Мой путь к мечте. Автобиография великого модельера

Глава тринадцатая Светская жизнь Какие впечатления!

Фото Пейдж Пауэлл. Публикуется с разрешения Фонда изобразительных искусств имени Энди Уорхола

Реклама была одним из ключевых элементов успеха бренда Tommy Hilfiger. В 1986 году, когда мы все еще сотрудничали с Мурджани, я был взволнован и польщен тем, что Франческо Скавулло, прославившийся первоклассной съемкой для обложек журнала «Космополитен», согласился провести со мной фотосессию для серии рекламных материалов, которую мы назвали «Томми Хилфигер глазами Франческо Скавулло». Это стало еще одной попыткой поднять наш уровень и войти в круг великих брендов.

Я отправился в студию Скавулло, расположенную в таунхаусе в Верхнем Ист-Сайде, с мыслью: «Вау, он фотографировал Дайану Росс и Сильвестра Сталлоне, Элизабет Тэйлор и Грейс Келли… Должно быть, это интересно!» Благодаря его партнеру, Шону Бернсу, я почувствовал себя непринужденно. Франческо был маленького роста, носил кепку греческого рыбака и очки с толстыми линзами. Он казался скромным и кротким, но одновременно был интересным и эксцентричным. И сосредоточенным. Мы ели здоровую пищу, насколько помню, возможно, чечевицу и салат из капусты с газированной минералкой, и подумал: «Именно так я хочу питаться». На меня произвел впечатление его дом, оформленный со сдержанным шиком; он запомнился своими деревянными полами и потоком струящегося света. Я не мог удержаться и рассматривал фотографии всех известных людей, которых Франческо снимал.

Я стоял перед белым экраном в белой «оксфордской рубашке», джинсах «каньон», часах Movado с кожаным ремешком, которые унаследовал от отца, и лоферах Alden на босу ногу, а он спустился на пол и начал снимать. Раньше меня так не фотографировали. Когда я позировал для снимков, фотограф стоял передо мной, а не поднимался выше и не опускался на пол. Это напоминало кадры из фильма Антониони «Фотоувеличение», только происходило это в реальной жизни!

Скавулло снимал, снимал и снимал. «Встань прямо… Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо. Посмотри снова на руку, отведи ее в сторону… Хорошо, повернись ко мне. Посмотри в камеру… Теперь отвернись… А теперь посмотри вверх, потом переведи взгляд на меня».

Скавулло принес подборку фотографий, отпечатанных методом шелкографии. Я сказал: «Ого, похоже на Уорхола!»

Скавулло ответил: «Это я научил Энди приемам шелкографии». Он рассказал, что возил Уорхола в студию в Пенсильвании, чтобы обучить его этой технике. Я не стал расспрашивать его. Я знал Энди и, разумеется, не хотел вступать в споры о том, кто и что сделал и когда это было. Подготовка этой кампании стала удовольствием, но с точки зрения продвижения бизнеса она не дала эффекта.

Я понимал, что должен представлять собой личность, олицетворяющую компанию. Для меня Ральф Лорен был, с одной стороны, западным человеком, а с другой — британцем. Кельвин Кляйн из числа минималистов. Донна Каран — дизайнер женской одежды со своим кредо — «семь простых вещей». Оскар де ла Рента был шикарным и романским. Каролина Эррера такая же. Билл Бласс воплощал американский хороший вкус, а Хальстон был минималистом. Я стал задумываться: «Кем хочу быть я?»

Мне хотелось быть американским классическим «преппи с подкруткой» — это всегда оставалось неизменным для меня, но также стремился выглядеть крутым. Чтобы задать нужное направление, я составил аббревиатуру F.A.M.E. — Fashion, Art, Music, Entertainment (мода, искусство, музыка, развлечение), что и составляет сущность поп-культуры. Хотел «выпекать» с начинкой из поп-культуры все, что мы делали.

