Начальник милиции. Книга 5

Глава 13

— Кого съел? — переспросил я, а по спине пробежали крепкие сибирские мурашки.

Зная Тулуша, я мог в этом гастрономическом смысле предположить что угодно, надеюсь — это не любимый кот или пёс редакции. А всего лишь какой-нибудь кактус, ну или аквариумный сомик, на худой конец. Декоративные сомики в просторных аквариумах и на хорошем корме вырастали до вполне себе гурманских размеров. Но все оказалось сложнее, чем я думал.

— Это голубь… — всхлипывала Зина. — Он голубя моего съел. Я его прикармливала. А он…

— Ах! Голубь! — с облегчением выдохнул я. — Я уж подумал, что-то серьезное. К вам обязательно ещё прилетят, прикормите заново, делов-то… Назовите нового тоже Сережей. Мало, что ли, голубей у нас в Зарыбинске?

— Вы не понимаете… Я его раненым подобрала. С перебитым крылом. Рыженький такой, красивый. Выходила, вылечила, выкормила и отпустила. Он прилетал к редакции часто, я его семечками и крупой подкармливала. Потом он стал с друзьями прилетать. Я их тоже угощала. Они целой стаей паслись возле редакции. А сегодня пришла на работу, а ваш Тулуш всех сотрудников птичками жаренными угощает. Я думала, что перепелки — тушки маленькие такие, скрюченные. Ну я и попробовала. А потом спросила, что за мясо, он сказал, что голуби. А вот этот, говорит, самый жирный. Он рыжий был. Рыжие, говорит, всегда жирнее, потому что их солнце любит. Представляете?

Голос её взвился на всхлипе.

— М-да…

— У-и-и… — заскулила девушка, закрыв лицо руками и вспоминая жареного Сережу.

— Ну не надо мокрых дел… Хорошо, Зина. Я поговорю с Тулушем, но убрать его не могу. Он своеобразный, но добрый, вы привыкнете.

Почему-то я стал нахваливать Тулуша, хотя нужно было девушку жалеть. Но мне было жутко смешно и пришлось давиться бесшумным хохотом в кулак.

— Пойдем, отвезу на работу, а заодно и проверю, как там мой подчиненный.

— Лучше арестуйте его за убийство! Сережу я ему не прощу! — выставила та тонкую ручку.

— Послушай, Зина… У тебя есть парень?

— Что?

— Ну-у, жених имеется?

У журналистки даже слёзы высохли от удивления.

— Нет, а при чем тут это?

— Тебе бы настоящего Сережу завести — и вмиг птицу забудешь, — подмигнул я.

— Не думала, что в милиции такие бессердечные работают, — она резко отвернулась, но в машине это сделать было особенно-то некуда.

— Да ладно тебе… В милиции нормальные работают, просто ты слишком чувствительная. Как ты еще журналисткой работаешь? У тебя профессиональной бронИ совсем нет.

— Вы думаете, что журналисты не способны сопереживать? Вы думаете, мы — как вы?

— Оставить слезки… — прекратил я ненужный спор. — И вообще, Зина, надо предупреждать, что в городе летают твои личные голуби. Тулуш — сибиряк, а там вся живность в пищу идет.

— Фу! Как это мерзко!

— Почему? Что именно? — спросил я и завел машину. Тронулись.

— Есть бедных зверушек.

— Ну ты же ешь говядину? А ее Зорькой звали. Или свинину, а хрюшку, возможно, Борькой кличут.

— У них есть имена? — неподдельно удивилась журналистка.

— Конечно… Ты что, никогда не была в деревне?

— Ну так… наездами… — она опустила растерянный взгляд.

— Ясно. Мороженое будешь? Нервные потрясения нужно сладким заедать.

— Буду, — кивнула Зина, и я остановил возле киоска.

Взял себе и ей по эскимо. Ели на ходу. Когда подкатили к редакции, то я увидел интересную картину.

Тулуш сидел на скамейке и держал в руках веревочку. Та тянулась к перевернутому и приподнятому одним краем над землей тазику, который подпирала палка. Под тазиком — крупа, а веревочка привязана к палке. Если дернуть за нее, палка выскочит и таз накроет дичь, то есть — птаху, что прилетит на приманку.

