На задворках империи

Глава 10. Разгром

Как будто и не ложился, не закрывал глаз. Ночь пролетела без сна буквально в одно мгновение. Ухо уловило звук барабанной дроби и эскадронной трубы, в селении шла побудка расквартированных подразделений. А вот и сигнал «Командирский сбор». Тимофей, наскоро замотав портянки, засунул ноги в вычищенные сапоги и накинул на плечи драгунскую куртку.

— Вашбродь, Янтарь у крыльца! — Клушин заглянул в сени. — Почищен, напоен и накормлен.

— Когда ты только успеваешь всё, Степанович? — выскакивая в дверь, проговорил Гончаров. — Ты вообще спал этой ночью?

— А как же, спа-ал, — протянул дядька, придерживая за узду коня. — Нам-то что, Тимофей Иванович, мы по-стариковски голову преклоним немного, а потом и днём можем маненько доскребти.

— Благодарю, отдохни, конечно, Степанович, — проявил заботу Тимофей и дал Янтарю шенкелей.

— Отдохну, чего бы не отдохнуть, — пожав плечами, пробормотал Клушин. — Сейчас вот только в артель схожу. Чего-то у Васильевича должно было остаться на утро.

— Успел, к дереву привязан только лишь конь Маркова, — отметил Тимофей, спешиваясь у дома Кравцова. — Не хватало ещё, как в тот раз, на командирский сбор опоздать. Кому какое дело, что ты квартируешься дальше всех? Не дело это — капитанам ждать прапорщика. А вот подъехал следом Дурнов.

— Здорова, Тимофей! — Он пожал ему руку, привязав коня к забору. — Гляди-ка, свеженький, как будто на парад собрался. — Подпоручик кивнул на вычищенный мундир. — Надо будет своему денщику разнос устроить, спит да жрёт только лишь, зараза!

Топая сапогами, офицеры прошли внутрь дома.

— Господин капитан, подпоручик Дурнов!.. — вскинув пальцы к виску, зачастил Павел.

— Вольно, вольно, присаживайтесь! — остановил его Кравцов. — Вот, рядом с Марковым на скамью, господа. Сейчас Копорский с Зиминым подойдут, расскажу, какая нам задача поставлена.

Затопали сапоги, и в комнату заскочил штабс-капитан. Прошло ещё несколько минут, и появился Зимин.

— Ну, наконец-то все собрались, — нахмурившись, проговорил командир эскадрона. — К утру от казаков прибыл новый гонец, который доложил командиру гарнизона последние сведения о персах. Часть из них ушла по тракту в сторону Эривани, какая-то часть обосновалась в Алагязе. Там сейчас стоит вой, у неприятеля много раненых и вывезенных на конях убитых. Кого-то будут хоронить, а кого-то оставят на лечение. Лекарей у персов в штатах подразделений нет, так что пользовать они своих побитых будут сами. Потрепали мы их вчера, господа, изрядно. Свежих подкреплений у противника пока не замечено, так что, думаю, несколько спокойных дней у нас тут есть. Все казаки сейчас определены в дозорную службу, нам же предписано оставаться на прикрытии форта и возводимых новых позиций. Да, вот как раз и по новым позициям скажу. У того косогора, где принял бой с пехотинцами взвод Гончарова, было решено установить ретраншемент. Для этого пехотные роты делятся на три части, треть будет нести службу на позициях форта при оружии, треть работать по насыпке новых валов и поправке уже имеющихся укреплений, а треть отдыхать и потом менять товарищей. Если обстановка позволит, то вечером нам разрешат убыть на ночёвку в село к местам квартирования, ну а если покажется неприятель, значит, будем оставаться у форта и в ночь. Вопросы у кого-то есть? — Он оглядел присутствовавших офицеров.

Всё было понятно, и взводным дали час, после чего было приказано в своих колоннах убыть к форту.

