На задворках империи

Глава 4. Памбакская провинция

— Смирно-о! Ваше благородие, разрешите представиться, драгун Блохин! — заорал Лёнька при виде зашедшего. — Господин прапорщик, отделение готовится к походу, подшивается и укладывает всё во вьюки!

— Хватит уже скоморошничать! — буркнул Тимофей. — Вольно. — Он оглядел вскочивших со своих мест ребят. — Поесть мне хоть оставили или уже давно котёл выскоблили?

— Да есть, есть, Иванович. — Драгуны заулыбались. — А мы уж думали, оставим на всякий случай, а Ярыгин говорит: «Не надо, не будет он с нами теперяча харчеваться».

— Значит, объесть командира хотел, да, Рыжий? — Гончаров подмигнул Степану.

— Тимофей Иванович, да не слушайте вы их! — воскликнул возмущённо Ярыгин. — Наговорят они! Я же, наоборот, в горшок всё отложил и прикрыл хорошо. Гришка, а ну бегом тот горшок на угли ставь, чтобы через пяток минут всё уже гретое было! — крикнул он Казакову. — Да во двор, к летнему очагу беги, ну чего ты тут мечешься! Сейчас всё будет, Иванович!

— Что за шум?! — С улицы заскочил Кошелев и, увидев Тимофея с повязанным на талии офицерским шарфом, вытянулся по стойке смирно. — Ваше благородие, отделение занимается…

— Тихо-тихо, Федот Васильевич, не кричи! — остановил его Гончаров. — Доложились уже. Скажи мне лучше, у тебя всё к выходу готово?

— Так точно, кони и вьюки проверены. Всё, что было положено, в интендантстве мы получили, потом на каждого распределили и уложили.

— Вьючную лошадь забрали?

— Забрали, — подтвердил Кошелев. — Вроде бодрая так-то с виду кобыла, но сильно грузить её не будем, там дальше, на перевалах, уже видно будет, как она идёт.

— А вы к нам, господин прапорщик, для проверки али как? — полюбопытствовал унтер-офицер.

— Поужинаю и переночую тут, — пояснил Тимофей. — У меня и мундир пока на мне старый, новый в завязанном на коне мешке, из всего офицерского один только лишь шарф сейчас. Переночую, а там уж дальше вас притеснять более не буду. Так что, Федот Васильевич, хозяйничай без меня.

— Да кто ж стесняет?! Понимаю, конечно, не можно вам более с артелью жить, не положено такое. Чего уж тут говорить. Ну что, поможем командиру напоследок, братцы? — Он оглядел драгун. — Где ваше всё офицерское, Тимофей Иванович? Вы пока кушать будете, мы уже всё разберём, а что-то и подошьём, глядишь. Правда, ребята?

— Да конечно! — загомонили драгуны. — Федька, Иван, бегом на улицу, там конь взводного к смоковнице привязан! Куль сымайте с него и сюда тащите!

В дом заскочил Казаков Гришка с горшком гретой еды. На стол выложили краюху чёрного хлеба и пару луковиц с огурцом, и, пока Тимофей работал ложкой, с улицы уже занесли все полученные вещи.

— Ох ты, какое сукно! — Блохин мял мундир пальцами. — Прямо мягонькое, а пуговицы-то какие!

— Темляк навязываю? — спросил, примеряя его к сабле, Чанов. — Вона какой, прямо с большой эдакой кистью.

— А горжету прямо на мундир нашивать? — Еланкин приложил к драгунской куртке металлическую пластину. — Вот так вроде ровно?

— Чуть ниже, — посоветовал Кошелев. — На ладонь ниже шеи нужно, ещё немного, ещё, чтобы ворот мог расстегнуть. А вот теперь шей.

— А как её шить-то? — полюбопытствовал тот.

— Первое отделение второго взвода тут? — В открытую дверь заглянул немолодой уже драгун.

— Тут, дядька, заходи! — крикнул Блохин.

— Ваше благородие, господин прапорщик. — Увидев черпавшего из горшка кашу Тимофея, вошедший вскинул ладонь к бескозырной фуражке. — Драгун Клушин, послан подпоручиком Дурновым. По указанию командира эскадрона определён вам в денщики.

— Ого, денщи-ик, — протянул удивлённо Блохин. — Сурьёзно!

— Как зовут? — откладывая ложку на стол, спросил Гончаров.

