Нелады со звездами

Глава 2

Вернувшись в бар — от Юрты они отказались из-за «тех жутких матрон» (Грейс решила, что Генри подразумевал ведьм в черном), — они принялись методично напиваться. Грейс была возбуждена, нервничала и никак не могла решить, что именно имел в виду Генри там, на вершине холма, и как это выяснить. Обратная дорога нисколько не помогла решить эту проблему; кроме того, ей надо было подумать о Сионе. В конце концов Грейс решила предоставить все провидению — или в данном случае теплому «Пино». Она потягивала бокал за бокалом, заливая алкоголем два пакетика орешков, съеденные вместо ужина. У нее уже кружилась голова. И она давно сбилась со счету, сколько бокалов виски проглотил Генри.

Так или иначе, Генри уже не обращал на нее внимания. Он следил за тем, как изрядно перебравший Майк Блоук трется промежностью о центральный шест шатра, похотливо улыбаясь официанткам.

— Ох уж эти авторы «мужских» романов, — фыркнул Генри тоном, выдающим весьма невысокое мнение об этом жанре. — Мальчик знакомится с девочкой. Мальчик выпивает слишком много пива…

Грейс заморгала. Подобный сценарий показался ей слишком знакомым. По крайней мере, пиво. Разве у них с Сионом не было на прошлой неделе крупной ссоры как раз из-за того, что он заявился домой поздно и еще долго после того, как она легла спать, продолжал пить?

— Мальчик возвращается домой поздно…

Разумеется, она понимала, что для своей диссертации «Почему новые лейбористы такие ублюдки» Сиону приходится брать интервью у парламентариев из крайне левого крыла партии. Менее понятно, почему это неизменно сопровождается поглощением огромного количества пива. В последнее время Грейс приходилось все чаще ложиться спать, оставляя входную дверь незапертой, ибо Сион задерживался допоздна на сборищах, где обсуждалось, как наставить наш мир на правый путь. Или на левый? Два-три раза он вообще не ночевал дома.

— Девочка узнает, что он спит с другой… — продолжал Генри.

Грейс старалась не придавать особого значения тому обстоятельству, что Сион в качестве председателя местного отделения социалистов-революционеров все субботы гремел пустыми банками перед супермаркетами в обществе впечатлительных особ женского пола. Как и тому, что он читал в университете Пенджа курс «Гинекология тирании: Блэр и рождение нации угнетенных» молоденьким студенткам, слушавшим его затаив дыхание. Грейс окрестила их словом «аппарат-шик», пытаясь обратить все в шутку, стараясь не задумываться над тем, чему именно обучает их Сион относительно «Третьего пути». Эти «аппарат-шик» забивали сообщениями автоответчик Грейс — в квартире Сиона подобная буржуазная роскошь отсутствовала, — обращаясь к Сиону почтительными и восторженными голосами. Грейс предполагала, что многие из них влюблены в него, и нисколько этому не удивлялась; высокий, рыжеволосый, страстный, на всю катушку использующий романтику своего кельтского имени, Сион был очень энергичен, особенно если опаздывал на автобус до Пенджа (нередко). Вряд ли Сион — порождение Надежности, рассуждала Грейс. Но слегка удивилась, узнав, что Сион — порождение человека по фамилии Груб.

Итак, хотя Грейс проводила субботние утра в кровати в компании телевизора или ходила по магазинам, покупая продукты к обеду, на который Сион неизменно опаздывал, она не слишком беспокоилась. То есть беспокоилась, конечно, но не больше, чем любая другая девушка на ее месте. Трудно было удержаться от мысли, тем более когда Сион после вечерних заседаний заявлялся домой только под утро, что сеял он кое-что помимо семян революции.

— Девочка узнает… — давился от смеха Генри.

Грейс сглотнула подступивший к горлу клубок. Конечно, веских доказательств нет. Если не считать странной пары женских трусиков в корзине с грязным бельем. Неуклюжая отговорка Сиона насчет того, что он купил трусики для Грейс на распродаже, устроенной Социалистической рабочей партией, и решил постирать их перед тем, как подарить, звучала неубедительно, даже несмотря на его легендарное скупердяйство. Но, думала Грейс, может, у меня просто мания преследования?

— Девочка разбивает мальчику коллекцию компакт-дисков…

Ну, а это уже просто невыносимо. Сион настолько прижимист, — или, как предпочитал выражаться он сам, ему настолько претила буржуазная культура, — что сам деньги на музыку не тратил. Но к музыкальным пристрастиям Грейс был беспощаден, объявляя Воэна Уильямса мещанством, а Билли Холидей и Нэта Кинга Коула доказательством снисходительного высокомерия к представителям этнических меньшинств.

— Девочка бросает мальчика… Хочешь выпить?

Генри неуверенно поднялся на ноги.

Грейс кивнула. Уж если суждено предаваться грустным размышлениям о Сионе, лучше — с полным бокалом в руке.

