— Саша, о господи! Ты где пропал? Почему такой грязный? — Алена бросилась ко мне на шею, едва я очутился на пороге квартиры Серовых. — Это что? Кто тебя так исцарапал?
— Кусты исцарапали.
— Почему ты ничего не сказал, что вы с ночёвкой, что не придешь вчера? Я волновалась! Какие еще кусты?
— Дела неожиданные образовались. Причем как раз в лесу. Служба, знаешь ли. Устал, как собака… — я спешно чмокнул девушку в губы, косясь на коридор, откуда мог нагрянуть ее брат. — Есть что-нибудь перекусить?
— Конечно… Проходи. Нет, погоди-ка, иди в ванну сначала. Снимай одежду, я замочу сразу. У тебя же есть здесь сменная.
— Есть.
После возвращения в Зарыбинск я доставил Мухтара в ГОВД до вольера, а сам прямиком направился к подруге. Пропал я позавчера еще, не предупредив Аленку, вот и решил направиться сразу к ней. Соскучился вдобавок, да и кушать хотелось.
— Сан Саныч! Привет! — из комнаты выскочил Серый. — О-о… Ты чего чумазый такой? Что ли, уголь добывал?
— Нефть… — улыбнулся я и пожал ему руку. — А ты куда это собрался на ночь глядя?
— Да с пацанами надо прошвырнуться в одно место, дела кое-какие порешать.
— Хм… Вот ты деловой, — но удерживать Серого я не стал, хотелось вдвоем с его сестрой остаться и провести время.
Однако надо будет вникнуть, что за дела он решает, прочно ли я его отвадил от «не тех» дел.
Меня накормили, отмыли и постирали. Серый еще не вернулся, и у нас с Аленой выкроилось время, чтобы насладиться друг другом. Лишь только мы закончили, как в дверь настойчиво постучали. Алена схватила халат и помчалась в ванную.
— Не открывай пока! — бросила она через плечо.
— Не в подъезде же его держать… — пожимал я плечами, торопливо одеваясь. — Не маленький уже, все давно понимает.
Но паузу я все же выдержал — пошел открывать, лишь когда Алена скучающей козочкой как ни в чем не бывало примостилась на диване у телевизора, делая вид, что ее очень заботит документальный фильм о становлении системы партийного образования в СССР.
А в дверь, между тем, долбили всё сильнее. Ну, Серый, ну паскудник, невтерпеж ему домой попасть. Мысленно ругая парня, я направился в прихожую и щелкнул замком. Открыл дверь и удивился. Это был совсем не Серый.
— Саныч, — на пороге стоял Ваня Гужевой и с любопытством заглядывал внутрь квартиры, так как я не посторонился и не пропустил его. — У нас убийство… Вот за тобой приехал. Адрес в дежурке взял, ты его там оставлял на всякий пожарный. А тут кто живет? Родственники твои? В общагу, коменданту Суровой, я позвонил, она сказала, нет тебя, я и поехал сюда…
— Родственники, родственники. Что хотел, Ваня?
— В общем… такое дело… Сегодня я на сутках дежурю.
— Знаю, я же тебя в график и поставил, ближе к делу…
— Ну без тебя никак не обойдемся щас… И Мухтар нужен.
— Иван, ты сколько лет в угро? — прищурился я.
— Второй год, — оправдывался мой подчиненный.
— И ты не можешь отработать преступление по суткам самостоятельно?
Я был немного на него раздражен за громкие стуки в дверь, за подпорченный вечер — и чего он еще нос сует в хату? Высматривает. Уже пора ему успокоиться и перестать подлавливать меня на отношениях с женщинами. Ведь у него и Вдовиной дата свадьбы даже назначена, но Ваня почему-то видит во мне соперника до сих пор. Хотя я сам отпустил Марию Антиповну. Но, видимо, Маша до сих пор отпускаться не хочет, и Гужевой это чувствует.
— Так там не простое преступление, Саныч! Не бытовуха вовсе! — всплеснул руками опер. — Там на пляжу парня прирезали!
— Как на пляжу? Пили, пили — и подрались? Так было дело? А говоришь — не бытовое.
— Вот именно, что нет. Пришла студентка в дежурку, плачет слезами крокодильими. Говорит, парня ее зарезали. Неизвестный ударил ножом. Она его видела, но не разглядела. Говорит, весь в черном был, как демон. Появился словно привидение, бесшумно из ночи. Мы посмеялись сначала, сказали, может, и конь черный у него еще имелся, а головы не было? Вроде, как у Майна Рида. А она ревет белугой и кричит, чтобы пляж мы проверили. В общем… наряд ОВО туда съездил, и действительно — труп с дыркой в спине.
— Какой дыркой? — насторожился я. — Пулевое? Картечь?
— Не-е… от ножа.
