( Не) пара для вампирессы (СИ)

Глава 9

Шэйд встречал нас спокойным безмолвием.

Пожалуй, увидеть его таким пустым и безмятежным — редкость, характерная позднему часу, когда все адекватные люди уже давным-давно разбрелись по своим апартаментам и постелям. Мы прогуливались по широким освещённым дорожкам и дышали холодным октябрьским воздухом.

Я не без зависти поглядывал на Николь, которая с лёгкостью обходилась без шапки и перчаток, словно пронзительный ветер, трепавший снежно-белые в свете фонарей локоны, ничуть не беспокоил её. Я вот скучал по тёплым аксессуарам, оставшимся дома, и прятал нос в шарф, принимая мрачный вид.

— Хочу задать тебе вопрос, — признался, когда Николь расслабилась и отпустила мою руку. Телесная память хранила невесомые прикосновения, и мозгу почему-то нравилось заострять на них внимание.

«Хрен с ним, пусть заостряет», — великодушно разрешил я, поддаваясь лёгкой апатии, напавшей после неприятной встречи с темноволосым незнакомцем.

— О нём? — в два счёта раскусила Николь и повела плечом.

Я ощутил укол совести, но дело принимало скверный оборот и требовало разъяснений. И раз уж я так подставился, то, по крайней мере, имел право знать правду. Кивнул в ответ на долгий взгляд. Девушка вздохнула.

— Зачем ты пошла за ним? Разве тебе не хватило предыдущего раза?

— Это был не мой выбор, — Николь горько усмехнулась. Губы дрогнули, но вампирша совладала с собой. — Он подчинил мою волю себе. На время, но всё же. Не знаю, испытывала ли я подобное отвращение. Будто кто-то влез в меня и вывернул наизнанку… А затем превратил в свою марионетку — безвольную и послушную. И я могла только смотреть.

Наяда опустила голову, замедлила шаг, словно о чём-то задумалась. Я не перебивал, хотя от отчаяния, звучавшего в тихом голосе, волосы начинали шевелиться.

— Ухмыльнувшись, заявил, что пришёл за моей головой, — добавила она. — Что подставляться, чтобы спасти смертного, такая глупость, что он сделает обществу вампиров одолжение, лишив меня жизни.

Я остановился, как вкопанный, даже рот открыл от удивления. Ник прошла пару метров и обернулась. В голове гудел целый рой мыслей — сумбурных и шумных, поэтому я решил помолчать и подумать, дать ему поутихнуть.

Выходит, когда она, не задумавшись, спасла мне жизнь, то подвергла себя двойной опасности: рисковала попасть под глайдер, а кроме того, дала преследователю себя обнаружить.

— Ты знала, что он найдёт тебя?

— Да, — кивнула вампирша, не поднимая головы, кусая губы. — Догадывалась, что не принадлежащая миру смертных сила приведёт его ко мне.

— И всё равно использовала её, — перебил, скрестив руки на груди. — Почему?

— Потому что я… — Николь запнулась и отвернулась, запрокинула голову, словно силилась сдержать слёзы.

Тишина, окутавшая нас тесным коконом, разорвалась внезапным порывом ветра, шелестом пожухлой листвы, ворчливым скрипом оголившихся деревьев. Подруга молчала, а я не стал допытываться. Для некоторых вопросов просто ещё не пришло время. Некоторые вопросы должны остаться без ответа. Так лучше.

Поравнявшись с ней, я двинулся дальше, краем глаза поймав взор, полный признательности. В конце концов, не так уж мы и близки, чтобы вызывать кого-то на откровенность.

Парк приглушённо шелестел, но безмолвие, вновь воцарившееся между нами, казалось звенящим. Было так странно вслушиваться в него, позволять заполнять каждый вздох, вплетаться в рассеянные мысли.

Мы гуляли плечом к плечу, ни о чём не расспрашивая и не докучая друг другу, и, не знаю, как Николь, а я испытывал лёгкость. Несмотря на произошедшее, на тайны и недомолвки, страхи и сомнения.

Прошла четверть часа, и, замёрзнув с концами, я успел сделаться похожим на нахохлившегося воробья: засунул озябшие руки в карманы, ссутулил плечи, пытаясь сохранить тепло, прижал подбородок к груди, угрюмо глядя на мир. Такой же угрюмый вечер, перетекавший в ночь, отвечал взаимностью.

