Нарисованные воспоминания

Глава 25

Когда я просыпаюсь испуганная и натягиваю покрывало на лицо, сквозь занавески уже просачивается солнечный свет. Я, должно быть, хорошо спала; по крайней мере мне не снились кошмары, но я все равно чувствую себя измотанной. Ночь пролетает незаметно, как будто я только на одну минуту закрываю глаза, а в другую уже снова открываю их. Смотрю на пустое место рядом с собой и хочу, чтобы Дрю спал рядом со мной, но он выбрал диван. Я очень надеюсь, что его настроение было таким из-за усталости, и утром оно улучшится.

Пока я спускаюсь по коридору, вижу пустой диван, и мое сердце дрогнуло. Одеяло и одежда, которые я вчера дала ему, аккуратно сложены. Глаза мгновенно наливаются слезами, когда я понимаю, что ошибалась. Он все равно не может справиться с моими проблемами и уходит даже не попрощавшись.

Мое внимание привлекает громкий гогот, и я следую за звуком через кухню на закрытую террасу за домом. Мама с Дрю сидят друг напротив друга и пьют кофе. На Дрю снова надет его серый костюм, за исключением пиджака. Когда я появляюсь на пороге, они оба поворачиваются ко мне.

— Доброе утро, — произносит мама задорным тоном.

Ее голос звучит слишком оптимистично таким ранним утром. Я смотрю на часы на плите и не могу поверить, что уже половина десятого.

— Где папа? — спрашиваю я.

— О, не волнуйся о нем. Он в отключке с тех пор… ну, неважно. Уверена, он встанет только после обеда. — Мама встает и хлопает Дрю по плечу, когда проходит мимо него. Затем встает передо мной и прижимает руку к моей щеке. Ее глаза смягчаются, когда она смотрит на меня. — Я очень скучала по тебе, Лили. Рада, что ты согласилась прийти домой, какой бы не была причина.

Она смотрит в сторону Дрю, и у меня возникает такое чувство будто они уже обсудили то, что произошло на благотворительном вечере.

— Почему ты не сказала мне, мама? Почему ты не сказала мне, что происходит с отцом?

Мама гладит меня по щеке.

— Мы поговорим об этом позже. Поешь что-нибудь и одевайся. Раз ты здесь, мне нужно, чтобы ты кое-что сделала.

Мама проходит мимо меня и выходит за дверь, оставляя меня наедине с Дрю. Я хмурюсь ему, все еще обиженная на него за то, что он собирался улизнуть. Я поворачиваюсь и направляюсь обратно в гостиную на диван. Когда слышу его шаги позади себя, беру одежду, которую ему одолжила, и поворачиваюсь. Он останавливается на кухне и смотрит на меня. По моей щеке скатывается слезинка, но я смахиваю ее.

— Ты же собирался просто поспать и уйти, разве нет? Чтобы, когда я проснулась, тебя уже не было? Даже не собирался попрощался со мной? — мои чувства разрушены от одной мысли, что он может так поступить. Дрю не может сказать в лицо, какая у меня паршивая семья, не упоминая мою жизнь. Вместо этого он выбирает путь труса.

Дрю пригвождает меня к месту своим тяжелым взглядом.

— Я не мог заснуть, поэтому рано встал. Здесь не было ничего из еды, поэтому я переоделся и отправился в магазин. На улице холодно; я не собирался выходить в футболке и спортивных шортах. И подумал, что ты будешь в вялой, когда проснешься, и тебе не помешает горячий шоколад. Твоя прекрасная мама встретила меня у двери, когда я возвращался, и мы до сих пор разговаривали.

В горле образовывается ком, и я едва могу проглотить его, когда чувствую, как на глазах выступают слезы стыда. Дрю пересекает кухню, берет стакан с подставки и со стуком опускает его на стойку. Я подпрыгиваю от звука.

— Я, — подчеркивает Дрю, — никогда не уеду из города, не попрощавшись с самым близким мне человеком. — Он спешно проходит мимо меня, слегка толкая плечом. — Твой горячий шоколад на стойке. Я пойду помогать твоей маме.

Слезы текут по моим щекам, и я снова подпрыгиваю от звука хлопающей двери. Как будто мне нужно было дать ему еще одну причину, чтобы ненавидеть меня, а я просто думала, что он собирается бросить меня. Может, ему станет лучше, если он уйдет.