— Что это он делает? — нахмурилась Зина, вылезая из «копейки».

— На муравьев охотится, — с серьезным видом проговорил я.

— На муравьев? — удивилась девушка, хорошо ещё, что она пока не поняла, что ловушка устроена на друзей Сережи. — Он их тоже ест?

— Нет, что ты… Просто обсасывает, у них попки кислые.

— Ну точно дикарь, — выдохнула журналистка и вспорхнула на крыльцо редакции.

А я подошел к Тулушу и сказал:

— Отставить охоту. Твоя задача — наладить оперативные позиции с местным населением, а не конфликтовать с ними, поедая их питомцев.

— Получка не дают, птичка вкусный, — улыбался Тулуш.

— И где ты их умудрился зажарить?

— Там кусты, ветки, — махнул рукой Тулуш на густо заросший палисадник. — Хочешь птичка?

— Нет. Вот тебе двадцать пять рублей до получки, купишь себе нормальной еды, а птиц не трогать. Это приказ. Понял?

— Спасибо, Саныча! А где у вас нормальная еда продается? Куй-куй хочу сделать.

Я даже не стал спрашивать, что за куй-куй, потому что скоро и у меня обед, не хотелось портить себе аппетит. Оставил Тулуша на скамейке, изъяв у него оборудование — тазик и веревку. Положил все в багажник и велел следить в оба.

— Ящерица не проскочит, — заверил он. — Я тут одного подозрительного задержал. Большой мужчинка, рыжий, усатый. Сразу видно, что хитрый и нечестный. Уронил его, связал его же ремнем. А он кричал. Громко ругался. Чукчей обзывался. Нехороший человек. А еще пиджак носит.

Насколько я знаю, Сафрон не рыжий. Но все равно насторожился.

— И где задержанный? — спросил я. — Надеюсь, ты его не съел?

— Мы людей не есть, только уши резать.

— Ты ему ничего не отрезал?

— Нет… — замотал головой Тулуш. — Выскочил редактор. Велел отпустить рыжий человек. Сказал, что знает его, и что он в редакцию по делам шел. Сказал, что это председателя исполкома.

— Чего⁈ Ты Эрика Робертовича на землю уложил и связал? — ахнул я.

— Да, да, — закивал Тулуш. — Эрика, Эрика. Так его имя. Сказал, что тебе будет звонить, жаловаться. Плохой человек. Надо было уши резать, как мои предки.

Я больше не стал спорить, зато был спокоен — ведь действительно ни одна мышь ушастая не проскочит. Редактор надежно охраняется.

Я вошел внутрь и направился в кабинет главного редактора.

— Александр Александрович! — воскликнул тот, поторопился встать и пожать руку. — Вы за своим сотрудником? Заберете его?

— А что, уже надоел?

— Ну, как вам сказать?.. — Артищев понизил голос и проговорил тихо. — С одной стороны, он нас от напасти избавил. От Сережи и этой стаи несносных голубей. Они же все крыльцо и подоконники загадили. Еще и соседи жалуются, что все цветы им в палисадниках поклевали. Зина прикормила дармоедов, а Тулуш Балданович их того… Ощипал, простите…

— Так он, получается, молодец?

— В этом плане — да, только вы Зине не говорите, что я его хвалил за голубей. А вот есть еще казусы… Он везде за мной ходит. Я так не привык, я чувствую себя пленником. Ну или маленьким мальчиком под присмотром. Понимаете?

— Ничего, ради безопасности и потерпеть немножко можно.

Тут уж я не готов был ни на какие переговоры и компромиссы.

— Немножко? Да, но он и на обед со мной ходит. И не просто ходит… Вот. Послушайте, я обедаю в столовой, а он сидит рядом и ничего не покупает, смотрит мне в тарелку голодными глазами, а у меня кусок в горло не лезет. Говорит, все деньги отослал родне. Не на что обед купить. Ну, я и угостил его по незнанию. Сказал, бери, что хочешь, я заплачу. Он съел три тарелки борща и два вторых. Выпил четыре компота. И так уже два раза… Зарплаты у нас небольшие, сами понимаете, что я не могу кормить всю милицию.

