразил я.

Мне не хотелось даже слышать это. Это довольно характерно для меня: не люблю говорить ни о чем плохом, а если что-то негативное все-таки возникает в разговоре, то стараюсь избегать его. Почему? Я был погружен в негатив в детстве и не мог дождаться момента, чтобы выбраться из этого и стать позитивным во всем. Я всегда ищу способы найти путь к успеху и считаю, что это одна из причин, почему мне удалось преуспеть в бизнесе. Если мы попадали в пробку, я настраивал себя, что она скоро рассосется. В ресторане я говорил: «Ну, еда так себе, зато атмосфера приятная». Аэропорт? «Рейс задерживается, что ж, по крайней мере, мы не опоздаем на завтрашнюю встречу».

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал Рассел Хартман, президент Jordache.

Я полагал, что он собирается сказать нам, что у него в этот день совещание и он хотел бы посмотреть наши модели на следующий день. Мы вошли в его кабинет. Он закрыл дверь.

— Из этого ничего не получится, — сказал он. — Нам не нужны дизайнеры, у нас есть джинсы, которые продаются. Не думаю, что в ближайшее время начнем двигаться в других направлениях. Большое спасибо.

Рассел не мог быть любезнее. Братьев, которые владели компанией, в офисе не было.

Когда мы вернулись на Седьмую авеню, Сюзи сказала:

— Я тебе говорила.

Она была напугана.

— Ты оказалась права, — ответил я.

Мы прожили в Нью-Йорке всего три недели и уже остались без работы.

— Давай не будем терять времени. Нам обоим нужно найти работу.

Сюзи заглянула на последнюю страницу профессионального журнала Women’s Wear Daily и сразу получила место в магазине юбок Ms. Montage, на углу 87-й улицы и Лексингтон-стрит, с зарплатой двести долларов в неделю. Я же продолжал обивать пороги в поисках работы.

Однажды вечером, приехав на 31-ю улицу, мы с Сюзи обнаружили, что наш дом огорожен полицейской лентой. Кругом толпились сотрудники ФБР и люди в форме правоохранительных органов. Мы попытались пройти, но нас не пустили внутрь. Правительственный агент показал нам свой жетон и проверил наши документы, а потом спросил, кто мы такие, где живем и знаем ли мы наших соседей. Мы сказали:

— Конечно. Это Джо и Сьюзен.

— Это не настоящие их имена, — сказал наш дознаватель. — Он — разыскиваемый ФБР преступник, а она — его соучастница. Они сейчас находятся в тюрьме.

Агенты нашли в их квартире оружие, глушители и всевозможные боеприпасы. Видимо, Джо был крупным наркоторговцем, и кто знает, чем он еще занимался!

Сотрудник ФБР подробно допросил нас: «Как давно вы их знаете? Вам известны их настоящие имена? Замечали ли что-то необычное?» Почему-то я догадывался об этом! Я сказал Сюзи, что заподозрил нечто неладное, но не мог точно сформулировать свои догадки. Мы сказали ФБР, что Джо, или как там его зовут на самом деле, недавно делал косметическую операцию. И супруги были скрытными — они никогда не выходили в дневное время, только по ночам.

Когда нам разрешили войти в дом, там было все перегорожено крест-накрест полицейской лентой. Дверь Джо и Сьюзен была взломана, и мы могли видеть, как сыщики повсюду ищут наркотики. Наркоторговцы на одной лестничной площадке с нами — это было откровением! И это, конечно, не понравилось Сюзи, которая долго не решалась переезжать в Нью-Йорк. Нам не терпелось поскорее убраться из этой квартиры, но было непросто выпутаться из аренды. Нам пришлось задержаться.

Примерно через два месяца нам позвонила Сьюзен. Она хотела занять денег. Я сказал:

— У нас нет денег, и мы не можем связываться с вами, потому что не знаем, что происходит. Просто не можем впутываться в это дело.

Два дня спустя во всех новостях показали сюжет о женщине, которая вместе с сообщником зафрахтовала туристический вертолет и, держа пилота под дулом пистолета, приземлилась на крышу городского исправительного отделения в центре города, выскочила с кусачками и безуспешно пыталась прорваться через стальную сетку на крыше. Она спустила пистолет находившимся внизу заключенным и попыталась организовать побег своего парня из заключения. Это оказалась Сьюзен!

Мы, конечно, были уже не в Элмайре!

Хартли Голдстейну, которого наняла фирма Bonjour Jeans для конструирования детской одежды, требовался дизайнер и мерчендайзер. Я сел в метро на 34-й улице и отправился на интервью.

Голдстейн жил в роскошном новом здании на углу авеню Сентрал Парк Уэст и 68-й улицы, с швейцаром в униформе при входе и высокими потолками в зеркальном холле. Я немного нервничал, но страх никогда не был помехой моей цели. Во время собеседования рассказал о своем опыте и заявил:

— Я могу сделать это. Очень просто. Готов сделать это для вас.