— Так. А почему думешь, что не бытовуха? Друзей-собутыльничков отработать надо, подтянуть. С кем пил, с кем шатался вечером, ругался. Мне учить тебя надо?
— Да нет же! Не пил он ни с кем.
— Откуда знаешь?
— Да потому что его прямо при подружке убивали! Представляешь?
Тут уж я навострил уши. Скоро, наверное, они у меня на подозрительные звуки и приметы поворачиваться начнут, как у Мухтара.
— Как это?
— А вот так, поехали, Сан Саныч, по дороге все подробно расскажу. Там, похоже, совсем двинутый какой-то подозреваемый. Подошел, значит, к молодой парочке и мужика — бац! И зарезал! Причем с одного удара… В спину.
— С одного удара в спину⁈ — насторожился я. — Ну с этого, Ваня, и надо было начинать. — Щас, я переоденусь. Жди на улице.
Я захлопнул дверь, когда в коридор уже вышла Алена. Гужевой тянул шею с порога, чтобы разглядеть мою девушку, но дверь чуть не прищемила ему нос. Хотя, я уверен, Аленку он успел заценить. И, как мне показалось, даже немного просиял от скрытой радости. Оно и понятно, будет теперь чем Марию обрадовать, мол, наш начальник УГРО с красавицей живет-милуется. Когда только успел?
— Ты опять на работу? — надула губы Алена.
— Алёнушка, пойми, я — милиционер, а преступления по расписанию не совершаются, если тебя это напрягает, то…
— Не дождешься! — категорично выдохнула девушка, перебив меня.
— Что не дождусь?
— Я говорю, ты же хотел сказать, чтобы я себе другого парня искала? Не милиционера, к службе ремнём от кобуры не привязанного. Так? Так вот, мой ответ — не дождешься, Морозов. Ты мой и только мой. И я тебя люблю…
— Э-э… Хм… Вообще-то… я хотел сказать, чтобы ты привыкала к моей службе и относилась к ней, как к неизбежному. Но твой вариант ответа мне определенно нравится, будем считать, что с моей работой мы все прояснили.
— Преступления, говоришь, совершаются? — подступила ко мне подруга, обвив шею руками, как удав.
— Угу…
— Тяжкие?
— Еще какие тяжкие… Особо тяжкие. У-у…
— Да? На преступление он собрался! Или ты завел себе на работе девку какую? — Алена схватила меня за щеки, будто пыталась заглянуть в душу. — Смотри в глаза мне, Саша! Завел?
— Какую девку?
— Кадровичку!
— Ты что? Да она замуж выходит. Кстати, вон и жених ее приходил только что. Если хочешь, я вас познакомить могу.
— Смотри мне… — покачала она головой, а потом наклонила её к плечу, и её волосы легли на него волной.
— Чист, как роса, — я обхватил Алену, сбрасывая ее захват, и обезоруживающе поцеловал.
— Ну да… Только мне сегодня сон приснился. Ты курицу какую-то целовал худую. Вот я и злая на тебя.
— Приснится же всякая ерунда тебе… А я виноват! Ха! Может, я тебя и целовал? А ты во сне не поняла просто.
— Не-е… Та смуглая была. Волосы, что уголек. Боевая такая девка, совсем как ты любишь, — уколола меня Алёна.
Я улыбнулся пошире.
— Ха! Ну, тем более ерунда полная… Нет у нас в Зарыбинске смуглянок, сама же знаешь.
— Посвети, — приказал я Гужевому, передавая ему массивный фонарик с длиннющей ручкой.
— И мне, пожалуйста, посветите, — попросил Загоруйко, ползая на коленях возле трупа на пляже. — Тут следы… Похоже на сапоги или грубые ботинки. Вера Андреевна, зарисовывать в приложение к протоколу осмотра будете? Я могу сам сделать от вашего имени, если что…
Соколова оторвалась от писанины и подняла на Валю усталый взгляд (после сегодняшнего марш-броска ее снова вызвали на работу, как и меня):
— Зарисовывать? След? Двадцатый век на дворе, а вы с рисунками своими. У нас что? Фотоаппараты кончились?
— Я непременно зафиксирую на камеру, — пожал плечами эксперт. — Но положено же еще и зарисовки параллельно делать, разве нет?
— Конечно, положено, — пришел я на помощь Соколовой и ответил за нее. — Но там, откуда Вера Андреевна перевелась, такой практики просто нет. Так, Вера Андреевна?
— Да, да, совершенно верно. Не надо зарисовывать. Фототаблицы со снимками достаточно будет.
— Следы хорошие, но не факт, что это обувь убийцы, — продолжал ползать Валентин. — Тут много всяких отпечатков.
— Убийцы, убийцы следы, — заверил я. — Можешь не сомневаться. Вот, глянь.