— Архипом, господин прапорщик, — спокойно глядя в глаза офицеру, назвал имя тот.

— А по батюшке?

— Архип Степанович, — ответил денщик так же степенно.

— Ну а меня Тимофей Иванович, — улыбнувшись, представился Гончаров. — Братцы, есть чем накормить гостя?

— Каша вся. — Ярыгин развёл руками. — Если только хлеба с луком и солью?

— Благодарствую. — Клушин сделал лёгкий поклон. — Поел я уже. Вы не беспокойтесь, господин прапорщик, кушайте, я пока одёжу вашу погляжу. — И подошёл к растянутой на скамье куртке. — Горжет, чуть-чуть ниже, ага, вот так, а теперь давай-ка мне иглу, паря, у него там дужки с тыльной стороны есть, на них-то и нужно нашивать.

— Ох ты, и точно! — воскликнул Еланкин. — Вот же, прямо как у мундирных пуговиц.

Прошло совсем немного времени, и Тимофей облачился в новый мундир.

— Ну прямо офицерский вид! — воскликнул Блохин. — Вот это я понимаю — господин прапорщик! Попробуй теперь тыкни, сразу в морду ответ жди.

— Вашблагородие, я слышал, вы тут опочивать будете? — полюбопытствовал Клушин. — Я, с вашего позволения, можно тоже притулюсь? Из строевого отделения-то всё, ушёл, теперь за вами буду.

— Оставайся, Архип Степанович, — сказал Гончаров. — Братцы, покажете, где дядьке лечь?

— Да конечно покажем, — отозвалось несколько голосов. — Вон хоть там на сундуке в углу.

— Добро, благодарствую. — Архип прошёл на указанное ему место и положил на длинный хозяйский сундук шинельную скатку и суконную суму. — Я лошадей в стойло отгоню только и вернусь, — пояснил он. — На каждого денщика к верховой ещё и по одной вьючной положено. Поклажи на ней мало, если что, так можно ещё чего-нибудь приторочить, правда, немного, конечно.

— Завтра посмотрим перед выходом, — пообещал Тимофей. — Укладывайтесь, братцы, хватит уже толочься, завтра всех нас рано поднимут.

Конец июня 1809 года. Короткая в это время ночь пролетела, чуть освежив землю, а только поднявшееся над горами солнце уже опять заливало её зноем. После привычной сутолоки на юго-запад из Тифлиса вытягивалась колонна Нарвского драгунского полка. В голове походного строя рядом с командиром встала знамённая группа с забранным в чехол полковым стягом. Потом по порядку номеров шли строевые эскадроны, и уже в самом конце обоз, состоявший из полсотни вьючных лошадей.

— В Памбакскую провинцию идём, чтобы и от турок, и от персов одновременно границу прикрыть, — стряхивая пыль с мундира, проговорил Марков. — Там, говорят, сейчас только лишь егеря из девятого полка и батальоны саратовских и тифлисских мушкетёров, а со стороны Эривани уже несколько тысяч персов у реки встали.

— Да, слышал, — подтвердил Тимофей. — Вчера вечером уже два казачьих полка на юг ушли плюс вот наш сегодня. Думаю, через пару недель туда подтянемся. Так-то перевалы сейчас чистые от снега, не должны замедлиться. Лишь бы персы раньше подхода подмоги на малые наши силы не обрушились, а уж через месяц туда вся наша пехота подтянется с артиллерией. Тогда уж неприятелю и вовсе ловить будет нечего.

— Как бы и турки одновременно с ними не ударили, — заметил Дурнов. — И так силы на постах небольшие, да и те растягивать придётся.

— Вот они где все! — К взводным командирам подъехал с головы колонны Копорский. — Один поручик Зимин перед своими драгунами едет, а эта троица опять в стайку сбилась. На привале поговорите, следуйте к своим взводам, господа офицеры! Тимофей, вот ты чем их тут подманиваешь?

— Не подманиваю я, господин штабс-капитан, — покрутив головой, уверил Гончаров. — Да мы и собрались вместе только второй раз, всё время ведь врозь ехали.

— Порядок при следовании походной колонны должен быть, — нахмурившись, проворчал Копорский. — Кому, как не тебе, это знать. Уже завтра в горы зайдём, а вы расхоложены.

— Не волнуйтесь, Пётр Сергеевич, в горах мы все по-боевому будем держаться, — успокоил его Гончаров. — Это уж пока по своей, по грузинской равнине спокойно идём, немного можно вольничать.

