Нарисованные воспоминания

Глава 6

Мы тратим еще один час на просмотры нескольких мест для аренды, но все они меньше квартиры Дрю. Его почти убеждают арендовать одну из таких, но я рекомендую ему хотя бы взглянуть на остальные, прежде чем принять окончательное решение.

— Следующая прямо вот здесь, — говорит Дрю, указывая на ряд кирпичных зданий на левой стороне улицы. — Надеюсь, в этой части города мы найдем что-нибудь многообещающее. Я не вижу ни одной побитой машины, думаю, это хороший знак.

Мы проходим мимо кафе «У Тони» на правой стороне.

— О, мы точно в хорошей части города. Здесь есть кафе «У Тони»! Вот где мы будем обедать.

— Хорошо, я никогда не был там раньше, но если…

— Что!? Почему нет? Это самая лучшая закусочная.

— Мне редко удается бывать в этой части города. О, мы приехали, — говорит Дрю, выруливая на обочину.

Над дверью висит номер 2225. Я читаю записку, прикрепленную на входе, что дом открыт, когда выхожу из машины.

— Дверь не заколочена, уже плюс, — произношу я саркастично, входя в здание.

Комната просто огромная. Голые стены простираются к высоким потолкам над правой и левой сторонами. В углах замечаю пыльную паутину, которая свисает еще и со светильников. По-видимому, эту комнату не используют уже несколько лет. Пройдя дальше, я замечаю дверь на задней стене, которую почти не видно за лестницей.

— Здесь прекрасно, Дрю, столько места. Понадобится, конечно, тонна времени на уборку, но я считаю, что это место и правда подходит тебе. — Когда он не отвечает, я оборачиваюсь и обнаруживаю его, стоящего посреди комнаты и осматривающего стены. Подойдя ближе, я вижу, насколько он сконцентрирован, как на его губах появляется улыбка, словно он пытается сдержать свой восторг. Я думаю, он представляет, как изменится это место, когда на стенах будут висеть его картины. Я касаюсь его руки, чтобы привлечь внимание. — Давай поднимемся наверх. Подумай обо всем пространстве, которое ты сможешь получить, если оно в хорошем состоянии.

— Ты можешь поверить в это? Оно может стать тем самым!

— Ну же, — говорю я, направляясь в сторону лестницы. Он хватает меня за руку и дергает назад.

— Я думаю, тебе стоит подождать здесь. Мне бы не хотелось, чтобы ты провалилась под пол, если он прогнил.

— А что если ты провалишься? Какая разница? Я сомневаюсь, что они пустили бы сюда людей, зная, что здесь опасно. — Я не замечаю, что мы все еще держимся за руки, пока он не сжимает мою руку.

— Как насчет того, что ты просто сделаешь мне одолжение и останешься здесь. Хорошо?

— Хорошо, — соглашаюсь я. Бегло взглянув на наши соединенные руки, он отпускает меня и направляется в сторону лестницы.

Одна на нижнем этаже, и я могу слышать, как Дрю делает несколько шагов, не заходя в комнату, и останавливается прямо надо мной. Странно, я не думаю, что кто-то еще арендует это место. Такое огромное пространство можно легко превратить почти во что угодно: магазин одежды, танцевальную студию, во что угодно. Когда я поворачиваюсь, чтобы осмотреть комнату, то замечаю грязную, белую скатерть, растянутую поперек какого-то стола. Прохожу мимо него и беру с поверхности одну из пяти банок с этикеткой: Behr Premium Paint (декоративная краска для долгосрочной отделки фасада и интерьера). На крышке намазана серовато-голубая краска. «Одиночество» — цвет краски, и он определенно стал бы улучшением существующих скучных бежевых стен. Я отодвигаю скатерть, чтобы осмотреть стол, и в воздух поднимается облако пыли.

Я замираю.

