Нелады со звездами

Глава 6

Белинда с ненавистью посмотрела на сидящего напротив актера. Она никак не могла заставить себя включить диктофон. Но считалось, что это новая восходящая телезвезда, а кроме того, Белинде отчаянно был нужен хоть кто-то для ее «Перерыва на чашку чая». Правда, в пользу этого актера говорило хотя бы то, что в отличие от Джима Фридландера он был все же чуть выше уровня колена. Вот если бы он еще не был так трогательно признателен за то, что у него брали интервью! Белинду это просто выводило из себя.

Сделав над собой усилие, она наконец нажала на клавишу записи.

— Итак, Тони…

— Тоби, — виновато поправил ее молодой актер.

Белинда раздраженно закатила глаза. Больше всего в этих будущих знаменитостях ее бесила привередливая одержимость какими-то пустыми мелочами.

— Но действительно эти имена очень похожи — Тони, Тоби, — пришел ей на помощь актер. — Я понимаю, их легко спутать.

— Да? — рявкнула Белинда, тыча в него маленьким черным магнитофоном, словно это был пистолет. — Продолжайте. Скажите, — с усталой отрешенностью произнесла она, — ну как вы нашли подножие горы славы?

У светловолосого юноши восторженно зажглись глаза.

— О, это просто замечательно. Я всегда надеялся, что телевидение многое мне даст, но о таком я даже не мечтал. За последние несколько недель я участвовал в передачах «Слабое звено среди знаменитостей», «Познакомимся сегодня» с Антеей Тернер, представлял молодежный приз вместе с Себастьяном Коу и открывал телемагазин. Просто поразительно, правда?

Белинда заморгала, на мгновение оглушенная точностью этого краткого описания ада, выпадающего на долю будущих звезд.

— Расскажите мне о вашей большой новой роли, — повелительным тоном произнесла она. — К сожалению, у меня не было возможности ознакомиться с пресс-релизом.

На самом деле агент Тоби прислал ей несколько экземпляров, по почте, по факсу и по мэйлу, но Белинда так и не удосужилась их просмотреть.

— Насколько я поняла, что-то связанное с Дон, не так ли? Правда, лично я никогда не была особым любителем комедий о жирных девчонках.

— О, это не комедия. Совсем не комедия. — В глазах молодого актера то и дело мелькал страх, не обидел ли он интервьюера. — Скорее это драма. С неистовыми чувствами. Несколько мужчин привязывают меня к столбу…

Выпрямившись, Белинда чуть задрала юбку, еще больше обнажая бедро. Это было сделано чисто инстинктивно, без какого-либо намерения соблазнить Тоби: молодой актер совсем не в ее вкусе. Слишком худой, слишком светловолосый. И уж совсем незнаменитый.

Но… похоже, фильм гораздо интереснее, чем она ожидала. Героя привязывают к столбу мужчины… История гомосексуалистов-насильников? Совсем не в духе Дон Френч. Едва ли это будет новый «Викарий из Дибли».

— Это становится интересно, — заметила Белинда, прищуривая маленькие густо накрашенные глаза. — Красивые наряды? Военная форма?

— О да, формы очень много, — просиял Тоби.

— Животные?

Тоби замялся.

— Ну, если не считать нескольких дохлых крыс…

Грызуны. Похоже, это будет что-то постмодернистское.

— Когда крыс бросают в грязь, они надуваются и лопаются, — продолжал Тоби. — Снято очень реалистично. Даже жутко.

Белинда одобрительно кивнула.

— А когда же появляется Дон?

Актер смутился.

— В общем, в самом конце.

— И вот тогда начинается настоящий смех, да? С ее участием?

— Ну, если честно, в этом кино смешного мало. — Тоби совсем растерялся. — Можно сказать, совсем нет.

— Как вы сказали, называется этот фильм? — спросила Белинда, вдруг охваченная смутным подозрением.

— «Расстрелян на рассвете», — вежливо ответил Тоби. — Я играю солдата времен Первой мировой войны, дезертировавшего из армии, которого…

Белинда вернулась в редакцию «Светила», раздраженная больше обычного. Проходя через отдел рекламы, она увидела на экране компьютера надпись: «Рассудок? Что такое рассудок?» Белинда задержалась у отдела моды, услышав мелодичный голос Тикки Синклер, редактора этого отдела, оживленно спорящей с Уорреном Стритом, заместителем главного редактора.

— Послушайте, я больше не буду повторять, — гнусавым тоном лаял Стрит. — Редактор хочет материал о возвращении костюма.

