На литературных перекрестках

ПЕРВЫЙ РЕЖИССЕР

Кзыл-Орда стала столицей Казахской республики. Захолустный уездный городок, похожий на среднеазиатский кишлак, с каждым днем менял внешний облик. Приехало из Оренбурга правительство, появились наркоматы.

Нарком просвещения, человек большой культуры, понимал, что в столице обязательно должен быть слой национальный театр. Это по его инициативе во все концы республики полетели телеграммы к народным увеселителям и актерам с приглашением срочно приехать в Кзыл-Орду. По этому вызову в новой столице появились не только артисты, но и непобедимый борец Хаджи Мукан.

Он пришел ко мне вместе с Исой Байзаковым, Амре Кашаубаевым и Серке Кожамкуловым. Первых двух я знал по Куяндинской ярмарке, где мы работали в агитпункте. Амре, только что вернувшийся из Парижа, щеголял заграничным костюмом и модными желтыми полуботинками. Серке я видел впервые.

Вот сейчас на моем столе лежит его фотография. Я снял Кожамкулова в день первого знакомства. На меня смотрит молодой джигит в чапане и меховой шапке. Ему было тогда около тридцати лет, но на снимке он выглядит значительно моложе. В его глазах заметен чуть лукавый огонек.

— Большой комический талант! — сказал о нем с восхищением Иса Байзаков. — Если бы ты видел, как он играет старух! Ни один человек не подумает, что это переодетый джигит. Однажды наш Серке вышел после спектакля и зрители обступили его.

— Где же злая старуха, почему она не выходит?

— Ей стыдно за свою злость, — ответил Серке. — Она убежала и легла спать.

Потом ему пришлось сознаться, что это он сам играл старуху. Никто не хотел верить! Очень большой комический талант! — закончил восхищенный Иса.

Педагог по образованию, следователь по профессии, Серке Кожамкулов, приехавший из Кустаная, держался застенчиво. Он был молчалив и говорил о себе скромно, но с достоинством:

— Пока среди мугалимов я — хороший следователь, среди следователей — неплохой мугалим. Какой буду артист — покажет время.

Вечером я его видел в спектакле. Ставилась одноактная шутка «Мадвод» («Подвода»), сочиненная самим Серке Кожамкуловым. Автор и режиссер играл в ней роль старика — очень смешную и потому выигрышную. Молодой артист находился в ударе. Он держался на сцене в отличие от своих товарищей, как опытный, бывалый актер.

Не помню, в тот ли день, а может быть, и позже, — мы с ним встречались часто — я записал его биографию. Я хранил не только уникальный фотоснимок Серке Кожамкулова, но и рассказы о днях далекого детства и юности замечательного актера. Жизненный путь его был извилист.

Аллах не обидел детьми Кожамкула Жармухамедова, отца шести сыновей и трех дочерей. Самым младшим и любимым у матери был Серке. Старой Айкун не понравилось, когда старший сын Слюймен, ставший после смерти отца главой дома, отправил шестилетнего Серке пасти баранов. Но что можно сказать хозяину дома? В десять лет Серке пахал землю. Он рано узнал цену куска хлеба.

По соседству с Слюйменом жил Альтай. Этот обыкновенный человек, рядовой житель аула, к тому же бедняк, был отмечен незримо печатью большой мудрости. Альтай умел читать.

В длинные зимние вечера, когда время тянется томительно долго, Альтай был желанным гостем в любом доме. Он читал книжку, изданную в Казани. Восточные легенды о неустрашимых народных героях волновали воображение и детей и взрослых. Серке не сводил восхищенных глаз с Альтая — единственного грамотея в ауле, умевшего распутать колючую проволоку сложной арабской письменности. Почему никто не построит в ауле школу?

Слюймен не желал, чтобы Серке учился. Из девяти детей Кожамкула Жармухамедова только один сын Муса ходил два года в школу и вернулся обратно. Грамота не сделала его счастливее и богаче, утверждал Слюймен. К тому же, если все захотят учиться, кто тогда будет пасти овец и работать в поле?

