Мяч круглый. Испанский дебют

Глава 12

Событие семнадцатое

— Проблема такая у меня: жена обувь снашивает моментом. Может, с ногами что, как думаете?

— Развал, схождение проверял?

— Так она почти новая!

— Э, знаешь ведь, как их сейчас делают…

Первым делом все до единого не на лавки плюхнулись, а стали стаскивать с себя мокрую и грязную одежду. Прошли в соседнее помещение, постояли, толкаясь голыми задницами, под тремя рожками с холодной водой — однако разгорячённые тела принимали это не как испытание, а как манну небесную. И прохлада, и грязь вниз побежала. Пять минут — и уже натягивают выложенную на лавку дедом Андро чистую одежду, включая и носки, и трусы, и даже французские перчатки вратарю, с прочными пупырышками.

Стали бутсы натягивать, и тут Валерий обратил внимание на обувь Севидова. Задним умом осознал, что здоровенный нападающий сегодня и не падал, и не скользил почти.

— Юра, это что за шиповки у тебя? Странные.

— Так старенькие мои, ещё со Спартака. Через Льва Иваныча договаривался. Есть в Ленинграде мастер один — Александр Иванович Мокшанов. Спортивной экипировкой занимается. Вот это и есть знаменитые «мокшановские бутсы». Ещё мы «мокшановским мячом» в дождь играли — гораздо медленнее намокает, и ровный. А заказ у него разместить только по большому блату можно было. Заходим мы с Яшиным к нему в мастерскую, а там на стелажах десятки колодок и подписаны. Да там и Игоря были.

Нетто в это время как раз заходил в раздевалку. Услышал.

— Про Иваныча? Да только у него шиповки и заказывал. У него для каждой ноги изготавливалась своя колодка, и он часами над ней «колдовал»: то кусочек кожи на подъёме подобьёт, то пятку подточит. Помню, сразу спросил меня, где на поле, как он выразился, «грязь мешу». А пальцы чёрные, все в ошмётках резинового клея. Вот он их в гриву седую запустил и изрёк: «Нападающие любят низкий, отлогий носок, защитники — носок повыше. Задники у бутс должны быть жёсткими, чтобы не гнулись, даже если на них встать ногой. В носок подставляем „бомбе“ — подкладку из подошвенной кожи. Чтобы носок не боялся сырости и не размягчался, эту подкладку обжигают спиртовым лаком. Тогда кожа ещё слегка поджаривается и становится не только твёрдой, но и почти водонепроницаемой». Говорит, не делает больше — старенький совсем, зрение потерял. А что?

— Так смотри — у него на подошве шесть шипов всего.

— Яшин себе тоже всегда шесть заказывал, — Севидов протянул шиповку Лобановскому. — Я ведь раз пять тут был. Всегда грязь. Вот два последних раза с этими и ездил — более-менее себя чувствуешь. Хоть старенькие и чуть ссохлись, пока я баланду хлебал — а я их маслицем смазал, и нормально.

— Надо Петру Мироновичу показать. Пусть в Павлодаре нам закажет у немцев. Тут и шипы необычные, как зубы какие. Плоские, да длиннющие какие!

В это время дверь в раздевалку открылась, и на пороге появились расхристанные грузины с палками и арматуринами в руках.

Интермеццо девятое

«Какая свадьба без драки?» — крикнул тамада и врезал тёще.

Таро, стараясь не светиться, добрался до сарая, где припрятал результаты налёта на небольшой магазинчик в Ростовской области. Цацки тогда поделили и разбежались, но его вот потянуло не туда — и попался. Сильно-то и не жалел: раз решил идти по этому пути, то чего заднюю включать? Родился Тариэл Гурамович в шахтёрском городке Ткибули. Это для нас все жители Грузии — грузины, там же всё не так. Потому был Таро — сваном. Его отец погиб во время обвала в шахте, и не сложилось шахтёрской династии Ониани. На похоронах ещё решил Тариэл, что не для него профессия отца. Тогда семья перебралась к родственникам в Кутаиси. Тяжело матери было и деньги зарабатывать, чтоб их с братом поднять, и воспитанием заниматься — потому во дворе воспитали пацаны. Сами садились, выходили. Воровали, грабили, разбоем занимались — ну, и младших, конечно, приучали, смену себе готовили. Тоже династии, только не семейные. Вот в 17 лет поймали по-глупому на неподготовленном разбое, и ещё пару старых краж сейчас крутят. Да быстрее бы уж и заканчивали.