Обменявшись парой коротких фраз, мы с ундиной искали выход из самого сердца Шэйда, когда она остановилась, будто в землю вросла.

Я проследил взгляд подруги и наткнулся на широкий центральный стенд, пестривший, словно лоскутное одеяло, разнообразными афишами и приглашениями, спрятанными от дождя и ветра в прозрачные пластмассовые карманы. Вампирша протянула руку и коснулась кончиками пальцев одного из них.

Нормальный человек, поддавшись любопытству, посмотрел бы, что привлекло её внимание, однако я не мог оторвать глаз от переменившегося бледного лица. Столько чувств смешалось в нём: растерянность и удивление, сомнение и затаённая тоска, нерешительность и интерес. Голубые глаза расширились, ресницы затрепетали.

— Что это, Марк? — прошептала она, вынуждая наклониться и взглянуть на объявление, так взволновавшее невозмутимую прежде девушку.

На помещённом в центре плакате танцевали три пары в стилизованных вечерних нарядах и масках, скрывавших лица. Удачная композиция, но вот над шрифтами им стоит поработать… Так, о чём я?

— Сумрачный бал? — зачем-то ответил вопросом на вопрос.

Николь рассеянно кивнула, словно загипнотизированная цветастой картинкой. Я обратил внимание, что её руки задрожали от волнения.

— Это ежегодное светское мероприятие, которое проводится администрацией города при поддержке влиятельных людей. Центр Шэйд-парка закрывают для узкого круга гостей и проводят нечто вроде маскарада с живой музыкой и танцами. Своего рода дань прошлому, былым…

Вампирша коснулась ладонью лба и покачнулась. В следующую минуту я метнулся к ней и подхватил за талию, не позволяя упасть. В широко распахнутых глазах стояли слёзы. На мгновение я оторопел.

Николь не сопротивлялась, не предпринимала попыток подняться на ноги, хоть и оставалась в сознании. Губы бессмертной скривились, искажая хорошенькое кукольное лицо, но вместе с тем делая его живым, настоящим.

— Ник… — негромко позвал я, поддерживая её под поясницу. Девушка закусила губу, заморгала, стряхивая с ресниц слезинки, и, словно очнувшись ото сна, сосредоточила на мне взгляд блестящих глаз. — Ты в порядке?

— Не могу вспомнить, — прошептала она и покачала головой. — Я чувствую, они рядом, но… Не могу, словно разум сковало льдом, словно что-то не даёт прорваться к ним, коснуться. У меня больше нет сил это выносить!

И, ввергнув меня в окончательный ступор, Николь зарыдала. В голову не пришло ничего лучше, чем дружески похлопать её по плечу, но я был бы полным кретином, если бы не сдержался. Вместо этого помог девушке вернуться в вертикальное положение.

Сжимая в кулачках полы моего пальто, вампирша содрогалась в рыданиях — такая хрупкая, такая уязвимая… Я не мог поверить, что это она едва не лишила меня жизни в первый же вечер знакомства.

Теперь, казалось, она сама лишилась всего, своего мира. И я понимал эту боль. Тоже однажды утратил свой мир. А потому притянул девушку к себе и заключил в объятия, позволяя забыться.

Ничего не боялась и ничему не удивлялась, и вот на тебе — сломалась при виде красивой картинки! Знакомой картинки, всколыхнувшей что-то в её душе.

— Прости, — всхлипнула Николь, попытавшись отстраниться. Я ослабил объятия, но рук не разжал и понял, что не так уж она хочет остаться одна. — Прости, мне не следовало…

— Проявлять человеческие чувства? — усмехнулся, вытирая тыльной стороной ладони горящие щёки девушки.

Ты смотри-ка, умеет быть горячей, когда захлестнёт эмоциями. Видимо, всё-таки не фарфоровая кукла и не искусно маскирующийся мертвяк.

— Недостойно бессмертной, стало быть?

— Плачущая вампиресса становится жалкой, — выдохнула она, запрокинув голову и потянув носом.

Белоснежные волосы рассыпались по плечам, коснулись моей ладони. Руки дрогнули, но вампирша не придала тому значения. Внутренний циник отчитал меня за непонятную слабость и велел отпустить тонкую девичью талию.

