На задворках империи

Глава 8. «За что крест?!»

— Заходи, Тимофей, наш взвод всё, я самый последний. — Якушев аккуратно расправил лист бумаги, который держал в руках. — Помял, что ли, чуток? Вот ведь неловкий. Теперь поручик заругает.

— К Зимину несёшь? — спросил сочувственно Гончаров.

— К нему. Вам-то хорошо, сами на месте всё решаете. А мне, как челноку, везде сновать приходится, ещё и ответ держать. Чуть что не так — дурак, а то и затрещину отвесит.

— Да уж, непростой характер у Николая Андреевича, — проговорил со вздохом Тимофей. — Держись, Гриша.

— А чего делать? — Тот развёл руками. — Моя б воля — в рядовые драгуны спрыгнуть. Да ведь не даст покоя, затюкает. Ладно, пойду. — И развернувшись, унтер потопал по улочке к месту расквартирования взвода.

В открывшуюся дверь вещевого склада выглянула голова квартирмейстерского писаря.

— Тимофей, чего стоите? Заводи своих! — крикнул он. — Игнат Матвеевич уже ругается.

— Иду, иду! — воскликнул Гончаров. — Постойте пока, братцы, — обратился он к драгунам. — По одному, начиная с отделения Кошелева, сейчас я сам буду вызывать.

— Не торопитесь, как я погляжу, — проворчал сидевший за столиком старший каптенармус полка. — А я вот скоро на обед уйду, и стойте потом, ждите.

— Игнат Матвеевич, да мы поспешали, — проговорил с улыбкой Тимофей. — Я уж и людей выстроил, чтобы без заминки заходили. Ну чего ругаешься?

— Не начинал ещё даже, — хмыкнул тот. — Ладно, давай первого заводи.

— Блохин! — выкрикнул взводный. — Забегай быстрее.

— Тут я. — Драгун заскочил внутрь. — Здравствуйте, люди добрые. Мне бы всю одёжу и амуницию поменять.

— Шуткуешь всё, Лёнька, — проворчал каптенармус. — Держи. — И протянул серую однобортную шинель. — Погоны сам на неё нашьёшь. — Он положил на стол розовые матерчатые лоскуты. — Хлястик проверил? Есть? Ага, дальше. Панталоны из белого сукна под высокий сапог, которые под строй. Забирай. Рейтузы с чёрной кожаной обшивкой в шагу и пуговицами, походные, эти под укороченный сапог. Перчатки белые замшевые с крагами для строя — одна пара. Галстук чёрный суконный с завязкой на тесёмках. Всё. Расписывайся у Елисея и выходи.

— Всё-ё? — протянул огорошенный Лёнька. — Игнат Матвеевич, как же всё?! Да тут едва ли четверть от положенного будет? Сказали же, к генеральскому смотру старое заменят.

— Блохин, ты долго будешь моё терпение испытывать? — проговорил устало каптенармус. — Всё, что приказано было выдавать, то я и выдаю вам. Скажите спасибо и на этом. У вас время носки ещё не вышло. Сапоги вы свои пожжённые в Нухе только год как сменили. Каски тоже. А для смотра, тут больше всего шинель в глаза бросаться будет. Велено было в шинелях, пусть даже и жара будет, в строю стоять. Остальное давайте сами штопайте. А то привыкли они, понимаешь, раньше времени мундир менять. Избаловались. А если ревизия со столиц приедет, что, Тормасов сам, что ли, с ними, с ревизорами, объясняться за недостачу будет? Расписался?!

— Расписался, — буркнул, выводя на листе заглавную букву своей фамилии, Лёнька.

— Ну вот и скатертью дорога. — Каптенармус махнул рукой. — Следующего давай!

— Драгун Кошелев! — Ветеран подшагнул к столу.

— Федот Васильевич. — Каптенармус, взглянув на вошедшего, улыбнулся приветливо. — Слышал я, в чинах ты растёшь? Отра-адно, отрадно. А почему я унтерских галунов у тебя не вижу?

— Да не-ет, Матвеевич, ты чего? В рядовых я пока. — Тот мотнул головой. — Временно на отделенного командира поставили.