Я вытащил листочек, на котором всего несколько часов назад зарисовал след сапога в Мохово на пристани. Откуда пропала лодка Ефимыча.
— Это что? — Валя сделал стойку, как охотничий пес на лакомую дичь.
— Рисунок следа. Похож на те, что возле трупа?
— Один в один… — кивнул Загоруйко. — И подметка скошена, и вот — дефект подошвы есть в каблучной части и еще признаки… А где ты его зарисовал?
— Это, Валентин, оперативная информация. К делу не привяжешь. Ты мне, дорогой, лучше скажи, что думаешь насчет мотива преступления? Зачем убивать было парня, да ещё на глазах у девушки?
— Ну-у, — криминалист встал, отряхнул брюки и включил профессора. — Это же очевидно… Его подруга сказала, что Щеглов на момент убийства был в одежде, когда ему нож вонзили. А теперь одежды нет. И обуви нет. Футболка только, трусы и носки остались. Вряд ли кто-то своровал трико и кофту, когда мимо пробегал, позарившись с трупа снимать. Это значит, что целью убийства было — завладеть одеждой.
— Логично, — кивнул я. — А почему нельзя было просто ограбить? Забрать одежду?
— Будем рассуждать логически… Ранение смертельное, прямо в сердце, причем со спины. Раневой канал глубокий, судмедэксперт щупом измерила, — кивнул Валентин на Леночку. — Это говорит о том, что наш подозреваемый умеет убивать. Учитывая, что сделал он это еще и на глазах свидетельницы, то могу предположить, что и сам процесс ему очень нравится.
— Психопат, маньяк? — нахмурился я, пытаясь понять, кто же такой Сафрон Грицук.
— Нет… Маньяки действуют на низменных инстинктах, ради удовлетворения животного влечения или полового удовлетворения. Тут же картина четкая — подошел, зарезал, снял одежду, скрылся. Не маньяк, точно. Но, возможно, психопат, из тех индивидуумов, кто без сострадания и угрызений совести. Убить ради спортивного костюма и кед, это надо быть больным головой. Или психопатом, который не испытывает никаких чувств и эмоций. Не способен сопереживать.
— Молодец, Валентин… тебе бы внедрить в советскую криминалистику ещё и психологию. И расширить поле своей деятельности, так сказать. Не думал об этом?
— Ну уж нет… — поджал губы эксперт, будто я предложил ему нечто неприглядное и недостойное. — Признаться, я до сих пор считаю психологию лженаукой. А мои сегодняшние выводы относительно личности преступника основываются сугубо на фактах и анализе выявленной следовой информации на месте преступления.
— Во загнул, профессор… — присвистнул я, пытаясь разрядить мрачноватую обстановку. — Ну как знаешь… а по мне, ты психологию умело сейчас применил. Составил психологический портрет преступника.
Загоруйко еще что-то пробубнил, возражая, но я уже не слышал, потому что отошел в сторонку и кивнул следачке. Вера тут же вполголоса спросила:
— Думаешь, это он?
— Даже не сомневаюсь. Никогда в Зарыбинске не убивали за спортивный костюм. Готов поспорить, вещи самого Грицука здесь — на дне реки. Будем искать его по приметам одежды. Фотку его ты мне когда предоставишь? Потерпевшая подробно описала вещички. Эх… в розыск бы его объявить…
— Пока нельзя, — тихо ответила Вера. — Никаких ориентировок, развешанных по городу, никаких оповещений дружинников и оперативных комсомольских отрядов. Пусть Сафрон думает, будто мы не знаем, что он в Зарыбинск явился. Иначе заляжет на дно. Официально я расследую с твоим оперативным сопровождением обычное убийство, — Вера кивнула на труп, — а ты еще хулиганку с памятником отрабатываешь.
— Добро… Только почему-то мне кажется, что это не последняя их жертва…
— Их⁈ — Вера чуть дернулась, напряглась, а в глазах ее сверкнула мимолетная злость, но она тут же подавила ее.
— Ну да… Их с палачом. Святошей. Не зря же он сюда племяша выдернул. Значит, вместе дела мутить будут. Знать бы еще — какие…
Она едва слышно вздохнула.
— Тоже все дни голову ломала. Так и не поняла.
— Слушай, Верунчик, может, они пакость какую советскому строю задумали? Ну, типа, нацисты-фашисты и все такое. Кстати в Москве уже появились первые почитатели Гитлера. Слышала? Фашистской свастике поклоняются… уроды…
— Слышала… Пока массовых выступлений нет от них. По подвалам прячутся. Но если бы и эти — как ты говоришь, то поехали бы они в столицу, ну или на худой конец в область. Как можно подорвать советский строй в Зарыбинске?