Внизу, в долинах, стояла жара, но стоило только зайти в предгорья или подняться ещё выше, как задули холодные порывистые ветра, и всем пришлось облачаться в шинели.

— Это ещё повезло, что в самую середину лета мы к перевалам подходим, — поясняли молодым ветераны. — А бывалочи в декабре сквозь пургу неделями через них шли. Яму по-быстрому вырыли, пологом прикрылись, а час прошёл — и только холмик один снежный стоит. Сколько людей после второго приступа Эривани тут в горах этих осталось, жуть!

С дровами было туго, едва-едва хватало сварить простую болтушку, грелись, уже прижавшись друг к другу.

Перевалив через Ширакский хребет, колонна наконец спустилась на Шурагельскую равнину. Пара дневных переходов — и она подошла к Гюмри. Девятого июля после дня отдыха подполковник Подлуцкий вызвал к себе командиров эскадронов, где поставил каждому задачу выдвигаться к выставленным на границе пехотным подразделениям и, поддерживая связь с соседями, удерживать свои участки от прорыва неприятеля вглубь равнины.

— Нам, господа, полковым командиром определён укреплённый пост на реке Памбак, что выставлен в сорока верстах восточнее Гюмри, — рассказывал эскадронным офицерам капитан Кравцов. — Там неподалёку Ортнавское ущелье и дорожная развилка от Тебриза на Тифлис и на османский Карс. Очень, понимаете, важное это место, не зря там четыре роты мушкетёров и плюс казаков выставили. Вот и нас тоже на усиление к ним определяют. Третий эскадрон Ирецкого будет Артик охранять, а четвёртый Гусинского — Караклис. Первый в самом Гюмри оставляют при полковом штабе для подачи помощи каждому посту. Выходим завтра утром до зари, чтобы успеть дойти до темноты к посту. Во время движения нужно быть предельно внимательным, не раз уже конные партии персов в округе замечали, вооружённых столкновений с ними пока ещё не было, они их всячески избегают, но сами понимаете, до поры до времени это. Ну а прямо сейчас отправляйте людей за фуражом и провиантом в армейские магазины. Общий приказ о выдаче интендантские уже получили, отпускают по два пуда овса на строевую и по полтора на вьючную лошадь, провиант дают только лишь сухарями и дроблёным зерном. Остальное уже у местных прикупим. Всё, ступайте, больше вас не задерживаю.

— Лишь бы полковой обоз не задержался и быстрее в Гюмри подтянулся, а то знаю я это — «у местных прикупите», — проворчал шедший рядом с Тимофеем Дурнов. — Если мушкетёрские роты и казаки столько времени там стоят, то там давно уже всё в ближней округе подметено. Вот и будем на одних сухарях да на пустой крупе потом сидеть.

Десятого июля за пару часов до рассвета эскадроны были подняты, и после привычной суеты каждый из них, кроме первого, оставшегося в Гюмри, отправился на свои посты. По восточному тракту шли эскадроны Кравцова и Гусинского. Четвёртому после ночёвки в Амамлы нужно было пройти ещё дальше и перекрыть выход тянущейся со стороны озера Севан старой дороги. Пока же ехали вместе.

— Пётр Сергеевич, — подозвал Копорского Кравцов. — Мы тут с господином капитаном посовещались. — Он кивнул на Гусинского. — Бери-ка ты фланкёров из обоих наших эскадронов и езжай передовым дозором впереди основной колонны. Дело для тебя привычное, если вдруг что, в бой не ввязывайтесь, оттягивайтесь к основным силам.

— Понял, есть взять фланкёров под своё командование. Когда прикажете выходить?

— Да можешь идти потихоньку, — ответил тот. — На том повороте, где речка в Памбак впадает, встанете и нас подождёте. Там привал сделаем и дальше все вместе пойдём.

— Четвёртый взвод, седлай коней! Четвёртый взвод, в походную колонну по двое! — слышались крики командиров фланкёров из обоих эскадронов. Ещё не рассвело, а семь с половиной десятков кавалеристов уже были готовы выйти из большого села на дорогу.

— Вы, я надеюсь, знакомы? — спросил взводных командиров Копорский.

— Так точно, — кивнув, ответили прапорщики.