— Ну-у, это пока временно. — Тыловик хитро тыловик. — Ладно, галунную ленту давать сейчас я не буду, не к месту это как бы. Вещевое пока получай. Ну что, с шинели, пожалуй, и начнём…

В конце февраля — начале марта в Тифлисской равнине прошли сильные дожди, и по размякшей земле топали сапоги проходивших воинских подразделений.

— Шире шаг! Равнение в рядах держать! — покрикивали командующие колоннами офицеры.

— Бум, бум, бум — отбивали такт марша ротные барабанщики.

Драгунам тоже приходилась несладко, помимо пешего прохода, им приходилось отрабатывать его и на конях. А время неумолимо приближалось к назначенному генеральскому смотру. Полковое начальство нервничало и заставляло по новой месить грязь. Прошло десятое марта, но команда на его проведение так и не поступила.

— Главнокомандующий занят посольскими делами, — разъяснили драгунам всё знающие штабные писаря. — Из Тегерана новое посольство пришло, персы уверяют, что дружить с нами хотят, а особые шахские люди местные народы лихими речами к бунту склоняют. Потому то там, то здесь они и вспыхивают.

Действительно, не успели разогнать под Кубо́й войско Ших-Али-хана, приведшего в свои бывшие владения горцев, как в Имерети поднял мятеж Соломон II. На всё это новому главнокомандующему приходилось отвлекать значительные силы не успевших ещё восстановиться войск.

— В Турции тоже, говорят, сейчас неспокойно, — продолжали «просвещать» штабные. — После большого ноябрьского мятежа новый султан крепко с англичанами сдружился, те ему золота на кораблях и оружия навезли и, оттеснив французов, теперь сами войска правильному бою учат. Вот он и склоняется к тому, чтобы перемирие с нами прервать, и похваляется выбить с Валахии и Кавказа. Так что не быть миру, братцы, опять супротив всех нам придётся воевать.

Наконец пришло известие о провидении большого генеральского смотра с теперь уже окончательным сроком, определённым на двадцатое марта.

— Старайтесь лучше, братцы, — напутствовал своих драгун подполковник Подлуцкий. — Как мы сегодня себя покажем, такого потом мнения о нас и будет новый главнокомандующий.

В последний раз пробежались вдоль колонны эскадронные командиры, осматривая ряды, от головы долетел сигнал штаб-трубачей, и полк пошёл к выбранному для парада месту.

— Одно хорошо, земля чуть просохла, — до Тимофея долетел из-за спины голос Кошелева. — Дойдём до нужного поля, хоть грязью не заляпаемся, как раньше.

Мартовское солнце припекало по-летнему. Так и хотелось скинуть с себя эту надетую не по сезону шинель и остаться в одном лишь мундире. Но об этом и думать даже не моги! Единообразие войск нарушать было никак не позволительно. Зазря, что ли, выдали их всем, причём только недавно завезённые из Астрахани? Так что парились все вместе от рядового и до полковника включительно. Генералы же стояли в своих чёрных плащах на сколоченных помостах подле Тормасова и, помахивая султанами из перьев на своих широких шляпах, вели промеж собой и со стоявшими тут же представителями местной и чужеземной власти начальственные и, конечно же, мудрые беседы.

Ехавший правофланговым Гончаров скосил глаза. Важный генерал, похоже, как раз сам Тормасов, кивая на проходившие мимо ряды кавалерии, пояснял что-то краснощёкому толстячку в чалме и дорогом шёлковом халате.

«Персидский или османский посланник? — гадал Гончаров. — А может быть, кто-нибудь из местных ханов? А пёс их знает, этих восточных правителей. Да-а, хитёр Александр Петрович, неспроста он сие действие устроил. Видно, хочется ему убедить всех с ближних и дальних окрестностей, что Российская империя в Закавказье сильна и неудачный Эриванский поход на состояние её войск здесь никак не повлиял. Потому и артиллерию со всего края собрали. Вон она на передках позади катит, даже сквозь цокот копыт слышен грохот орудийных колёс».

«Точно, он самый Тормасов это и есть», — уже стоя в первой шеренге развёрнутого полкового строя, Тимофей признал того самого, отмеченного им, генерала. Теперь после наблюдения за проходившими торжественным маршем войсками он, как и полагается, вместе со своей ближней свитой объезжал выстроенные войска. Вороной жеребец, прядая ушами, косился на драгунских коней, а их высокопревосходительство вглядывался в лица их всадников.