Рекламный щит Джорджа Луиса сделал меня известным в 1985 году, а через три года он предложил новую идею: сфотографировать меня рядом с двумя предметами американской классики: винтажным мотоциклом «Харли-Дэвидсон» и «фордом» T-Bird (Thunderbird) 1957 года выпуска. На съемках Джордж сказал: «Ладно, малыш, встань перед T-Bird, прислонись к нему и изобрази легкую небрежность». Я сам задал стиль съемки, опираясь на T-Bird. Для фото выбрал «публичные брюки», водолазку с засученными рукавами, часы Hermès и лоферы Alden. Для съемки с «Харлеем» я надел рубашку, нашу джинсовую куртку Springsteen, джинсы «каньон» и туфли Alden на босу ногу. Чтобы повысить градус крутости, я подвесил вещевой мешок Tommy Hilfiger там, где обычно висят седельные сумки «Харлея». Мы назвали эту кампанию «Томми Хилфигер: американская классика».

Последовавшая реакция очень напоминала нашу предыдущую рекламную акцию. «Да кто он такой?» — но на этот раз добавляли: «Вот он опять красуется». Люди считали меня эгоистом, но теперь я научился справляться с критикой. У каждого известного человека есть эго, без которого невозможно существовать в этом бизнесе. Никогда не хотел, чтобы мое эго одержало верх, но подумал: «Ладно, ставлю все на кон, чтобы я и мой бренд тоже считались американской классикой». Эта кампания помогла заложить строительные блоки для дальнейшего успеха.

В 1992 году мы начали подготовку к акционированию компании. Мы расширялись, и для того, чтобы состязаться в высшей лиге, нам требовался капитал.

Ни один дизайнерский бренд моего времени, кроме Лиз Клейборн, не был представлен на фондовой бирже, поэтому мы открывали новые горизонты. Джоэл, Сайлас и все остальные лихорадочно работали с банкирами, чтобы основательно подготовиться. Когда пришло время, мы отправились на презентацию.

Мы продавали такую историю роста, какой не было у других компаний. У нас имелся основной бизнес под маркой Tommy Hilfiger, который приносил около ста миллионов долларов в год. Была своя команда экспертов, а также мы получили лицензии на выпуск духов и нижнего белья. У нас было отличное позиционирование во всех значимых магазинах. Мы начинали заниматься индивидуальным пошивом мужской одежды, изготовлением ремней и кожаных аксессуаров. Сайлас, Джоэл и Лоуренс каждый день работали над показателями, и мы продемонстрировали целую пирамиду возможностей роста.

Мы реинвестировали значительные средства в бизнес, открытие магазинов и универмагов и в рекламу. Неожиданно у меня появились большие деньги.

Это было моей целью, насколько помню, даже до того дня, когда моя сестра Кэти сказала: «Это то место, где живут богатые люди!», когда мы проезжали мимо самых больших домов в районе Стратмонт в Элмайре. От доставки газет до People’s Place и вклада в каждую компанию, на которую работал, моей целью было заработать достаточно денег, чтобы жить в одном из домов в Стратмонте. Теперь я мог себе это позволить.

У меня появилось больше денег, чем я когда-либо считал возможным, и мне хотелось правильно ими распорядиться. Проявить осмотрительность и мудрость в своих инвестициях. Хотел убедиться, что все сделано правильно с налоговой точки зрения и что у меня нет долга — ни кредита, ни ипотеки. И я хотел купить недвижимость; по моим ощущениям, это было бы безопасным вложением средств. У нас с Сюзи никогда не было запаса денег, и мне хотелось получить не только безопасность, но и свободу, которая этому сопутствовала. Я также хотел убедиться, что мой контракт был надежным, без утечек и дыр. С этой публичной компанией я стремился стать по-настоящему защищенным. Никто не учил меня, как нужно обращаться с финансами. После обязательных платежей у моего отца почти не оставалось денег, и он даже не обсуждал со мной эти вопросы.

До нашего публичного предложения на протяжении длительного времени мы встречались с моим адвокатом Томом Куртином и его командой. Один из его молодых юристов, Джо Ламастра, вел наши дела. Он был в горниле сделок, совершавшихся от моего имени, и работал над контрактами и документами.