Я стою на месте, смотря на двери. Кажется, чем дольше Дрю находится здесь, тем более раздраженным становится. Или, может быть, я являюсь побочным действием его плохого отношения. Так или иначе, я чувствую себя ужасно, что обвиняла его. Я подхожу к стойке, чтобы наполнить кружку, и чувствую себя еще хуже, когда вижу на тарелке свежую булочку и кекс, а рядом с ними в маленьком контейнере сливочный сыр. Если бы я только увидела их прежде, чем выйти на террасу, то не стала бы болтать своим длинным языком. Я хмурюсь и оставляю все на месте. Потому что не заслуживаю их утешения. Я направляюсь в ванну, чтобы принять душ, а урчащий желудок оставляю в качестве напоминания о своем отстойном поступке.

Тело немного расслабляется после того, как я испытываю его самой горячей водой, которую только могу вытерпеть. Я пытаюсь выкинуть Дрю из головы и размышляю, какая же помощь нужна моей маме от него. Насколько я помню, всю трудную работу по дому они оставляют домработнице. Как бы там ни было, я надеюсь, что отец еще не проснулся. Я не готова с ним разговаривать и не знаю, что мне еще сделать, чтобы улучшить наши с ним отношения. Кажется, что это гиблое дело. У нас были нормальные отношения отца и дочери во время взросления, за исключением ситуаций, когда ему не удавалось ставить семью на первый план, но это было лишь из-за его работы. После аварии все полетело к чертям. Постепенно он стал отдаляться от нас с мамой и начал выпивать. Он не мог справиться с тем, что случилось, или с тем, что я сделала, и вместо того, чтобы искать помощи, его лучшим другом стал алкоголь.

Я взбираюсь по винтовой лестнице на второй этаж дома моих родителей; рука скользит по перилам из вишневого дерева, пока я поднимаюсь. Солнечный свет ловит кристаллики на люстре, создавая радугу цветов, которая отражается на стенах и деревянных полах. Похоже, ничего не меняется с момента моего ухода. С одной стороны мама хочет, чтобы все выглядело по-другому, это как способ жить дальше, но с другой стороны дом отражает уют в своей узнаваемости.

Когда я поднимаюсь на вершину лестницы, то зову маму и Дрю.

— Мы здесь, — слышу я в ответ голос мамы.

Она стоит справа в конце коридора перед открытой дверью, свет падает по пол, на котором вокруг нее разбросаны сумки и коробки. Я бреду к ней и заглядываю в открытую комнату. Это большая кладовка с выходом на чердак. Дрю стоит на стремянке в центре комнаты.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я.

— Использую лучшее, применяя силу мышц, пока она здесь. Я избавляюсь от вещей, упаковываю то, чем не пользуюсь, чтобы потом отдать или сделать еще что-то.

Дрю слезает со стремянки и подходит к другой коробке, я замечаю, что он одет в совсем другую одежду. Футболка плотно облегает его грудь и плечи, поэтому я понимаю, что на нем одежда не отца. Джинсы отлично прилегают к его заднице, а обувь, похоже, просто идеально ему подходит. Я не могу отвести взгляда от его футболки, как она растягивается, когда он поднимает коробку. Трудно не смотреть. Я вспоминаю ту нашу ночь, как его нежные руки очерчивали мое тело, а его горячая плоть прижималась ко мне. Теперь я думаю, удастся ли мне когда-нибудь снова так прикоснуться к нему. Его глаза встречаются с моими на несколько мгновений, и я слегка ему улыбаюсь, пытаясь изо всех лишь одним взглядом извиниться. Он не показывает, что понял меня, или что готов даже попытаться.

— Лили, — окликает мама, вырывая меня из иллюзий. — Раз ты здесь, можешь пойти в спальню брата и посмотреть, что стоит сохранить, а что отдать на благотворительность?

Я смотрю на нее так, будто у нее только что выросла третья голова.

— Эмм… мне так не кажется. Я ни за что не смогу этого сделать.

— Ты должна, Лили. Ты была ему ближе всех и лучше знаешь, что мы должна оставить, а от чего избавиться.

— Но, мама! — хнычу я. — Я не могу. Я не заходила туда с момента его смерти. Как ты можешь заставлять меня это делать?

Она успокаивающе проводит рукой по моей спине:

— Милая, я знаю, что это тяжело. Поверь мне. Я знаю. Но мне стало легче, когда я заставила себя зайти туда… это принесло облегчение. Для нас пришло время двигаться вперед, отложить то, что произошло, и вспомнить все хорошее, что мы получили за то короткое время, проведенное с ним.