— Понял вас, Захар Елизарович, во избежание недоразумений прикармливать никого категорически не советую, ни голубей, ни Тулуша. Он остается с вами еще на неопределенно долгое время.

— Вы, значит, не нашли того, кто вломился в редакцию? — обреченно вздохнул Артищев.

— Ищем… А вы больше ничего не вспомнили об этом вашем Силантии?

— Нет… Только имя и помню…

— Это он? — я положил фотокарточку на стол. — Жорич Силантий Прокопьевич, работник мясокомбината, кладовщик. По возрасту почти ваш ровесник, чуть старше.

Снимок мне удалось раздобыть через Нурика. Тот, конечно, вовсе не к директору пошёл — стянул его с доски почета предприятия, где висел портрет подозреваемого. Жорич числился у администрации на хорошем счету. Еще бы — Воблин любовник.

— Он! Это он… — вздрогнув и проглотив комок, выдавил главред. — Точно он… Даже не изменился почти, только поседел немного. Ну и морщин стало больше. Будто сам дьявол — не стареет с годами.

— Хорошо… Мои люди за ним наблюдают, все под контролем, Захар Елизарович. Держитесь Тулуша, и все будет в порядке…

— Но почему вы не арестуете этого Жорича? — воскликнул редактор. — Если мы знаем, что это он? Прямо сегодня! Прямо сейчас!

— Мы проверяем его биографию. Это не так быстро — запросы, архивы. И многое утеряно. А пока — ваше слово против его слова. Для таких серьезных обвинений этого недостаточно. Но я добуду доказательства. Обязательно добуду. До свидания…

— До свидания, Александр Александрович, — поникшим голосом отозвался главред.

Как он еще журналистом на передовой был, если всего боится и так легко впадает в апатию?

Я вышел на крыльцо, Зина тоже была на улице и сидела на одной лавочке с Тулушем. Они о чем-то разговаривали и, похоже, совсем не ругались. Ну вот и хорошо… Контакт у них налаживается. Главное, чтобы голуби не прилетели.

Проходя мимо молодежи, я услышал, как Зина спросила Тулуша:

— А правда, что у вас в Сибири медведи по дорогам ходят?

— Врут все, — отмахнулся Салчак. — Нет у нас дорог.

— Привет, — улыбнулась по-приятельски Вера, я в ответ галантно взял ее за руку и усадил на лавочку в парке.

Мы встретились с ней возле фонтана, как и условились. И у меня, и у нее на работе много посторонних глаз и ушей, вот и решили провести рабочую встречу на нейтральной территории.

— Запросы по Жоричу пришли?

— Ты что такой нетерпеливый, Саш? — покачала Вера головой. — Нет, конечно… Ждем пока.

— Я тут узнавал… Официально — он участник ВОВ, якобы партизанил на Брянщине. Но думаю, что это легенда, и настоящая его фамилия Грицук.

— Лев Никанорович Грицук, — уточнила Вера.

— Я тут с информатором побеседовал. Он сказал, что пару лет назад скупщик принял от неизвестного старые золотые коронки. Очень старые, — с ударением произнёс я.

Моя собеседница кивнула.

— Интересно… — задумалась Вера, — обыск бы у этого Жорича провести. Может, нароем чего.

— Пока оснований никаких нет, к сожалению. Может, придумаешь какие-нибудь формальные? Договоришься со своими в прокуратуре, а?

— Не выйдет, — поджала губы девушка и будто зачитала из досье. — Прокурор Зарыбинска Виктор Степанович Карасев — честный и неподкупный работник, в коррупционных связях не замечен, состоит в партии, примерный семьянин и труженик. Я изучила его, пока готовилась ехать сюда к вам. Такому доказательства нужны. Тяп-ляп он не подпишет. Вот что за область у нас, Морозов? Все прямо такие честные…

— Это плохо? — усмехнулся я.

— Работать сложнее, — проговорила Вера. — В Азербайджане или Грузии, например, все купить можно, и хваленая социалистическая законность там не совсем прижилась.

— Ха! И должность прокурора? — вскинул я бровь.

— Конечно, — на полном серьезе ответила Вера. — И пост министра республики, и должность начальника ГАИ. Кстати, последняя стоит даже дороже, чем должность начальника милиции.