Николь отдалилась. Щёки заблестели, но на этот раз не от слёз, а от начинающегося дождя. Первые капли ударили по носу, по макушке, заставив опомниться. Схватив удивлённую подругу за руку, потянул её под кров деревьев, правда, не рассчитал, что кроны в холодный сезон значительно поредели.

Холодный ливень, набиравший размах, не щадил. Прижавшись к стволу и друг к другу, словно сиротки, мы надеялись переждать немилость природы. Кое-где сквозь нависшие серые тучи виднелось далёкое тёмно-синее небо с крапинками звёзд, что давало надежду на недолговечность разбушевавшейся стихии.

Стерев воду с лица, я с раздражением тряхнул ладонью, выскользнул из пальто и растянул его на прямых руках на манер тента. Повезло, что ветер стих, иначе свитер не спас бы от простуды. Первый век новейшей истории, а эффективное лекарство от насморка так и не изобрели. И, похоже, не изобретут никогда.

Любопытно, а у вампиров бывает насморк?

Или у них все болезни лечатся переливанием крови?

Не знаю, боялась ли Николь болезней, но ко мне прильнула так, словно боялась. Я же боялся мыслей, что рождались в голове. Хотя, мы все знаем, где они рождаются на самом деле. Те пакостные мыслишки, которые всплывают в самый неподходящий момент.

Например, ты, она — взъерошенные, разгорячённые после внезапной пробежки до ближайших деревьев (по крайней мере, ты), вымокшие и замёрзшие (опять-таки ты), но отчего-то вовсе не несчастные.

Подняв подбородок и разве что не встав на носочки, наяда смотрела мне в глаза и улыбалась искусанными, чуть припухшими губами. Знала, что я не могу оторвать от них глаз, вопреки тому, что разум матерится и вопит об обратном. Знала и раскрывала их, опустив пепельные ресницы.

И я понимал, что околдован. Что всё осознаю и в то же время безумно хочу наклониться к ней, коснуться лёгким, ни к чему не обязывающим поцелуем, ответить на призыв. Пусть это всё усложнит, пусть она охотник, а я жертва, пусть мы выходцы из разных миров, но… Притяжение полов во всех мирах работает одинаково.

Я уверен почти наверняка.

Крупный кленовый лист, впечатавшийся в лицо мокрой пощёчиной, поумерил пыл. Спасибо, судьба, намёк понял, губы закатал. И подавился громким заразительным смехом. Подхватывая его, Николь убрала лист с моей щеки и отправила в свободный полёт.

Может, ещё кому сорвёт интимный момент или спасёт от необдуманного поступка. Некоторое время мы хохотали, как дети, которых прорвало от самого пустякового происшествия.

А после дождь утих, хоть и не прекратился.

Воспользовавшись случаем, мы бежали через парк, подставляя лица отрезвляющему студёному воздуху, путаясь в шарфе или длинных прядях волос, позабыв, что мы взрослые люди (или почти люди), оказавшиеся заложниками трудной и неоднозначной ситуации, которая, к слову, любому из нас могла стоить жизни.

Жизни, которой мы упивались, которой не могли надышаться.

Жизни, которой мы наслаждались, как в последний раз.

Весь новый день меня не покидали мысли о предстоящем Николь свидании. Казалось, я волновался перед ним больше, нежели сама вампирша, хотя меня должна была интересовать только успешность предприятия и финансовая сторона вопроса.

Ундина же завалилась спать с первыми лучами рассвета. Вернее, намёками на рассвет, ибо едва посветлевшее свинцовое небо не оставляло надежды на ясный солнечный день. Так что утро началось с сюрпризов, стоило обнаружить в своей постели пригревшуюся у меня под боком белокурую красотку.

Н-да, её непосредственность явно опережает события.

За что я люблю свою работу, так это за то, что думать о посторонних вещах и отвлечённых понятиях мне некогда. Особенно если в выверенное расписание вклинивается незапланированная съёмка, от которой нельзя отказаться (бывает и так, мир полон властных людей и авторитетных покровителей), а в середине дня ты по рассеянности роняешь и калечишь объектив.

Любимый, между прочим, родной!

Лучше бы голову собственную разбил, ей-богу!

Всё равно в последнее время я не очень-то с ней дружен. В общем, день решил стать весёлым. И пока я прыгал, словно в яме со змеями, на Манополис опустились ранние сумерки.