— Ну и хорошо. — Штабс-капитан посмотрел на взводного из четвёртого эскадрона. — Ты, Волошин, не обижайся. Хоть вы и получили офицерские чины в одно время, но, согласись, у Гончарова боевого опыта гораздо больше. У тебя полгода юнкерских при знамени, а он пять лет во фланкёрах рубился. Потому и поручения для него более серьёзные. Тимофей, бери любое из своих отделений на выбор и иди с ним перед основным дозором. Вёрст двенадцать по дороге, и там за армянским селом поворот у излучины реки будет, вот там и будет большой привал. Окрестности вокруг проедете, местных, если увидите, поспрашивайте — ничего подозрительного не слышали они? Через них тут торговцы и путники постоянно проходят, небось, все сплетни знают и о персах, и о турках, да и о нас, разумеется.

— Понял, господин штабс-капитан, разрешите исполнять? — Гончаров козырнул.

— Исполняйте. Волошин, а ты своим отделенным командирам приказ давай, чтобы они всех вьючных основной колонне оставили. Сами только налегке поедем.

— Кошелев! — крикнул Тимофей, подходя к выстраивавшейся колонне.

— Здесь я! — отозвался Федот Васильевич.

— Выводи отделение вперёд, отъезжайте, я вас догоню, — приказал Тимофей. — Передовым дозором сегодня будете. Младшие унтер-офицеры Кузнецов, Плужин!

— Тут мы, вашблагородие, — отозвались командиры.

— Поступаете на марше в распоряжение штабс-капитана Копорского.

Первый час двигались медленно, вокруг была темень, и кони ступали по неровной дороге осторожно. С восточной стороны небо начало светлеть, и постепенно стали проступать те предметы, которых ранее не было видно. Сначала придорожные камни, редкие и чахлые кусты, потом деревья на склонах, а вот уже видны и дальние вершины гор. Блеснули яркие лучи, и из-за темнеющей гряды показался оранжевый полукруг солнца.

— Как же тут красиво! — Тимофей огляделся. Величественная картина утренних гор завораживала.

— Брод впереди, Иванович, — прервал его мысли ехавший рядом Кошелев. — Посылаю тройку Блохина?

— Посылай, Федот Васильевич. — Тимофей стряхнул с себя созерцательное настроение и отщёлкнул курок лежавшего на седле мушкета. Любой брод на военной дороге может таить опасность, а он тут о горных рассветах, понимаешь ли, мечтает.

Тройка драгун отделилась от основного отряда. Блохин вскинул штуцер и взял на прицел противоположный берег, а Еланкин с Казаковым, переправившись, спешились и пробежались, оглядывая ближайшие подступы.

— Спокойно! — взмахнул Еланкин. — Никаких свежих следов нет!

— Пошли. — Гончаров махнул рукой, и всё отделение перешло по стремительно бегущей речке на противоположный берег.

Примерно через час хода с правой стороны вдоль ещё одной речки открылось небольшое, на пару десятков домов, село. В небо уходили струйки дыма, суетились люди.

— Вроде мирные все, — глядя из-под ладони, пробормотал Кошелев. — Ленька, а ну-ка, у тебя глаз зоркий, чего видишь?!

— Всадников не видать, все пешие и ребятня среди взрослых, — откликнулся тот. — Во! Бабу вижу с вёдрами, замотанная вся! Видать, от реки по улице идёт.

— Ну, ежели ребятня и бабы, значит, всё спокойно, — произнёс Кошелев. — Стояли бы здесь персы, по-другому всё было бы. Не было б тут такой суеты.

— Поехали. — Тимофей махнул рукой. — Оружие у всех наготове, если что — тем же путём отскакиваем.

При виде вооружённых всадников улица мигом опустела, вот только что были на ней люди — и уже нет никого. Поводя стволами ружей, отряд подъехал к скрывающемуся за каменным забором самому большому дому в селении. Можно было даже не сомневаться — он принадлежит или старосте, или священнослужителю любой из конфессий.

Чанов соскочил с лошади и забарабанил по калитке.

— Открывай! Эй, хозяева, есть кто из старших?!

— Bəli, bəli, gəlirəm, gəlirəm![7] — донеслось из-за забора, и на калитке стукнул засов. — Салам! Cənab nəsə istəyirdi?[8] — Опиравшийся на посох седой старец, увидев вооружённых людей, поклонился.