— Надо подсказать Кулебякину, — усмехнулся я. — Пусть на Кавказ переводится. Он же все мечтает подполковником стать.

— У него денег не хватит, — хитро подметила Вера. — Простым инспектором ГАИ можно стать тысяч за десять. А там дальше — по нарастающей в несколько раз на увеличение мзда идет.

— Ого, ты и прейскурант знаешь?

— Работа такая, — повела плечиком девушка. — Давай лучше о нашем деле. Когда пойдет машина с мясом под управлением экспедитора Семенова?

— Сегодня должна была отбыть. Но сломалась. Я так думаю, они перестраховываются. Опасность почуяли и денек пропустили на всякий случай. Но у меня там свой человек работает, он узнал, что завтра Семенов поедет — в обед.

Нурик молодец, четко сработал. Он с кем хочешь общий язык найдет. И с особым рвением он отнесся к поручению — следить за Семеновым. Сказал, что Ваську никому не отдаст, а этого Семенова сдаст мне с потрохами.

— Хорошо… — кивнула следачка. — А какая там схема у них, как хищение происходит?

— Пока не понятно, будем следить за машиной… Кстати, ты принесла то, что я просил?

— Да, — Вера достала из сумки папку, приоткрыла и показала то, что лежало внутри — вырезки из газет. — Только осторожнее. Они очень старые. Это из моего личного, так сказать, архива.

— Личного? — удивился я. — Я думал, это материалы дела по Святоше, все эти древние документы. Ты что же, ловишь фашистов по личным мотивам?

— Есть у меня свои счеты, — глухо проговорила девушка.

Я решил пока не спрашивать подробностей, видно, что она еще не готова довериться. Но обязательно спрошу, потом.

Я перебирал пожелтевшие листочки с немецким печатным шрифтом и газетными фотоснимками. На большинстве фотографий запечатлены бравые выродки с автоматами, часто на фоне убитых советских солдат и повешенных пленных.

— Смотри! — ткнул я пальцем в одного из молодых парней в униформе полицаев, что стоял с винтовкой в толпе подобных фашистских прихвостней на фоне барака. — Это же… Жорич! Год какой здесь⁈ Все совпадает! Правильно редактор сказал, он служил таким вот полицаем, а потом, скорее всего, и в палачи подался.

— Ты уверен? Я не знаю, как выглядит Святоша. Я собирала все архивные газеты того времени с фотоснимками из тех мест. Говоришь, это Жорич?

Она присмотрелась к тому снимку, на который я показывал, и я видел, что на лицо её будто легла тень.

— Ну да… Очень похож, по крайней мере… Нужно экспертизу провести по фотографии. Он или не он. Но я уверен, что он это, падла. Та же ухмылка, тот же прищур… Вот, смотри, — я достал фотку Жорича с доски почета. — Похож?

— Похож, — подтвердила Вера сквозь зубы.

— Ну, эксперты нам точно скажут.

— Качество газетного снимка так себе, — вздохнула Вера. — Ни одна портретная экспертиза не возьмется признать его пригодным объектом для криминалистической идентификации. Мы только на глаз можем глянуть.

— Ну на глаз-то — он, да, — кивал я.

— К делу этот «на глаз» не пришьешь…

— Но все равно ты меня очень обрадовала этой фрицевской газеткой. Получается, что верной дорогой идем, товарищи… Главное теперь — его на мясе взять грамотно, а уж там я его раскручу.

— Если по хищению дело возбудим, то и санкцию на обыск не проблема взять будет.

— Здравствуйте, — улыбался Сафрон редкими желтыми зубами.

— Гражданин, вам чего? — грозно уставилась на него старший инспектор паспортного стола Вершинина Галина Вениаминовна. Женщина одинокая, жёсткая, с короткой стрижкой засаленных волос и без всякой косметики на лице. — Приемные часы вон, на двери висят. Покиньте помещение… Что встал? Я сказала, выйди!

— Вот… — Сафрон вытащил из кармана записку от Святоши и подал ее инспектору.

Галина Вениаминовна было протянула руку к листочку, на рефлексе, думала, что это купюра, но, разглядев линованные клеточки, тут же отдернула:

— Это что?

— А вы прочитайте, дамочка.

