Нарисованные воспоминания

Глава 9

После уроков в четверг и быстрой тренировки с Адреа, больше похожей на обсуждение сплетен, чем на что-либо еще, я захожу в кафе «У Тони» и заказываю блюдо дня. Решаю поесть на природе рядом с озером. Хмурое небо и легкий ветерок создают прекрасную атмосферу для вечера. Немного солнца, конечно, не помешало бы, но я не жалуюсь, особенно после сумасшедшей, сильной жары, от которой мы обычно вынуждены страдать. Я проверяю больше тетрадей, чем отмечено в следующем недельном плане урока, и пытаюсь определиться, что надеть на субботнюю встречу с Тайлером. Как никак, у меня довольно продуктивный день.

Я смотрю на часы и удивляюсь, что уже почти семь тридцать вечера. Убираю все салфетки в свою сумку и складываю покрывало, когда звонит телефон. Бросаю все обратно на землю и начинаю копаться в сумке. Как только я замечаю зеленый свет экрана, быстро вытаскиваю телефон и читаю имя звонящего. Но закатываю глаза и делаю глубокий вдох, когда вижу на экране «Папа». Что он хочет? С тех пор, как я съехала из дома несколько лет назад, он звонит мне только тогда, когда мама заставляет его делать это, или когда он пьян, и разговор никогда не длится дольше пяти или десяти минут. Даже когда я жила вместе с ними, он так редко бывал дома, чтобы выделить время для долгих разговоров со мной. Иногда мы с мамой загоняли его в угол и заставляли с нами поговорить, но чаще всего все заканчивалось резкими словами и слезами мамы в спальне. Он никак не может оправиться после аварии.

Хотя мне и не нравится с ним разговаривать, я прикладываю телефон к уху, думая о худшем.

— Пап? Что случилось? С мамой все хорошо?

— М-и-л-а-я? — выговаривает он, растягивая слово бодрым тоном. — Как поживает моя девочка?

Что? Девочка? Что на него нашло?

— Мы оба знаем, что ты перестал меня так называть, поэтому не обязан устраивать этот веселый спектакль. Я знаю, что тебе без разницы, как я живу; уже давно все равно, или ты неожиданно изменил свое мнение обо мне? — я не испытываю больше никакого чувства сострадания, когда разговариваю с отцом.

Он смеется, будто слышит что-то смешное.

— Я не изменил своего мнения, — невнятно выговаривает он. — Но хотел посмотреть, как ты можешь жить с этим каждый день последние пять лет. После всех этих лет я все еще не вижу никакого раскаяния из-за того, что ты натворила.

О, теперь до меня доходит.

— Ты опять пьешь, пап? — он рано начинает в этом году, ну опять же, отец, вероятно, никогда и не останавливался. Он довольно много пил, когда я все еще жила дома, но казалось, с каждой неделей становилось все хуже. И, наконец, я не могла больше выносить его или его слова, и съехала. Обычно, однако, он не звонил так скоро после того, как напьется. Годовщина смерти Джесса только на следующей неделе, и обычно папа звонил именно в это время. А он все продолжает и продолжает говорить о том, что я не сделала или должна была сделать. — Разве ты не должен был позвонить мне только на следующей неделе? — мгновение я ничего не слышу, поэтому говорю: — Дай мне поговорить с мамой.

— Нет! — кричит он в ответ. — В этот раз ее здесь нет, чтобы встать на твою сторону! Она всегда так поступает, и я сыт по горло этим.

— Послушай, пап, у меня нет времени для этого. Может, ты позвонишь мне потом, когда не будешь заливать свое горе дорогим виски?

— Не учи меня, юная леди. Ты понятия не имеешь, через что я прохожу каждый день.

— Ты прав, я не знаю! — кричу я. — Ты никогда со мной об этом не говоришь. Единственное, что ты делаешь, это ищешь виновных. Сколько еще ты будешь винить меня за эту аварию?

— Я возлагаю вину только на того, кто действительно виновен. Про вину никто не забыл, просто потому что ты — моя дочь. И к тому же, я как-то жил последние несколько лет, не разговаривая с тобой; не вижу причины что-то менять.

Я встаю и начинаю ходить туда и сюда. Слезы обжигают глаза, и я пытаюсь остановить их, но знаю, что бессмысленно спорить с пьяным человеком. Утром он не будет помнить ничего из того, что сказал мне. Но я не могу себя остановить. Не могу больше этого выносить.