— Ата, мы отряд русских войск. Урус, урус ordu[9] süvari[10]. — Гончаров обвёл рукой спешенных и верховых драгун. — Персы — фарслар, видел?

— Фарслар йох, йох! — Старец затряс головой и затарабанил на своём.

— Говорит, что только русская конница туда-сюда проходила, а персов он давно не видал, — вслушиваясь в его бормотание, перевёл Кошелев.

— Да, я понял, — сказал Тимофей. — У тебя, Васильевич, лучше на местном получается, скажи ему, если они персов увидят, то пусть в Гянджу гонца с вестью пошлют. За это много серебра от русского генерала получат. А пока вот. — И протянул гривенник.

Отчаянно жестикулируя и перемешивая русские слова с местными, ветеран, как видно, смог донести до собеседника то, что от него хотели, и тот закивал головой:

— Bəli, bəli yaxşı![11]

— Ну, якши, значит, якши, — улыбнувшись, проговорил Тимофей. — Ладно, братцы, нам тут нельзя долго стоять, скоро уже Копорский с остальными отделениями подъедет. По коням!

— Sağol, ata![12] — прощаясь, крикнул старику Кошелев и вскочил в седло.

Через час неспешной езды вдоль речки Памбак дорога повернула резко на восток. Осмотрев окрестности, Тимофей дал команду спешиться.

— Тройка Блохина, на тот холмик, ведёте с него наблюдение, всем остальным напоить коней — и можно пока отдыхать.

— Оружие из рук не выпускаем, — напомнил молодым Кошелев. — Хоть коня по́ишь, а хоть по нужде отошёл, ружьё всегда с собой. И ежели отходишь, чтобы не далече и лучше бы со товарищем. Тут никаких стеснений не может быть, ребятки, потому как война любое стеснение напрочь отменяет. И помните, один ты никакой не боец, а обычный язык для супостата. Всё время держитесь кучно.

Напоили коней, задали им по гарнецу овса из седельных сакв, сами расположились под тенью двух раскидистых шелковиц и перекусили сухарями. Нестерпимо палило солнце, и хотелось спать.

— Иван, меняй Блохина, — распорядился Тимофей. — Он там со своими уже, небось, совсем изжарился.

— Степан, Яшка, пошли! — крикнул Ярыгина и Хрисанова Чанов, и новая тройка отправилась менять караульных. Сменившись и облив себя водой из речки, они протопали под тень дерева к отдыхающим.

— Ваше благородие, разрешите рядышком пристроиться?! — Лёнька дурашливо притопнул ногами. — У вас тут тень погуще.

— Пристраивайся, — приоткрыв глаза, промолвил Тимофей. — Я уже придремать успел, даже сон вроде какой-то видел, пока ты, слон, не разбудил.

— Чего это я слон? — сопя и пристраиваясь рядом на земле, пробормотал Блохин. — Я же ведь обходительно, со всем почтением. Ох и печё-ёт нынче. Вот тебе и горы. Днём, как в печи, стоит жар, а ночью, словно бы в погребе-леднике, мёрзнешь.

— Ладно уже, хватит болтать, — проворчал Тимофей. — Тоже подремли немного, пока время есть.

То ли это сон, то ли грёзы, он опять видел, буквально ощущал себя в другом месте и времени, и снова эта залитая из окна солнцем родительская кухня. На столе ваза с пышными пионами, и парит большая тарелка с борщом. А в нём ещё не размешенная большая ложка сметаны и рядом кус чёрного бородинского хлеба. Рот наполнился слюнями. «Дима-а! Не жди отца, сам ешь!»

— Тимофей Иванович, вашблагородие, караульные сигнал подали! — Кошелев толкнул его за локоть. — Чанов свистит!

— Караульные? Кто?! Где?! — Тимофей, встряхнув головой, схватил прислонённый к дереву мушкет и вскочил на ноги.

— Да вон они с холма нам машут. — Унтер протянул руку. — Видать, увидали кого-то.

— По коням! — запрыгивая в седло, скомандовал Тимофей. — Сазонов, Казаков, коней к тройке Чанова подгоните! Остальным — на дорогу!

А на ней уже показались те, кого разглядели с возвышенности наблюдатели. С востока в сторону драгун тянулся какой-то обоз. Пока что было видно только лишь несколько верховых и самые первые повозки. Двести, сто шагов до головной.

— Бам! — разрядил пистоль вверх Гончаров. — На месте стоим! Старший каравана, ко мне! Остальным не дёргаться, а то пристрелим!