Конечно, я понимаю. Я все это понимаю… в теории. Но как она может вывалить все это на меня так неожиданно? Это требует времени, я не могу просто наклониться и начать копаться в его вещах. Все в его комнате драгоценно. У каждой вещи есть определенный смысл, особенный для него в некотором роде. Как она может ожидать от меня, что я так просто отпущу это?

— Не знаю, мам. Я просто не знаю, смогу ли сделать это. Ты ведь знаешь, как тяжело я все переживаю.

— Может, мне самой это сделать? Несмотря на вероятность, что я выкину то, что ты хотела бы сохранить? Я сомневаюсь. Ты будешь сожалеть об этом, если не сейчас, то в один прекрасный день. Тебе нужно это, Лили, — говорит она твердым, но добрым тоном. Затем смотрит на Дрю, который спускается со стремянки и встает рядом с ней. — Может, тебе поможет Дрю? — предлагает она и поворачивается за ответом к нему.

Дрю кладет руку на шею и морщится. На щеках появляются глубокие ямочки, когда он качает головой.

— Сомневаюсь, что это хорошая идея, миссис Морган. Думаю, Лили недостаточно мне доверяет, чтобы я помог ей с настолько личными вещами.

Он смотрит на меня, и черты его лица ожесточаются, а глаза кажутся такими грустными, когда он отворачивается и тянется к другой коробке. Мама выгибает на меня бровь, как будто спрашивая, в чем дело. Я качаю головой, как бы отбрасывая мысль того, что между нами происходит что-то не то, но решаю, что Дрю злится, потому что думает, что я не доверяю ему. Я не уверена, из-за чего он делает такой вывод, но знаю, что мне нужно поговорить с ним сегодня и выяснить, что же его беспокоит.

— Ладно. Я пойду туда, — выпаливаю я. — Но я не буду делать это одна; ты должна помочь мне. Папа тоже должен… но я лучше остановлюсь на этом.

— Спасибо, милая. Тебе правда станет легче после этого. И, конечно же, я помогу. Подожди, я спущусь в гараж и возьму сумки.

Она целует меня в щеку и направляется к лестнице. Я замечаю, что Дрю наблюдает за мной. Молча я поворачиваюсь и иду вниз по коридору. Прохожу три комнаты, прежде чем добираюсь до комнаты Джесса в конце коридора. Чем ближе я подхожу к двери, тем сильнее у меня дрожат руки. Я не переступала невидимый порог его комнаты со дня аварии. Когда мама говорила, что мне нужно зайти сюда, это казалось смешным. Я берусь за ручку, делаю глубокий вдох, поворачиваю ее и открываю дверь.

В нос ударяет аромат освежителя воздуха с запахом яблочного пирога, и из глаз мгновенно текут слезы. Я моргаю, зная, что это любимый аромат Джесса. Мама привыкла наполнять дом запахами свежести или постельного белья, но Джесс хотел другого. Мама, должно быть, заполняла его освежитель воздуха для своего личного утешения, потому что невозможно, чтобы старый до сих пор работал.

Когда входишь в его комнату, то сразу же понимаешь, каким был его любимый цвет. Голубые стены, темно-синий коврик, прямо как и его постель, которая представляет смешение синих клеток. В дальнем углу располагается его огромная полка с книгами, и я не могу побороть желание посмотреть, что же скрывается за ними. Хотя здесь присутствует гора книг по праву, которые ему отдал отец, все равно больше художественной литературы и комиксов. Я улыбаюсь фигуркам из «Звездных войн», стоящим на верхней полке. Когда я подхожу к столу, то замечаю коробку со словом «университет», написанным в углу черным маркером. Заглядываю внутрь и обнаруживаю несколько книг и кучу фильмов. Сверху лежит диск «Индиана Джонс и Храм Судьбы». Я беру его очень осторожно, как будто он может сломаться, и прижимаю к груди. Затем подхожу к кровати, сажусь на край и закрываю глаза, отчаянно пытаясь не разрыдаться. На секунду мне кажется, что он лишь спустился вниз за соком, а не исчез из моей жизни навсегда. Я задумываюсь, сколько раз приходила к нему в комнату, и он нависал надо мной, объясняя последнюю компьютерную игру. Или вечера, которые мы проводили, играя в скрэббл на его кровати, а я подглядывала в словарь, чтобы выиграть. Много раз мы ложились спать лишь после четырех утра, потому что смотрели глупые фильмы, которые должны были нас напугать, но сюжет был такой нереалистичный и смешной, чтобы вызвать у меня страх. У нас были такие отношения, что нам нравилось проводить время друг с другом, нежели с нашими друзьями и порознь. Я всегда думала, что было забавно, что ни одна из моих подруг не понимала, почему мы так хорошо ладим, потому они все ненавидели своих братьев.

