Начальник милиции. Книга 5

Глава 17

В квартире Жорича кроме зубных коронок нашли еще кое-что изобличающее. Старые, блеклые, с налетом желтизны фотографии военных времен. На снимках Силантий в форме немецкого полицая с винтовкой наперевес, рукава закатаны (как часто, кичась, носили каратели).

Стоит и улыбается рядом с кучкой таких же предателей на крыльце комендатуры. На крыше дома торчит флаг со свастикой. На заднем плане сбоку я увидел и еще одного человека в форме полицая. Молоденький, пацан совсем. Казалось бы, и понятно, раз уж у комендатуры снимали — прихвостни фашиков там стоят, но я всё-таки присмотрелся. Почему-то он мне показался знакомым. Странно… Наверное, морда слишком славянская, а не германская, вот и померещилось. Или я его где-то видел все-таки? Не могу понять.

Я морщил лоб, приглядываясь, но уж больно старый снимок, да и резкость не на этого типа наведена — никак лица не разглядеть. Видно, что вот глаза, вот нос, да и то, черты, скорее, угадывались, и мое воображение их дорисовывало.

— Что ты там такого увидел? Будто привидение рассматриваешь, — поинтересовалась Вера, заглядывая мне через плечо.

— Да вот, глянь… Такое ощущение, что вот этот молоденький шакал мне почему-то знаком.

Вера присмотрелась:

— Нет, я его не узнаю. Да и ты, скорее всего, ошибся. Этот снимок сделан в поселке Урицкий. Далеко от нас. Там, где служил Святоша. Он же Силантий Жорич. Смотри, как улыбается, гад. Сдох, наконец…

Она отвела взгляд от снимка, поджала губы — вся напряжена.

— Стало быть, твоя душенька довольна? — я хитро прищурился на следачку и кивнул в сторону коридора, где распластался труп.

— Да, — хмуро кивнула Вера.

— А вот радости в глазах не вижу, — тихо проговорил я и отвел ее за локоток в сторонку. — Рассказывай, Вера Андреевна, что тебя гложет?

— Я его сама хотела убить… — тихо пробубнила девушка, каким-то загробным и будто не своим голосом, словно в нее вселился демон.

— Ну, извини… Выбора не было, или он — или Тулуш. Один бы из них умер, и коллегу я отдавать был не готов, — поддел её я, а потом добавил абсолютно серьёзно: — Думаешь, я не хотел бы сам его допросить с пристрастием? Мне очень бы надо узнать, где этот чертов Сафрон. Мне кажется, что у меня тоже с ним личные счеты… Потому что слишком хорошо помню труп в Мохово, его рук дело… А у того мужчины дочь и внук. Жалко их… А ты что? Твоя миссия выполнена, теперь уедешь?

Вера мотнула головой, плечи её будто бы закаменели.

— Пока не найду Сафрона, задание не окончено.

— Вот как… Что ж. С одной стороны, я очень хочу найти Грицука, а с другой, хотелось бы не так быстро.

— Не хочешь, чтобы я уезжала? — чуть улыбнулась Вера.

— Ты хороший следак, Соколова, с тобой приятно иметь дело. Ну и целоваться тоже приятно.

— Извини… Тогда в палатке… — Вера опустила голову.

Но по ее глазам я видел, что ей ни чуточки не стыдно, это все игра. Она — сама невинность, но только внешне, а внутри демонёнок.

— За что? Мне понравилось… Эх, а знаешь, одноклассница… если бы не Алена, я бы за тобой точно приударил.

— Ну так приударь… Мы Алене не скажем, — прищурилась девушка.

— А вот возьму и приударю! — хохотнул я.

Мы сами не заметили, как отошли в соседнюю комнату, где вели беседу полушепотом. От лишних глаз нас отделяли шторы на дверном проеме. Любили вешать шторы в проходе, словно бы вместо дверей, в СССР. Вера быстренько оглянулась, убедилась, что нас никто не видит. Подошла ко мне, обвила руками мою шею. Я обхватил ее за талию, прижал к себе, и мы поцеловались.

— Сан Саныч! — распахнув шторки, в комнату бесцеремонно ввалился Гужевой.