— Почему ты со мной сейчас разговариваешь? Ты довольно четко дал понять, когда я ушла, что никогда не хочешь больше со мной разговаривать. Что изменилось? Почему ты продолжаешь названивать мне тут и там, если тебе все равно, как я живу?

— Ни черта ничего не поменялось. Но скажи мне… как ты живешь с этим каждый день?

Как он смеет меня об этом спрашивать! У него нет никакого права полагать, что я проживаю свою жизнь, словно ничего не произошло.

— Как и ты, пап, гребаным сегодняшним днем. В отличие от тебя, я могу справиться с этим без алкоголя. Мне не нужно это, чтобы заглушить свои чувства. Я очень усердно старалась принять то, что сделала. Я пыталась смириться, что это был лишь несчастный случай. — Я слышу, как он сопит, и представляю, как он вытирает глаза, что глупо. Отец редко проливал хотя бы одну слезу. — Пап, ты можешь научиться принимать то, что случилось, и перестать винить всех вокруг… в особенности меня?

— Лили? Все хорошо? — я слышу позади себя чей-то голос. Оборачиваюсь и вижу обеспокоенные глаза Дрю. Я не произношу ни слова, пока жду реакцию отца. Дрю делает шаг ближе, рассматривая меня, но я делаю шаг назад, чтобы сохранить между нами дистанцию. Я должна избежать этого столкновения. Поскольку балансирую на эмоциональных качелях, и еще один шаг к попытке утешить меня доведет уже до крайности.

Я слышу щелчок в трубке телефона и понимаю, что отец поднимает ко рту стакан виски. Когда он снова начинает говорить, его слова медленные и четкие; как будто он хочет убедиться в том, что я понимаю каждое слово.

— Ты ведь знаешь, у Джесса было столько причин, чтобы жить. — Его слова нежные, но жесткие.

— Я знаю это, — отвечаю я.

— Он собирался стать юристом, возглавить фирму, создать семью, детей.

— Я знаю, — шепчу в ответ. Когда я закрываю глаза, по моим щекам текут слезы. Знаю, куда это все идет. Я слышала это и раньше, что Джесс не смог прожить свою жизнь; и каждый раз, когда я об этом думаю, это заставляет мое сердце болеть. Я открываю глаза и вижу, как на меня смотрит Дрю. Он подходит ближе и кладет руку мне на предплечье. Я отмахиваюсь от него и трясу рукой в его сторону. Он застывает передо мной, и я знаю, что он не пропустит это мимо ушей. В конце концов мне придется все ему рассказать.

— Ты говоришь, что знаешь, но так ли это на самом деле? Ты! — с силой говорит мой отец. — Ты все это отняла у него, у меня! И посмотри теперь на себя… учишь каких-то сопливых детишек. Джесса ждали великие дела в его жизни, а единственное, чего ты достигла, это сидеть и нянчиться с кучкой сопляков.

С каждым следующим оскорблением поток слез только увеличивается.

— Замолчи! — кричу я. — Ты так не думаешь. Ты не можешь… ты слишком много выпил и потом пожалеешь об этом, пап.

— Нет, Лили, мое единственное сожаление в том, что в ту ночь умер Джесс, а не ты.

Я резко вдыхаю. Если нож не вонзился достаточно глубоко после потери Джесса, то сейчас он толкает его прямо по рукоятку. Глубоко внутри я понимаю, что, может быть, он не имеет в виду то, что говорит, но не могу оттолкнуть мысли, что папа так и на самом деле думает.

— Мне жаль, что ты так думаешь, — говорю я, пытаясь выровнять голос и скрыть полное слез лицо.

— Мне не жаль, ни капельки.

Связь прерывается. Он вешает трубку после того, как произносит свое последнее слово, как и всегда. Меня бесит, что он может позвонить мне, когда ему будет угодно, и сказать, что он хотел бы, чтобы я умерла, а затем повесить трубку, не позволяя ничего мне сказать в свою защиту.