— И то верно, — кивнул я, а сам вспомнил, как Пистонов заранее готовил именно в Зарыбинске группу для диверсии в Москве, на предстоящей Олимпиаде-80. Но не срослось, я его уничтожил. А теперь нужно вычислить нацистского палача и его племянничка. Это сложнее, потому что мотив их неясен. Цель их неизвестна. Но одно я знал точно — не просто так дядюшка родственника своего из зоны вытащил, не потому что соскучился.
— Кто там? — за невзрачной дверью раздался недовольный голос явно пожилого человека.
— Сто грамм… — буркнул Сафрон. — Открывай, свои…
Щелкнул один замок, затем второй. Брякнула цепочка, и только после этого дверь на лестничной площадке распахнулась. Она оказалась вовсе не такой простой, как выглядела снаружи. Со стороны квартиры дверь была усилена сплошным листом стали. Косяк тоже был укреплен, хотя и замаскирован под обычное дерево. Но опытный глаз вора сразу определил: такую хату просто не взломаешь. Да и ни к чему ему ее ломать, ведь это жилье его родственника.
— Заходи, — шикнул на него хозяин квартиры, тревожно осматривая лестничную клетку, а после поспешил захлопнуть за гостем дверь.
Снова щелкнул несколькими замками, а лишь после этого приобнял Сафрона и похлопал его по могучему плечу.
— Ну что, племяш? Как житуха? Смотрю, синевой покрылся. Партаками оброс… совсем уркой стал. Не на то жизнь размениваешь.
— Не синева это, а статус, — возразил вор и без всякой улыбки ответно похлопал своего дядю по плечу и пожал руку, как бы формально и совсем без души. — Много ты понимаешь….
— Да уж поболее твоего, — хмыкнул хозяин квартиры. — У тебя одна правда — блатная… А мир гораздо шире любой кичи. Уж поверь.
— Спасибо, Святоша, конечно, что помог мне слинять. Но какого хрена ты меня сюда звал? В эту дыру… Тут же меня вмиг мусора срисуют.
— Не кипишуй, Сафрон… Во-первых. Не называй меня Святошей, спалишь. А во-вторых — дела нас ждут реальные, а не гоп-стопы твои. Только сначала нужно разобраться вот с этим человеком, — Святоша вытащил из шкафа фотокарточку и показал ее племяннику.
— Хм… Наглушняк — или шугануть просто? Могу ноги сломать.
— Сделай так, — выговорил Святоша, — чтобы следов от него на Земле не осталось.
— Это можно… Тыща рублёв — и исчезнет, как баланда в голодной камере.
— Ты не охренел ли, Сафронушка? — зыркнул на него собеседник. — Я, значица, тебя вызволил, кров и еду предоставляю. А ты еще деньги с меня будешь тянуть?
— Да ладно, — хмурил кустистые брови урка. — Шутканул я. Конечно, в ответочку завалю его для тебя. Где его искать? Кто таков? Чем живет, чем дышит?
— Там на обратной стороне фотокарточки все написано. Изучи, запомни, а после порви и сожги.
— Да не боись ты… фотка пока со мной побудет. У меня память на морды х*ровая. Особенно на такие. Чем он тебе насолил-то?
— Какая разница? — коротко прошипел хозяин. — Устранишь по-тихому и все.
— Чем больше информухи, тем лучше, — Сафрон почесал бритый затылок. — Тем проще найти подход к терпиле. Так что рассказывай, родственничек, что там за терки у вас.
— Узнал он меня… Признал Грицука во мне.
— И где работал ты во время войны, тоже знает?
— Нет… Просто имя и фамилию мои вспомнил. Старый мой знакомый, чтоб его инсульт пробил. Но если распространяться будет, мне хана, Сафронушка. На тебя надежда… Я уже не тот. Нет крепости в жилах, и глаз не остр. Не смогу без следов его убрать. А ты сможешь.
— Погоди, — урка, покачиваясь в кресле, закинул ногу на ногу, он сидел лицом ко входу в комнату и обозревал все пространство, показывая своим видом, что он теперь в этой хате за главного и полностью контролирует обстановку. — Так ты меня вытащил для этого? Ха! Чтобы я прикончил фраера, который тебя спалить может?
— А тебе этого мало?
— Я думал, из любви к племяннику ты все провернул. Родная кровь.
— Одно другому не мешает, Сафронушка. И, говорю же, дела нас еще ждут. Важные. Это тебе не в форточку лазать.
— Слышь, Святоша… Ты меня к домушникам не приписывай, — пробурчал зэк. — Сафрон на форточки не разменивается.
— Вот и хорошо, — закивал хозяин квартиры. — Нам как раз такие и нужны.
— Нам? — вскинул уже седеющую бровь урка.
— Пора менять жизнь к лучшему, племяш, — многозначительно ухмыльнулся собеседник.