Побеседовав еще немного, он сказал:

— Хорошо, я найму вас, давайте попробуем.

День выдался холодный и дождливый, а я потратил последние пятьдесят центов на проезд в метро. Прощаясь, я спросил:

— Как вы думаете, могу я одолжить у вас пару долларов на метро, чтобы вернуться? Я не взял свой бумажник.

Голдстейн открыл свой бумажник и дал мне хрустящую 20-долларовую купюру. После того как я зарабатывал кучу денег в начале 1970-х годов и жил как король, сейчас моей единственной мыслью было: «О боже, мы сможем поесть сегодня вечером». Я вернул долг г-ну Голдстейну из своей первой зарплаты.

Хартли Голдстейн выглядел как истинный статный англичанин, но был умный, упертый нью-йоркский бизнесмен. Я подумал: «У этого парня есть чему поучиться». Так я и поступил. Однако не думаю, что мистер Голдстейн поладил с владельцами Bonjour, братьями Даян. Они были весьма успешными людьми и не любили слушать посторонних. Когда он покинул компанию, я лишился своего сторонника и защитника.

Bonjour — это еще одна фирма по производству джинсов. На самом деле ей не требовался дизайнер. Работа, на которую я был принят, предполагала анализ и расчеты, ответы на вопросы типа: «Исходя из определенного размера, сколько ткани пойдет на пошив определенного количества джинсовых изделий?» Я хотел создавать невероятные стили и рынок для них в мире, но не желал протирать штаны в производственном отделе, рассчитывая размерные ряды. И сказал руководству: «Доверьте мне дизайн. Я очень хочу разработать для вас какой-нибудь продукт!» Они были совершенно не заинтересованы в этом.

Я нуждался в заработке, но работа оказалась очень скучной. В голове постоянно вертелся вопрос: «Как мне найти заветное место?» Мое положение не позволяло мне уйти, но они приняли решение за меня, когда спустя несколько месяцев поставили перед фактом: «Думаем, вам пора подыскать себе другую работу». И я снова оказался на улице.

Итак, я отправился туда, где были рабочие места, в штаб-квартиру швейного производства в доме 1407 по Бродвею. В здании было сорок этажей. Я поднялся на лифте на самый верх, вышел и постучал в каждую дверь в коридоре, спрашивая, не требуется ли им дизайнер.

— Нет.

— Нет.

— В какой школе дизайна вы учились? (Я не учился.)

— Вы делаете лекала? (Нет.)

— Вы шьете? (Нет.)

У меня было ви́дение и четкое представление о том, как должна выглядеть одежда, но там, где требовалось приличное образование, и не подумают брать меня на работу. Мне не хватало убедительности. У большинства выпускников школ дизайна есть навыки по конкретным категориям — изготовление лекал, мерчендайзинг, текстильный дизайн. Я же хотел быть креативным директором, хотя не имел традиционного опыта. Но знал, что у меня все получится! И продолжал обивать пороги, движимый верой: в какой-то момент я встречу того, кто в меня поверит, и тогда смогу показать себя.

С самого начала я понимал, что обладаю уникальным чувством стиля. Спустя почти десять лет работы в розничной торговле мог мгновенно распознать, что будет продаваться и имеет потенциал устойчивого спроса. Знал: если устроить лучшую мышеловку, то можно перехватить бизнес у конкурентов. Я знал каждый бренд и каждый стиль в составе любого бренда. Был в курсе работы всех дизайнеров и магазинов. Мы с Сюзи по выходным ездили за покупками в Сохо, обходя все бутики, а затем отправлялись на метро в престижные кварталы в универмаги Bloomingdale’s, Saks, Macy’s, Bergdorf’s, Barneys или Henri Bendel, изучая все, что происходит в мире моды. Мне не терпелось устроить лучшую мышеловку.

Желание продавать свои модели было настолько сильным, что я не мог усидеть на месте. У меня было четкое представление, как сделать джинсы классными, поэтому я отправился в бутик Gap на 34-й улице и потратил все деньги на шесть пар простых, незамысловатых джинсов. Это было до того, как Gap начал ставить свой фирменный знак на пуговицах. Купил кожаные лоскутки в магазине Libra Leathers на Спринг-стрит, потом пошел домой, разрезал их на тонкие полоски и поместил на изогнутую линию вдоль карманов на джинсах. Вуаля, джинсы с бахромой! И произнес: «Я назову их джинсы Rodeo». Я мысленно рисовал в воображении витрины фешенебельных универмагов на улице Родео-Драйв в Лос-Анджелесе, а также облик грубоватого и драчливого западного ковбоя. У меня возникло ощущение, что на подходе крутой западный стиль. Купил простые красные и белые футболки, чтобы отделать их бахромой.