Вот кавалькада, миновав знамя и полковой штаб, проехала вдоль шеренг первого эскадрона и приблизилась ко второму.

— Сми-ирно! — рявкнул штабс-капитан Кравцов и отсалютовал командующему саблей. Тот окинул мельком взглядом его фигуру, милостиво кивнул и поехал вдоль шеренги. Первый, второй и третий взвод, вороной конь шёл без остановки. Задрав вверх подбородок, Тимофей сидел в седле, развернув плечи и выпрямив спину. Ну же ещё чуть-чуть, а там уж третий эскадрон будет.

«Вороной» замер прямо напротив.

— За что крест?! — раздался густой, сильный голос.

«Да, блин, может, не мне?! — мелькнула паническая мысль. — А кому же ещё тут?» И чуть опустив глаза, он встретился с властным взглядом «самого».

— За Ахалкалакское сражение, вашвысокпревосходительство! — рявкнул он после секундной заминки.

— За что?! — всё тем же грозным голосом повторил Тормасов.

— За захват османского флага и вынос раненого офицера из стен вражеской крепости, вашвысокопревосходительство! — собравшись с духом, вновь прокричал Тимофей.

На ухо генералу что-то шептали, и он недовольно тряхнул головой.

— Я знаю, что только трое таких. Их по всей империи едва ли полусотня наберётся. Кто таков?! — Он перевёл опять на драгуна грозный взгляд.

— Исполняющий обязанности командира взвода младший унтер-офицер Гончаров! — набрав в грудь воздуха, прокричал тот скороговоркой.

Тормасов повернул голову к штабному офицеру с горжетом полковника.

— Владимир Сергеевич, в егерях тоже с таким же крестом старший унтер-офицер стоял, и тоже при исполнении должности взводного. Как уж его фамилия?

— Гнездилов Иван, фельдфебель, пятнадцатый егерский, — доложил тот без заминки.

— Чем вам не готовые офицеры? — Он кивнул на драгуна. — Это пока мы из Шляхетского и кадетских корпусов юнкеров сюда дождёмся? Им ведь ещё и воинскую науку в войсках постигать, сырые ведь они совсем будут. А эти вон уже взводами командуют. И среди награждённых Аннинскими медалями ещё нужно поглядеть.

— Знаю я, что из крепостных основная масса! — перебил он полковника. — А всё же хоть кто-то, но начальной грамотой должен владеть. Им не роты с эскадронами водить, а в прапорщиках или подпоручиках служить, так что ничего страшного. Подайте-ка мне список всех награждённых нижних чинов, Владимир Сергеевич, к пятнадцатому числу. Пусть там сроки их выслуги будут указаны, где они отличились и какими науками владеют.

Вороной повёз своего седока дальше вдоль шеренги, а Тимофей выдохнул воздух. «Пронесло!»

После смотра миновал день, драгуны обихаживали своих коней у Куры, вместе со своим взводом чистил недавно полученного жеребца и Гончаров.

— Не балуй, не балуй! — Он похлопал его по спине. — Ну Янтарь, тихо ты, тихо стой! Будешь баловать — гостинец не получишь.

— Молодой, горячий, ему воли надо, — заметил подошедший Лёнька. — Видать, объездили коня плохо. Да и Осипа Кожевникова, царствие ему небесное, всего-то полгода он на себе возил. Ох, чую, намаешься ты, Тимоха, с ним.

— Ничего-о, как-нибудь спра-авлюсь, — протянул Гончаров. — Уже привыкать друг к дружке начали. На генеральском смотре сильно боялся, что подведёт. А видишь как, пронесло. Была бы Зорька жива, оно бы, конечно, спокойнее мне с ней было. Ну, тут что уж говорить.

— Да-а, не выдержала кобыла горного перехода, — вздохнул Блохин. — Старенькая уже ведь была, изъездилась вконец. Ладно Зорька, а у борисоглебских драгун вообще почти что все кони пали. Один только полковой штаб верхом к Тифлису приехал. Умора, пешей колонной потом на Моздок потопали, словно какие-то егеря.

— Унтер-офицер Гончаров! Гончаро-ов! — послышался отдалённый крик.