Насколько по-другому все было в первые дни их знакомства! Невозможно поверить, что с тех пор прошло меньше полугода. Грейс тогда была в депрессии, если это сильное слово можно применить к окончанию ее связи с Томом, преждевременно поседевшим банкиром из Сити, свалившим ее с ног на одной вечеринке — в буквальном смысле; она так напилась, что не могла дойти до машины. На следующее утро, проснувшись, Грейс обнаружила себя в обществе мужчины, который имел много денег, мало свободного времени и практически не интересовался ничем помимо коллекционных автомобилей и преумножения капитала, что, в свою очередь, не интересовало Грейс. От Тома не было никакого толка в постели, а его политические взгляды шли вразрез с весьма смутными, но все же либеральными симпатиями Грейс, и это отчасти объясняло проблемы в их отношениях, возникшие еще до того вечера, когда «ягуар» Тома — модель Е, 1965 года выпуска — был блокирован, к его нескрываемой ярости, напротив дорогого ресторана на Парк-лейн.

Высказанная им в крепких выражениях мысль, что эвакуация коллекционного автомобиля в центре Лондона символизирует разрыв ткани английского общества, явилась последней соломинкой. В любом случае к этому моменту Грейс уже поняла, что предел мечтаний Тома — заточить ее в первоклассном особняке в Путни и сделать матерью не меньше пяти раз. Он даже заявил как-то, что считает ее «хорошей производительницей».

Так что, когда неделю спустя на пороге ее квартиры возник Сион, страстно уговаривающий Грейс поддержать кандидата от Социалистической рабочей партии на предстоящих выборах в местное самоуправление, он показался ей рыцарем в сияющих доспехах. Ну, не то чтобы в сияющих, — положа руку на сердце, в Сионе, чей внешний вид угрожающе скатывался к засаленной неопрятности Джарвиса Коккера, от полного сходства с которым его спасала только природная красота, не было ничего сверкающего, — но по крайней мере он был полной противоположностью Тома. Целеустремленный, страстный и кипящий убежденностью. Больше того, подобно Грейс, Сион совсем недавно остался в одиночестве: его последняя подруга, чуть ли не с порога выпалил он, была настолько политически активна, что покинула Великобританию проповедовать социалистические взгляды.

— Девочка бросает мальчика, — повторил нараспев Генри, возвращаясь от стойки и с грохотом опуская на стол бокалы. — Мама девочки вне себя от радости.

Грейс заморгала. Совершенно непохожий на Майка Блоука, Генри все больше смахивал на знаменитого астролога Таинственного Мэга. Ее мать определенно обрадуется, узнав о ее разрыве с Сионом. Грейс догадывалась, — да и как она могла не догадываться, если ей напоминали об этом по телефону дважды в неделю, — что планы леди Армиджер насчет будущего ее дочери теперь, когда положительный во всех отношениях Том, к сожалению, сошел со сцены, были связаны с кем-нибудь из сыновей мидовских шишек или заморских аристократов, с которыми она познакомилась, будучи супругой британского консула в Венеции. «Одна из самых больших моих проблем, — часто думала Грейс, — состоит в том, что моя мать не просто привыкла лезть вверх по общественной лестнице, но нацелилась на заоблачные высоты». Вздохнув, она сделала изрядный глоток вина.

— Полагаю, у тебя с этим никаких проблем не бывает. — Генри, занявший место напротив, не отрывал от Грейс немного осоловевший, но пристальный взгляд.

Она вздрогнула, осознав, что потеряла нить его рассуждений.

— О чем это ты? С чем у меня не бывает проблем?

— С парнями. Не сомневаюсь, они за тобой очередью выстраиваются.

Грейс залилась краской.

— Едва ли… — с трудом выдавила она.

Это все вино виновато. Другого объяснения и быть не может.

На лице Генри отобразилось пьяное удивление.

— О. Извини. Не хотел тебя обидеть.

— Ничего страшного.

— Значит, ты поссорилась со своим парнем?

— Что-то вроде того.

Попытавшись принять вертикальное положение, Грейс поймала себя на том, что далеко не все ее члены слушаются команды мозга. А если и слушаются, то с большой задержкой.

Наступила короткая неуютная пауза.

— Тебе надо немного развеселиться, — заявил Генри. — Но что гораздо важнее, — заплетающимся языком добавил он, указывая на ее пустой бокал, — тебе надо еще выпить.

Пошатываясь, он направился к стойке и с удивительной легкостью пролез в самое начало очереди.

— У меня есть идея, — объявил он, возвратившись с бутылкой красного вина. — Давай поиграем в какую-нибудь пьяную игру. Я знаю одну замечательную, литературную. Идеально подходит здесь.

Он кивнул в сторону стойки, облепленной толпой кричащих, курящих, толкающихся писателей и их приспешников. Неужели ведьмам удалось прогнать из Юрты всех, подумала Грейс? Краем глаза она смутно заметила женщину в обтягивающих белых брюках, танцующую на столике, и испугалась. Вот только за что, за столик или за швы на одежде Дженни Бристольз?

— Что еще за пьяная игра? — насторожилась Грейс.

Том обожал пьяные игры, особенно одну, заключавшуюся в том, чтобы выплескивать вино в лицо каждому третьему, если кто-то не смог правильно ответить на вопрос. Поэтому неудивительно, что вечеринки у него дома редко дотягивали до полуночи.

— Она называется «худселлер».

— То есть бестселлер наоборот?

В мозгу Грейс, затуманенном алкоголем, мелькнуло опасение, не пытается ли Генри подтрунить над «Хатто и Хатто». Нельзя отрицать, что успехи издательства, судя по списку десяти бестселлеров «Санди таймс», весьма скромны, чтобы не сказать — отсутствуют. Адам Найт, заведующий отделом художественной литературы издательства, любил повторять, что «Хатто и Хатто» будет до конца отстаивать право публиковать книги, которые никто не читает, но эта мысль вызывала у Грейс некоторые сомнения.