Джо Ламастра, выходец из среднего класса Нью-Джерси, был на десять лет моложе меня. Он учился в государственной школе, специализировался в области финансов в университете Виллановы, получил юридическую степень в университете Сетон-Холл и начал свою карьеру в компании Deloitte Touche. Джо провел пять лет в фирме Тома, помогая упрочению империи Дональда Трампа, пока работа без отдыха ночи напролет не подорвала его силы. Он подумывал перебраться на Уолл-стрит, когда Том поручил ему работу с моими налогами, которая предшествует первоначальному публичному предложению акций (IPO). Как и со многими другими людьми, с которыми мне довелось работать, мы сразу поладили. Я задал ему вопросы об инвестировании, и он помог мне подготовиться к встрече с менеджерами по инвестициям и отследить детали процесса. Я спросил, не согласится ли он работать на меня полный рабочий день.

Джо оказался умным парнем. Он ответил:

— Я хочу стать вашим партнером, а не сотрудником. Я уже являюсь партнером одной фирмы, и тяга к предпринимательству у меня в крови. Если мы сможем найти способ сделать что-то вместе, это было бы здорово.

Я согласился с ним. Это была школа льготирования Сайласа Чоу.

— Тем лучше для меня, — сказал я. — Мне нужно, чтобы ты участвовал, потому что тогда тебе действительно будет не все равно.

Джо обладал проницательностью, и он сделал все блестяще. С его помощью я вложил средства в самую надежную в финансовом отношении недвижимость и самые надежные произведения искусства — две вещи, стоимость которых со временем только возрастает. Плюс к этому считаю, что просто замечательно жить в красивых местах, в окружении вдохновляющих вещей.

В середине 1980-х годов мы с Сюзи отдыхали на Сент-Барте. Нам здесь нравилось, но, когда этот классный остров приобрел известность, курорт стал очень многолюдным и напоминал Нью-Йорк. Мы уже не могли попасть в рестораны. Не могли снять дом, потому что все хорошие уже были сданы в аренду. Там было не протолкнуться. Попробовали отдыхать на Бермудских и Багамских островах, но нам не хватало там экзотики или богемности. Они были застроенными и выглядели как обложки глянцевых журналов, с казино и полями для гольфа, с высотными зданиями. Мне же хотелось другого.

Мы отправились на Сен-Мартен и Виргинские острова, но нам не понравилось. Тогда я прочитал о Мюстике, менее популярном месте, без ночной жизни. Позвонил нашему туристическому агенту Сельме Кон, которая приходилась тетей Джоэлу Хоровицу.

— Нет, милый, — сказала она, — там я никогда не была и ничего не знаю об этом месте, но позволь мне выяснить.

Немного позже она перезвонила.

— Там есть дом с собственным поваром, и он находится у воды. Могу заказать его для вас. Но прямого рейса нет — нужно лететь до Барбадоса, а потом…

Мы добрались до острова Мюстик на небольшом аэроплане. Маленький бамбуковый аэропорт оказался пустым; он был весь в зелени и довольно примитивный. Мы последовали за Жаннет Кадет, менеджером по аренде жилья, в маленьком квадроцикле Kawasaki Mule. Мы понятия не имели, во что ввязались.

Настоящий британский колониальный дом на вилле «Пойнт-Лукаут» располагался между двумя водоемами, заливом Л’Ансекой (L’ansecoy) и Атлантическим океаном. Дом построен из камня. Садовник работал на газоне с граблями, повар хлопотал на кухне, а экономка встречала у входной двери. Мы положили наши чемоданы в спальню и обнаружили большую москитную сетку, накинутую на кровать. Я никогда не спал под москитной сеткой. Интерьер дома оказался невзрачным, но идеально подходил для годовалого ребенка, потому что нечего было сломать и не во что врезаться. В центре поселка имелся единственный пляжный бар под названием «Бэзилз», а также небольшой отель, примерно на пятнадцать номеров, не больше. На той неделе мы ныряли, расслаблялись, предавались праздности. Райская жизнь.

По соседству с нашим домом стоял маленький желтый пляжный домик, а рядом с ним находилась строительная площадка. У нашего садовника работы было немного, и он часто болтал с соседским садовником. Я спросил:

— Кто-то строит там дом?