— Тебя ищут. — Ленька кивнул в сторону ехавшего со стороны города всадника. — Из полкового штаба вестовой новый вроде, на него сильно похож. Ну точно он. Здесь Гончаров! Ту-ут! — крикнул он, помахав рукой.

— Командиру четвёртого взвода второго эскадрона унтер-офицеру Гончарову прибыть в полковой штаб незамедлительно вместе с драгунами, имеющими Аннинские медали, — скороговоркой прокричал вестовой. — Братцы, а где первый взвод Игнатова, не подскажете? Там тоже награждённый один есть, второй-то взвод я уже оповестил.

— А вон туда скачи. — Блохин махнул, указывая вниз по течению. — Там поворот у Куры и за ним заводёнка небольшая. Вот там Игнатов со своими драгунами и стоит.

— Он как раз-то мне сам и нужен, благодарю. — Манерно кивнув головой, вестовой развернул коня и поскакал вдоль реки.

— Благодарю-ю, — повторил, передразнивая, Блохин. — Какие же мы манерные, из дворянских детей сами. Видал, не зря вон на погонах нашит гарусный шнур. Молодой совсем, но шустрый, такой в нижних чинах долго не заслужится, глазом не успеешь моргнуть, как эполеты наденет.

— Да и Бог с ним. — Тимофей пожал плечами. — Помоги лучше коня дочистить, чем болтать попусту. Потом все втроём вместе поедем.

Около кирпичного особняка, занимаемого штабом Нарвского драгунского полка, было шумно. Стояли отдельно господа офицеры. Толпились кучками нижние чины.

— Игнатова не видели?! — крикнул, завидев подъехавшую троицу, Кравцов. — Его только одного из наших не хватает.

— Здравия желаю, ваше благородие! — Гончаров козырнул, соскочив с коня. — За ним вестовой из штаба поехал, мы ему дорогу показали. Думаю, что Игнатов совсем скоро здесь будет.

— Ладно, подождём. Так, второй эскадрон, сюда все, ко мне подошли и слушайте! Идём на представление сразу после первого эскадрона. У них там трое, а у нас пятеро. Захо́дите к полковому командиру только после моей команды. Здравия, как дурным, орать там не нужно, не на плацу. Выстроились в линию и представляетесь один за другим, начиная с тебя, Тимофей. Вот ты у нас правофланговым и будешь. Задают вопросы — отвечаете чётко и коротко, околесицу всякую не несите.

В приоткрывшуюся дверь высунулась голова старшего караула.

— Их высокоблагородие изволит из первого эскадрона людей пригласить! Пожалуйте в штаб, господин поручик.

Вслед за исполняющим обязанности командира первого эскадрона в здание прошли два унтера и рядовой драгун.

— Ну вот, уже первый пошёл, а Игнатова всё нет, — проворчал Кравцов. — Где там его носит?!

— Ваше благородие, вот он. — Блохин показал рукой в конец улицы. — Спешит, скачет, сейчас тут будет.

— Ла-адно, успел, — выдохнул командир. — Ну теперь ждём, когда нас позовут. Никифор, а ну поди сюда! — подозвал он эскадронного писаря. — Сводный лист давай мне, а сам за дверью с копиями личных формулярных списков и всех прочих бумаг будешь стоять. Потребуются — крикну тебя.

— Так у них там подлинники будут, ваше благородие, — пробормотал тот. — Зачем я там со своими копиями нужен?

— Ты мне тут не бухти! — рявкнул недовольно Кравцов. — Я сам знаю, что и как делать нужно! Будешь стоять и ждать, где сказали, а нужно будет, так и внутрь вместе со всеми зайдёшь! Может, там, в полковой канцелярии, вдруг заминка какая выйдет, а тут у нас, в эскадроне, со всеми бумагами полный порядок. Как-никак именно у нас больше всех представляемых, так что лишним уж точно не будешь.

— Есть, слушаюсь, у входа стоять, — промямлил Никифор.

Дверь распахнулась, и вслед за поручиком вышли трое драгун с алеющими аннинскими бантами на груди.

— Их высокоблагородие изволят из второго эскадрона пригласить! — провозгласил всё тот же караульный унтер. — Господин штабс-капитан, пожалуйте внутрь.

— За мной! — сказал Кравцов и поднялся первым по ступеням.