Раскопал под досками в углу небольшую заначку, всё что обещал мусору завернул в платочек и сунул в карман, а оставшихся два обручальных кольца толкнул в соседней подворотне старой пьянчуге бабке Тамаре. Пьянчуга-то пьянчуга, а бутылёк с кислотой при себе имела. Получив сто манети (так в Грузии называли рубли, а копейки — капики), Таро дворами добрался до стадиона. Сунув знакомому сторожу червонец и получив от него билет и старенькую шляпу с обвисшими полями, пробрался на своё место. Место непростое! Там под кирпичной оштукатуренной аркой была скамья для самых уважаемых людей города — читай, для воров в законе. Перед столиком с бутылками пива сидели: Гижуа, или Кублашвили, Важа Тбилисский, он же Биганишвили, Ката по фамилии Брегадзе, Лаша Руставский, или Шушанашвили и Тамаз Тбилисский, он же Тамаз Корошинадзе. Главным был самый авторитетный из воров Кутаиси — Казаишвили Ваник Терентьевич, Ваник Кутаисский. Таро к уважаемым людям не полез — мастью не вышел. Кивнул и сел в сторонке. Дождь опять пошёл, и поле прямо на глазах стало покрываться лужами. Правильно во всей стране кутаисский стадион «Центральный» называют огородом.

«Торпедо» играло откровенно хреново. Казахи возили их и всё время были на шаг впереди. Особенно выделялись двое — молодой негр с феноменальной скоростью и центральный защитник, матёрый мужик с дьяконовской бородой. Смотреть на это было обидно, и Таро завертел головой. Рядом на скамье сидел молодой ещё, но уже известный в Кутаиси, недавно коронованный Автандил Бочоришвили по кличке Тухуна.

— В курсе, что на наших наехали в Алма-Ате? Кагэбэ грозили. Так запугали, ссуки — теперь вон и подойти боятся к воротам этих казахов, — прокаркал хриплым голосом Тухуна после очередной неудачной попытки торпедовцев перейти на половину поля соперника.

— Да ну… Разве так бывает? — Таро видел: дело идёт как бы и не к разгрому. Но чтоб из-за того, что его земляков, настоящих джигитов, запугали какие-то мелкие казахи! Нет. Не верилось.

— Сам не видел. Слухи ползут. Ооой, дети ишаков, даже по мячу попасть не могут!..

«Кайрат» забил второй мяч, и крики под аркой стали грознее и громче. Деловые тоже повторяли, что нужно разобраться с казахами, что они обидели и оскорбили весь Кутаис, запугав его гордость — футболистов «Торпедо».

На перерыв команды уходили под рёв и свист трибун. Выпивший бутылки три пива и заполировавший добрым стаканом с горкой крепчайшей чачи Гижуа вдруг поднялся и, чуть качнувшись, предложил:

— Братва! А пойдём этим тварям мусорским ноги переломаем…

Все повскакали с мест. Прихватив кто арматурину, кто палку, всегда лежащие в укромном уголке под навесом, авторитеты Кутаиси пошли под трибуны.

Событие восемнадцатое

— Любимая, у тебя шнурок развязался.

— Дорогой, у меня обувь без шнурков.

— Я знаю. Я тебя разыграл. Никакая ты мне не любимая.

Валерий Лобановский как раз говорил Юре Севидову, что такие же, как у него бутсы, нужно через Тишкова заказать в Павлодаре, на совместном предприятии с «Адидасом», а потому не сразу переключился на эту возникшую на ровном месте опасность. Мыслями был далеко. Частенько приходилось играть в дождь, или весной на только растаявшем снеге, бегать по лужам и падать и поскальзываться — а тут можно встать более устойчиво. Какое огромное преимущество над соперником. А ещё было непонятно: если и Яшину, и Нетто, и даже Севидову делали такие бутсы ещё десять лет назад, то какого чёрта об этом никто не знает, и хотя бы сборная СССР не играет в полном составе в таких шиповках?! Ну, Севидов три года в тюрьме отсидел — а Яшин? Непонятно.

Галдя на своём гортанном языке и время от времени пересыпая эту стену звука матом на русском, толпа пьяных грузин продолжала набиваться в раздевалку. Ближе всего к ним находился массажист Валерий Ким — он стал подниматься (разминал голень Степанову) и получил удар по спине палкой. Вскрикнув, рухнул на пол. Это и послужило началом побоища. Первым отреагировал занимавшийся в юности боксом Атаман — мгновенно сократил дистанцию и, придержав правой руку с палкой, от души вложился в апперкот левой. Его восемьдесят кило встретились с шестьюдесятью килограммами Таро — и произошло то, что и описал Ньютон. Пацана подбросило и через секунду полёта — куда особо лететь в небольшой раздевалке — приземлило на основную массу «деловых». Следующим в действие вступил Севидов. Левая бутса была в руках, и он, не задумываясь, расстался с произведением Александра Ивановича Мокшанова. Попал неудачно. Неудачно для одного из грузин — острые металлические шипы вскользь прошлись по уху, раздирая его в кровь. На этом раритет не успокоился и продолжил полёт. Недалеко: точно в верхнюю губу и нос другого вторженца, той самой закалённой пяткой. 3:1. Повели алма-атинцы.