— О, правда? — кричу я на телефон. — Попробуй только позвонить мне еще раз. — Я разворачиваюсь и бросаю телефон в озеро так сильно, как только могу. Он приземляется на приличном расстоянии с брызгами, и я падаю на колени, наблюдая, как волны возвращаются в свое привычное состояние на поверхности воды. Я чувствую, как Дрю садится рядом со мной, но не поднимаю взгляд. Я не могу. Достаточно сложно не поддаваться нервному срыву, который, по-видимому, меня ждет, и я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии. Если я скажу ему, почему мой отец так сильно ненавидит меня, он, вероятнее всего, тоже меня возненавидит. Как кто-нибудь может любить меня, зная, что я убила своего собственного брата? Неважно, был ли это несчастный случай или нет, это все равно моя вина.

Дрю тихо спрашивает:

— Лили? Что случилось?

Я мотаю головой в нежелании что-то объяснять. На глаза наворачиваются слезы, и я прикусываю губу, пытаясь остановить их неизбежное падение.

— Это был мой отец, вот и все. — Он берет меня за руку, лежащую на коленях, и по щекам катятся слезы. — Когда он выпьет, то говорит вещи, которые не имеет на самом деле в виду. — Я глубоко вздыхаю и пытаюсь улыбнуться. — Я справлюсь. Всегда справлялась.

Дрю крепко сжимает мою руку.

— Ты можешь поговорить со мной обо всем, знаешь?

— Спасибо.

— Что он сказал? Судя по твоей реакции, все должно быть очень плохо.

Улыбка сползает с моего лица.

— Я не могу, Дрю. Извини, я просто не могу.

— Я видел, как ты плачешь, — говорит Дрю, потом вытирает слезы с моих щек. — Но в этот раз все по-другому. То, что он сказал, по-настоящему ранило тебя.

— Я ценю твою обеспокоенность, серьезно. Это действительно обидело меня, но я не хочу об этом говорить. — Я смотрю в его сторону. Знаю, если он убедит меня все ему рассказать, то превращусь в сопливого ребенка к концу истории. Я ни за что не хочу, чтобы он видел эту мою сторону.

— Хорошо, я просто беспокоюсь за тебя. — Он встает. — Думаю, я лучше оставлю тебя в покое.

Не хочу, чтобы он уходил, думая, что я не ценю его доброту, но мне нужно побыть в одиночестве.

— Подожди. Не мог бы ты проводить меня до квартиры, пожалуйста? Сейчас мне нужно, чтобы все оставили меня в покое. — Я хочу свернуться на кровати и плакать настолько сильно, как только возможно. Я надеюсь, что только так мне станет лучше.

Дрю кивает и помогает мне встать. Он собирает мои вещи и молча идет рядом со мной. Когда мы заходим внутрь, он кладет их на кухонный стол и берет из ящика ручку и бумагу. Написав что-то на нем, он протягивает листок мне.

— Я вижу, у тебя есть домашний телефон, если тебе будет что-нибудь нужно, вот мой номер телефона. Поскольку ты не можешь позвонить мне со дна озера, — усмехается он. — Я всю ночь буду дома, так что звони, если что. Хорошо?

— Хорошо, позвоню.

Дрю поворачивается, чтобы уйти, но колеблется.

— Ты точно хочешь остаться одна? Я не против составить тебе компанию ненадолго.

Он убирает волосы мне за плечо и заправляет несколько прядей за ухо. Я вижу, что ему не нравится оставлять меня одну в таком состоянии, особенно после того, что он видел. Я надеваю улыбку на лицо и изо всех сил пытаюсь держать себя в руках. Может, если он увидит, что я не так подавлена, то не будет сожалеть, что оставляет меня в одиночестве.

— Я в порядке, — говорю я. Обнимаю его за шею и прижимаюсь ближе, кладя голову ему на плечо. Запах его лосьона после бритья овевает теплом и уютом, и я замираю так на мгновение, наслаждаясь этим ароматом и его объятиями. Находиться рядом с ним было бы лучше, чем остаться одной, но я знаю, что мне нужна тишина, чтобы разобраться со всеми этими вещами. Еще я хочу позвонить маме, чтобы узнать, что происходит дома. — Я очень ценю, что ты беспокоишься обо мне, но я в порядке.

Он немного отстраняется от меня и смотрит мне в глаза.

— Ладно, я загляну к тебе позже, хотя бы для собственного успокоения.