— Некогда мне тут ваши записульки начитывать, — пробурчала женщина, уже напрягшись и силясь понять, кто же перед ней, явно не случайный посетитель. — И я вам не дамочка, а старший лейтенант внутренней службы.

— Читай, дура! — рявкнул вдруг Сафрон.

Женщина вздрогнула, ее рука осторожно потянулась к телефону на столе.

Сафрон покачал головой и угрожающе проговорил, цокая языком:

— Не стоит, дамочка… Не по масти кроешь…

Голос его был тверд и холоден, как ледяная глыба, и Вершинина сразу поняла, что с таким шутки плохи. Она давно работала паспортисткой и прекрасно знала психологию поведения здешних посетителей. Их всех можно было легко прижать к ногтю — но такого гражданина еще не было в ее практике. Об него легко зубы сломать, да и не только зубы.

Она развернула записку, нацепив очки, пробежала глазами написанное и проговорила:

— Что же вы сразу не сказали, так вы от…

— Тише, — оборвал ее Сафрон, забирая записку обратно.

— Но мы здесь одни, — повела взглядом по кабинету паспортистка, будто хотела сама еще раз удостовериться в этом.

— И у стен бывают уши, тетя. Где мой паспорт?

— Сейчас, сейчас, одну минуту.

Вершинина встала и порылась в недрах массивного насыпного сейфа. Там были кипы бумаг и бланков, она умело пролистала большую стопку всей это документации и нашла нужный объект. А именно — паспорт гражданина СССР нового образца, с обложкой темно-красного цвета.

— Вот, держите, — протянула документ паспортистка. — С вас, как договаривались.

— А он настоящий? — хмыкнул Грицук, рассматривая свою фотографию в документе. — Гля… Ну и рожа у меня. Хе!

— Обижаете, конечно, настоящий. Я где работаю, по-вашему? И советую вам немедленно уехать из города, чтобы не светить этим бланком. Рассчитайтесь, пожалуйста.

— Ну и что за фамилия у меня теперь? А получше не могла придумать? Что за фамилия? — разорялся необычный посетитель. — С такой западло ходить!

— Это реальный человек, вы теперь под его именем записаны, — оправдывалась инспектор. — Деньги мне, пожалуйста, заплатите… Или я аннулирую паспорт.

— Конечно, конечно, — улыбнулся Грицук и залез в карман, вытягивая из него, что-то длинное, совсем не похожее на конверт с деньгами. — Вот, держите!

Он резко выхватил огромный нож и сходу ударил им тетку прямо в сердце. Та даже охнуть не успела, как клинок вонзился в грудь по самую рукоять. Вершинина застыла, не моргая.

Грицук выдернул нож, а тетка кулем рухнула на пол, заливая старый линолеум кровью. Она выходила из раны толчками, вместе с жизнью паспортистки. Через пару секунд старший инспектор Вершинина уже была мертва.

Сафрон подошел к телу и обтер клинок ножа о блузку женщины. Затем залез в сейф и стал рыться в нем, выбрасывая на пол документы, бланки, карточки. Красные корочки паспортов падали прямо в лужу крови. Грицук, не обращая внимания, топтался по ним и по крови. Ему было абсолютно наплевать, будто это была не кровь, а томатный сок или вода. Он не боялся испачкаться, потому что нашел главное — деньги. Много денег.

Теперь куплю себе нормальное шмотье и обувку, подумал он и оскалился в довольной улыбке. От Святоши денег не дождешься, обещал реальные дела, а на тряпки деньжат зажал. Скряга. Где его реальные дела? И что тут вообще можно вершить, в этой жопе? Спасибо, хоть паспорт справил. И велел паспортистку пришить, как дело выгорит. С удовольствием это исполнено… И вот теперь я не Грицук, да и не Сафрон. Жаль… Хорошее имечко было.

Спрятав нож и рассовав по карманам деньги, Грицук вышел из помещения паспортного стола. Повесил на дверь табличку — «Неприемный день», замкнул на замок ключом, который тоже нашел в сейфе, и, довольно насвистывая, побрел по улице. По пути обтер о траву ботинки от крови, пополоскал их на ходу в луже, свернул в переулок и затерялся в закоулках города.