И стою как вкопанная, когда вижу черное, глянцевое дерево. После смерти Джесса я не так часто играю на пианино. Не позволяю себе ощутить всю эту роскошь. Я провожу рукой по крышке; гладкая отделка успокаивает после такого долгого перерыва. Я не могу справиться с желанием и отдергиваю скатерть еще дальше, полностью обнажая крышку. Смотрю вниз и замечаю небольшой стул. Я нерешительно занимаю место по центру. Несмотря на то, что я нарушаю свои же собственные правила, что-то внутри меня толкает сыграть. Я поднимаю крышку, показываются восемьдесят восемь черных и белых клавиш. Пальцы зависают над ними, и я могу почувствовать магнетизм при приближении кончиков пальцев к прохладной поверхности из слоновой кости. Я аккуратно нажимаю на клавишу и слышу чистую мелодию, которая разлетается по всей комнате. Я не могу остановиться на одной ноте. Затем раздаётся вторая, третья.

Для меня игра на пианино — это как езда на велосипеде. За исключением того, что учишься ты, когда тебе семь лет, и никогда больше не катаешься, пока не исполнится двадцать. Вне зависимости от того, что ты никогда не забываешь, как именно это делать. Пять лет перерыва никак не сказываются на игре. Мои руки двигаются по клавишам без какого-либо колебания. Я закрываю глаза, мгновенно перемещаясь в те времена, когда играла эту мелодию с Джессом. Я училась играть на инструменте не для Джесса, но, как ни странно, ему нравилась именно эта композиция, и он часто просил ее сыграть. Я помню, как однажды спросила его, почему эта мелодия нравится ему больше остальных. Он ответил, что ему нравилось то, как я на нее реагировала. Мое тело, фигура, осанка менялись, когда я играла ее ради удовольствия, нежели для урока или концерта. Я казалась заметно расслабленной. После того, как он сказал мне это, я старалась быть более беззаботной, расслаблять тело так же, как когда играла ради веселья, но это никогда не работало. Я не получала столько веселья, когда играла «должным» образом: не сутулясь, с прямой спиной и руками. Я не видела разницы, поскольку мелодия звучала хорошо. Это было одной из причин, почему я никогда не хотела продолжать посещать занятия. Играть ради веселья для меня было более увлекательно в то время, как преподавание всегда казалось моим истинным призванием. Когда Джесс умер, я отказывалась садиться за пианино снова. И не позволяла себе считать, что игра на пианино может превратиться во что-нибудь более прибыльное.

Я позволяю песне поглотить мои мысли, пока нежные ноты распространяются по воздуху. Качаясь из стороны в сторону, мои руки порхают над клавишами. Я грациозно ласкаю каждую ноту, пока вспоминаю Джесса. Я так сильно по нему скучаю. Слышать эту песню становится сладкой пыткой. Я вспоминаю все те моменты, когда мы садились за пианино и проводили наши собственные концерты на диване, который заполняли его любимые плюшевые игрушки и мои куклы. Я пытаюсь сконцентрироваться больше на песне, чем на воспоминаниях, но у меня не получается, и вскоре из закрытых глаз начинают литься слезы и стекать по лицу. Я знаю, что мне нужно заканчивать. Если я не остановлюсь, здесь наступит полномасштабный фестиваль рыданий, который будет трудно оставить, когда он уже начнется. Кладу руки на колени и остаюсь сидеть в тишине, пытаясь успокоить свои эмоции и восстановить прежнее состояние. Я опускаю крышку вниз, чтобы накрыть клавиши, и тянусь за скатертью, чтобы накрыть пианино. Подпрыгиваю, когда вижу рядом с собой Дрю, который всматривается в мое лицо.

— Твою мать, Дрю! Ты хочешь, чтобы у меня случился сердечный приступ?

— Извини, я не хотел пугать тебя. Давно ты играешь на пианино?

— Да, с детства; но сейчас был первый раз за пять лет.

— Почему так долго? То, как ты двигалась под музыку… ты действительно почувствовала песню. Для тебя она казалась настолько естественной, будто ты всегда ее играла.

— Это личная песня, которую любил Джесс. После его смерти я перестала играть.