— Нет стреляй, нет, господин! — Семеня ногами, в его сторону от первой повозки бежал толстячок в стёганом халате и серой чалме. — Мы мирный, мы купец! Нет стреляй, нет, господин!

— Стой! — крикнул Гончаров, когда он приблизился шагов на десять. — Кто таков? Откуда и что везёшь?

— Купец, господин, купец, — кланяясь, произнёс толстячок. — Я Анвар, из Нахичевань идти. Там Фарак, купец из Ахар идти. — Он махнул на стоявшие за спиной повозки. — Гейдар из Сараб, Хуршуд из Маранд. Все купец идти. Дорога много-много злой человек, купец один идти, на купец нападай, купец убивай. Если купец много идти, злой человек бояться, не нападай.

— Где так по-нашему научился хорошо говорить, Анвар? — спросил его Гончаров.

— Моздок, Кизляр бывать, товар возить, — широко улыбнувшись, ответил тот. — Астрахань два года жить, базар торговать.

— О-о, да мы с тобой почти земляки, — усмехнувшись, подметил Тимофей. — Так куда караван-то, говоришь, идёт?

— Я Анвар в Эрзерум идти. — Тот приложил руку к груди. — Фарак в Тифлис, Гейдар и Хуршуд в Карс идти.

— Значит, попутчики вы пока, а потом разделитесь, — сделал вывод Гончаров. — Ну ладно, показывайте, что везёте.

— Анвар всё показать большой урус начальник в Амамлы. — Тот сморщил лицо в жалобной улыбке. — Хайдиже, хайдиже — хороший подарок дарить, в Гянджа пошлина за всё платить. Зачем показать?

— Положено, — соскакивая с коня, проговорил Гончаров. — Вдруг вы оружие с собой везёте или ещё что противозаконное? А мы есть воинское подразделение Русской императорской армии. Без досмотра через нас всё одно не проедете. И переведи своим, Анвар, пусть всё, какое есть в обозе, оружие сложат на обочине. Понятно, что для охраны оно вам нужно, но чтобы при проверке никто в руках или при себе его не держал, иначе стреляем без предупреждения! Ну-у, пошёл. — Он качнул стволом мушкета. — Быстрее пока́жете — быстрее дальше поедете.

Толстячок горестно вздохнул и засеменил к обозу. Несколько минут там шла какая-то суета, и вот он подбежал обратно.

— Господин, купец хороший, купец слушать, весь оружий сложить, как нам приказать. — И он сделал низкий поклон.

— Внимание, драгуны, тройки Блохина и Чанова осматривают повозки! — скомандовал Тимофей. — Тройка Балабанова и Кошелев с Аболиным стоят сбоку на возвышенности и держат обоз на прицеле. Сазонов, тебе при конях быть! — крикнул он молодому драгуну. — Всем всё понятно?! Штыки к мушкетам примкнуть, курки взвести, всем держаться настороже, сейчас посмотрим, какие это купцы. Со стороны Аракса, от персов, идут, потому нет им доверия, глядите поклажу внимательней. Пошли!

— Все спешились! — крикнул, подходя к колонне, Тимофей. — Анвар, переведи, чтобы твои нукеры с коней слезли. Всем остальным стоять россыпью у повозок.

Толстяк затараторил, и с десяток верховых, спрыгнув с коней, встали с мрачными лицами, держа их за повод.

— Обозная охрана. — Лёнька кивнул на прислонённые на обочине к камням ружья и сабли. — Таких и в регулярном войске не зазорно держать у персов и турок.

— Может, это они оттуда и есть, — проговорил Тимофей, оглядывая стоявших. — Откуда сейчас узнаешь. Оружие у всех хорошее, единообразное, и держатся борзо, глаза не сразу отводят.

— Да оружие-то купцам не трудно хорошее подобрать, — заметил Чанов, переворачивая в повозке тюки с материей. — Их же самих охраняют, и людей боевитых можно подобрать, даже из бывших вояк. Только плати.