— Да, — сказал он со своим карибским акцентом, — это дом Ника Ягора.

— Кого?

— Ника Ягора.

Когда я позвонил Сельме, чтобы договориться о проживании в следующем году, она спросила:

— Хочешь снять дом Мика Джаггера?

— Да, — сказал я. — Он построен?

— Да, — ответила она. — Но он хочет знать, кто собирается снимать дом, и обязательно проверит вас.

Мы с Джаггером никогда не встречались. Я надеялся на телефонный звонок, но он не позвонил. Через несколько дней Сельма сказала:

— Все в порядке, он примет вас.

Дом Мика представлял собой невысокий балийский / индонезийский / тайский / японский пляжный домик, красиво оформленный, с главной спальней, игровой комнатой, спальней здесь, спальней там. Шесть павильонов были соединены дорожками на сваях. Мы перестали снимать его в течение нескольких лет, потому что дом предназначался для его детей, которые были близки по возрасту к нашим. В то время у Мика Джаггера и Джерри Холл было двое детей, Элизабет и Джеймс.

Мы подружились с Родни и Леди Туш, необыкновенно милой и очаровательной пожилой парой, которая тоже жила на побережье. Несколько лет спустя, после того, как мы, наконец, переехали в наш собственный пляжный домик, они пригласили нас на ужин в их дом на берегу океана, «Пеликан Хаус», где познакомили нас с Миком и Джерри. Мы вшестером сидели за столиком, смеялись и говорили обо всем — от темы детей до москитов, музыки и подводного плавания. У четы Туш было довольно острое чувство юмора. Мик показался мне очень спокойным, а Джерри — смешливая, забавная и веселая. Это не было похоже на встречу с мегазвездой за кулисами перед концертом или в переполненном ночном клубе. Это был легкий, спокойный вечер в небольшом домике на берегу в обществе моего бывшего домовладельца.

Сюзи была беременна Ричардом, и мы говорили о младенцах и маленьких детях. Они были обеспокоены тем, что дети в тот день слишком много времени провели на солнце, потому что на Мюстике легко можно получить ожоги, особенно на бледной коже. Итак, да, мы говорили с Миком Джаггером о солнцезащитном креме. Помнится, я еще расспрашивал его о Бирме, которую он очень хотел посетить и многое знал о ней. Мы ели карри, и, когда зашел разговор об Индии, ему было интересно услышать наши с Сюзи рассказы о пляже Джуху и наших прежних путешествиях.

Спустя годы мой пасынок Алекс, которому в то время было тринадцать лет, приехал в гости. Мы бросили свои вещи, надели купальные костюмы и вышли к бассейну и пляжу. Алекс любит собак, и он погнался по белому песку за собакой Мика по кличке Стар. Через несколько часов он вернулся.

— Алекс, где ты был? Ты не сказал нам, куда идешь.

— Я ходил в дом этого парня, — сказал он.

— Куда?

— В разрушающийся дом по соседству.

Мик занимался перестройкой своего владения, и там были установлены примитивные леса из бамбука. Алекс, должно быть, увидел в этом признак упадка, а поскольку в то время он жил с отцом в Италии, то понятия не имел, кто такой Мик. В тот вечер за ужином Мик от души посмеялся над своей мнимой бедностью.

Вечером после ужина все направились в мою библиотеку, чтобы посмотреть фильм Пита Таунсенда «Квадрофения»[90]. После долгого дня беготни за собакой Алекс уселся в углу дивана, рядом с Миком, и начал дремать, растянувшись прямо поперек Мика, и уснул мертвым сном. Мы шепотом звали Алекса по имени, пытаясь заставить его передвинуться, но он проворчал и перевернулся. Мик по-отцовски засмеялся и позволил ему лежать.

Когда в 1990 году мы решили купить собственный дом на Мюстике, выяснилось, что дом рядом с Джаггером выставлен на продажу. Пляжный дом под названием «Помпельмус», что на французском языке означает «грейпфрут», требовал ремонта. Я пригласил местного архитектора Арне Хассельквиста, чтобы оценить состояние строения. Он подошел, просунул палец прямо сквозь деревянный сайдинг и сказал со своим шведским акцентом:

— Этот дом вам не подходит. Вам нужно использовать красное дерево или камень.