Семнадцатого, восемнадцатого и девятнадцатого июля эскадрон стоял на своих позициях в спешенном порядке. Коней отогнали в тенёк, драгунам же позволили натянуть тенты на шесты и сидеть при оружии под ними. На фортовых валах оставили только лишь одну пехотную роту, все остальные решено было бросить на сооружение новых укреплений. На третий день работ возле косогора уже высились насыпи с установленными сверху корзинами с песком и щебнем.

— Вот так бы и сразу. — Блохин кивнул на кативших небольшую пушечку — фальконет. — Глядишь, и все бы наши тогда целые остались. А то встречай неприятеля на голой позиции и потом штыком бейся.

— Ну не знай, — усомнился Чанов. — Тогда бы персы всем гуртом прямо к форту ломились, а так видишь, частью спешились и по овражине вдоль ручья побегли. Всё одно побили бы их, конечно, хоть так, хоть эдак.

— Тяни, бревно подложи, тяни-и! — слышалось от ретраншемента.

— Ох ты, у пехоты, похоже, наверх силов нет пушечку затащить, — отметил Ярыгин. — Вона как корячатся.

— Иди да подмогни, — хмыкнул Блохин. — Я за тебя у их благородия спрошу, чтоб отпустил.

— С чего бы это? — насупился Степан. — Нам тут велено позицию крепко держать. У кажного, Лёнька, своё дело должно быть. Им тянуть и копать, а нам, стало быть, всю оборонительную линию от ворога караулить.

— Ой-ой-ой, какие мы важные, — подколол приятеля Блохин. — Ну иди хоть к ручью спустись, воду холодную в ведро набери. Бошки ей прольём да за шиворот наплескаем.

— Не-е, не могу я, Лёня, нога у меня сильно затекла, — отказался Стёпка. — Сам лучше сходи, ты на ногу-то вон какой лёгкий, у тебя быстрее получится.

— Совесть у тебя затекла, Рыжий, а не нога, — оценил такое поведение Блохин. — Скажи вот на милость, и в кого же ты такой масти-то уродился?

— Так в батюшку, в кого же ещё, — почесав свою огненную шевелюру, ответил тот.

— Видать, и он такой же лентяй, как и его сынок, — хмыкнул Лёнька. — Потому-то у тебя и мундир всегда дырявей, конь хуже всех обихожен, а морда грязнее. Не приучили, видать, в детстве к труду. Одним словом, ярыга[13] и есть ярыга.

— Эй! Ты моего родителя не тронь, а то я не погляжу, что у тебя медалия нацеплена! — воскликнул, вскакивая на ноги, Рыжий.

— Во-о, прошла нога, Стёпушка? Оттекла? — медовым голосом проворковал Лёнька. — Ну так сходи, сходи, сокол ясный, за водицей к реке.

— Иди уже, иди, Рыжий! — хохотали сидевшие под тентом драгуны. — Меньше хитрить да отнекиваться будешь!

— Ну, зараза! — Стёпка показал кулак Блохину и, подняв лежавшее рядом кожаное ведро, потопал к ручью.

— И сколько ещё так персов ждать? — проговорил стоявший рядом с Тимофеем Марков. — А вдруг они всей массой на Артик навалятся, там ведь тоже прямой путь на Гюмри и далее на Тифлис. А могут ведь и с турками у Карса объединиться. Отрежут нам с третьим эскадроном пути к отступлению. Вот будет весело.

— Не отрежут, Димка, — высказал мнение Дурнов. — У Думанис сам Тормасов с основными силами стоит. Если что, непременно ударит по персам. Для того, я полагаю, он и выбрал такую позицию, чтобы к любому нашему посту поспеть. Ладно, одно хорошо, хоть до вечера совсем немного осталось. Ещё пара часов — и смеркаться начнёт.

— Господа, а не перекинуться ли нам в картишки, как в село вернёмся? — предложил Марков. — В столичных салонах сейчас в моду бостон вошёл. Хотя нет, не пойдёт, тут четверо партнёров нужно. А Зимина, — сказал он, кивнув на стоявшего в отдалении поручика, — точно с собой не зазовёшь. Не те мы для него товарищи, чтобы с нами водиться.

— Да можно и в штос сыграть, — подал идею Дурнов. — Только тут куш кратный трём будет.