— Вот именно. Ты должна придумать какой-нибудь глупый вариант названия известной книги. Например, вместо «Алисы в стране чудес» — «Алиса в стране повес».

В голове Грейс смутно звякнул колокольчик.

— Это то же самое, что есть на радио? «Извините, можно наводящий вопрос?»

Генри нетвердо кивнул.

— Только у нас все по-другому. Если придумываешь непродаваемую книгу, я выпиваю стакан до дна, и наоборот. Ты начинаешь.

Грейс помолчала, в ее мозгах не было ничего, кроме хаотичной пустоты. И вдруг совершенно неожиданно ее осенило:

— …«Кретин Дорвард»!

— Отлично. — Осушив свой бокал, Генри наполнил бокал Грейс до краев. — «Шприц и нищий».

Грейс прыснула.

— Как насчет «Джем Эйр»?

Ее голова вращалась все быстрее.

— «Дом Жуан».

— «Король дыр», — фыркнула Грейс, залпом опрокидывая бокал в рот. Грейс давно уже так не смеялась.

— «Война и мыло»! — крикнул Генри, падая со стула на группку писателей у него за спиной.

— Моя нога! — возмутился Луи де Верньер.

— «Посмертные сосиски Пиквикского клуба».

В глазах Грейс сверкали слезы. Мир кружился хороводом, наполненный весельем и смехом; и в кои-то веки в этом мире не было Сиона.

— «Идеальный душ».

— «Оливье Твист»! — торжествующе заорала Грейс, со смутным недоумением замечая, что и она упала со стула.

— Нам пора убираться отсюда, — пробормотал Генри, помогая ей подняться на ноги.

Пошатываясь, они направились к выходу. Грейс, опиравшаяся на плечо Генри, вдруг обнаружила, что ясное предзакатное небо уже затянулось покрывалом темно-синего бархата, на котором россыпями алмазов сверкали звезды.

Остановившись, они повернулись друг к другу. Грейс смутно почувствовала, как к ней приближается лицо Генри. Его губы прикоснулись к ее губам, и она вдохнула его запах. Мажорные ноты зубной пасты «Колгейт», теплое дуновение пота и чеснока, слабый привкус одеколона. Плюс многообещающий аромат вожделения.

Поцелуй Генри оказался истовым, жадным, даже алчным. Образ Сиона, помаячив мгновение, быстро растаял. Настал час расплаты за всю его сверхурочную деятельность, подумала Грейс беззаботно и торжествующе.

Генри медленно оторвался от ее губ. Грейс почувствовала, как он тянет ее за руку и увлекает прочь от палаток, словно по волшебству избегая растяжек, на тот конец поля, где стоит одинокое развесистое дерево, что в лунном свете отбрасывало непроницаемую черную тень. Грейс, семенившей следом за Генри с застывшей на лице глупой улыбкой, происходящее казалось естественным и неизбежным. У нее не было чувства вины, только восторженное предвкушение.

На следующее утро Грейс водила ложкой по тарелке с овсяной кашей, и звон металла о фарфор усиливался ее похмельем и промозглой пустотой обеденного зала. Судя по столам с пустой посудой, Грейс была одной из последних — все остальные, очевидно, уже позавтракали и ушли. Она прилагала все силы, чтобы не встречаться взглядом с хозяйкой; вероятно, та слышала вчера ночью их возвращение, сопровождавшееся грохотом и сметками. Определенно, тарелка с овсянкой опустилась на стол перед Грейс гораздо выразительнее, чем можно было ожидать.

Грейс уныло оглядела затвердевшие желтки яичницы, бледные, сморщенные куски бекона, почерневшие грибы и водянистую оранжевую жижу, натекшую из жареных помидоров. Как только аппетитный аромат достиг носа, желудок подступил к горлу. Грейс решила сходить на завтрак: пациент или умрет, или выздоровеет. Но речь только об исцелении тошноты. Вылечить гложущее чувство вины в желудке и чувство отвращений к себе, першащее в горле, оказалось гораздо сложнее.

Грейс прижала прохладную руку к раскаленному лбу. Ну почему по утрам в столовых всегда так жарко? Или, что вероятнее, все дело в лихорадочном пламени вины?

О господи, зачем она так поступила? Помимо всего прочего, это было просто недопустимо с профессиональной точки зрения. Она приехала сюда работать, выполнить определенную задачу, помочь Генри преодолеть опасности представления книги широкой публике. А не для того, чтобы ему отдаться, позволить затрахать себя до потери чувств. Хотя, глубоко вздохнув, вспомнила Грейс, потерей чувств вчера и не пахло. Наоборот, она прекрасно все чувствовала: раскаленный протуберанец, вспыхнувший у нее в промежности и жаркими волнами разлившийся по всему телу, сладостные судороги блаженства, длившегося целую вечность. Генри, несмотря на внешнюю неуклюжесть, оказался на удивление умелым любовником, превосходящим в этом отношении даже Сиона, не говоря о Томе.

Воспоминания о сексе с Томом, к счастью, постепенно стирались; но Грейс до сих пор не могла забыть давящее ощущение клаустрофобии, когда она лежала распластанная, как под тяжелой периной, а на ней судорожно корчилось тело банкира. Сион, наоборот, овладевал ею с волнующей, отчасти даже грубой силой, но всегда быстро, заботясь в первую очередь о том, чтобы получить удовольствие самому. А вот Генри был сама заботливость; его умелые пальцы молниеносными огоньками наслаждения бегали по всему ее телу; он довел ее до вершины упоительного восторга и лишь затем дал выход переполнявшей его страсти.