Наши друзья Эдди Виргадамо и Патти Янг строчили; Сюзи делала заклепки. Я сложил мои вновь созданные образцы в большую сумку и пошел обивать пороги магазинов Gap, Bloomingdale’s, Saks на Пятой авеню в поисках заказов. Что-то щелкнуло. Универмагу Bloomingdale’s нужно было сто пар! Canadian Fur, магазин модной одежды на 34-й улице, тоже вступил в игру. Модели понравились Нейману Маркусу. Эллен Зальцман, директор по моде универмага Saks на Пятой авеню, похожая на Диану Вриланд или Анну Винтур[59] своего времени, потому что имела власть над таким количеством дизайнеров, дала добро, и мне казалось, что я поступаю правильно. Теперь нужно решить, как их производить.

Меня познакомили с парнем по имени Айзек, у которого якобы были фабрики по производству джинсов. Однажды субботним утром я встретился с ним в его квартире; он был в шортах и сабо, футболка едва прикрывала его толстый живот. Он вел себя с откровенной наглостью, но мне было все равно, потому что мне нужна была фабрика.

— Да, — он сказал мне, — я могу их изготовить.

Я пытался заставить его определиться со стоимостью и сроками поставки и выяснить условия оплаты заказа. Я сказал:

— Я получил эти заказы и поделюсь с вами прибылью.

— Не беспокойтесь, не беспокойтесь, не беспокойтесь, — произнес он.

Я уже слышал это раньше. Я должен был проявить бдительность. Я оставил заказы у Айзека, а когда пришел в офис в понедельник, его не оказалось на месте. Его партнер сказал, что он улетел в Гонконг. «Прекрасно, — сделал я вывод. — Он занимается производством моих вещей».

Я продолжал расспрашивать партнера:

— Когда он появится? Когда он собирается вернуться?

Десять дней спустя Айзек вернулся. Я поджидал его.

— Вы собираетесь получить готовые вещи? — спросил он. — Я не могу изготовить эти модели за тридцать дней. Это займет четыре месяца!

— Верните мне заказы, — сказал я. — Забудьте о них.

Я отправился к Дэвиду Шульстеру, который при встрече в баре рассказал про своего кузена, владельца фабрики, в его кабинет на Бродвее, 1407. Кузен Шульстера, пожилой мужчина по имени Леон Калик, действительно имел фабрику. Я встретился с его хорошо одетым торговым представителем, Рональдом Геллином, высоким красивым парнем, похожим на голливудскую звезду, но он оказался «гарменто» — человеком благородным и культурным, глубоко понимающим бизнес. Я сказал Леону, что у меня много дизайнерских идей, а также рассказал о People’s Place и моих недавних поединках с Jordache и Bonjour. Я ищу возможность запустить собственную линию. Он сказал:

— Да, да, да, у меня есть фабрики.

Я немного встревожился, когда увидел, что производили на этих фабриках: плиссированные юбки из полиэстера, гофрированные блузки из искусственного шелка, эластичные брюки из полиэстера и недорогие платья, которые напоминали наряды стюардесс американских авиакомпаний. Ужасные вещи.

— Я уже получил заказы на мои джинсы от Bloomingdale’s и из других мест. Если я арендую одну из ваших фабрик, то смогу сконструировать линию одежды и продать ее. «Я знаю парня, у которого есть фабрика в Индии; он хотел бы выпускать мои вещи, — сказал я, — но у меня нет возможности платить таможенную пошлину за импорт». (Это был не мой давний соперник по линии Tommy Hill, а человек по имени Субаш Сури, с которым познакомился через моих друзей Аллена и Дорин Горман и их компанию Flowers. Также я познакомился с мистером Преми, владевшим фабрикой на Лоуренс-Роуд в Нью-Дели, которой управлял его брат Батра.)

— Да, мы можем это взять на себя, — сказал Леон.

Мы оформили партнерство, разделив собственность на четверти: Дэвида, Леона, Рона и мою. Я разрабатывал модели, Рон отвечал за продажи, Леон занимался производством, а Дэйв курировал продажи и заводил полезные связи.

Как мы назовем компанию? Я чувствовал, что время и рынок были готовы к армейской экипировке — камуфляж, излишки снаряжения — и стилю брюк карго с большими карманами, комбинезонам. Форменная одежда для выживания. Брат актера Уолтера Маттау, Генри, держал магазин, где продавали излишки военно-морского обмундирования; он располагался на Бродвее, рядом с Канал-стрит, куда я обычно ходил в поисках вдохновения и свежих идей. Шел 1981 год: иранский кризис с заложниками только что закончился, были покушения на президента Рональда Рейгана и папу Иоанна Павла II, впервые был выявлен СПИД. Я предложил: «Давайте назовем ее „Выживание XX века“ — 20th Century Survival». Такое название уместно еще и потому, что это был момент в моей жизни после ряда тяжелых неудач, когда я по-настоящему жаждал выжить.