Матрас прогибается, и я вижу, что рядом со мной сидит Дрю.

— Ты в порядке? — шепчет он.

Я киваю, и в тоже время по щекам начинают течь горячие слезы. Он обнимает меня рукой за плечи, притягивая к себе, и затем проводит другой по волосам. Его утешение заставляет меня потерять контроль, и я всхлипываю на его плече, пока тело трясется в его объятиях. Дрю меня крепко держит, целует в макушку и говорит что-то в волосы про то, «что это нужно отпустить».

После того, как мы рыдания постепенно стихают, Дрю мягко отстраняет меня, чтобы взглянуть в лицо.

— Может, хочешь выйти на улицу… подышать свежим воздухом? — его рука касается моей щеки, а ладонь прижимается к лицу, смахивая слезы большим пальцем.

— Нет, — говорю я, всхлипывая и хватая ртом воздух. — Мне нужно остаться… Мне нужно смириться с этим. Чем скорее, тем лучше.

Дрю кивает и убирает руку с моего лица.

— Ладно, тогда я оставлю тебя. — Он встает, выражение его лица серьезное, как никогда.

— Ты не останешься? — спрашиваю я.

— Думаю, я спущусь на кухню. Мне не помешает еще одна чашка сладкого чая твоей мамы.

Я расцениваю это, как нет. Он, должно быть, был серьезен, когда говорил ранее, что думает, что я недостаточно доверяю ему, чтобы поделиться таким личным. В одну минуту он обижается на меня, а в другую уже утешает. Начинает казаться, что он применяет на мне метод кнута и пряника. Мне нужно заглянуть глубже и узнать, что же его гложет.

— Дрю? — говорю я, останавливая его, прежде чем он доходит до двери. — Мы можем поговорить о вчерашнем вечере?

Дрю вздыхает и проводит рукой по своим каштановым волосам. Он выглядит уставшим и истощенным, а ещё слегка раздраженным. Все из-за меня, я уверена.

— Нам действительно есть, о чем говорить, Лилли? Что сделано, то сделано, так?

— Да… нет… то есть, да, нам нужно поговорить. Что-то не так, я же вижу.

— Я думаю, что сейчас проблемы в твоей семье намного важнее, чем проблемы с нашими отношениями.

Дрю дает мне секунду ответить, но мне нечего сказать. Он поворачивается и молча выходит за дверь.

— Куда он идет?

Я перевожу взгляд на маму, стоящую на пороге, ее руки заняты сумками.

— На кухню, или, по крайней мере, он так сказал. Если он умный, то даст деру и умчится к себе в квартиру. Я бы на его месте так и сделала. — Знаю, что говорю мрачные вещи, но так я себя чувствую. Не только я ощущаю, что что-то не так, но он подтверждает мои подозрения, когда говорит, что у нас есть проблемы в отношениях.

— Ох, не говори так, — говорит она, присаживаясь рядом со мной. — Он же любит тебя, или его бы здесь вообще не было.

— Любит меня? Нет, мам, я так не думаю. Да, он заботится обо мне, но чтобы любить? Мне так не кажется, особенно после того, что произошло вчера. И едкий комментарий, который он бросает потом.

Мама хлопает меня по ноге.

— Вам просто нужно поговорить друг с другом, разобраться во всем и понять, что не так. А еще, — она прижимает руку к моей щеке. — Если бы он тебя не любил, то не ехал бы ко мне два часа, а затем не стучался бы с телефонной книгой в руках в надежде, что он приехал по нужному адресу.

Он заботится обо мне, Дрю доказал это, но он до сих пор не говорит мне, что любит меня, и, вероятно, никогда уже не полюбит.

— Может быть, — все, что я могу сказать.

Мама встает с кровати, подходит к полке Джесса и берет случайную книгу. Затем еще одну и еще, покачивая головой.

— Я просто хочу сказать, милая, это что-то значит. Не отпускай это. Если Дрю что-то волнует, поговори с ним. Общение — ключ ко всему, нам с отцом не удалось понять его ценности. Если бы Дрю было все равно, его бы здесь не было, и он, кажется, тот человек, которого стоит удержать.

Дрю действительно стоит этого. Единственный вопрос, стою ли я того же?