— Господин подполковник, пять награждённых нижних чинов из второго эскадрона представляются по случаю вызова! Отсутствует командир отделения младший унтер-офицер Плужин, находящийся в госпитале после ранения.

За столом, накрытым зелёной скатертью, сидело трое господ офицеров. В самом центре — подполковник Подлуцкий, по левую его руку — заместивший погибшего Кетлера капитан Самохваловский, по правую — прибывший только недавно в полк с Моздокской линии ещё никому не знакомый майор. Сбоку от этого стола за небольшим, похожим на журнальный, столиком сидели старший полковой писарь и его помощник.

— Представляйтесь! — прошипел Кравцов. — Ну!

— Исполняющий обязанности командира взвода младший унтер-офицер Гончаров! — рявкнул Тимофей.

— Младший унтер-офицер Игнатов! Младший унтер-офицер Пестов! Драгун Блохин! Драгун Кошелев! — выкрикнули вслед за ним все остальные.

— Гончаров Тимофей. Из крепостных помещицы Дурасовой Стерлитамакского уезда, Верхоторской волости. Обучение: церковно-приходская школа два класса, горнозаводское училище тоже два, — зачитывал лежавшую перед ним бумагу Самохваловский. — В рекрутах с июля 1803 года, сначала был в Уфимском депо, потом в Астраханском. Из последнего выпустился в войска с отличием и примерной характеристикой. По участию в боевых действиях: штурм Гянджи, Нухи, Ахалкалака, дважды Эривани, семь полевых сражений, три раза был ранен. Бежал из плена, вынеся на себе офицера, за что представлен к унтер-офицерскому чину. За отменную храбрость в боях 1805–1806 годов, особенно во время рейда полковника Карягина в Нахичевань, награждён медалью ордена Святой Анны. За особую храбрость и захват неприятельского знамени в крепости Ахалкалак и спасение там же раненого офицера особым указом государя императора награждён знаком отличия Военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия…

— Грамотный? — перебил капитана Подлуцкий.

— В формуляре указано, что читать и писать умеет, знает счёт и сложение, — ответил Самохваловский. — Также владеет начальными знаниями по химии и физики, умеет переносить местность на бумагу…

— Языками, конечно же, не владеет? — опять перебил, недослушав, Подлуцкий. — Знаешь какие-нибудь иноземные слова, Гончаров. — Он обратил взор на драгуна.

— I speak English a little…[2] — слегка запнувшись, ответил тот.

— Where and who taught you the language?[3] — спросил сидевший за столом майор.

— I was a acolyte to the landowner’s son, I learned the language with him[4], — ответил после секундной заминки Тимофей.

— Однако, вот вам и крепостной, — хмыкнул Подлуцкий. — У нас вон из Дворянского полка, что при Втором кадетском корпусе открыли, такие порой болваны приходят, упаси Бог! Там та ещё, я вам скажу, подготовка, еле писать и считать многие выпускники умеют. Так, ну химия и физика, у него, наверное, с горнозаводского училища, да и съёмка местности. Так-то это тоже для рудознатца дело важное.

— Он у нас вообще грамотей, — заметил, усмехнувшись, Самохваловский. — Книги в лавках у букинистов постоянно скупает, даже из моего эскадрона один взводный у него их читать брал.

— За судом не был, в порочных связях не замечен? — спросил у Кравцова подполковник. — Не пороли его, надеюсь?

— Тут такое дело, Сергей Александрович, — негромко проговорил штабс-капитан. — Под кнутом он был.

— Ну, тогда какие могут быть разговоры?! — Подполковник развёл руками. — Все вы знаете, господа, что честь офицерская превыше всего! Как же человек, претендующий на получение личного дворянства вследствие обретения первого офицерского чина, и может быть подвергнут телесным наказаниям?

— Так он не нами был наказан, господин подполковник, не нашей, так сказать, властью, — продолжил излагать Самохваловский. — А врагами. Можно сказать, в качестве пытки удары кнутом приняв, ещё и за своего взводного командира, тогда ещё прапорщика Копорского. У нас про этот случай в полку все знают.

— Вот оно ка-ак, — протянул Подлуцкий. — Тогда это меняет дело, был пытаем неприятелем, но честь русского солдата не посрамил, командира и родину не предал и на сторону врага не переметнулся. Хм, интересно. Пусть поручик Копорский отдельной бумагой на моё имя об этом случае подробно доложится, а я в главном штабе посоветуюсь. Следующий.