Мне было недостаточно ограничиваться набросками. Я чувствовал, что рынок созрел для пиратов, в блузах с оборками, брюках сорвиголовы, и к тому, что я назвал «шестеренчатым сцеплением» Робин Гуда и Питера Пэна, в котором участвует парча насыщенных, глубоких цветов и более сексуальные ткани. Магазин розничной сети Henry Lehr на Третьей авеню предлагал самый крутой выбор европейской одежды в Нью-Йорке. У них были комбинезоны и куртки лондонского дизайнера Кэтрин Хэмнетт, одежда компании Jet Set из Сант-Морица. У них были джинсы Taverniti. Мы с Сюзи делали там покупки, когда она увидела блузку от Кензо со множеством слоев оборок. Красиво, но дорого.

— Тебе нужно сделать нечто подобное, — сказала она.

Это была хорошая идея, и я взял ее на заметку.

Фабрика Леона, расположенная в районе Куинс, хорошо справлялась с полиэстером, но не могла изготовить камуфляж или джинсы. Они не представляли, как пришить бахрому к брюкам. Нам пришлось отложить все наши заказы, пока мы не найдем оборудование, которое позволит изготовить мои модели. Наконец мы решили производить одежду в Индии.

Я наскреб необходимую сумму, чтобы вернуться в Индию и сконструировать полные линии, на этот раз в Нью-Дели, на фабрике мистера Батра. Мой билет включал бесплатный транзит в Лондоне, так что я мог сойти с самолета и пересесть на другой рейс через несколько дней. Это был Лондон образца 1981 года. Я направился прямиком к Кингс-Роуд и обратился к группе крутых молодых людей с обликом панк/глэм/ Boy George:

— Где лучшее место, чтобы послушать музыку?

Они указали мне в сторону клуба Beetroot в Сохо.

Когда я спустился по узкой лестнице в клуб Beetroot, в помещении громыхали группы Culture Club, Duran Duran и The Police. Там было полно молодых людей, одетых в духе «сорвиголовы». Это был пост-панк, пост-глэм-рок, пост-диско. Выглядело весьма романтично. Оборки на рукавах стали огромными, пышные по окату и узкие от локтя до запястья рукава, своей формой напоминавшие баранью ногу, стали еще объемнее, а обшлага — еще больше и длиннее. Кникерсы, короткие брюки, с манжетой на резинке под коленом, поддерживаемые большими, толстыми матерчатыми поясами. Брюки на подтяжках, присборенные на талии. Это был совершенно новый облик и ощущение. Я не ношу с собой фотоаппарат, но запечатлел эту сцену глубоко в моем сознании. И сразу понял: «Это мой следующий шаг!»

Я думал о пиратах, и вот они! Вот что происходит в мире дизайна — новый тренд уже ощущается в воздухе. Вот почему во время Недели моды вы видите, что «Прада» делает то же самое, что и «Гуччи». Дизайнеры, возможно, увидели в фильме кого-то, кто отлично смотрелся, или знаменитость на улице была одета в то, чего они никогда прежде не видели, или что-то винтажное, что выглядит прекрасно и не было в моде в течение многих лет, и они говорят: «Ах, какой замечательный образ. Хочу запустить на этой основе целую линию!» Или, возможно, причина крылась в том, что в последнем сезоне стиль «милитари» доминировал, а в этом сезоне они хотят добиться обратного эффекта.

Кроме того, когда дизайнеры посещают фабрики, где выбирают пряжу и ткани, они видят тюбики с красками новых цветов сезона и неокрашенную пряжу, прежде чем она станет сливовой, лиловой, цвета морской волны, горчичной. Как Ив Сен-Лоран добивался такой же палитры, что и Диор? Они бывали на фабриках. Это носится в воздухе!

На следующее утро в самолете, с той минуты, как я вылетел из Хитроу и до момента посадки в Нью-Дели, я делал наброски под впечатлением от увиденного и прочувствованного накануне вечером — всего того, что удерживала память.

Я заселился в отель, оставил свои вещи и отвез свою сумку с образцами на фабрику г-на Батра. В этой сумке уместилась вся моя дизайнерская жизнь: одежда в стиле военно-морского обмундирования; детали, купленные в бутиках во время путешествий; мой блокнот; накопленная коллекция тканей, вырезки из журналов; образцы цветов. Идеи. Я разложил все это на столе и приступил к работе с лекальщиком и главным закройщиком.