— Сегодня он точно получил особый подарок. Спорю, он скучает по твоей игре.

Я смотрю на него, опешив от его заявления. Я всегда чувствовала, что Джесс присматривает за мной; мне хотелось верить, что все дорогие нам погибшие люди присматривали за нами. Но я никогда не думала, что он скучает по моей игре. Меня начинают одолевать угрызения совести, а глаза наполняются слезами. Выражение лица Дрю смягчается, улыбка немного тускнеет. Я смотрю в сторону, чтобы сдержать невыплаканные слезы.

— Могу я заказать песню? — спрашивает Дрю.

— Заказать песню?

— Да. Если ты можешь сыграть классическую музыку, то точно сможешь воспроизвести песенку «Twinkle, Twinkle Little Star» (Мерцай, мерцай маленькая звездочка)? — он кладет локти на крышку пианино и помещает подбородок на ладони.

Я не могу сдержать широкой улыбки, пробивающейся сквозь печаль на лице, и играю для него мелодию из сорока двух нот. Она стала далеким плачем в сотни нот, которые я привыкла играть.

— Ты поверишь мне, если я скажу, что не слышал эту песню уже несколько лет? — говорит он, когда я заканчиваю. — Когда я был маленьким, моя мама каждую ночь перед сном пела мне эту песню.

Я не хочу разрушать настроение, поэтому начинаю играть другую песню.

— Что насчет этой песни? — я играю «I'm A Little Teapot» (Я — маленький чайничек), которую Дрю сразу же узнает и начинает подпевать. Я смеюсь еще сильнее, когда он начинает корчить смешные рожицы, и тогда слышу под собой громкий треск.

— Черт, — говорю я, стараясь как меньше двигаться. — Возможно, мне не следовало садиться.

Две ножки проваливаются подо мной. Дрю тянется ко мне, когда слышит треск дерева, но я с криком падаю назад. Он бросается вперед за мной и подкладывает руку под мою голову до того, как она ударяется об пол. Он наклоняется надо мной, моя голова бережно прижата к его руке. Он пытается подавить смех.

— Ты в порядке?

— Да, все хорошо, — говорю сквозь смех. Мои руки касаются его груди, и он прижимается ко мне. Мгновение он просто изучает меня, прежде чем улыбка сползает с его лица, и Дрю смотрит мне в глаза. Смахивая слезу с моей щеки большим пальцем, он снова спрашивает:

— Ты уверена, что с тобой все хорошо? Я — прекрасный слушатель… если ты захочешь поговорить.

Я киваю, осознавая, что он больше не говорит о моей голове. Слезы высыхают, но он продолжает гладить щеку, пока изучает мое лицо. На секунду я просто закрываю глаза и наслаждаюсь его прикосновением. Знаю, что мне нужно побороть желание прислониться к его теплой ладони, но не могу. Я открываю глаза.

— Спасибо, — шепчу я.

— Всегда пожалуйста, — отвечает Дрю, наклоняясь ближе ко мне.

Я перестаю дышать, готовясь к поцелую, от которого мне нужно было бы отстраниться. Его губы касаются моих настолько нежно, как будто он робко проверяет мою реакцию. Неожиданно в животе появляется какое-то напряжение, и сердце начинает сильно биться в груди. Дрю слегка отстраняется и переводит взгляд с моих губ на глаза, а потом касается большим пальцем моей нижней губы.

— Извини, мои губы немного обветрены. — Серьезно? Мои губы обветрены? Это все, что я могу придумать? Я только что набираю еще одно очко в мою карту идиотки. — Извини, Дрю, но я не думаю, что мы должны это делать. Я встречаюсь…

— Оу, — он отстраняется. — Я не знал, что у тебя есть парень. Тогда я не хотел…

— Парень? — спрашиваю в недоумении. — Нет, у меня нет парня. Мы видели друг друга только несколько раз, ничего серьезного.

Он широко улыбается и берёт локон моих волос в руки, держит его, пока тот не падает обратно на место.