— Но мы… как бы сказать… не можем это написать, — беспомощно взмахнула руками Тикки.

— Повторяю еще раз: редактор хочет статью, в которой говорилось бы, что костюм снова входит в моду.

— Но это же неправда. Костюмы… — Тикки томно закатила глаза, — …это уже в прошлом.

— Не имеет значения. Главное то, что жена нашего редактора хочет продолжать носить костюмы.

Вздохнув, Тикки тряхнула головой, рассыпая прямо подстриженные волосы по тощим плечам, одно из которых полностью торчало из диагонального выреза полосатой нейлоновой блузки.

— Но костюмы — это же прошлый век. Совсем не модно. Совсем не шикарно!

Жесткие глаза Стрита метнули молнии в ее худое загорелое лицо.

— Если «Светило» напишет, что… — он поморщился от необходимости произнести вслух это слово, — …шикарно, значит, это будет так. — Услышав громкий сигнал, Стрит рассеянно достал из кармана пейджер. — Послушайте, мне надо идти — я должен закончить обзор «Сколько всего забавного умеют делать собаки». А вы сделайте то, о чем я вас попросил, хорошо?

Он удалился, и Тикки проводила его горящим взглядом. Белинда злорадно усмехнулась. Ей всегда становилось легче на душе, когда она видела, что кому-то еще приходится несладко. Она поравнялась со столом сотрудников отдела проверки.

— Но в этом месте могут возникнуть недоразумения, — беспокойно говорила в трубку Лора, одна из редакторов, судя по всему, одному из постоянных авторов. — Так, например, неясно, кто говорит эту фразу — дочь или собака. А далее вы пишете «штаны» — можно заменить это слово на «брюки»? Согласитесь, фраза «Я снял штаны» не совсем подходит для нашего журнала, предназначенного для семейного чтения…

Фран была увлечена разговором с редактором отдела здоровья Орелией Чокен, которую в редакции за глаза называли «Чокнутой». Белинда презрительно скривила губы. На ее взгляд, у Чокнутой просто шарики за ролики заехали. Несмотря на то что ей выделили персональное место на заветной редакционной автостоянке, Орелия упрямо приезжала на работу на древнем велосипеде, исписанном антиглобалистскими лозунгами. После подобных физических упражнений она отправлялась в душ, где мылась с использованием какой-то бурды, состоящей из соли, сахара, меда и конопляного масла, которая, на взгляд Белинды, казалась все же более съедобной, чем любой из кулинарных рецептов «Светила».

— В этом разделе разъясняются самые разные тайны, — говорила Чокнутая, обращаясь к Фран. — В завтрашнем материале мы докажем, что отвращение к алкоголю чаще всего проявляется у тех, кто состоял в браке с алкоголиком в прошлой жизни.

— Или в этой, — мило заметила Белинда, очаровательно улыбаясь Фран.

Та тотчас же залилась краской гнева. Но разве она виновата в том, подумала Белинда, что муж Фран — неизлечимо бездарный писатель, утопающий в болоте жалости к самому себе и хересе «Тио Пене»? Даже сама Фран не хотела рисковать репутацией, заказывая ему какие-нибудь материалы. Да и чего еще можно ожидать от человека, которого зовут Иниго Тонгсбридж?

Добравшись наконец до своего стола, Белинда без всякого энтузиазма взглянула на стопку последних пресс-релизов и приглашений, ежедневно присылаемых ей агентами по связям с прессой, надеющимися, что актер, фильм, телепрограмма, книга или торговая марка маргарина, которые они представляют, являются самыми подходящими кандидатами для следующего «Перерыва на чашку чая». На самом верху лежало требование возобновить выпуск соевого творога тофу и вегетарианских деликатесов. Вот это, подумала Белинда, разрывая его в клочья, и есть квинтэссенция того, чем ей приходится заниматься.

Яростно метнув в гору бумаги свою сумочку, Белинда расшвыряла приглашения на все четыре дующих из кондиционера ветра.

— Прошу прощения, — убийственным тоном заметила Маргарет, секретарь тематического отдела. — Я потратила уйму времени, разбирая эти бумаги и раскладывая их по порядку.

Белинда бросила на Маргарет взгляд, проникнутый глубочайшим отвращением. Она знала, что ее ненависть возвращается, да еще с процентами. Причем выраженными в самой разной форме. Факсы, адресованные Белинде, часто пропадали неизвестно куда, авансовые отчеты неизменно оспаривались, а всем звонившим с жалобами на заметки Белинды секретарь тематического отдела предлагала немедленно отправить свои замечания по факсу, но не Белинде и даже не Фран, а самому Кевину Грейсону, главному редактору.