— Было бы неплохо, — я отступаю назад. Его рука спускается вдоль моей, и наши пальцы переплетаются. Его взгляд держит меня, и было бы так просто позволить себе забыть всю ту драму с отцом, только поцеловав его. Он хочет поцеловать меня; у меня такое чувство, что он всегда хочет это сделать. Я вижу его желание каждый раз, когда он смотрит на меня. Но не могу. Сейчас неподходящее время, и это будет несправедливо по отношению к нам обоим. Дрю тянет меня к двери, соединяя наши руки, и тем самым выдергивает меня из раздумий. Открывая дверь, он выпускает мою руку и кладет обе свои руки на мои щеки.

— Поправляйся, хорошо? И отдыхай! Это приказ, — говорит Дрю, улыбаясь.

— Да, сэр! — я отдаю честь, как хороший военный.

Он наклоняется и нежно целует меня в щеку.

— Увидимся позже, Лили.

— Хорошо. — Я улыбаюсь, пока смотрю, как он удаляется. Его поцелуй был простым. И совсем не похож на тот, который произошел у нас в студии, но он был нежным и милым, и заставил меня почувствовать, будто по-настоящему заботится обо мне. Не то, чтобы я сомневалась в этом раньше, но тот момент, что он пытался успокоить меня, значит для меня гораздо больше, чем я ожидала.

После ухода Дрю я уже два часа пытаюсь дозвониться до мамы, но меня постоянно отправляют на голосовую почту. Это беспокоит меня, учитывая нынешнее состояние отца, но когда я поразмыслила над этим, то поняла, что иногда у мамы уходят часы и даже месяцы, прежде чем она перезванивает мне. Для человека, который всегда привык быть лучшим во всем, она никогда не любила мобильные телефоны, и этот купила лишь потому, что отец настоял.

Смирившись с ситуацией, я принимаю душ. Включаю самую горячую воду, которую только могу вытерпеть, и плачу, пока вода, наконец, не становится холодной. Неплохо все выпустить из себя, будто с моих плеч падает какой-то груз. Я устраиваюсь на диване и беру с собой килограмм мороженого. После воспроизведения слов отца снова и снова в моей голове, воспоминаний о прошлом с Дрю, а затем о брате, мой эмоциональный лимит исчерпан.

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть, учитывая, что уже 22:30, и я никого не жду. Предполагая, что это Дрю, я заглядываю в дверной глазок и, действительно, он стоит перед моей дверью, его руки спрятаны в карманы. Я открываю дверь, на мне лишь футболка и пижамные брюки.

— Привет.

Он оглядывает меня и широко улыбается.

— Милая пижама.

— Выбрала пижаму с карандашами и яблоками. Обожаю их, — усмехаюсь я.

— Я тоже, — Дрю смеется и внимательно изучает мое лицо. — Как ты себя чувствуешь?

Я поднимаю ведро мороженого,

— Ты знал, что это лечит все?

— Мне говорили. Так это помогло?

— Почти, я только начала. Угощу тебя, если только ты перестанешь придираться к моих брюкам, — подразниваю я его.

— Такое предложение нельзя упускать.

Я улыбаюсь и иду на кухню за еще одной ложкой.

— Садись. Я смотрю увлекательную рекламу овощерезки. Они почти меня убедили. — Он садится на диван и широко улыбается. Я передаю ему ложку и держу ведро между нами. — Надеюсь, тебе нравится шоколад или «Шоколадная терапия», как говорится на упаковке. — Дрю засовывает ложку и пробует этот шедевр.

— Видишь? Что я говорила, мороженое — это лекарство.

— Ммм, я уже вижу, как это может вылечить все, что угодно. Нужно съесть все ведро, чтобы вылечиться?

— Уверена, что нет, мне нужно поддерживать фигуру. Но, возможно, сегодня я буду близка к этому. — Я наклоняюсь назад и вытягиваю ноги на стоящий перед нами журнальный столик.

— Итак, тебе опять звонил отец? — спрашивает он и зачерпывает еще одну ложку мороженого.

— Нет, он не знает моего домашнего номера. Он есть у мамы, но папа не додумается взять его у нее, и он не позвонит мне до следующей недели. Когда он это сделает, я постараюсь не выкинуть телефон в озеро… после того, как куплю новый. — Я наклоняю голову на диван и осознаю, насколько близко нахожусь к Дрю. Я не совсем уверена, стоило ли его впускать в квартиру, но теперь мне нравится, что в этот вечер я не одна.