Мне пришлось в срочном порядке ехать за новым объективом за сорок минут до последней сессии, а Николь ждал вводный инструктаж от оправившейся Кэтрин и, возможно, даже Дэйва, проявлявшего к «стажёру» повышенный интерес.

Мы успели перекинуться лишь парой слов в э-мобиле и обменяться пожеланиями удачи, когда достигли первой точки — величественного, устремлённого ввысь небоскрёба Фалкон.

Дверь электрокара захлопнулась, отрезая меня от подруги, и мы покатили дальше. Остаток дня я отработал на полном автоматизме, мыслями то и дело возвращаясь к ладной спине вампирши в вызывающем ярко-красном пальто. Зря, получатся сухие, непродуманные снимки — на постобработке я пожалею о своей невнимательности.

Тем вечером мне пришлось ещё раз пожалеть о ней.

К примеру, я мог бы обратить внимание на распахнутое окно, которое не оставлял открытым. Пронзительный октябрьский ветер врывался в студию, трепал прозрачные занавеси и зловеще завывал. Холод стоял такой, что я с трудом заставил себя оставить пальто на вешалке, но и он не вселил ясности в мысли.

Стоило бы насторожиться, задуматься, каким образом оно оказалось не затворённым на девятом ярусе, куда ни один здравомыслящий человек, будь он даже очень отчаянным и корыстолюбивым, не полезет. Когда я встречал Николь и забирал ноутбук, ни одному из нас и в голову не могло прийти распахнуть окна настежь.

Однако я не задумался. Поддавшись усталости и раздражению, кинул телефон и ключи на столик у дивана, убрал светоотражающую тюль в сторону и захлопнул створку, шарахнув так, что укреплённое стекло, казалось, зазвенело.

Чертыхнувшись, провёл по холодной поверхности кончиками пальцев, будто проверял её целостность. Честно говоря, не знаю зачем.

Так я и замер, уставившись на своё отражение на фоне ночного мегаполиса, когда за спиной проскользнула тень. Крупная такая тень, высокая — из тех, какие не спишешь на минутное наваждение.

Руки похолодели, а спину пронзила мерзкая дрожь. Я осознал, что второпях не включил в апартаментах свет и стоял во мраке, освещаемый далёкими огоньками соседних высоток.

Я примёрз к полу, вслушиваясь в каждый шорох.

В многоквартирных домах не дождёшься абсолютной тишины и глубокой ночью, но именно она обрушилась на меня в миг, когда я меньше всего того хотел, — зловещая могильная тишина. Казалось, можно расслышать звук дыхания или биение сердца, а я не различал ни того, ни другого. Кроме собственных, конечно, уж они отрывались вовсю.

Выдохнув через нос, я попытался убедить себя в том, что не выспался, вот мозг и решил отыграться каверзными проделками и жутковатыми видениями, когда во тьме снова мелькнуло вытянутое белое лицо с глубокими чёрными провалами вместо глаз.

Внутренний голос пискнул и отключился от вещания вместе с голосом разума. Я понял, что если не пошевелюсь и не рассею наваждение, то почти наверняка двинусь рассудком и окончательно съеду с катушек. Набрав в грудь воздуха, сжал руки в кулаки и обернулся. Очень вовремя: клыки мелькнули прямо перед глазами.

Я не завопил только потому, что горло сдавило ужасом, и я поперхнулся воздухом от неожиданности. К счастью, адреналин сработал быстрее мыслей — я с силой оттолкнул тёмный силуэт и метнулся в сторону. По пути включил верхний свет, словно он мог заставить морок рассеяться.

И о чудо: морок рассеялся!

Зубастый гость никуда не делся, зато я его узнал: это же мой старый знакомый упырь, господин Вездесущий! Во внезапной встрече с ним, конечно, тоже мало приятного, но панический ужас, подкармливаемый неизвестностью и больным воображением, поунялся, возвращая конечностям живительное тепло, а вместе с ним и возможность двигаться.

Долговязый щерился и глядел на меня с нескрываемой насмешкой и превосходством, а я уже мысленно прикидывал, пройдёт ли с ним фокус с мечом на шее. С момента последнего инцидента шнурок пришлось заменить: отныне он держался на магнитной застёжке и срывался ещё более коротким движением.