Следующим под руки нападавших попался Лобановский. Он был возле Севидова, почти у самой двери, и отступать было некуда — раздевалка имела в том месте выступ, в котором не очень умело прятался туалет. Сделал шаг назад и уткнулся в стену. Она ему, наверное, и жизнь спасла. Толстенький, но подвижный и вёрткий мужик средних лет обрушил на голову кайратовского тренера арматурину — приличную такую, миллиметров шестнадцати в диаметре. Нужен был, видно, советскому футболу — потому уберегла судьба. Железяка ударила по стенке, и только после, потеряв силу и точность, обрушилась Лобановскому на ключицу. Могла и должна была на голову.

И тут в бой вступил Бубенец. Он не стал никого хватать своими огромными медвежьими лапами — он схватил не «кого», а «чего». Поднял скамейку — и как огромной недоструганной оглоблей прошёлся по всё ещё толпящимся у двери кутаисцам. Эффект был впечатляющ: кегли посыпались, и в этой куче без переломов точно не обошлось. Будем считать — 5:2.

Свой ход нападающая сторона пропустила, всему виной — всё та же скамья. Масик перехватил её за распирающую ножки перекладину и, используя как таран, врезался в нестройные ряды криминалитета. Наверное, зря: махни он ещё пару раз, и нападение было бы отбито, а так поднявшийся в этот момент с пола Таро оказался за спиной у вратаря. Хоть и с ватой в голове, но диспозицию оценил мгновенно: взвизгнув, бросился на Бубенца и повис у того на шее, стараясь повалить назад. И ведь получилось! Здоровущий, в разорванной уже на груди рубашке, грузин оттолкнул скамью, и Масик, влекомый назад Тариэлом, потерял равновесие. Выпустил скамью и стал заваливаться назад. Упал удачно — на прокладку. Прокладке же не повезло: на полу валялась та самая ударная бутса легендарного мастера, и лежала она крайне неудачно для Тариэла Гурамовича — всеми шестью хищными шипами вверх. На них-то бедовый пацан, мечтавший о карьере воровского авторитета, и угодил головушкой. Череп не пробил, но в трёх местах кожу разорвал — кровища так и хлестанула, прямо на глазах растекаясь лужицей.

Лаша Батумский, или Шуванаишвили, оттолкнул от себя скамью и шагнул вперёд, выбирая жертву — неудачное начало драки не охладило пыл. В ходе борьбы со скамьёй он выронил толстую, обструганную, и даже зашлифованную на ручке биту для игры в городки, окованную стальными кольцами — сейчас просто пошёл рукопашную. Не повезло: первым на его пути оказался Атаман. Тот нагнулся, пропуская размашистый молодецкий удар над головой, и пробил в солнечное сплетение. Обычный пивной животик, никаких кубиков. Сложился.

Интермеццо десятое

— Драка происходила так: одной рукой я его схватил за ворот, другой — за грудь, и по морде: раз-два, раз-два…

— Как же вы смогли бить, если держали его обеими руками?!

— А бил он…

Карло Павлович Хурцидзе шёл в раздевалку «Торпедо», чтобы поддержать ребят. Те явно расклеились — никак не могли поймать свою игру. Против длинных передач «Кайрата» на таком сыром и скользком поле индивидуальное мастерство, искусство дриблинга и умение играть в короткий пас ничего не давали. Кутаисцы всё время оказывались в роли догоняющих. Кроме того, алма-атинские новобранцы были людьми техничными и опытными. Где только откопали Лобановский с Аркадьевым этих персонажей, о которых футбольный мир посудачил несколько лет назад, да и забыл? Всё, исчезли… И вдруг появляются в «Кайрате», словно из могил встали — и самоё интересное, что эти мертвецы не ползают по полю в свои тридцать, а вполне себе летают, и определяют игру команды. Если раньше у них в обороне был «бетон», то возвращение Степанова и появление Данилова превратили её в некий «резино-бетон». Сами и отберут, и организуют атаку на ровном месте.

Так раздумывая о живых мертвецах, почти дошёл до двери раздевалки торпедовцев, когда со стороны чаши в проход, галдя и матерясь, ввалилась толпа с палками, городошными битами и арматуринами. Их хорошо было видно из полутьмы туннеля на фоне прохода. Человек восемь-десять. Грузины.