Однако сейчас Грейс ругала себя за эту минутную слабость. Ей не следовало спать с мужчиной, с которым она едва знакома. Впрочем, слово «спать» совсем не подходило к случившемуся: она сгорала со стыда, отчетливо вспоминая свои животные крики, безумные жесты, как она прижималась к Генри, словно стараясь загнать его в себя как можно глубже. Неужели он решит, что она так поступает со всеми авторами? Если не считать немногочисленные мимолетные романы в университете, о которых Грейс сожалела до сих пор, Генри был единственным мужчиной, которому она отдалась без долгих ухаживаний, в первую же ночь. Хотя неизвестно, лучше так или хуже.

Грейс уныло посмотрела на свой завтрак. Не было ли какого-то насмешливого, непристойного намека в том, под каким похотливым углом торчала из томатного пюре лопнувшая сосиска? В расположении яиц на сковородке? Воздавая должное единственному блюду на подносе, вроде не имевшему никакого тайного смысла, Грейс осторожно ткнула вилкой в грибы.

Маленькое утешение: она избавлена от необходимости смотреть в глаза Генри. Скорее всего, он уже позавтракал; возможно, подумала Грейс, непроизвольно устремляя взгляд на потолок и морщась от боли, вызванной этим движением. Генри сейчас у себя наверху, и болезненную сушь его обезвоженного похмельем мозга терзает то же самое чувство вины. Наверняка у него есть любимая девушка. Генри о ней не упоминал, но Грейс и не спрашивала. Или он постоянно вступает в интимные отношения с малознакомыми женщинами? Если учитывать, в каких местах ему довелось побывать, это предположение слишком жуткое, чтобы о нем думать. С трудом сглотнув подступивший к горлу комок, она зацепила вилкой томатную пасту, тотчас же развалившуюся и стекшую между зубьями.

И что теперь?

Если бы только Элли была рядом! Грейс ломала голову, как бы отнеслась к случившемуся ее подруга и коллега из отдела связи с прессой «Хатто», самопровозглашенный эксперт по мужчинам. Ведь она перешагнула через пропасть в добрую сотню миль, отделяющую автора от сотрудника редакции. Забыться до такой степени, чтобы раздвинуть ноги перед первым встречным, — едва ли это признак высокого профессионализма. Но сколько же в этом наслаждения…

То обстоятельство, что отношения с мужчинами у Элли редко длились больше месяца, — отчего полгода Грейс с Сионом определенно казались образцом супружеского долголетия, — ни в коей мере, с точки зрения Элли, не компрометировали ее умение судить о других.

— Не умеешь сам — учи других, — усмехалась она.

Услышав, как открылась дверь в обеденный зал, и опасаясь появления миссис Айвенго, Грейс поспешно вонзила вилку в кусок бекона и поднесла ее ко рту, изображая высшую степень воодушевления. Бекон, задрожав, завис в воздухе — в дверях стоял высокий темноволосый Генри Мун. У Грейс внутри все перевернулось.

— Всем привет! — улыбнулся Генри.

— Доброе утро, — пробормотала Грейс.

Сев напротив, Генри, как ей показалось, с оглушительным грохотом высыпал рисовые хлопья в маленькую миску, расписанную цветами, и она поморщилась от боли.

— Ты выглядишь просто бесподобно, — сказал Генри.

Обезоруженная и потрясенная, Грейс лишь молча вытаращилась на него. Бесподобно? Самый мимолетный взгляд в зеркало открыл ей, что глаза заплыли и налились кровью, волосы торчат во все стороны соломой, а на лице — следы торопливого вождения ватным тампоном. Грейс едва удержалась от язвительного ответа, что она всегда завтракает в полном макияже. Просто этим утром у нее остался вчерашний.

— Как ты себя чувствуешь? — был следующий его вопрос.

Грейс открыла рот. Тут есть несколько возможных ответов. Ужасно? Терзаюсь раскаянием? Страстно жалею о случившемся? Но как раз в этот момент открылась дверь и появилась миссис Айвенго с завтраком для Генри, поэтому Грейс, кашлянув, пробормотала с чувством собственного достоинства, насколько это было в ее силах:

— Спасибо, хорошо.

Посмотрев на завтрак, который буквально швырнула под нос Генри миссис Айвенго, Грейс предположила, что он долго жил в духовке. Точнее, если судить по его почерневшему, обугленному виду, в пламени паяльной лампы. Генри, однако, радостно ткнул вилкой в сосиску.

— Благодарю вас, объедение! — крикнул он вдогонку миссис Айвенго.

Та остановилась в дверях, и на ее суровом, изможденном лице появилось что-то опасно похожее на улыбку.

— Кушайте на здоровье, — чуть ли не кокетливо проворчала она.

Генри набросился на завтрак. К облегчению и недоумению Грейс, он ни словом не обмолвился о Вчерашней Ночи, ограничившись парой вопросительных движений черными бровями. С другой стороны, несомненно, он не притворялся, что ничего не случилось. Во взгляде его заплывших глаз, которые задерживались на лице Грейс на секунду-другую дольше необходимого, появилась какая-то интимная близость, а его обезьянья ухмылка стала чуть шире, даже когда он задавал нейтральные вопросы насчет выступления, которое предстояло ему сегодня днем. Грейс, всеми силами пытавшаяся сохранить дистанцию, отвечала односложно и строго, насколько позволяли ее помятый внешний вид и очевидные следы похмелья. Да, выступление начнется в одиннадцать часов в «Шпигель-шатре». Нет, она понятия не имеет, что такое «шпигель».