Он что-то хотел сказать, когда мы с Верой отпрянули друг от друга, но Ваня успел нас заметить. В его глазах вспыхнуло удивление, а потом сразу некое чувство удовлетворения и тихой радости, что ли. Оно и понятно — вот теперь он точно расскажет Марии, как я следачек новеньких прямо на каждом осмотре тискаю. В красках расскажет, чтобы на предстоящей свадьбе невеста вдруг не передумала и не сбежала прямо из-под венца. Конечно, Маша — женщина серьезная и обстоятельная, и к побегам не склонная, она давно взвесила все «за» и «против», и я уверен, что ерундой заниматься не будет, иначе на фига было весь этот цирк, то есть свадьбу, затевать.

Но, похоже, Ваня так не считал и не был на все сто уверен в своей пассии. Он всё равно ревновал ее ко мне. Я это видел. И ждал свадьбы с огромным нетерпением, радостью и одновременно тревогой. А получится ли жениться, а не умыкнет ли Морозов невесту? А теперь он видел и убеждался, что красть невест я вряд ли буду, тут и без всяких краж девиц-красавиц рядом со мной хватает. Не то чтобы я был бабником, так… на полфёдора. Полубабник. Просто не влюбился еще намертво. Обреченно и насовсем… Нет, Алену, я конечно, люблю… И Марию немножко. А при виде Веры сердечко радостно ёкает. Как таких умниц-красавиц не любить?

— Чего хотел? — спросил я застывшего Гужевого, в мозгу которого уже явно крутился какой-то коварный план насчет меня и его невесты.

— Там… Это… Саныч, я соседей опросил, весь подъезд обежал, никто не видел Сафрона. Ну, мужика, схожего по приметам. Я им фотокарточку показывал. Говорят, в подъезде не замечали эту криминальную морду.

— Видеонаблюдение проверил?

— Чего? — опешил Гужевой.

— Ну, бабушек на лавочках у подъездов и в грибке. Я их называю видеокамерами. Они запись происходящего ведут неустанно, только жаль, что режима ночного видения не имеют.

— А! Бабулек опросил, ага. Но там хохма, Саныч… Кто-то говорит, что это ее покойный муж так выглядит, дескать, приходит, но во сне. Кто-то сказал, что это к Наташке из шестой хахаль хаживает. Третья твердила, что это наш участковый, один в один, только с номерком и бритый.

— М-да… Какое-то сломанное видеонаблюдение в этом дворе, — задумчиво пробормотал я.

— Брешут бабульки, ежу понятно, — переминался с ноги на ногу Ваня, явно к чему-то подводя.

— И что предлагаешь?

— Ну это… Бессмысленно его тут ждать, засаду держать. Я думаю, раз его тут не видели — они встречались с Жоричем где-то на нейтральной территории. Да и вещей Сафрона тут нет.

— Его вещи — трусы, штаны и рубаха, Ваня, все при нем. Или ты думаешь, беглый рецидивист гардеробчиком тут разжился? Робу и сапоги он выкинул, а сам ходит в одежде убитого парня, того, что с пляжа. Так что засаду ставить будем обязательно. Соседи не видели его — но это ничего не значит, — с ударением произносил я каждое слово. — Ты их спроси, видели ли они когда-нибудь инопланетянина, каждый второй побожится, что видел. Никогда не верь людям, Ваня, они частенько ошибаются. В общем, так, возьмешь с собой Прошкина, и останетесь здесь. Вооружитесь только. Мы дверь опечатаем снаружи, дескать, нет никого в квартире. Сидите тихо, как мыши, и свет не вздумайте включать. И проигрыватель тоже с телевизором не трогайте. Ясно?

Гужевой вздохнул, но перечить не стал.

— А когда приступать?

— Глупый вопрос, Ваня, сегодня же… сейчас же.

— Просто я… мы сегодня с Машей в театр хотели сходить. Билеты уже куплены на вечер. Может, Прошкин один посидит пока? А я потом подтянусь?

Я едва удержался, чтобы не закатить глаза. Нет, Ваня хороший парень, но иногда…

— На венок будешь скидываться? — осведомился я.

— Какой венок? — опешил Гужевой.

— Похоронный.

— Кому? — продолжал круглить глаза опер.

— Как кому? Прошкину, конечно.