Напрасно старая Айкун просила Слюймена отправить Серке в школу. Он был непреклонен.

— Хорошо! — сказал обиженный Серке. — Мне шестнадцать лет. Я буду думать сам.

И он пошел к своему другу и покровителю Альтаю.

Два аульных акына сидели у него в гостях. Они слагали стихи. Альтай слушал и запоминал. У него была редкая память. Ему было достаточно прослушать стихотворение три раза, и он мог повторить его слово в слово. Акыны хорошо слагали стихи, но не умели их донести до слушателей. Альтай декламировал как артист.

Серке смотрел на его лицо. Он вслушивался в его голос, следил за движением рук Альтая. Какое счастье быть грамотным человеком. Он все знает, все умеет.

Акыны ушли. Серке сказал:

— Я хочу уйти из дома. Я хочу учиться… Скажи, Альтай-ага, правильно я поступлю или нет? Мне уже шестнадцать лет, а я не знаю ни одной буквы.

Альтай внимательно посмотрел на юношу.

— На твоем месте я поступил бы так же, дорогой Серке!

Осенняя ночь окутала степь непроницаемым мраком. Давно погасли огоньки в домах. Тихо в ауле. Старая Айкун, стараясь не шуметь, собирала в дальнюю дорогу самого младшего, самого любимого сына.

— Слюймен крепко спит. Теперь иди. Только будь осторожен.

Мать открыла дверь. Серке вышел во двор. Холодный ветер ударил ему в лицо. Прощай, родной дом! Крадучись он вышел на улицу. Возле саманного дувала стояла арба, груженная пшеницей. Старый возчик, друг Альтая, раздвинул упругие мешки с зерном.

— Ложись!

Заскрипели колеса арбы. Серке лежал, вспоминая суровое лицо матери. Он понимал — Слюймен не простит ей его побега.

Солнечное утро встретило беглеца в Троицке. Желтые листья тихо падали с деревьев, устилая золотым ковром улицу. Серке шел по нему и разыскивал русско-татарскую школу. Он показывал встречным адрес, написанный рукой Альтая.

Узнав возраст Серке, заведующий школой отрицательно замотал головой:

— Нельзя, нельзя! Не имеем права. Где ты был раньше? Сходи в медресе, может быть, там возьмут.

В медресе не особенно охотно приняли Серке в первый класс, где сидели малыши. Они сразу же прозвали великовозрастного товарища «папашей».

В те годы, когда Серке постигал в Троицке грамоту, в степь пришла революция. Люди радовались свободе, а в родном ауле стараниями Альтая открылась начальная школа. Серке поехал на празднество. Старики кланялись ему — теперь он был самый образованный человек в ауле. Даже образованнее Альтая.

— Может быть, Серке Кожамкулов останется у нас мугалимом? — осторожно спрашивали аксакалы.

— Нет! Спасибо за уважение, но я еще учусь сам.

В школе будущий мугалим устроил концерт. Он читал стихи о пользе народного просвещения для темных жителей аула. Серке советовал казахам собирать деньги и открывать школы в степи. Таково было содержание стихотворения, прочитанного будущим мугалимом. Альтай-ага смотрел на него с восхищением.

Революция всколыхнула Казахстан. В Троицке открылось несколько клубов. Любители драматического искусства создавала кружки художественной самодеятельности. Русские, татары, украинцы устраивали спектакли и концерты. Казахского драматического кружка не было. Серке не мог его организовать за отсутствием охотников. Что делать? Пришлось выступать в одиночку на концертах татарского кружка с декламацией стихов любимого Абая.

Впрочем, в эти горячие и веселые дни люди не только интересовались художественной самодеятельностью. В степи кипела суровая борьба с коварными врагами советской власти — алаш-ордынцами. В степи лилась кровь джигитов. Серке достал винтовку. В партизанском отряде Джангильдина его встретили приветливо. Там радовались каждому новому бойцу.