— Во-от, пока по полтинничку, а там уж как пойдёт! — воскликнул с воодушевлением Димка. — Тимофей, ты с нами?

— Нет, господа, прошу прощения, но нет. Напекло за день, хочу выспаться.

— Эх, с тобой точно кашу не сваришь! — воскликнул огорчённо Марков. — Да ты не переживай, если денег нет, так я тебе ссужу. Потом с будущей трети долг вернёшь.

— Нет, не-е, Дим, вон в других взводах крикни, там точно будут желающие, спроси лучше в них, — твёрдо стоял на своём Гончаров.

— Ну, смотри сам, — с сожалением проговорил прапорщик. — Павел, а у тебя с прошлого раза кувшинчик красного не завалялся?

Двадцатого июля в полдень с Эриванского тракта подскакало трое казаков. Прошло несколько минут, и забегали вестовые, собирая старших офицеров гарнизона.

— Похоже, какое-то известие привезли станичники, — предположил Дурнов. — Погляди, какая суета началась. Только вот с чем они прискакали? Или персы, получив по сопатке, совсем отказались от похода и ушли или, напротив, готовятся большими силами наступать. Тут только одно из двух.

К стоявшей на валах роте пехотинцев, разобрав ружья, встали ещё две. Канониры разожгли костёр и приготовили пальники.

— Значит, всё-таки ждём новый приступ, — оценив приготовления, пробормотал Тимофей. — Пойдёмте к командиру, господа, вон от него вестовой в нашу сторону бежит.

— К потрёпанному воинству Мехмед-Али-хана подошла конница Хусейн-хана эриванского, — довёл до взводных командиров последние сведения Кравцов. — А совсем скоро можно ждать пехоту и фальконеты. Готовимся к бою, господа. Предписано, как и ранее, находиться в готовности к удару в конных порядках.

— Уплотняй строй! — Копорский проехал вдоль занимавших свои места шеренг. — Командир эскадрона повелел в четыре шеренги строиться. Взводным расставить своих людей!

Только что прискакала ведущая дозор казачья сотня, и по выстраивавшимся подразделениям побежало тревожное: персы идут большой массой, дончаки насчитали аж девять знамён.

Неприятель не заставил себя долго ждать, как и пять дней назад, он постарался пробиться к форту с ходу. Гремели ружейные и пушечные выстрелы слышались крики и ржание коней, оставив перед рогатками около сотни трупов, персы откатились за реку.

— А вот это уже серьёзно, — проговорил, привстав на стременах, Кравцов. — Кавалерия спешивается, и со стороны тракта подходит пехота. Сарбазы с собой фальконеты тянут.

Наскоро установив с полдюжины небольших пушечек, вражеские канониры начали обстрел русских укреплений. В воздухе со свистом пролетели ядра. В ответ им басом ударили пушки из фо́рта. Русские артиллеристы оказались искуснее, и вскоре огонь со стороны противника начал стихать. Пока шла орудийная перестрелка, командующее персами начальство сгруппировало войско, и по команде оно ринулось к русским укреплениям.

— Держимся, братцы! Стоим твёрдо! — ободряя солдат, прокричал майор саратовцев. — Здесь, на задворках империи, вся надежда только на вас, орлы! Отобьём неприятеля — честь нам и слава!

— Бам! Вжиу-у-у! — с воем ушла дальняя картечь. Заливая кровью горячую, пыльную землю, на неё упали сражённые свинцом тела. Несмотря на потери, персы продолжали нестись вперёд с грозным кличем. Вот их ряды с ходу забежали в речку, и с валов ударил первый ружейный залп. До брода было далековато, но неприятель наступал здесь такой плотной массой, что пули и с большого расстояния всё равно выкашивали бегущих. Вода в реке стала красной, и стремительное течение понесло вниз множество трупов.

— Ба-ам! Ба-ам! Ба-ам! — грохотали залпы ружей и пушек, роняя на прибрежную гальку десятками людей. Под громкий рёв труб и крики своих командиров персы, выбежав на берег, ринулись к рогаткам, чтобы их разметать. Часть наступающих завернула влево, и они понеслись вдоль косогора. Забили ружья и малые орудия с выстроенного здесь только недавно ретраншемента.