— Так это… Так он же не умер…

— Если не хочешь скидываться, то будешь с ним дежурить. Понял? Это тебе не игрушки, Ваня. На совести Сафрона только за последние несколько дней уже три трупа.

— Как — три? В Мохово один, на пляже второй. А кто еще?

— Паспортистку, скорее всего, он замочил.

— Так мы еще не выезжали на место, откуда ты знаешь?

— Чуйка, Ваня, чуйка… Паспортисток в Зарыбинске просто так не режут. Чувствую, это наш Грицук отметился.

Закончив осмотр квартиры Жорича, мы перебазировались в паспортный стол. Там нас поджидал участковый Владимирыч, лейтенант милиции. Немолодой, но крепкий мужик с черными бакенбардами и щегольским прищуром. Но сейчас в глазах его печаль, рука с сигаретой чуть подрагивает. Он выкуривал из пачки одну за одной.

Лейтенант то и дело отгонял от здания паспортного стола, больше похожего на избушку, граждан, норовивших проникнуть в учреждение по своим неотложным паспортным делам.

— Куда, товарищ? — остановил участковый очередного посетителя в шляпе. — Не видите табличку? Неприемный день! Для кого написано? А еще очки носите.

— Так и вчера неприемный был, — пожимал плечами мужчина шляпе. — Безобразие! Совсем не хотят работать! Одна, понимаешь, паспортистка в отпуске, а вторая, скажите мне на милость, где? Где второй день пропадает товарищ Вершинина? Я это так не оставлю, буду жаловаться… Я…

— Вон туды жалься, товарищ, — зло прищурился участковый, ткнув пальцем в небо.

— В исполком? — не понял мужик и посмотрел на облачка.

— Бери выше…

— Горком?

— На небеса стучи, — участковый ловко стряхнул на ботинки гражданина пепел. — Нету больше Галины Вениаминовны.

— Как нету, уволилась?

— Угу… с Земли уволилась. Насовсем, — глухо пробубнил участковый.

— Да вы что? Простите, не знал, — мужичок снял шляпу. — Ну я пошел тогда?

— Привет, Владимирыч. Нам нужны понятые, — приблизившись к участковому, заявил я.

— Стоять! — грозно проговорил тот шляпнику. — Понятым, гражданин, побудете.

— Как понятым? Почему понятым? — снова пробуксовывал тот.

— Труп осмотреть, обстановочку зафиксировать, с вас присутствие нужно, задержитесь, — с неким злобным торжеством проговорил милиционер. — Вы же хотели увидеть Галину Вениаминовну. Вот и встретитесь.

— Я не могу, — пятился посетитель. — Мне еще сметану купить и хлеб, жена сказала, срочно. Ругаться будет.

Мужик развернулся и дал стрекача.

— Эх… Убёг понятой, — зло выплюнул окурок участковый. — Новых искать придется.

— А чего это он так убивается? — спросила шепотом меня Вера, косясь на участкового.

— Говорят, морковь у них была с паспортисткой. Вот и расстроился…

— Понятно… А чего не женился, если любовь? По моим данным, потерпевшая не замужем.

— Так у него уже есть жена. Уже третья даже.

Мы вошли внутрь. Я с собой взял Мухтарчика, сгонял в ГОВД и забрал его из вольера, чтобы не засиживался. Конечно, убийство уже «протухло». Вряд ли что-то найдем по запаховым следам, ведь из-за этой таблички мы не сразу-то и поняли, что Вершинину убили. Закрыто и закрыто. Одна паспортистка в отпуске, а вторая мертвая. А на планерки старший инспектор Вершинина не всегда в ГОВД ходила. Ссылалась, что у нее с утра граждане под окнами кабинета торчат, ждут. Так что тревогу забил участковый. Приехал домой к Вершининой, а потом на работу. Вскрыл здание, а там труп.

В кабинете старшего инспектора царил беспорядок. Сейф распахнут, из него все вывалено на пол, прямо в загустевшую, засохшую кровь. Сама хозяйка кабинета так и осталась сидеть на стуле, уронив тяжелую голову на грудь. В районе сердца — щелевидная дырочка, от колюще-режущего удара ножом. Один удар — один труп, явный почерк Сафрона.

— Лена, — обратился я к судмедэкспертше, которая, уже натянув перчатки, копошилась у трупа, задирая блузку и рассматривая характер трупных пятен — видимо, определяла примерное время смерти. — Что можешь интересного нам рассказать? Причина смерти очевидна, но есть ли что-то нестандартное?