Большинство моих эскизов были очень простыми и плоскими и включали в себя широкий диапазон мерок — 32-дюймовый рукав; длина по спинке до низа 27 дюймов — я присваивал каждой мерке порядковые номера и названия для справки. Затем показывал изготовителям образец строчки и тип пуговиц, которые хотел бы использовать. Предложил им десять стилей. Пока они были заняты раскроем и шитьем, я искал ткани в лабиринте маленьких улочек в старом Дели под названием Чандни-Чоук, где торговцы часами могут сидеть в позе лотоса, пить чай и курить индийские биди, а затем берут в руки счеты и подсчитывают сумму покупки. Я нашел невероятный шелковый бархат, флокированный искусственный шелк с вышивкой и дамаст глубоких насыщенных цветов. Босые работники залезали на шкафы и сбрасывали вниз рулоны. Ткань заворачивали в коричневую бумагу, перевязывали бечевкой и складывали в задней части повозки моего рикши для транспортировки на фабрику. В другом районе Чандни Чоук продавали нитки, пуговицы, тесьму, резинки. Я привез все это в кабинет образцов и создал образ сорвиголовы для бренда 20th Century Survival.

Когда образцы были готовы, мы примерили их на людей, которые по виду имели нужный размер, а потом критиковали и подгоняли образцы, иногда переделывая их целиком, пока я не был удовлетворен результатом. В процессе работы мне приходили мысли вроде: «Нужно добавить капюшон», или: «Здесь требуется увеличить ворот», или: «Надо приложить юбку к нижней часть этой блузки и сделать из двух вещей платье». Все это было возможно. Я экспериментировал — пытался разработать нечто такое, чего, по моим ощущениям, не будет ни у одного конкурента.

Я обнаружил, что в Индии можно купить белую ткань и в одночасье окрасить ее в любой цвет, какой пожелаете. Здесь белую или небеленую хлопчатобумажную ткань погружают в большой чан с очень горячей водой и красителем, помешивают палкой, а затем развешивают на веревки для просушки. Или можно оставить ткань белой. Вместо того чтобы создавать еще один армейский зеленый или хаки, почти все виды крутого военно-морского обмундирования я разработал в романтическом белом цвете: блузка с широкими рукавами, камуфляжные брюки и другая брутальная экипировка. Мы изготовили комбинезоны, навеянные армейскими стоками и линией Кэтрин Хэмнетт, которую мы купили в магазине Henry Lehr. Придумал собственную интерпретацию блузки от Кензо и других гофрированных блузок из белого хлопка и назвал ее «романтичная блуза 008» — в общем, Шекспир встречается с Капитаном Крюком[60]. Она имела огромный успех и стала нашей самой продаваемой вещью.

У меня был верный глаз для мерчендайзинга линии: создание правильного ассортимента цветов и правильного соотношения верхних и нижних частей одежды, новых дополнений к базовым моделям, использование длинных или коротких рукавов, плотной или легкой ткани. Я вешал каждую вещь на стену и рассматривал ее часами, думая: «Что можно добавить? От чего лучше отказаться? Как сделать ее более привлекательной? Как мне усовершенствовать ее?» Наконец, рассмотрев все возможные варианты, в какой-то момент ставил точку: «Ладно, теперь я закончил».

Это было сродни тому, что отправиться в студию звукозаписи и записать свой альбом. Вы создаете собственную гармонию, находите нужный такт, придумываете особую приманку, а потом собираете все воедино, проигрывая снова и снова, — и находите баланс. У меня были заданная тема и конкретный акцент в каждой линии. Я постоянно курировал и редактировал свои проекты.

В течение двух недель сумел разработать семьдесят пять фасонов.

Мне удалось сделать большое дело с небольшой фабрикой Shahi Fashions, принадлежащей семье Ахуджа. Миссис Ахуджа, которую мы называли «Мамочка», имела двоих очень милых и любящих сыновей, Хариша и Сунила. Папа спокойно присутствовал, но не занимался бизнесом. Весь завод состоял из десяти швейных машин и лекальщика, господина Парамжита, маленького швейного цеха и кабинета образцов с земляным полом. Мамочка следила за тем, чтобы каждый ее работник был сыт и окружен заботой, что отнюдь не было нормой на индийских фабриках, где я побывал ранее. Всегда одетая в белое сари, сандалии и скромные украшения, Мамочка была поцелована Богом и имела горячее сердце. Я до сих пор остаюсь очень близким человеком для этой семьи (сегодня это одна из крупнейших в Индии и наиболее сложная производственная компания, которая находится в ведении сына Мамочки, Хариша.)

Но не все мои воспоминания об Индии столь радужны. Я появился на фабрике утром после того, как пировал в течение трех часов за богатой трапезой из блюд, приготовленных в глиняной печи тандур в одном из моих любимых ресторанов, Bukhara, в отеле Maurya: курица тандури, ягненок тандури, креветки тандури, наан, чечевица и всякие экзотические овощные блюда. Похоже, я переусердствовал. Когда я проснулся, почувствовал расстройство желудка, но в этом не было ничего необычного, потому что всякий раз, приезжая в Индию, где еда значительно острее, чем в моем обычном рационе, мой желудок, как правило, давал сбой. Я принял несколько таблеток и решил, что смогу пережить это.

Я обсуждал с владельцем фабрики изготовление образцов, когда мой желудок напомнил о себе. Я спросил: «У вас есть туалет?» — «Да. По коридору налево».