Сделав над собой усилие, Белинда окунулась в море пресс-релизов. Это было все равно что нырнуть в пруд, наполненный ледяной слизью, но только без очаровательности и занятности подобного подвига. Так или иначе, где-то здесь обязательно должен быть материал для «Чашки чая».

Стиснув зубы, Белинда скомкала первый лист бумаги и, швырнув его в корзину, взяла следующий.

«Трехочковое попадание, достойное Мэджика Джонсона», — подумала Белинда, провожая взглядом второй комок бумаги, отправившийся следом за первым.

Под аннотациями телепередач лежали пресс-релизы новых кинофильмов. Белинда быстро пробежала взглядом листки. Да, это не Голливуд. Разумеется, сначала всё дают попробовать Мо Миллз, и она отбирает самое вкусное.

Нет.

Ни в коем случае.

Прощай, «Прощальный поцелуй».

Черта с два.

«Господи милосердный, за что же такое наказание», — подумала Белинда, отправляя капитана Дуди в корзину и принимаясь за книжные пресс-релизы.

«На моей странице он не появится!» — решила Белинда, комкая Планта и его млекопитающее в плотный шарик.

Господи, подумала Белинда, стойко сражаясь с оптической иллюзией.

К листу была прикреплена маленькая глянцевая открытка, изображающая ярко-розовый фен на игривом голубом фоне. До Белинды не сразу дошло, что это приглашение на презентацию «Ветрогона». После адреса стриптиз-клуба в Сохо следовала приписка: «Голый обед». На обратной стороне открытки было напечатано примечание насчет одежды: «Как можно меньше» и приклеена упаковка с розовыми трусиками-бикини.

Покрутив крошечный кусочек нейлона с резинкой вокруг пальца, Белинда отправила его в корзину.

Следующий пресс-релиз представлял собой полную противоположность предыдущему. Ничего глянцевого, ничего цветного, и уж, конечно, никаких розовых трусиков. Черное по белому, без завитушек, лишь логотип в виде двух шляп-цилиндров. Прочитав название издательства «Хатто и Хатто», Белинда презрительно фыркнула. Эти неудачники знамениты тем, что у них постоянно нет в кармане ни гроша. Впрочем, это едва ли удивительно, если учесть, какую муру они издают.

Белинда зевнула. Если кому-нибудь интересна ее точка зрения, то пусть бы оно и дальше оставалось затерянным. Эта чертова девица из издательства уже пятый раз пристает к ней со своими «Камнями». Похоже, она никак не может понять, что если Белинда Блэк сказала «нет», дальнейшие разговоры бесполезны. Она действительно имела в виду «нет», а также «нет, никогда, ни за что на свете и почему бы вам лучше не покончить с собой?». Белинда взяла следующую аннотацию. Опять эти проклятые цилиндры.

«Определенно «Хатто» долго выбирает своих авторов», — подумала Белинда, щурясь на пресс-релиз.

Бедный, рабочий и, во имя всего святого, Ньюкасл! Есть ли в английском языке какие-нибудь три другие слова, вызывающие у нее такую же неприязнь? Белинда стала читать дальше.

После того, как «Наша мама» присоединилась к своим предшественникам в переполненной корзине, на столе перед Белиндой остался лишь один пресс-релиз. Проклятие, ей обязательно нужно что-нибудь для «Чашки чая». Может быть, это подойдет? Вряд ли, подумала она, снова увидев в верху листа логотип «Хатто и Хатто».

«Похоже, — подумала Белинда, закатывая глаза, — тут тупиков больше, чем в Критском лабиринте». Ее взгляд вернулся к аннотации книги леди Цилиндрии.

Белинда тяжело вздохнула. А вы когда-нибудь задумывались над тем, как написать заметку в журнал? Если хотите, называйте это отчаянием, но, возможно, в этом авторе что-то есть. К тому же страсть главного редактора «Светила» к знаменитостям сравнима только с его тягой к роскоши.

Нахмурившись, Белинда сняла трубку.

Ерзая пышным задом на кожаном сиденье табурета у бара, Эвфемия Огден жадно изучала меню. Заказав дюжину устриц и такое же количество лангустов, она объявила себя мученицей процесса обмена веществ.

— Я должна есть рыбу, рыбу и еще раз рыбу, — заявила Эвфемия. — Лучшую и самую свежую. Больше мне ничто не поможет. Шампанское.