Карло Павлович почувствовал, как засосало под ложечкой от ощущения надвигающейся беды. Встречаться с КГБ ещё хоть один раз у него не было ни малейшего желания! В Алма-Ате предупредили и убедительно «попросили» помочь порядок в футболе навести. Он честно выполнил принудительно-добровольно взятое обязательство: обзвонил всех старших тренеров Первой лиги, Класс «А», рассказал о том, что с ним произошло и о разговоре с Первым секретарём ЦК Казахстана. В шестнадцати случаях из восемнадцати на том конце провода промолчали. Бесков хмыкнул и сообщил, что полностью согласен с мнением партии, а Всеволод Бобров из ЦСКА тоже хмыкнул и посетовал, что во всём остальном мире КГБ никто слушать не будет. И именно с Бобровым в душе был согласен старый тренер Хурцидзе: сейчас такой футбол — мировая тенденция. Как бы не оказаться в аутсайдерах, борясь с грубостью только у себя дома. Это как тараканов травить в одной квартире — лишняя трата времени и денег.

Но вот именно в этот момент на «Торпедо», да и на весь Кутаиси надвигалась страшная беда. Пьяные ублюдки с палками и железками не понимают, что этого им не спустят? Головы послетают у всех, в том числе как бы и не у руководства Грузии вообще!

Нужно было что-то срочно делать, но идти одному против этих пьяных придурков — самоубийство. Что делать? Милиция? Пока он до них добежит… Да и дадут ли добежать? Да и сунется ли милиция? Одного Карло Павлович узнал, это был вор в законе Ваник Кутаисский. Что делать? Взгляд заметался по коридору и уткнулся в дверь. «Торпедо»! Хурцидзе резко открыл дверь.

Событие девятнадцатое

— А давай сыграем в городки?

— Давай. Будапештик.

Вадим Степанов получил знатную оплеуху. По уху и получил. Немецкое, поди, слово. «Оп-ле — ухо!». Или французское? Не зря. Вырубив жирдяя, он привстал и послал прямым в нокаут ближнего своего — ну, к нему ближнего, коротко стриженного плотного мужичка лет тридцати. Тут-то и увидел под ногами городошную биту. Классная вещь! С её помощью сдерживать этих придурков будет проще. Наклонился, чтобы поднять, но его толкнули и одновременно наступили на биту. Покачнулся Атаман назад, но выровнялся и сам пхнул толкача. Тот поскользнулся на круглой, окованной железными кольцами палке и с хрустом рвущейся материи завалился назад. Вадим снова дёрнулся за битой и схватил её, но тут получил очень сильный удар в ухо. Дьяконовская шевелюра чуть смягчила удар, но ключевое слово — «чуть». Поднялся и понял: не получится молодецкой ответки с не менее молодецким замахом. Места нет — сзади подключились к рукопашной «фулюган» Миша Посуэло и богатырь Севидов. Потому просто сунул биту что было силы перед собой. Ну, в такой сутолоке в кого-то да попадёшь… Попал в плечо очередному стриженому. Тот схватился за плечо, воя прямо в лицо Степанова, и от повторного тычка лишился трёх золотых зубов, трёх подешевле — костяных, и заодно воя. Заткнулся.

И тут полегчало. На грузин сзади набросились другие грузины. Удачно! Те за спину не опасались, а их стали по одному выдёргивать в дверь и, заломив руки, уводить подальше от раздевалки «Кайрата». Пара минут — и встреча на Эльбе завершилась со счётом 10:3. У Лобановского сломана ключица — ну, может, трещина, но рука висит плетью. У Степанова распухает ухо. Больше всех пострадал массажист Валерий Ким — пара рёбер точно сломана. Хорошо хоть не позвоночник… Такой удар, придись по хребту, точно оставил бы мужика инвалидом на всю жизнь, но, на счастье, стоял он чуть боком, потому получил только по рёбрам.

— Папа, ты живой? — подошёл Трофимка. На коричневом кулачке — красно-белые ссадины. Ишь, хват пацан — не струсил, успел и боевое крещение принять.

— Ничего. Засохнет.

— Нос уже ломай. Ухо ломай. Когда рот поломай, я тебя буду ложьечка кормий, — и лыбится.

— Друга своего Губича вон езжай «кормий». Каркает тут…

— Я не воронья. Я кондор! Кар! Кар! — дурашливо завопил пацан и замахал руками. Нервы. Отходит. Только сейчас Вадим сообразил, как их пронесло. Десяток мужиков с дубьем против почти голых футболистов — и ни одной пробитой головы. Тенденция, однако, поганая. Что за сезон? Эксцесс на эксцессе. Этак следующий раз с саблями кто-нибудь нападёт, или сразу с пулемётами?