— Я как раз собиралась подняться к себе, чтобы немного подготовиться, — наконец сказала Грейс.

Генри, неумело разорвав маленький пакетик с коричневым соусом, выдавил из него лужицу на яичницу, и она почувствовала, что ее бунтующий желудок больше не выдержит. Съесть завтрак, приготовленный миссис Айвенго, и без того достаточно суровое испытание; сидеть и смотреть, как у нее на глазах поглощают второй такой завтрак, — это уже граничит с безрассудством.

Оказавшись у себя в комнате, Грейс попыталась причесаться, почистить зубы и освежить косметику, не прибегая к помощи зеркала. Созерцать последствия пьянства и похоти ее совсем не тянуло. А наложившееся поверх них чувство вины и вовсе зрелище малоприятное.

Своим туалетом Грейс занималась до последнего — в буквальном смысле, поскольку яичница в самый последний момент пожелала вырваться на свободу. Когда тянуть дольше уже было нельзя, она спустилась по винтовой лестнице, с вазочками с благовониями на стойках, мимо фотографий в золоченых рамках, на которых были изображены пухлые внуки и внучки миссис Айвенго.

Генри ждал ее внизу, листая книжный раздел «Дейли мейл». У Грейс перехватило дыхание. Она почувствовала, что опозорилась не только в личном, но и в профессиональном плане.

— Ты не встречала никаких отзывов о «Сосущих камни»? — спросил Генри, когда они оказались на залитой солнцем дорожке, ведущей мимо церкви к фестивальному городку.

Грейс быстро покачала головой, и ее распухший от похмелья мозг больно ударился о череп.

— Но я просмотрела не все газеты, — поспешно добавила она.

Отчасти это была правда. Так, например, «Вестник скачек» Грейс не держала в руках уже целую вечность.

Но с самого выхода «Сосущих камни» она тщательно перерывала страницы с рецензиями почти всех остальных изданий, несмотря на то что ни один из редакторов даже отдаленно не заинтересовался книгой Генри.

— Ну, так можешь не тратить время, — небрежно заметил Генри. — Нигде ни слова.

— Но в этом тоже есть свои плюсы, — возразила Грейс, ухватившись за древнейшую отговорку всех рекламных агентов книжных издательств. — По крайней мере, никто не высказывался отрицательно.

— Наверное, ты права, — просиял Генри. — Но если честно, я имел в виду не газетные рецензии или их отсутствие. Я говорил про «Амазон». Там бывают весьма забавные отзывы.

— Вот как? — осторожно спросила Грейс.

Покупатели крупнейшего Интернет-магазина славились тем, что рубили правду-матку без стеснения.

— Должен признаться, — заявил Генри, — я заглядывал на страницу «Амазон» дважды. Первый раз не было ни одного отзыва, а по продаваемости я находился на 300 012 позиции. Но когда я заглянул второй раз, через неделю, — на лице у него появилось изумленное выражение, — какой-то немец оставил сообщение из двух слов, оказавшее невероятный эффект на объем продаж.

— Замечательно, — с облегчением сказала Грейс. — И что же он написал?

— «Страшное разочарование». Так что теперь я опустился куда-то до третьего миллиона.

— Ой…

— Конечно, это моя вина, — заверил ее Генри. — Читать отзывы на сайте «Амазон» — дурацкое занятие. Начнем с того, что если пропускать все плохие, то и к хорошим не сможешь относиться всерьез.

— Полагаю, ты прав.

— Далее, туда присылают свои рецензии просто сумасшедшие, — продолжал Генри. — Пространные отзывы, написанные теми, кто хотел стать профессиональным критиком, но не стал, а также причудливые напыщенные творения, созданные людьми, которые только и могут придумать: «Этот писатель — антихрист». Полагаю, единственным утешением можно считать то, — решительно добавил он, — что от подобных высказываний не защищен ни один автор. В том числе и сам Господь Бог. Если заглянуть на страницу, отведенную новому изданию Библии короля Якова, наверняка наткнешься на какого-нибудь шутника, оставившего свой отзыв за подписью «Иегова Творец», после чего следует что-то вроде: «Это разухабистое пространное повествование о судьбе человечества на протяжении нескольких веков не даст читателю оторваться ни на минуту. Здесь вы встретите пожары, наводнения, войны, пытки и загадки: каждый найдет что-нибудь на свой вкус».

Грейс не смогла сдержать улыбку. Однако, не желая снова попасться в сети дружеской беседы с Генри, не говоря уж о чем-то помимо этого, она быстро пошла вперед, решительно ускоряя шаг, стремясь отдалиться от него как физически, так и психологически. Генри, чьи длинные ноги без труда справились с проблемой увеличения скорости, шел следом, всю дорогу болтая и таким образом вынуждая Грейс двигаться еще быстрее. При этом она старалась по возможности занимать всю ширину залитой солнцем дорожки, чтобы не дать ему возможности идти рядом.