Последнее слово было произнесено не как пожелание, а как строгий приказ. По крайней мере, так поняла Грейс. К счастью, и бармен тоже. На стойке тотчас же появились два фужера с пенистой жидкостью.

— Это уже лучше, — сказала Эвфемия, быстро опрокидывая в рот один фужер и хватая второй.

Подмигнув Грейс, бармен поставил перед ней еще один фужер.

— Вам понравилась обложка? — спросила Грейс.

Учитывая то, что отзывы о творении Эвфемии никак нельзя было назвать лестными, Грейс считала, что она очень неплохо поработала, отбирая цитаты для обложки «Нашей мамы». Правда, две-три цитаты принадлежали к той «непонятной и необычной» разновидности, которая, по подозрению Грейс, в действительности означала «полную чушь» на профессиональном жаргоне литературных критиков, точно так же как фраза «человек разносторонних интересов» у авторов некрологов заменяет слово «гомосексуалист». Но выбор и так был очень скудным.

«Удивительно, просто поразительно, как какой-то издатель в здравом уме мог опубликовать такую несусветную чушь», — откровенно высказался литературный обозреватель «Гардиан». Что ж, преобразовать эту фразу было нетрудно. «Удивительно», — было написано на обложке «Нашей мамы». Цитат из «Индепендент» не было. Изучая вердикт, вынесенный газетой по поводу Эвфемии, Грейс долго не могла решить, хватит ли у нее смелости выбросить второе, третье, четвертое и пятое слова из фразы «Невероятно, насколько отвратительна эта книга». В конце концов она пришла к выводу, что не хватит.

Следя за Эвфемией, изучающей обложку своей книги, Грейс пыталась понять, сколько ей лет. Точнее, на сколько лет она старше тех сорока пяти, про которые говорилось в краткой биографии.

Эвфемия была с ног до головы одета во все красное, что подчеркивало ее властные, повелительные манеры. Два недоверчивых черных глаза жались друг к другу под величественными бровями у вершины длинного тонкого носа. Волосы, вздымавшиеся искусственными волнами, отсвечивали рыжеватым оттенком, который Элли безжалостно окрестила «климактерическим каштаном»; подбородок утопал в ошейнике восково-белого жира. Губная помада цвета фуксии яростно дисгармонировала с пунцовым пиджаком на золотых пуговицах, в который Эвфемия была затянута туже, чем фаршированная перепелка, готовая отправиться в духовку.

— Ну а иллюстрация? — спросила Грейс.

На ее взгляд, обложку «Нашей мамы», на которой была изображена солидная дама в бигуди, с вызовом выглядывающая из сооружения, напоминающего уличный туалет, никак нельзя было назвать шедевром. С другой стороны, она была существенно лучше скорбной девицы в пестром платке, украшавшей обложку предыдущего творения Эвфемии, «Полли с гороховым пудингом».

Утро выдалось тяжелым. Сопровождать в рекламном походе Эвфемию, входившую в один книжный магазин за другим с такой величественной надменностью, что в сравнении с ней Клеопатра показалась бы неряшливой грязнулей, было задачей не из легких. Даже до того, как в книжном отделе универмага «Селфриджес» они наткнулись на Дженни Бристольз.

— Э… Джеки? — громко произнесла Эвфемия, притворяясь, что не узнала своего собрата по перу.

Смелая попытка, решила Грейс, особенно если учесть, что Бристольз подписывала сложенные в огромную стопку книги, чьи обложки кричали большими золотыми буквами: «Дженни Бристольз».

— Я так рада вас видеть, — проворковала Дженни, и ошеломленной Грейс показалось, что ее глаза зажглись искренним теплом. — Как хорошо, что мы наконец встретились, я давно хотела поблагодарить вас за то наслаждение, которое вы дарите мне вот уже столько лет. Я просто не могу себе представить, как вам удается год за годом создавать подобные шедевры.

Эвфемия выпятила вперед грудь, словно оперная певица, собирающаяся запеть особенно сложную арию.

— Ну! — удовлетворенно воскликнула она. — И какая моя книга понравилась вам больше всего? «Кейт из угольной шахты»? Или мой бестселлер «Полли с гороховым пудингом»?

— Боюсь, я не читала ни ту, ни другую, — заливисто рассмеялась Дженни, занеся дорогую ручку «Монблан» над очередной книгой. — На самом деле я говорила о замечательных чайных розах у вас в саду. Понимаете, я живу в соседнем доме.