— Вы хотите сказать, что я не могу его просто отремонтировать?

К этому времени мы купили два владения в Коннектикуте и привели их в превосходное состояние. Но это была уже другая лига.

— Самое лучшее, что можно сделать, — это сломать его и построить новый дом, — сказал мистер Хассельквист.

— И во что это обойдется, — спросил я, — и как это будет выглядеть?

— У меня есть чертежи, — ответил он. — Что бы вы хотели?

— Мне нравится дизайн Оливера Месселя, — сказал я ему.

Оливер Мессель был блестящим лондонским художником по театральным декорациям, а его племянник Энтони Армстронг-Джонс женился на британской принцессе Маргарет. Мессель спроектировал для них сказочный дом на Мюстике и удалился на Барбадос, где построил собственный дом в британском колониальном стиле и многие другие особняки.

Оказалось, что этот мистер Хассельквист, просунувший палец сквозь стену дома, работал с Оливером Месселем над строительством всех этих домов. Какое совпадение! И, что особенно удивительно, у него оказался проект Оливера Месселя, который так и не был реализован. Когда он показал его мне, я предложил внести одно изменение: «Мне действительно нравится это, но хочу, чтобы мой дом был симметричным». Люблю равновесие. Поэтому я купил чертежи, и мы с Сюзи перепроектировали их.

Работа заняла четыре года. Первоначально мы собирались построить один дом с четырьмя спальнями и хозяйской спальней для нас, но по ходу работы решили добавить пляжный коттедж, чтобы могла приезжать моя семья, а затем еще один коттедж на пляже, рассчитанный на большее количество гостей. Бренд Tommy Hilfiger взлетел, и у нас появились деньги, поэтому мы купили продававшийся дом и снесли его, чтобы на этом месте построить гостевой дом, гармонирующий с главным домом. В конечном счете, мы создали целый комплекс — частный рай.

У Дэвида Боуи[91] также был дом на Мюстике. В 1990 году он пригласил нас на новогоднюю вечеринку в духе 1970-х. Сюзи не хотелось идти, поэтому я пришел один. Боуи был в туфлях на платформе и парике, Иман[92] выглядела под стать. Здесь собралась веселая и пестрая толпа людей. Все пили и танцевали. Там была Диана фон Фюрстенберг[93]. Я заметил Кельвина и Келли Кляйн, Барри Диллера[94], Дэвида Геффена[95] и Фран Лебовиц[96]. Все они сидели на скамейках, наблюдая, но не принимая участия в веселье.

Мы с Дэвидом стали в некотором роде приятелями, и когда несколько месяцев спустя я зафрахтовал самолет, чтобы отправиться на остров, то спросил, не хочет ли он прокатиться. Мы проговорили четыре с половиной часа. Боуи был знатоком искусства и столь же фанатичным коллекционером, как и я; мы обсуждали впечатляющую коллекцию Чарльза Саатчи[97]. Он сказал мне, что плохо помнит 1970-е годы. В то время он жил в Нью-Йорке, в основном сидел в квартире, работая над музыкальными проектами. Он сказал, что почти не выходил на улицу, и это имело основания: Дэвид Боуи на улицах Нью-Йорка в середине 1970-х вызвал бы такое же столпотворение, как Майкл Джексон, прогуливающийся по Лос-Анджелесу спустя несколько десятилетий.

Его мечтой, по собственному признанию, было собрать невероятных музыкантов и создать музыку, которую они никогда не репетировали и даже не видели нот, — они просто соберутся в студии и сыграют что-то впервые и запишут это в таком сыром виде. Я нашел эту идею захватывающей.

Я знал, что его настоящее имя Дэвид Джонс, и он рассказал мне, как назвал себя Дэвидом Боуи. В начале 1970-х годов, по его словам, лондонские газеты называли Мика Джаггера «Джаггер Даггер», т. е. «Джаггер Кинжал». Ему понравилась идея ножей, и остроты, и американского исторического наследия. Поэтому он решил стать Дэвидом Боуи[98].