Я поспешил по коридору налево, и в туалетной комнате нашел унитаз, окно и больше ничего. Ни раковины, ни туалетной бумаги — только примитивный стульчак. Но мне нужно было сходить в туалет. Что я и сделал. Никакой туалетной бумаги. Как быть? Не мог же я вернуться к работе, не приведя себя в порядок. И решил: «Просто использую свое нижнее белье».

Мои трусы бренда BVD справились с задачей блестяще. Что дальше? Я не мог спустить их в унитаз, и мне пришлось избавиться от них. Открыл окно, увидел снаружи усыпанную щебнем площадку и подумал: «Никто не узнает». И бросил в окно свое экстравагантно испачканное исподнее.

Я сидел в кабинете директора и говорил про возможности его фабрики и швейные методы, когда кто-то постучал в дверь. Один из его слуг вошел с моим исподним, аккуратно сложенным вчетверо, и спросил: «Это ваша пропажа?» Я поспешно опустил трусы в свою сумку.

Прилетев домой, я прямиком направился в свой «офис». Марк Уорман, чья компания Foxy Lady продавала платья в доме 1407 по Бродвею, за двести долларов в месяц выделил мне письменный стол и телефон в своем салоне. В то утро я позвонил и назначил встречи в магазинах Macy’s, Gimbel’s, Saks, Bloomingdale’s, Bonwit Teller, Henri Bendel, Bergdorf Goodman, Barneys в центре города и в любых других специализированных магазинах, которые можно было добавить в список кандидатов. Я никого не знал, у меня не было контактов. Но у меня был мой продукт.

Многие покупатели обычно не отвечали и до сих пор не отвечают на звонки или не перезванивали, а в 1981 году не у всех был автоответчик, но я нашел способ устроить показ для каждого покупателя. Розничные сети, у которых не было магазинов в Нью-Йорке, например Neiman Marcus, имели нью-йоркские офисы.

Существовали закупщики, которые обслуживали многие магазины. Если кто-то отказывался, что случалось часто, бросал образцы в сумку и шел в офис к этому человеку. Однажды я приехал на метро в Bloomingdale’s и ходил по торговому залу, спрашивая закупщика. К счастью, меня хорошо приняли.

Я испытал радостное потрясение, когда Энджи Кролл, главный закупщик подростковой спортивной одежды в магазине на Пятой авеню, купила восемьсот пятьдесят штук — огромный заказ для компании на этапе стартапа. Этот заказ означал признание. Энджи имела репутацию весьма несговорчивого закупщика, но ко мне она отнеслась по-доброму. Она устроила мне публичную демонстрацию моделей в магазинах Saks в Нью-Йорке и Сан-Франциско. В воскресном выпуске «Нью-Йорк Таймс» магазин разместил объявление о моем показе на следующей неделе. Я стоял в секции подростковой спортивной одежды с двумя моделями, встречался с покупателями, раздал несколько автографов и продавал свою коллекцию, поддерживая живое общение с каждым покупателем.

Получив признание в Saks, мы начали продавать свою одежду в таких магазинах, как Hudson’s Bay в Канаде, Neiman Marcus и May Company.

Хлопчатобумажные пиратские блузки разлетались как горячие пирожки. Девушки носили их с джинсами и брюками в стиле милитари. Каждая витрина в магазине Macy’s в Сан-Франциско, тянувшаяся вдоль всего магазина, была оформлена в стиле сорвиголова! По всей стране этот образ стал ультрамодным — это все равно что стать хитом номер один на параде музыкальных релизов в чатах журнала Billboard. Этот невероятный успех придал мне уверенности в правильности выбранного направления, поэтому я продолжил развивать романтичный образ.

Моей следующей идеей было использовать лоскутную технику, которая происходила из моей любви к моде 1970-х. Я придумал жилеты и юбки в технике пэчворк, а потом из парчи сделал один рукав золотым, а другой — винного цвета; одна передняя планка была изумрудного цвета, а другая — черного цвета, так что это выглядело очень поэтично и романтично.

Шло время, я разрабатывал морскую тематику, идею яхтинга, образ калипсо, докера, использовал в декоре разноцветные полосы, как на фантиках, и подчеркивал спортивный характер одежды. Придумал платья в китайском стиле и брутальную походную одежду в духе Робинзона Крузо. Когда у меня появилась возможность поехать в Бангалор[61], я встретился с Раджаном Гоколдасом, который вместе со своим братом управлял фабрикой Gokoldas Fashions, и мы начали разрабатывать костюмы, пиджаки, трикотаж. Я упорно трудился, чтобы насытить фабрики и расширить наши линии.