Осенью партизаны остановились на отдых в Кустанае. В тихом уездном городке отдел народного образования решил открыть казахский театр. Задержка была за небольшим: в городе не было актеров. Заведующий гороно пошел за помощью к военным.

О Серке Кожамкулове в отряде ходила слава — он умел смешить бойцов прибаутками, сказками.

— Вот вам подходящий джигит, — сказал командир. — Для нас он чересчур веселый, а для вас будет как раз.

Так началась профессиональная карьера Серке, единственного артиста кустанайского театра.

Через год, уже будучи студентом татарского педагогического института, Серке выступал в Оренбурге перед делегатами первого съезда Советов, исполняя главную роль в пьесе «Максан Кор-Лар». Это был его дебют на настоящей большой сцене. Восхищенные зрители, делегаты съезда, разнесли первую славу о мугалиме, который смешит люден, как настоящий артист.

Но Серке Кожамкулову не удалось поработать учителем в школе. Как неподкупно честного человека, его мобилизовали на работу следователем уголовного розыска. Это была полезная деятельность не только для молодого советского государства, но и для будущего артиста. Сотни людей прошли перед глазами Серке — конокрады, жулики, воры и обманутые ими. Целый калейдоскоп хитрецов, желавших обвести вокруг пальца в первую очередь самого следователя. Кто знает, может быть, это была первая школа для Серке, где он столкнулся с мошенниками, умело игравшими роль честных людей, и где нужно было иметь честное сердце, чтобы не допустить ошибки.

Работа в уголовном розыске была для хлеба насущного, а для души оставались любительские спектакли. Росла слава молодого артиста. И вот он уже в Кзыл-Орде. И мы с ним беседуем о казахском национальном театре.

На той самой сцене, где еще вчера русские актеры играли пьесу Алексея Толстого «Заговор императрицы», казахские актеры решили для открытия театра поставить пьесу Мухтара Ауэзова «Енлик — Кебек». В молодой труппе не хватало исполнителей — было всего шесть артистов. Волей-неволей пришлось показать лишь четвертый акт.

Серке был режиссером спектакля и играл роль Еспембета, свирепого обвинителя героев — Енлик и Кебека. Жестокий, тупой, непреклонный блюститель законов, он со всей силой своего гнева обрушился на влюбленных, преступивших вековой обычай. Они нанесли оскорбление роду и должны понести суровое наказание: смерть! Кожамкулову удалось показать обобщенный образ бия, вскрыть его характерные черты: властолюбие, коварство, жестокость.

В концерте Иса Байзаков импровизировал стихи, Калибек Куанышбаев читал комические рассказы. Елюбай Умурзаков и Курманбек Джандарбеков пели песни.

Итак, театр родился. На другой день Серке пришел ко мне и сказал:

— Разве мы не понимаем нашу слабость? Это только наш первый шаг. Так начинает ходить младенец. Но погоди… У нас будет настоящий театр!

В режиссерской работе Серке шел ощупью. Посоветоваться было не с кем. Его окружали талантливые актеры — Жандарбеков, Куанышбаев, Умурзаков, Байзаков, Кашаубаев, — но они тоже не имели никакой театральной подготовки. Самый выдающийся из них, певец Амре Кашаубаев, был неграмотным. Режиссер варился в собственном соку. Единственными его учителями были русские артисты, гастролировавшие тогда в Кзыл-Орде. Серке жадно приглядывался к их выступлениям. Это была его начальная школа театрального искусства…

Жизнь актера! Она была не сладкой. Она требовала жертв. Многие, не выдержав суровых лишений, отступили на исходные позиции обеспеченной спокойной жизни. Серке не вернулся в уголовный розыск. Он и еще три артиста — Жандарбеков, Умурзаков и Куанышбаев — не покинули сцену ни на один день за все время существования театра.

Летом Серке Кожамкулов выезжал с труппой в города и аулы Казахстана. Он заглядывал и в соседние республики. Ташкент, Фрунзе и Омск видели его постановки.