— Приятно, что тебе знакомо чувство страха, Маркус Кросс, — осклабился чернявый, убрав руки за спину и пройдясь по залу с видом туриста или посетителя музея.

Ну супер теперь! Он знает моё имя, адрес и, вероятно, слабости. Пришёл поиграть, как зажравшийся кот с мышью, а потом закончить начатое.

— Признаться, в наши предыдущие встречи всё указывало на то, что ты умалишённый. Однако в данной ситуации, я полагаю, мы можем прийти к консенсусу… Ведь тебе хочется жить.

— Не припомню, чтобы мы пили на брудершафт, — пришлось выдержать эффектную паузу, прежде чем я сумел совладать с голосом и не пищать, как тот самый пресловутый мышонок, попавшийся в лапы кота. — Равно как и твоего имени.

— Лео Хант, к вашим услугам, — издевательски раскланялся вампир.

Я отметил, что при всей своей непропорциональности движется он с выверенной ловкостью и грацией. Отчего-то я не сомневался, что он с не меньшим изяществом свернёт мне шею.

— Можешь выдохнуть, смертный, а то скоро посинеешь. Я здесь не для того, чтобы убивать тебя. По крайней мере, если мы сумеем договориться.

Да он издевается сукин сын!

Стиснув зубы, я прошёл мимо, открыл шкафчик на кухне и поставил на стойку бокал для виски — по-хозяйски, с грохотом. Один, разумеется, — незваным гостям тут не рады. Поворачиваться спиной не хотелось, не скрою, но меня взяла неуместная злость.

В жилы плеснуло пламенной яростью, а в бокал — обжигающим алкоголем, припрятанным как раз для таких случаев. Не сделок с вампирами, конечно, но для стрессовых ситуаций, вопросов жизни и смерти. Выдохнув, залпом осушил содержимое.

Помирать, так с песней!

— Хант, значит, — я обернулся к собеседнику.

Глаза матовые, как две крупные бусины гагата, и совсем не ловят свет и отражения, будто у мертвеца. Вперились в меня, словно два миниатюрных бура, и сканируют вдоль и поперёк.

— Это точно. По части убийств ты не слишком-то силён, хоть и наёмник, — вернул шпильку и не без удовольствия отметил, как перекосило лицо вампира.

Хмыкнул и отмерил себе вторую порцию виски. Ты у меня ещё не так скривишься, ублюдок. Я только разогреваюсь.

— Если что и не по моей части, так это марать руки о всяких безродных подонков, — выплюнул преследователь, глядя на меня сверху вниз всё с тем же оттенком подбешивающего превосходства.

Готов поспорить, слюна у него ядовитая, а язык раздвоенный. Что не помешало чужаку продолжить разводить пафосные речи:

— Ты стал частью опасной игры, смертный. Ввязался в то, что не способен даже осознать, — Хант сцепил руки за спиной, прошёлся по студии.

При внешней невозмутимости (первый шок прошёл, и с каждым новым согревающим горло глотком ко мне возвращалось самообладание) я не сводил глаз с долговязого посетителя. Уже не апартаменты у меня, а проходной двор для всякой нечисти.

— Ты считаешь меня монстром, но я всего лишь выполняю работу. Я покину твой мир, когда верну Николь в свой…

— В полиэтиленовом мешке? — не удержавшись, поинтересовался я.

— Тебя это не должно заботить, — усмехнулся охотник. — Ты введён в заблуждение невинными голубыми глазами и миловидным личиком и забываешь, что она такая же, как я. Мы не принадлежим этому миру. Ты играешь с огнём, Кросс. Думаешь, что завёл котёнка, но что станешь делать, когда он вырастет в ливра? Сейчас она беспомощна, но скоро наберётся сил и осознает свою истинную суть. И ты возглавишь список потенциальных жертв. Готов положить жизнь к ногам незнакомки?

Ливр… Точно подмечено. Видать, в отличие от Николь осведомлён о нашем мире.

Вампирша и впрямь походила на ливрицу — крупную хищную кошку, потомка вымершего снежного тигра и вымирающих африканских львов. Необычная, притягательная и опасная. В речи преследователя имелся смысл, однако я не верил ни единому слову.

А может, не хотел верить, подчиняясь отнюдь не здравомыслию?