Грейс обратила внимание, что воздух, вчера пахший свежим сеном, сегодня определенно отдавал кислым привкусом навоза. Однако она постаралась сосредоточиться на приятном: ярко светило солнце, небо было голубым и, судя по обилию людей, неуверенно слонявшихся вокруг с серыми лицами, не она одна вчера сделала что-то, достойное сожаления. Да и кроме того, какие бы преступления личного характера ни совершила она в отношении своего клиента, не вызывало сомнения, что предстоящее выступление Генри должно было стать ее профессиональным триумфом. Впервые автор «Хатто и Хатто» удостоился персонального приглашения на такой престижный фестиваль; более того, устроители буквально горели желанием заполучить Генри Муна. И это заслуга ее, Грейс Армиджер. Именно она проникла в это литературное святилище.

Они подошли к «Шпигель-шатру» за двадцать минут до начала выступления Генри, отчего Грейс еще сильнее обрадовал вид многочисленной женской аудитории, с восторженным нетерпением ждущей начала. К своему изумлению, она обнаружила среди собравшихся ведьм в черном из Юрты.

— Обожди здесь, — сказала Грейс Генри, прежде чем он успел завести новый разговор. — Я только проверю, достаточный ли запас книг на лотках. Похоже, половина тиража разойдется прямо здесь.

Мельком осмотрев прилавок, Грейс не нашла ни одного экземпляра «Сосущих камни». Наверняка она просто искала невнимательно; в конце концов, «Хатто и Хатто» и в лучшие времена никогда не царствовало в книжных магазинах. Продолжая изучать лоток со всех сторон, Грейс вдруг, к своему удивлению, заметила на дверях шатра большую вывеску, гласящую, что в «Шпигель-шатре» в 11 часов утра состоится не выступление «Генри Муна, последнего джентльмена-исследователя, рассказывающего о своих приключениях, описанных в книге «Сосущие камни», а «Разговор о наших гениталиях: Мэрилу Хонигсбаум, известная феминистка, автор «Хроник клитора».

Ахнув, Грейс ткнула пальцем в объявление.

— Тут произошла какая-то ошибка, — настойчиво зашипела она, привлекая внимание самоуверенного молодого человека, укладывающего экземпляры «Ветрогона» и «Стремительного взлета» в кипы высотой с небоскребы Манхэттена. — Сейчас здесь должны быть не… мм… — недоверчиво прищурившись, Грейс снова прочла объявление, — не «Хроники клитора», а Генри Мун со своими «Сосущими камни».

— Судя по всему, произошло изменение расписания, — рассеянно пробормотал продавец.

— Что? — уставилась на него Грейс, не в силах поверить своим ушам.

— Новое объявление повесили совсем недавно. Примерно с час назад.

Мысли Грейс, бурля и спотыкаясь, перебрали множество возможных и невозможных объяснений случившегося, пока наконец не остановились с большим трудом на самом утешительном и самом логичном. Выступление Генри перенесено по какой-то уважительной причине. В распорядке дня произошли некоторые изменения. Такое редко, но бывает. Иногда, подумала Грейс, охваченная внезапным возбуждением, число желающих присутствовать на данном мероприятии значительно превышает вместимость зала, и его приходится переносить в другое, более просторное помещение. Да. Несомненно, все так и произошло.

— Ладно, а что такое «Хроники клитора»? — спросила она, беря из стопки верхнюю книгу.

«Более 400 женщин говорят не стесняясь о своих клиторах», — гласила аннотация.

— Ого! — воскликнула Грейс.

— Похоже, в Штатах книга имела оглушительный успех, — объяснил продавец.

Усмехнувшись, Грейс положила книгу на место и вернулась к «Шпигель-шатру», ища Генри и представителя администрации фестиваля, который объяснил бы ей причину изменения расписания. Ни того, ни другого нигде не было видно. Зато «Хроники клитора», судя по всему, должны были вот-вот начаться.

С трудом протолкавшись сквозь плотную толпу в дальнюю часть шатра, Грейс обнаружила там высокого кудрявого мужчину в мятом белом костюме с нагрудным знаком представителя администрации. Он стоял, скрестив руки на груди, и на его лице витала ухмылка предвкушения чего-то приятного. Это выражение тотчас же сменилось тревогой, когда мужчина увидел решительно направляющуюся к нему Грейс.

— Почему вы перенесли время выступления Генри Муна? — громким шепотом спросила она у него.

— Тсс, — зашипела на нее стоявшая перед ней блондинка с челкой.

Под оглушительные аплодисменты на сцену вышла темноволосая женщина в джинсах и красной футболке с броской надписью «У меня есть клитор», выведенной блестящими буквами.

— ДОБРОЕ УТРО, МЕНЯ ЗОВУТ МЭРИЛУ ХОНИГСБАУМ! — выкрикнула она с каркающим нью-йоркским акцентом.

Толпа взвыла от восторга.

Грейс вопросительно подергала Мятый Костюм за рукав.

— Простите, вы не могли бы объяснить, почему перенесли выступление Генри Муна?

— МЫ СОБРАЛИСЬ ЗДЕСЬ ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ДОСТИЧЬ ЕДИНЕНИЯ СО СВОИМИ ВЛАГАЛИЩАМИ! — крикнула Женщина с Клитором. — ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ СЛИТЬСЯ СО СВОИМИ КЛИТОРАМИ!

Ее слова были встречены воплями и криками.

— Его не перенесли, — рассеянно бросил Мятый Костюм, не отрывая глаз от сцены. — Его вообще сняли.