— Ну да, всё может быть, — проговорил Тимофей. Его глаза встретились со взглядом одного из обозных. Был он одет в такой же, как и у всех, запылённый халат, на ногах грязные чувяки, а на голове войлочная шапка. Но даже под слоем пыли было видно, что кожа у него заметно светлее, чем у всех остальных. И глаза. Не так он смотрел, как все другие, не было той отрешённости и пустоты или, напротив, напряжённости и страха, как у остальных. Внимательный и в то же время какой-то ироничный, прямой взгляд. Тимофей подошёл вплотную. «И глаза-то у тебя серые, редко такое у темноглазых сынов гор», — мелькнула в голове мысль. — Кто таков?!

— Господин, господин. — Заслоняя сероглазого, к Гончарову метнулся Анвар. — Мой qardaşı oğlu — сын брата Джавад, хороший, хороший. Начальник, бакшиш, подарок тебе. — И вынув из кармана кожаный мешочек, протянул его Тимофею.

— Блохин, со своими ко мне! — рявкнул прапорщик. — Переверните всю эту повозку, каждую мелочь в ней осмотрите!

— Господин, бакшиш! — Толстяк, увидев, как тройка драгун скидывает всё на землю, дёрнулся к повозке.

— Стоять! — рявкнул Гончаров, перегородив путь жалом штыка. — Сейчас поглядим, что за суета у вас тут.

Что-то не нравилось Тимофею во взгляде у «племянника», насторожился, глаза сузились, а держит себя довольно расслабленно, уголки губ чуть припущены, словно бы в презрительной улыбке.

— Так как же тебя зовут? — спросил его Тимофей.

Сероглазый перевёл взгляд с повозки на русского офицера и непонимающе покачал головой.

— Джавад, Джавад, господин. Хороший, хороший, сын брата, — запричитал караванщик.

— Анвар, я не тебя, а его спрашиваю, — произнёс Гончаров.

— Он не говорит по-русс, господин. — Тот развёл руками. — Совсем не понимать.

— А мне кажется, прекрасно всё понимает, — хмыкнул Гончаров. — И скажи мне, Анвар, почему у дяди кожа такая тёмная, как у обычного каджара, а у его племянника она как у меня? Не больно-то вы, я скажу, похожи, даже, напротив, ничего общего у вас нет.

Толстяк замер, как видно обдумывая, что ему сказали, и потом затараторил, мешая свои и русские слова. Всё, что удалось разобрать: у брата жена из белых наложниц, нерусская, с Балкан. Родила сына и потом умерла. Ну, что-то в этом роде.

— Пусто, ваше благородие, — доложился Блохин. — Одни только тюки с тканью да пара мешков со специями. Духмяное всё, может, отсыпать немного?

— Господин прапорщик, конный отряд сзади! — донёсся крик Кошелева. — Наши идут, точно наши! Там Пётр Сергеевич впереди!

Прошло несколько минут, и к дорожному повороту выехало шесть десятков кавалеристов из основного дозора.

— Господин штабс-капитан, ведём досмотр каравана, — доложился Копорскому Тимофей. — Говорят, что из вассальных персам ханств идут, часть в наш Тифлис, а часть к туркам в Карс и Эрзерум. Подозрительные они какие-то, вот досматриваем.

— Из персидских земель, говоришь. — Копорский сузил глаза. — Интере-есно, сейчас поспрашиваем, что они там за Араксом видели. Нашли что-нибудь в повозках?

— Никак нет, пока что один только товар, — отчитался Гончаров. — В охране дюжина всадников при хорошем единообразном оружии. Вон оно всё, на обочину сложено. Этот, старший, мзду мне предлагал, чтобы их отпустили. — Он кивнул на Анвара.

— По дороге спокойно всё было? Ничего интересного не заметили? — полюбопытствовал штабс-капитан.

— Никак нет. В том селении, которое проехали, староста сказал, что только наша конница проходила, а персидской давно не видели.

— Да, были мы в этом селении, тоже спрашивали, — сказал Копорский. — Ладно, бери своих, Тимофей, езжайте дальше в сторону Амамлы. Мы дальше сами досмотр поведём, а ещё и поспрашиваю о всяком. А там эскадроны подойдут, может, и у Павла Семёновича с капитаном Гусинским вопросы будут.

— Слушаюсь. — Тимофей козырнул. — Передовой дозор, по коням! Выходим к Амамлы!

Всадники проезжали мимо стоявших повозок. Их уже досматривали другие, а вот и «племянник» Анвара. Тимофею показалось или он и правда улыбался? «Подозрительный тип», — мелькнуло в голове.

— Блохин, впереди нас на сотню шагов держись! — крикнул он и подогнал Янтаря.