Со временем бренд 20th Century Survival начал приносить доход, и мы переехали в новый салон в доме 1466 по Бродвею. Наш партнер Рон Геллин, который работал раньше плотником, обустроил помещение. Этот высокий парень с голливудской внешностью на самом деле знал, как пользоваться молотком и пилой. Мы построили уровни и платформы, уложили сплошное темно-серое ковровое покрытие, стены выкрасили в прохладный серый. Это было роскошное пространство. Мы наняли повара и кормили обедом любого покупателя, который приходил посмотреть наш ассортимент. У нас имелся большой бар. Все шло как надо!

Помимо всей этой романтики, мне хотелось запустить линию менее женственной одежды. Хотелось сделать акцент на джинсовой одежде, но не использовать деним. Я стремился придерживаться более утилитарного подхода и чувствовал, что эта тенденция уже на подходе. При помощи и поддержке Сюзи организовал новое подразделение компании, которое мы назвали «54321». Команда дизайнеров Marithé & François Girbaud имела невероятный магазин Halles Capone в Париже, а также другие линии под названиями «11342» и Closed. Мне понравилась идея названия линии по некоему числу; это звучало официально, регламентированно и даже по-военному. Название нашей компании напоминало «5–4–3–2–1, пуск!».

В то время начальником отдела продаж фирмы 20th Century Survival была Бонни Дюшон. Мы наняли Джуди Синрайк, суперпродавца одежды из центра швейной промышленности, и я разработал промышленную линию джинсовой одежды в стиле «милитари» с кнопками, молниями, карманами и застежками, плюс дополняющие футболки и куртки. Для отделки использовал полоски в мужской одежде, китайские полоски — для рубашек регби, бейсбольные образы, футболки с печатным рисунком, полотенца, вышитые изделия в морском стиле и расширил линейку товаров, добавив в нее брюки и шорты.

В поисках новых идей я начал путешествовать. Помимо остановки в Лондоне по пути на фабрики в Индии, в июле я заехал в Сен-Тропе, чтобы получить вдохновение от посещения магазинов и созерцания людей. От Сен-Тропе веяло романтикой благодаря яхтам, стоящим в гавани, и французской провинциальной архитектуре построек в порту. В городе царил яркий повседневный стиль — такого не увидишь в Нью-Йорке, Лондоне или Париже. В нем отражалось пляжное настроение, и он излучал модную вибрацию. Женщины одевались сексуально, носили короткие или очень длинные летящие юбки, блузки со спущенным плечом, сандалии в духе гладиаторов и замысловатые украшения. Внешний вид мужчин, брутальный и морской, отличала бретонская морская полоска, брюки французских моряков цвета индиго и береты. Покуривая сигареты Gauloise, сидя в кафе, они в основном смотрелись как фон для любого фильма с участием Брижит Бардо.

В Америке было мало других торговых марок, которые бы занимались этой тематикой. Кельвин Кляйн только недавно заключил сделку с Карлом Розеном из розничной сети Puritan Fashions на лицензирование своих джинсов. Помнится, я читал, что Розен платил Кельвину комиссию в размере одного доллара за каждую пару проданных джинсов. Это был уникальный способ лицензионного соглашения и очень простая концепция для моего понимания. Обычно дизайнер получает процент от продаж, расчет которого может быть весьма запутанным, но то, что Кельвин получал по доллару с каждой проданной пары — а это много денег, — было очень умно. Когда появился бренд Calvin Klein Jeans, весь мир дизайнерских джинсов, который ранее был едва заметен, действительно пошатнулся.

Однако компания 20th Century Survival оказалась на грани развала. Мы были фирмой по конструированию и продаже одежды и не производили на поток собственные образцы, потому что у нас не хватало средств для предоплаты производителям. Мы давали конкретные заказы отдельным конкретным производителям, которые выплачивали нам аванс, а затем изготавливали и отгружали товар покупателю. Дэвид и Леон передавали заказы двум производителям и получали два чека предоплаты. Тот, кто отгружал первым, получал заказ; другой оставался с товаром. Было трудно доверять людям, которые не были честны с нашими поставщиками и получали двойной куш.

Как было принято в модной индустрии, индийцы, которые выполняли наш заказ и доставляли готовые изделия, затем получали от магазинов платежи и из этих поступлений выплачивали причитавшийся нам процент. Что бы ни говорил мне Леон, я чувствовал, что денег в обороте было больше, чем он вносил в компанию. На это обратил внимание один из наших индийских мастеров, Питер Кукреджа, которому я доверял, а он, похоже, верил в меня. Питер сказал: «Почему бы тебе не оставить этих ребят и работать со мной напрямую? Эти ребята обманывают тебя».

Я выразил готовность. Не вполне понимал, что именно делают Леон и Дэвид за моей спиной, но они всегда шептались за закрытыми дверями. В один прекрасный день, войдя к ним в комнату, увидел стопки 100-долларовых купюр, разложенных по столу Леона.

— Один из производителей только что заплатил нам наличными, — пояснили они.

Я подумал, что это довольно странно. Они замешкались, а потом сказали:

— Да, кстати, эта сумма твоя. Мы просто пытаемся ее поделить: что-то причитается тебе, а что-то — нам.