Далеко не розами был усеян путь гастрольных поездок молодого театра. Серке помнит, как для поездки в Киргизскую республику актерам дали только одну подводу для багажа; двести шестьдесят километров от Алма-Аты до Фрунзе артисты прошагали пешком, задыхаясь от жары и усталости. Это был фронтовой поход бойцов искусства, бравших новую высоту. И во главе отряда шел неутомимый Серке в стоптанных ботинках, в порыжевшей от знойного солнца шляпе. Но он шагал уверенно, как боевой командир.

Зоркий глаз и верное чутье режиссера помогали Серке находить талантливых молодых актеров. На одном любительском концерте он отметил девушку-казашку, выступавшую с декламацией.

— Вам надо идти работать в театр, — сказал он девочке, дочке сапожника Джасана, и не ошибся.

Он сумел не только определить самородок золота, но и придать ему ювелирную отделку. Он взял девочку в гастрольную поездку по Турксибу и все лето занимался с нею. Так дочь алмаатинского сапожника со временем выросла в народную артистку СССР Куляш Байсеитову.

Семь лет, самые трудные годы становления театра, проработал режиссером Серке. На восьмом году в театр пришел русский многоопытный режиссер, и Серке с большим опозданием получил возможность по-настоящему взяться за книгу. Книга великого режиссера потрясла его. Три раза перечитал он Станиславского «Моя жизнь в искусстве». Новый увлекательный мир открылся перед Серке Кожамкуловым. Он читал воспоминания знаменитых артистов. Расширялся горизонт его представлений о законах и тайнах актерского мастерства.

Во всех городах Казахстана, где побывал Кожамкулов, знают Серке — судью Еспембета из пьесы «Енлик — Кебек», хорошо помнят Лимона из «Аристократов», гоголевского Землянику, шекспировского Яго, дипломата Джиренше из пьесы «Абай». Десятки тысяч зрителей аплодировали веселому, храброму кузнецу Бекету в картине «Амангельды». Тысячи зрителей помнят по фильму «Райхан» обаятельный образ старика табунщика Кене, а в фильме «Абай» — старика Баймагамбета, друга великого поэта-просветителя.

И вот прошло почти полсотни лет. На моем столе две фотографии — портрет молодого Серке в меховой шапке и чапане. И цветной фотоснимок — кадр из кинокартины «Крылья песни». На нем среди ярмарочного люда выделяется Серке Кожамкулов. Ему семьдесят лет. В фильме он играет кузнеца. Роль небольшая, но запоминающаяся. Когда показали премьеру картины, я был в кинотеатре «Алатау». Серке появился на экране, и переполнявшая зрительный зал студенческая молодежь радостно загудела.

Я вспомнил Ису Байзакова, героя фильма «Крылья песни», как он говорил мне накануне открытия казахского театра:

— Серке — большой комический талант! Очень большой!

Нелегок был путь к славе одного из основоположников и первого режиссера казахского театра. Недавно мы с ним разговорились:

— Серке-ага, сколько ролей ты сыграл за свою жизнь?

— Может быть, полтораста, а может быть, и больше.

— Чьи же пьесы тебе больше всего нравятся?

— Гоголя. — Он подумал и добавил: — И наших драматургов люблю — Майлина, Ауэзова, Муканова, Мусрепова, Абишева, Тажибаева… Люблю, когда они пишут хорошие роли, где мне можно развернуться. Люблю играть комические роли.

Человек, выучивший первые буквы в шестнадцать лет, теперь заслуженно носит звание народного артиста Казахской республики. Он рос вместе с нею. Символично, что дебют Серке совпадает хронологически с первым съездом Советов свободного народа. Творческой деятельности Кожамкулова ровно столько же лет, сколько советской власти в Казахстане.

Первый режиссер национального театра, влюбленный в свое дело, заложил прочный фундамент при постройке могучего здания казахского искусства.