Я прокручиваю каналы, пока не натыкаюсь на документалку на Дискавери про Большой барьерный риф. Пока мы смотрим, съедаем почти половину ведра. Атмосфера спокойная и умиротворяющая, и я чувствую, как веки становятся тяжелыми, когда опускаю голову ему на плечо. Какое-то мгновение мы просто находимся в таком положении, никто из нас не говорит ни слова, мы просто наслаждаемся компанией друг друга. Когда программа заканчивается, Дрю берет пульт и выключает телевизор.

— Я хотел спросить кое о чем, когда увидел тебя на улице, но тогда было неподходящее время.

Я сажусь прямо, полностью просыпаясь.

— Конечно, что случилось?

— Я подписал бумаги по художественной студии сегодня днем. Теперь она официально моя!

— О, Дрю! Это замечательно! — я визжу и прыгаю в его объятия. — Она очень поможет тебе в твоем искусстве. Не могу дождаться, чтобы увидеть, как все будет выглядеть, когда ты ее обыграешь именно так, как хочешь.

— Я хочу отпраздновать это с тобой. Ты поужинаешь со мной завтра вечером?

— Разумеется, — говорю я без промедлений. — С удовольствием. Куда ты хочешь пойти?

— Я еще не знаю, — смеется он. — Я не был уверен, что ты согласишься, поэтому не думал так далеко вперед. Ты ведь отказалась пообедать со мной тогда.

— Твоя выходка перед Тайлером испортила мне настроение. Но я очень рада за тебя и, конечно же, с удовольствием отпраздную это событие с тобой.

После того, как мы договариваемся о том, во сколько завтра встречаемся после работы, он вытаскивает одеяло из задней части дивана и накрывает меня.

— Мне лучше пойти и позволить тебе отдохнуть, уже поздно.

— Ты уверен? Тебе необязательно уходить.

— Я должен. Тебе нужно поспать, ты выглядишь уставшей.

— Я устала, но мне нравится проводить с тобой время. — Это правда. Мне нравится, что мы можем просто сидеть молча в тишине, и это кажется самым лучшим времяпрепровождением.

— Мне тоже. Мы отлично повеселимся завтра вечером. Не позволяй завтра детям утомить тебя слишком сильно.

— Спасибо, что зашел. Давай я тебя провожу.

— Нет, не надо, отдыхай. — Он начинает вставать, но останавливается. — Ты прочитала записку?

Я точно знаю, о чем он говорит. Но надеялась, что он не поднимет эту тему, поэтому уже сейчас могу чувствовать, как горят щеки.

— Да, я прочитала. Извинения приняты. Мне не нужно было полагать, что это был сарказм. И спасибо… спасибо за комплимент, — говорю я, опуская взгляд вниз в смущении.

Дрю поднимает мой подбородок, полностью обнимает рукой щеку и наклоняется ближе.

— Я написал серьезно… каждое слово. — Он прижимается к моим губам и нежно целует меня. Немного отстранившись, Дрю смотрит мне в глаза. Я не побуждаю его и не препятствую, но смотрю ему в глаза в ожидании продолжения. Дрю касается рукой моей шеи, его пальцы обхватывают затылок, когда он притягивает меня ближе к себе. Наши губы встречаются, и я вздыхаю ему в рот, позволяя его языку проникнуть внутрь. Мы двигаемся вместе в медленном ритме. Кончики его пальцев касаются моих волос, когда он все глубже целует меня, изучает мой рот, прежде чем слегка потянуть за нижнюю губу. Его поцелуй сладкий, как шоколад, и ощущается как солнце в горячий летний день. Мне хочется большего, поэтому я прижимаюсь к нему ближе.

Дрю отстраняется и разрушает наш страстный поцелуй.

— Извини, я хотел поцеловать тебя, очень хотел и уже давно. Но не должен был этого делать… не сегодня. Не после того, через что ты прошла. Все равно, меня не надо…

Я беру его за руку, чтобы остановить. Обхватываю ладонью его щеку и целую в губы, а потом смотрю в глаза.

— Не смей никогда извиняться за то, что заставляешь чувствовать меня лучше. Спасибо, что сделал мой вечер лучше, чем если бы я была одна.

— Увидимся завтра. Спокойной ночи. — Он целует меня в лоб и направляется к двери.

Я продолжаю лежать какое-то время на диване после ухода Дрю и думаю, как повлияет поцелуй на наши отношения… Не уверена, но что-то подсказывает мне, между нами все изменится.