— Да, Александр Александрович, — мило прощебетала Леночка, стрельнув в мою сторону глазками.

Вере это крайне не понравилось, она нахмурилась и даже кольнула взглядом пигалицу в белом халате.

— И что же? Чем обрадуешь?

— Удар нанесен прямо в область сердца, — ответила судмедэкспертша. — Смертельный и одиночный. Обычно преступники бьют ножом хаотично и не всегда умело. Как правило, чтобы жертва погибла, нужно нанести по крайней мере несколько колото-резанных ран. А тут смерть мгновенная. Будто бил человек, владеющий холодным оружием, тренированный убивать ножом.

— И где же у нас так учат ножами-то убивать? Тренируют… — язвительно спросила Вера.

— Ну, не знаю, — пожала изящными плечиками Лена. — Я вам высказала свою версию. Как эксперт, я обязана раскрывать и указывать важные обстоятельства, имеющие значение для дела, участвовать в построении следственных версий. А уж ваше право — их принимать или не принимать.

Будто по заученному учебнику выдала медичка.

— Это тебя так в институте учили? — хмыкнула Вера.

— Ну да…

На что Вера лишь снисходительно вздохнула и помотала головой, мол, что с нее возьмешь, студентка же…

— Это Грицука рук дело, — шепнул я Вере.

— Тоже так считаю, — шепнула она в ответ мне на ухо, но при этом слишком близко придвинулась губами, чтобы Лена видела, какие у нас близкие рабочие отношения со следователем прокуратуры. — Вот только мотив мне не ясен. Зачем?

— Сейчас выясним, — я огляделся, приказав Мухтару посидеть в уголке.

Стол, сейф, труп, бумаги. Все как и должно быть в рабочем кабинете паспортного стола, ничего необычного… Но нет, все же необычное я заметил. А именно — чернильница стоит на столе, она открыта, и чернила в ней засохли. Бланки паспортов заполняли рукописно, черной тушью и перьевой ручкой. Так вот, баночка с красящим веществом была не закрыта. Почему? Потому что паспортистка готовилась сделать какую-то запись. И не успела, ее убили.

Я побродил вокруг стола, наткнулся в кипе амбарных книг на подоконнике на журнал регистрации выданных паспортов. Журнал прошит, нить скреплена наклеенным отрезком бумаги с оттиском печати, листы пронумерованы. Строки заполнены перьевой ручкой и чернилами. Всё так аккуратно, как и должно быть, кроме одной детали.

Одного листочка не хватает. И если бы не нумерация, то сложно было бы заметить, что он вырван.

— Вершинина, вероятно, собиралась заполнить журнал, внести какую-то запись, и ее убили. Листок вырвали. Чернила засохли.

— Какую запись? — задумчиво пробормотала Вера, вглядываясь в строки журнала. — И зачем было лист вырывать?..

— Сейчас разберемся… Мухтар, иди сюда, иди, мой хороший, нюхай, нюхай, — я дал псу занюхать журнал.

Тот радостно подскочил ко мне и с особым рвением начал водить носом по листкам, крутя хвостом, мол, наконец-то работа!

— Ищи! — скомандовал я.

— Что мы ищем? — спросил участковый, он не решался полностью войти в кабинет, а маячил в проходе и продолжал дымить.

— Вырванный лист. Я думаю, что преступник не стал забирать его с собой, он просто его порвал и выбросил.

Мухтар потянул меня к сейфу, а затем попытался засунуть морду под этот металлический шкаф.

— Там что-то есть, — кивнул я участковому и Загоруйко, — а ну, мужики, подмогните.

Мы с Валей стали отодвигать тяжеленный сейф, между двойных стенок которого засыпан песок. Такие хранилища были распространены в СССР, начиная аж с 17-го года. Иногда такой называли несгораемым шкафом, и призваны они были сберечь документы действительно не только от взломов с хищением, но и от пожара.

— Владимирыч! Ну ты чего застыл? Помогай…

— Я… я не могу, — округлил глаза лейтенант. — У меня это… спина. И почка еще.

— А ты глаза закрой и не смотри на Вершинину, — проговорила вдруг Вера. — Помоги парням.