— Ну же, пора! — проговорил стоявший рядом в шеренге Блохин. — Сейчас они всем скопом на валы ворвутся, захлестнут их и потом на нас ринутся. У нас тогда никакого разбега для удара не будет.

— Ждё-ём, — сжав зубы, процедил Тимофей. — Ждём. Майор их вытягивает на себя, связывает боем. Ждё-ём.

Персы, забравшись на валы, вступили в тесный рукопашный бой с мушкетёрами, и теперь приходилось только Богу молиться, чтобы пехота выдержала этот отчаянный натиск. А вот и заполоскалось наверху неприятельское знамя. До ушей долетел тревожный барабанный бой.

— Эскадро-он, сабли во-он! — раздалась команда Кравцова. — С места в разбег в атаку марш! Ура!

— Станичники, руби басурман! — рявкнул казачий есаул. — Ура!

Тимофей, выхватывая из ножен клинок, подстегнул Янтаря и дал ему шенкелей.

— Ура-а!

Четыре с лишним сотни всадников ринулись вперёд плотно сбитой массой.

— Ура-а!

Набирая разбег, она как нож в масло вошла в орущую и мечущуюся толпу. Резкий взмах рукой — и удар по голове клинком первому сарбазу. Рывок вперёд, Янтарь сбил грудью двух и стоптал их копытами. Взмах руки — и удар саблей в одну, затем сразу в другую сторону. «Хык! Хык! Хэк!» — резко выдыхая воздух, Тимофей рубил, рубил, рубил этих орущих, воющих людей: по головам, по шее, по плечам, по вознесённым вверх рукам, по выставленному навстречу клинку, по ружью, по древку копья, по рукам, опять по голове! «Хык! Хык! Хык!» Словно гигантская мясорубка, сверкая саблями, русская конница шла вперёд, оставляя после себя кровавые горы трупов и увечных. Ободрённая пехота яростным штыковым ударом опрокинула забравшегося на валы неприятеля и побежала, преследуя его к реке.

— Ура-а! — нёсся рёв сотен глоток.

— Ура-а! — Сабля рубанула спину, за ней вторую, третью. Персы, бросая оружие, бежали в ужасе прочь. Но разве можно пешему убежать от конного? Глаза словно бы заволокло какой-то пеленой, всё было в липкой крови, рука занемела, но конь нёс своего всадника вперёд, как и тех, кто был справа и слева, и Тимофей продолжал дальше рубить, рубить, рубить. Вот и позиция неприятельской артиллерии, возле двух разбитых ядрами фальконетов лежало несколько тел канониров, а в бегущей толпе сарбазов и спешенных всадников мелькали их чёрные кожаные жилетки.

— Четвёртый и третий взвод, вправо принять! Первый и второй — влево! — прокричал Кравцов. — Не дайте им от реки в горы сбежать! Рубите всех!

— Взвод, левое плечо вперёд! — скомандовал Гончаров, разворачивая строй. — Прямо!

Выбегавшие с атаки на ретраншемент персы попали под удар кавалерии. Три сотни шагов оставалось пробежать им, и можно будет залезать на склон, где их не поймают, но сверкали сабли, и падали тела, окрашивая песок и камни кровью.

— Ал-ла-а! Милости! — Бросая оружие, люди опускались на колени и возносили вверх руки, моля о пощаде.

— Пленных не бить! — рявкнул Тимофей. — В кучу! В кучу всем! — Он показал клинком место. — Кошелев, спешить отделение! Охраняете их! Остальные за мной!

Несколько сотен персов пробежали к склонам и теперь карабкались наверх. По ним уже били из мушкетов люди Зимина.

Разгром противника был полным, все предместья форта были устланы телами. Ещё два дня, двадцать второго и двадцать третьего июля, персы и воины эриванского хана, подведя основные силы, пытались атаковать Амамлы, но такого яростного напора, как в первый день, уже не было.