— Хорошо. Значит у меня есть еще шанс.

— Шанс… шанс для чего? — я выгляжу полной идиоткой перед ним уже не в первый раз, поэтому не думала, что когда-нибудь смогу понравиться ему.

— Чтобы снова поцеловать тебя.

Он придерживает мой подбородок пальцами и приближает мои губы к своим, пока наклоняется вперед. Не могу думать ни о чем, в особенности о том, что делаю. Я слишком заворожена его зелеными глазами, чтобы отвернуться. Мгновенно в животе начинают порхать бабочки. Последний раз, когда меня целовали, был настолько незначительным, что я даже не помню, когда это произошло. Его мягкие губы прижимаются к моим, пока он нежно тянет мою нижнюю губу, дразня ее кончиком языка. От этих чувств по рукам бегут мурашки. Я руками невольно касаюсь его груди и потом перемещаю их к плечам, это происходит практически само по себе. Я чувствую укол вины, целуя Дрю после свидания с Тайлером. Кто я после этого? Ну кто? Я не знаю, как мне быть. Нужно остановиться.

Я отступаю.

— Дрю, я не хочу это разрушать. Мы с тобой хорошо проводим время вместе, и я не хочу все испортить, если между нами ничего не получится.

Он выгибает бровь.

— А что, если я готов попробовать?

— А что, если я не готова? — возражаю я. — У меня не так много друзей, и я не хочу потерять и тебя.

— Ладно. Можем мы оба признать, что нам нравится находиться в обществе друг друга и просто посмотреть, куда нас это приведет?

Я все еще не уверена. И могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько настоящих друзей встретилось на моем пути, но я начинаю думать, что Дрю может стать одним из них. Может быть, я знаю его недолгое время, но что-то в его характере заставляет меня верить в то, что ему можно доверять. Если мы начнем встречаться, и ничего не получится, я никак потом не смогу вернуть его дружбу. Ни одному человеку еще не удавалось начать все сначала и притворяться, будто ничего не произошло. Но тем не менее, моя другая сторона думает о том, что будет, если согласится. Насколько страстными будут его поцелуи и руки? Я не могу отрицать, что хочу узнать это. Может ли это навредить?

— Как насчет того, что мы узнаем друг друга получше, а потом посмотрим, что из этого выйдет? — предлагаю я.

Он берёт меня за руку и тянет наверх. На его лице расползается улыбка.

— Идет.

Я начинаю собирать сломанные части, пытаясь создать какое-либо пространство между нами, чтобы уменьшить жар, из-за которого горят мои щеки.

— Извини, я сломала скамейку, — говорю я, меняя тему разговора. — Я позвоню владельцу дома и спрошу, могу ли заменить ее. Хотя то, что я сломала, просто кусок дерьма.

— Вообще-то, — говорит Дрю, пока оглядывает комнату. — Я думаю, все. Я сделаю это. Я оформлю оферту.

— Правда? В твоем списке есть еще несколько мест. Ты уверен, может сначала посмотреть их?

— Нет, не думаю. Лестница выглядит прочной, а наверху одна большая, открытая комната. Возможности бесконечны, как я вижу. Немного тяжелой работы и покраски стен, и это место будет выглядеть идеально. Может потребоваться время, но я сделаю это. Что ты думаешь?

— Я думаю, оно прекрасно, хотя многое нуждается здесь в уборке. Если тебе нужна помощь, могу я помочь?

— Конечно. Я позвоню им, когда мы вернемся и посмотрим, какую сделку я смогу заключить с владельцем. Я могу быть довольно убедительным, когда мне что-нибудь нужно, — говорит он, подмигивая мне.

Да, очень убедительным. Особенно, когда он застает меня врасплох своим поцелуем; но ему не обязательно это знать. Я направляюсь к двери.

— Посмотрим, что из этого получится. Готов идти? — я не оборачиваюсь, но почему-то знаю, что у него на губах уже появляется ухмылка. Что-то говорит мне, он имеет в виду не только переговоры с владельцем студии.