Участковый вздохнул и, стараясь не смотреть на тело убитой любовницы, подошел к сейфу.

— И р-раз! — скомандовал я, навалившись на гробину. — И два!

Сейф заскрежетал, чуть двинулся, сдирая краску с пола. Общими усилиями нам удалось его отодвинуть так, чтобы за него можно было заглянуть. Из образовавшейся щели между стеной и сейфом посыпались клочки бумаги.

Я собрал их, а участковый пулей выскочил из кабинета. Хлопнула входная дверь, он умчался на улицу.

— Вот… — удовлетворенно проговорил я. — Это недостающий листок из журнала учета выдачи паспортов.

Вера тем временем рылась в сейфе и внимательно изучала его содержимое, тут же подробно все записывая в протокол осмотра места происшествия.

А мы с Валей, словно пазл, стали раскладывать листики, собирая целое по частям. Задача нелегкая, уж очень мелкие клочки, еще и измятые. Но у Валентина оказался талант к собиранию пазлов. Через десять минут лист имел первоначальный вид, только что весь испещрен «шрамами» разрывов.

— Итак, друзья! — я с торжествующим видом показал на записи на собранном листке-франкенштейне. — Смотрите… Здесь числятся не выданными пять паспортов. А в сейфе мы нашли сколько документов на выдачу? Вера, подскажи, пожалуйста.

— Четыре, — ответила она, показывая красные книжицы в ледериновых обложках, раскрыла их и стала зачитывать: — Паспорта на имя Прудникова, Собакина, Кулика и Горохова.

— Ага… — я пробежался по строкам снова. — Есть такие… А тут у нас числится еще не выданным паспорт на имя Блохина Николая Николаевича, пятидесятого года рождения. Стало быть, убийца забрал его паспорт.

— Зачем Сафрону паспорт какого-то Блохина? — недоумевала Вера.

— Потому что Блохин — это теперь новая фамилия Грицука. Не зря же он сюда наведался. Не прописку оформлял. Уверен, что Вершинина сделала для него паспорт, а после Сафрон ее убрал, как ненужного свидетеля. Вот только зря он чернильницу не закрыл. Так бы мне и в голову не пришло рыться в этих амабрных книгах. Вершинина, наверное, хотела сделать запись в журнале о выдаче паспорта, приготовила, как обычно, тушь. И… — я сделал резкое движение, как человек с ножом. — И Мухтар молодец. Четко сработал. Если бы не он, мы никогда бы не стали двигать эту чугуняку, — я кивнул на сейф.

— Теперь, выходит, Сафрон скрывается под личностью Блохина? — размышляла вслух Вера. — А где сам Блохин?

— Мы это проверим, пробьем по картотеке, если надо, сделаем запрос в область. Но думаю, что это, как говорится, мертвые души. А паспорт наш друг получил настоящий. Теперь по всем ориентировкам надо уточнение делать, что разыскивается некий человек с паспортом на имя гражданина Блохина Николая Николаевича.

— Только бы он из города не уехал, — вздохнула Вера, закусив губу.

— На вокзале и на выезде на шоссе дежурят приданные силы из области. Подмогу нам обеспечили для перехвата. Пока Грицук-Блохин, скорее всего, на дно заляжет. И нужно успеть его найти до того, как снимут оцепление.

Я отвел Веру в сторонку и, пока Валентин и Лена ковырялись каждый со своими экспертными делами, тихо спросил:

— Может, расскажешь, наконец, что за вендетта у тебя? Почему ты так хочешь обезвредить племянничка нациста? Ну и почему охотилась за Святошей.

— Да, нет, ничего такого, извини, Саша…

— Да? Уверена?

— Это просто моя работа.

Я посмотрел на нее очень серьёзно.

— А ты знала, что каждый год тринадцатого августа в Зарыбинске происходят очень странные вещи?

Произносил это и следил за ней, за её реакцией. Тело — оно всегда человека выдаст.

Вера дернулась, поджала губу. А потом попыталась сделать вид, что ей это безразлично, даже плечиком так повела, дескать, да что тут может быть такого странного, в вашем захолустье.

— Вижу, что знала, — улыбнулся я. — Но я тебе на всякий случай напомню…

И я стал рассказывать про то, что нарыл в последние дни.