— Младший унтер-офицер Игнатов Афанасий, из крепостных помещика Басова Орловской губернии, — зачитывал Самохваловский. — Грамоте не обучен. В рекрутах с сентября 1796 года. Унтер-офицерский чин получил после первого штурма Эривани. Участвовал в пяти приступах и девяти полевых баталиях. Трижды был ранен. За примерную храбрость на поле боя награждён Аннинской медалью…

— Читать, считать и писать совсем не можешь? — строго спросил Игнатова подполковник.

— Никак нет, вашвысокоблагородие, не сподобился. Складывать могу немного, считаю до ста, но вот писать, виноват, никак не получается.

— Нда-а, печально, — со вздохом отметил Подлуцкий. — Следующий.

— Драгун Блохин Леонид, в рекруты уходил вместе с Гончаровым в одно и то же время, они с ним из одного уезда, — зачитывал с лежавшего на столе листа капитан. — То же Уфимское и Астраханское депо, последнее также окончил с отличием. Участвовал, как и Гончаров, в пяти штурмах и семи полевых сражениях. Дважды был ранен…

— Грамоте обучен? — прервал Самохваловского командир полка.

— Учусь, вашвысокоблагородие! — Лёнька прищёлкнул каблуками.

— В формуляре отмечено, что неграмотный, — вставил капитан.

— Подойди-ка к тому вон столику, — потребовал Подлуцкий. — Матвеев, а ну дай ему лист! А ты, Блохин, напиши на нём название нашего полка, своё имя и фамилию.

Лёнька взял протянутое ему перо, макнул его в чернильницу-непроливайку, с ходу поставил на листе большую кляксу, которую тут же смахнул наслюнявленным пальцем, немного подумал и, пришёптывая, начал выводить буквы.

«Чего он царапает? — с тревогой думал Тимофей. — Тут как ни пыжься, столько времени никак не сможешь три слова выводить».

— Ну-у, долго ещё ждать? — недовольно бросил подполковник. — Матвеев, подай мне его художества.

Старший писарь выдернул из-под писчего пера у Лёньки лист и протянул его командиру.

— Нда-а, «учится он», — разглядывая каракули, проговорил Подлуцкий. — Из всех трёх слов лучше всего фамилию свою вывел, и то её первые четыре буквы. Расписываешься так, небось, в получении жалованья? «Блох»? — хмыкнул он, показывая лист сидевшему рядом майору и капитану Самохваловскому. — Все руки вон и даже морду чернилами вымарал. Лист затёр. Следующий!..

— Будешь ты у нас, Лёнька, теперь блох, сиречь вша, только вот мужского пола, — подшучивали над товарищем ехавшие в своё расположение драгуны.

— Да идите вы все в баню, зубоскалы! — ругнулся тот. — Я, может, заволновался от такого большого внимания. В первый раз ведь с самим господином полковником беседы вёл.

— И даже письмо ему писал, — хохотнув, произнёс Игнатов.

— Ой-ой-ой. — Лёнька покачал головой. — Я-то, может, и пытался хоть что-то писать, а кто-то просто лапки кверху поднял — «ничего не умею, ничего не знаю, вашвысокоблагородие, безграмотный я».

— Ладно, ну чего ты обижаешься, я же шутейно, — усмехнувшись, проговорил Игнатов. — Ты и правда хоть четыре буквы своей фамилии уверенно пишешь, а я даже и того не могу. Не быть нам в благородиях, братцы, окромя Тимохи.

— Да ладно вам, — проронил тот. — Какие уж там «благородия». Сказали же, всё главнокомандующий будет решать, а потом ещё и Военная коллегия в столице. Да и выслуги унтерской у меня совсем мало, три года вместо положенных двенадцати. Что-то я не верю во всё это.

— Поживём — увидим, — изрёк ехавший рядом Кошелев. — Так-то в Валахии, когда под Суворовым был, после Измаильского штурма сам несколько унтеров знал, которые потом в прапорщики перешли. Но тогда и армия-то у нас была о-го-го! И потери случились при штурме огромные! А всё одно турку мы одолели и крепость ту Дунайскую взяли. Не то что с этой Эриванью проклятущей!