Я чувствовал, что они ведут собственную игру, но не знал точно, в чем она заключается. Тот факт, что они были двоюродными братьями, заставлял меня еще больше не доверять им. Думаю, вдохновителем выступал Леон. Мне не стукнуло и тридцати, а Леону, вероятно, было около шестидесяти. Он довольно рано преуспел в бизнесе одежды, а затем все потерял, так что, возможно, это был его следующий или последний шанс заработать какие-то деньги. А когда деньги начали сыпаться дождем, думаю, он попытался контролировать процесс на свой лад. Вся эта сцена заставила меня чувствовать на себе грязь, которую хотелось поскорее смыть. Крайне неприятное чувство.

В 1981 году я познакомился с Анитой Галло, замечательной женщиной, которая была директором по моде в универмаге B. Altman, находившемся на углу Пятой авеню и 34-й улицы. Она оказала мне потрясающую поддержку, передав крупный заказ фирме 20th Century Survival и обеспечив мне возможность выступить публично. Эдит Друкер, мерчендайзер секции в B. Altman, также проявила доброжелательность и поддержала меня. У нас с Эдит сложились доверительные отношения, и я рассказал ей о некоторых проблемах в компании 20th Century Survival.

— Если уйду из компании, смогу ли продолжить начатое дело? — спросил я. — Организационная структура работает, но компаньоны вызывают сомнение. Как мне быть? Остаться или уйти?

Эдит долго просидела со мной и дала хорошие советы и рекомендации. Она сказала:

— Не оставайтесь в ситуации, которая будет вредить вам. Двигайтесь вперед и найдите нечто большое. Вы очень талантливы. Не опускайте головы, держите ее высоко.

Это общение напомнило мне разговор с моей тетей Энни.

Не думаю, что наш четвертый партнер Рон Геллин был нечестным человеком, но он, казалось, молчаливо соглашался с Леоном и Дэвидом, когда дело доходило до дележа денег или завышения процентной ставки за роялти. Я начал думать: «Знаю, у меня есть талант. Есть напор. Именно я имею дело с директорами по моде и руководителями магазинов, а также с прессой. Я придумываю все модели. Хотелось бы оказаться в более профессиональной обстановке, с людьми, которым можно доверять».

Чувствовал, что вся компания состоялась благодаря моим усилиям. Эти ребята совсем недавно боролись за продажу блузок из полиэстера и одежды ужасного вида. Теперь мы стали одним из восходящих молодых брендов. Определяли тенденции; привлекали покупателей в магазины; мелькали на страницах модных журналов. Мы были представлены во всех крупных магазинах, и наши модели были выставлены в их витринах. Наша компания стала открывать в универмагах отделы бренда 20th Century Survival. Судьба нам благоволила! Насколько я мог судить, Дэйв и Леон, которые должны курировать работу фабрик, свели свои обязанности к тому, чтобы сидеть и считать наши деньги.

У меня во рту пересохло, когда я приготовился дать им отпор. По своей природе я не конфликтный человек, поэтому нервничал, но одновременно был зол и уверен, что правота на моей стороне. Я испытывал прилив тревожной энергии.

— Послушай, — обратился я к Рону, — не думаю, что это справедливо. Я выполняю всю работу, а деньги делю наравне с вами, ребята.

— Ну, это просто чертовски плохо, — замялся он.

— Действительно?

— Да. Мы равные партнеры. И все делим поровну.

— Это несправедливо. Дэвид не работает в полную силу. Он ничего не делает. Он не занимается продажами, или маркетингом, или дизайном, или производством. Он болтается без дела. Леон мог бы контролировать бизнес, а ты — контролировать продажи, но на самом деле всю работу делаю я. Езжу в Индию и Гонконг. Продаю. Поддерживаю связь с магазинами. Разрабатываю все модели, а также отвечаю за маркетинг и продвижение. Не думаю, что это справедливо.

— И что ты собираешься делать? — спросил Рон с вызовом.

От злости меня била дрожь, я был расстроен.

— Ну, собираюсь сказать вам, что вы, ребята, не в состоянии предложить мне более справедливое распределение. Считаю, что я достоин большего…

Я собрался с духом и произнес:

— Если мы не можем составить лучшее соглашение, то я ухожу.

— Ну и уходи, — сказал Рон.

Я повернулся и вышел.

Категоричность Рона повергла меня в шок; я думал, что он умнее. Теперь моя злость лишь нарастала. Если им не хватило ума проявить признательность и благодарность, а я перестал доверять им, то нам невозможно вырасти в профессиональную и уважаемую компанию, и с этими людьми мне не по пути. Что было, то было. Мы больше ничего не обсуждали, и мне не заплатили ни цента. У них остались мои модели, и они наняли мою помощницу, молодую женщину по имени Дина, в качестве главного дизайнера. Компания продержалась в бизнесе всего полтора года.