— Сняли? — Голос Грейс повысился до истеричного визга.

Блондинка, обернувшись, бросила на нее сердитый взгляд.

Мятый Костюм кивнул.

— Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ОТВЕТИЛИ НА ОДИН ВОПРОС, — кричала Женщина с Клитором, обращаясь к собравшимся. — ЕСЛИ БЫ ВАШ КЛИТОР НОСИЛ ГОЛОВНОЙ УБОР, КАКОЙ БЫ ГОЛОВНОЙ УБОР ОН ПРЕДПОЧЕЛ?

— Французский берет! — взревела Блондинка с Челкой.

— Почему? — крикнула Грейс, обращаясь к Мятому Костюму.

— А почему бы и нет? — проорала Блондинка с Челкой, стремительно оборачиваясь к Грейс.

Ее глаза безумно сверкнули. Попятившись назад, Грейс наступила на ногу кому-то, кто стоял у нее за спиной.

— Ой! — воскликнул кто-то голосом автора «Мандолины капитана Корелли».

— Мантилью! — крикнули в толпе.

— Стальной шлем! — крикнул кто-то другой, вызвав всеобщее веселье.

— Послушайте, мне необходимо с вами переговорить, — не отставала Грейс от Мятого Костюма, таща его к выходу из шатра. Если верить значку, его звали Найджел. — Я не могу понять, в чем дело, — прошептала она. — Вы смерть как хотели заполучить Генри Муна и «Сосущих камни» на фестиваль. Более того, я четко помню, вы сказали, что он зарядит своих слушателей электричеством, и ничего столь интересного у вас не было уже тысячу лет.

— Да-а, — подтвердил Найджел. — Но это было до того, как мы поняли, о чем его книга. Надеюсь, вы войдете в наше положение.

Он беспомощно пожал плечами.

— Но я же направила вам краткую аннотацию, — возразила Грейс. — «Индиана Джонс во плоти», — процитировала на память она. — «Хемингуэй нового тысячелетия».

— Ммм, — замялся Найджел. — Исследователи. Просто все дело в том, что теперь они… как бы это выразиться? — Он потер подбородок. — Наверное, теперь они просто не вызывают такого интереса, как прежде.

— «Захватывающее повествование о том, как человек совершил в одиночку опасное путешествие, пытаясь отыскать затерянное племя»? — с упрямой настойчивостью продолжала Грейс сквозь стиснутые зубы.

Если не считать упоминания о дизентерии, она гордилась этой аннотацией. Воспламененная собственным восторгом, она приложила все силы, чтобы как можно лучше представить книгу, никак не тянувшую на сенсацию.

Найджел кивнул:

— Да… в общем, сейчас я все это уже знаю. Но… гм… полагаю, мы… как бы это сказать… зациклились на названии — понимаете, в такой спешке никто просто не успел прочитать всю аннотацию. Ну и… гм… полагаю, мы пришли к чересчур поспешным выводам.

В его голосе прозвучали безошибочные нотки смущения.

— К каким выводам? Во имя всего святого, о чем, по-вашему, «Сосущие камни»?

— Гм… ну… полагаю, мы как бы решили, что книга посвящена… гм… ну, девочкам-группи.

— Девочкам-группи? — ахнула Грейс. — Тем, что постоянно преследуют рок-идолов и стремятся при первом удобном случае залезть к ним в постель?

Найджел упорно не отрывал взгляда от ее ног.

— Ну, если точнее, поклонницам «Катящихся камней». Понимаете, нас ввело в заблуждение название. «Сосущие камни». Мы подумали… ну, вы понимаете…

Грейс отчаянно боролась с неудержимым желанием забить Найджела до смерти колышком от шатра.

— Но почему вы так долго тянули? — спросила она. — Почему выступление Генри Муна было отменено только сегодня утром?

— Мы не догадывались, в чем дело, до тех пор, пока не увидели автора, — наконец повернул к ней лицо, искаженное стыдом, Найджел. — Видите ли, мы считали, что Генри Мун — это женщина.

— Женщина?

— Ну да, Генриетта. Вполне простительная ошибка…

Он беспомощно улыбнулся.

— Ну да, совершенно простительная. — Голос Грейс стал тихим от бешенства.

«Абсолютно простительная, если ты полный дурак с головой, набитой дерьмом», — мысленно добавила она.

— Кли-тор! Кли-тор! Кли-тор! — громко скандировали набившиеся в «Шпигель-шатер» женщины.

Заведенные до предела Мэрилу Хонигсбаум, они, судя по всему, находились на пути к единению со своими влагалищами.

В этом Грейс с ними было не по пути. Она бросилась прочь от шатра, чтобы сообщить ужасную новость Генри, и ей в нос ударил сильный запах навоза.

Всю обратную дорогу в поезде Грейс не могла смотреть Генри в глаза. Она уже давно перестала ощущать стыд каждой порой и каждым нервным окончанием; поры и нервные окончания больше не воспринимались по отдельности. Они слились друг с другом, превратив тело Грейс в одно покрывало стыда. Решительно отвернув пылающее лицо к окну, она смотрела на пробегающие мимо поля и пасущихся коров, таких спокойных и мирных в сравнении с ней. «Эх, если бы только я была коровой, — тоскливо думала Грейс. — Кем угодно, только бы не сотрудницей рекламного отдела издательства!»