Мне было очень грустно, когда Боуи умер в начале 2016 года. Эта новость заставила меня плакать. Он оказал огромное влияние на стиль и музыку в моей жизни. Все время ломал стереотипы. Прокладывал путь новаторским начинаниям. Невероятное вдохновение. Тогда я заплакал впервые после смерти моей мамы.

Лоуренс позвонил мне со своей 60-метровой яхты с острова Сент-Барт и спросил:

— Что за место этот Мюстик?

— Приезжай в гости! — пригласил я.

— Сколько времени понадобится, чтобы добраться?

— Не знаю. Спроси своего капитана — это не займет больше полутора дней.

Через два дня он позвонил и сказал:

— Надеюсь, это чертово место окажется стоящим, потому что море штормит, и мою семью качает на этой гребаной лодке, и всех тошнит!

— Лоуренс, вернись обратно, не приезжай, — сказал я ему. — Пожалуйста, вернись. Если тебе здесь не понравится, не хочу, чтобы ты расстраивался из-за меня. Это не какое-то райское место. Это обычный остров, это…

— Я уже на полпути и не буду возвращаться.

«Черт, — подумал я, — Лоуренсу наверняка остров не понравится. Здесь нет магазинов, только единственный бар на пляже и в лучшем случае — ресторан в отеле. О боже, что мне делать?»

Я несколько раз перезванивал ему, но он не отвечал. Я сказал Сюзи: «Ты увидишь, как у Лоуренса крышу сносит. Он будет злиться на меня, как мне быть?» Мой дом строился; это был котлован со строительным оборудованием, лежащим вокруг. Я снимал, наверное, худший дом на Мюстике. Мне нравился этот остров, но я был уверен, что Лоуренс возненавидит его.

Лоуренс вошел в порт; на самом деле это была просто пристань. Он бросил якорь возле бара «Бэзилз», позвонил и сказал: «Я здесь, заходи ко мне». Я спустился на пристань, и он сказал: «Покажи мне окрестности». Мы сели в мой маленький квадроцикл Mule и поехали.

Это «Бэзилз», бамбуковый пляжный бар, построенный на сваях на берегу. Это «Коттон Хаус», небольшой отель на пятнадцать номеров. Это фиолетовый бутик, где продают лосьон для загара и купальники. Это розовый бутик, здесь можно купить соломенные шляпы и сувениры. За десять минут мы объехали все местные достопримечательности. На всем острове было около пятидесяти домов. Он сказал: «Покажи мне, где вы остановились». Я отвез его к арендованному нами дому и по выражению его лица мог судить, что впечатление было так себе. Он предложил: «Давайте сегодня поужинаем на моей лодке. Пригласи несколько человек».

Так мы и сделали: позвали Мика Джаггера и Джерри Холл; исполнительного директора острова[99]; Брайана Александера[100] и его жену Джоанну; и еще несколько человек. Яхта, конечно, произвела впечатление. В конце вечера Лоуренс сказал: «Завтра я буду осматривать дома с Брайаном».

— Значит, тебе здесь понравилось?

— Все в порядке, — сказал Лоуренс. — Просто хочу посмотреть дома.

В итоге он внес существенный задаток за огромную, красивую «Виллу Роза деи Венти» стоимостью более двадцати миллионов долларов, которая располагалась на скале с видом на Атлантический океан. Он послал своих ребят для проверки сделки. Они наметили длинный список необходимых ремонтных работ, а тем временем Лоуренс арендовал «Большой Дом». Это была настоящая жемчужина острова, один из оригинальных домов, реплика Тадж-Махала, построенная основателем Мюстика. Спустя короткое время Лоуренс приобрел «Большой Дом» за сумму, оставшуюся тайной, и махнул рукой на свой задаток, внесенный за «Виллу Роза деи Венти».

Лоуренс делает все с размахом, поэтому, конечно, он захотел купить «Большой Дом», ведь он был самый большой и лучший. Лоуренс нанял потомков ремесленников, которые построили оригинальный Тадж-Махал, чтобы они приехали из Агры и преобразили внешний вид места — классический Лоуренс! В конечном счете это место было на самом деле изысканным.