Однако самым страшным было невозмутимое, жутко рассудительное отношение Генри к случившейся катастрофе.

— Но это же совершенно понятно, — настаивал он. — Ну да, разумеется, в идеале организаторы могли бы прочитать книгу, но мне понятно, почему они решили, что рассказ о девочках-группи соберет толпы поклонников. Сейчас никому нет дела до исследователей. Ей-богу, мне нужно писать о чем-нибудь другом. Быть может, — добавил он, грустно скривив большой рот, — будет лучше, если я стану писать «мужские» романы. Майк Блоук определенно кое-чего добился. В конце концов, именно здесь можно сделать деньги.

Генри был невыносимо весел и постоянно сыпал шутками, пытаясь подбодрить Грейс. Когда поезд наконец — Грейс, отчаянно желавшей бежать с места своего позора, к этому времени уже казалось, что они путешествуют несколько недель, — дотащился до вокзала, Генри даже выдернул из ее вертикального чемодана длинную металлическую рукоятку, сделав вид, что это бомба. Все находившиеся на перроне рассмеялись — за исключением Грейс. Она укрепилась в мысли, что необъяснимо хорошее настроение Генри вызвано тем, что он в душе смеется над ней. Ну, разумеется, смеется. И разве его можно в этом винить? Сперва позволив ему трахнуть ее — несмотря на то, что у нее есть возлюбленный, — она затем сама трахнула его выступление на престижном литературном фестивале. Над ней смеются — и поделом ей! Она вела себя просто нелепо. Быть может, Генри даже проникнется к ней жалостью. То обстоятельство, что о Вчерашнем Вечере до сих пор не было произнесено ни слова, казалось Грейс все более зловещим.

Но Генри, похоже, задался целью убедить ее, что в случившемся нет ее вины. Бешеную вспышку Грейс как-нибудь пережила бы. Злобные обвинения в профессиональной некомпетентности показались бы ей бальзамом по сравнению с веселой отрешенностью Генри, утверждавшего, что все это не имеет никакого значения, так как он все равно ненавидит читать вслух. Пытаясь успокоить Грейс, он даже угостил ее джином с тоником.

— К тому же, — добавил Генри, когда они вышли на Паддингтонском вокзале, — я все равно поехал на фестиваль только ради тебя. А вчерашний вечер…

— Что? — испуганно прошептала Грейс.

Ну вот, наконец настал момент, когда он вспомнил о вчерашнем вечере. О господи…

— Вчерашний вечер был просто восхитителен, — тихо промолвил Генри.

Багрянец разлился по лицу Грейс, словно ртуть из лопнувшего градусника. Она лихорадочно стала думать, что ответить.

— Но ты ведь ничего не сказал, — это был лучший экспромт, пришедший ей в голову. — За завтраком… — беспомощно добавила она.

Генри широко улыбнулся, и в свете фонарей на платформе в его ореховых глазах блеснули искорки.

— Я всегда считал неприличным заводить за завтраком разговор о прошлом вечере.

— О.

Грейс почувствовала себя задетой. Оказывается, он в данных обстоятельствах еще думает о приличиях.

— Кроме того, — продолжал Генри, — по-моему, все чересчур запутанно. У тебя уже кто-то есть и все такое…

Он умолк, прежде чем Грейс успела разобрать, какое чувство прозвучало в его голосе. Сожаление? Или облегчение?

— Да, — произнесла она резче, чем собиралась. — Все чересчур запутанно.

Грейс отчетливо поняла, что он хотел сказать. Ей нужно возвращаться к Сиону, не оглядываясь назад. Она его не интересует, даже если он интересует ее, чего, естественно, не может быть. И действительно, разве она может его интересовать? Она полная неудачница. Во всех возможных смыслах этого слова. Ни один здравомыслящий мужчина, тем более тот, который, подобно Генри Муну, познал ее отвратительную некомпетентность и имеет все основания ее чураться, не захочет даже прикоснуться к ней.

— Мне бы хотелось снова встретиться с тобой, — неожиданно пробормотал Генри.

Грейс потребовалось несколько секунд, чтобы осознать смысл его слов. И тут же она горько усмехнулась: ну разумеется, он должен был это сказать. Последний джентльмен-исследователь. Никогда не забудет выразить свою благодарность женщине, с которой случайно переспал черт знает где. Причем сделает это так, будто говорит от чистого сердца.

Она поспешно опустила взгляд, чувствуя, как непрошеные слезы щиплют глаза.

— Все чересчур запутанно, — повторила она.

— Ты с ним счастлива? — тихо спросил Генри.

На этот раз Грейс потребовалось гораздо меньше времени, чтобы удивление сменилось гневом. Коварный вопрос, заданный умышленно. При любом ответе она выставит себя полной дурой. И признает, что он неотразим. Она счастлива, однако переспала с ним. Несчастлива, и отдалась ему, ища забвения.

Грейс пожала плечами:

— Да, счастлива.

Генри кивнул.

— Что ж, в таком случае, мне лучше оставаться в стороне.

— Да, ты прав.

Ну а теперь какое чувство разлилось краской по его лицу — облегчение? Генри наморщил широкий лоб — несомненно, чтобы скрыть ухмылку. Наверняка он радуется, что так легко поставил точку.

— Но если что-нибудь изменится, ты дашь мне знать?

Грейс с трудом спрятала свое удивление под натянутой улыбкой. Ограничившись этим ответом, она развернулась и решительно направилась ко входу в метро.