Злорадно усмехнувшись, она воткнула золотое перо в книгу и вывела размашистую подпись.

При воспоминании об этом у Грейс до сих пор начинало бешено колотиться сердце. Впрочем, обед из морских блюд знаменовал собой окончание ее мучений с Эвфемией. Более того, четыре бокала шампанского и груда устриц, креветок и лангустов, на которых заведение Рика Штайна продержалось бы не меньше двух недель, слава богу, на какое-то время оглушили великую сочинительницу.

— Итак, — громко произнесла Эвфемия, вонзая маленькую серебряную вилку в дрожащее сердце устрицы, — вам удалось заинтересовать моим творчеством «Дейли телеграф»?

Грейс глубоко вздохнула. Если честно, ей действительно звонила литературная обозревательница «Дейли телеграф», но она не собиралась сообщать об этом звонке Эвфемии. «Мне хочется спросить у нее, — захлебываясь от смеха, сказала Грейс журналистка, — что думает она, стоящая в самом конце очереди к кормушке, насчет невиданных авансов, которые выплачивают издательства за такие книги, как «Стремительный взлет» Сэсси Дженкс?»

— Ну а «Светило»? Интервью с Мо Миллз?

— Эвфемия, вы же знаете, я приложила все силы…

— Мне пришла в голову замечательная мысль насчет фотографии, — не обращая на нее внимания, гремела Эвфемия. — Я лежу в шезлонге, а у меня на коленях Фулхэм и Путни. — Насколько помнила Грейс, Фулхэмом и Путни звали ее собачек. — В мини-юбке, естественно. — Эвфемия окинула самодовольным взглядом свои ноги. — Мне просто ужасно повезло, — с восторгом произнесла она. — У меня с детства восхитительные ноги. В особенности лодыжки.

Грейс послушно посмотрела на изборожденные синими венами мясистые белые оковалки, соединяющие колени Эвфемии с засунутыми в узкие туфельки ступнями.

— Да, они просто восхитительны, Эвфемия. Но, к несчастью, Мо…

Грейс замялась. «Не захотела даже слышать о тебе», пожалуй, не подойдет. Необходимо подыскать более подходящее выражение.

— Как выяснилось, у Мо все интервью расписаны на ближайшие два или три месяца, — сказала Грейс, скрещивая пальцы за спиной.

— Ладно, а как тогда насчет этого глупого «Перерыва на чашку чая»? Разумеется, это на порядок ниже того, к чему я привыкла, но все же…

— С ведущей этой рубрики я тоже пыталась связаться, — сказала Грейс, поморщившись при воспоминании о том, в какой категоричной форме отказала ей автор «Чашки чая».

Хотя, к изумлению Грейс и Элли, вчера от Белинды Блэк пришла просьба организовать интервью. Причем не с кем-нибудь, а с леди Цилиндрией Бойни, самым невостребованным автором из всей конюшни «Хатто», если не считать достопочтенного Гревилла Гудтраузера, кавалера ордена «За безупречную службу», чья книга «Мертвая петля: воспоминания летчика-истребителя времен Второй мировой войны» расходилась совсем не так, как от нее ждали. Быть может, решила Грейс, надеяться могут все. В том числе и сэр Гревилл Гудтраузер. В том числе, и она сама.

— «Наша мама», — заявила Эвфемия, для большей выразительности с хрустом ломая клешню омара, — должна подняться сразу на первую строчку этого проклятого списка бестселлеров. Я не удовлетворюсь тем, что «Наша мама» будет находиться ниже какого-нибудь Джона Ле Карре.

— Разумеется, — давясь от смеха, пробормотала Грейс.

— Я хочу, чтобы «Наша мама» опередила Патрицию Корнуэлл. И даже самого Джона Гришэма.

— Точно.

— Так что неплохо было бы придумать какую-нибудь сногсшибательную рекламную кампанию, — с вызовом произнесла Эвфемия. — На прошлой неделе я прочитала в «Книжном обозрении», что издательство «Куропатка» заставляет своих пресс-агентов проявлять Изобретательность. Один, например, разделся донага, выкрасился золотой краской и стоял у входа в дорогой супермаркет в престижном районе, что-то рекламируя. Получил за это какую-то премию.

— Вот как? — спросила Грейс.

Она пришла к выводу, что пошла бы на что-либо подобное ради «Нашей мамы», только если бы ей пообещали за это Орден Британской Империи.

— И еще они рассылают со своими книгами всевозможные подарки, — пожаловалась Эвфемия, вытаскивая из клешни мясо толстыми, бесформенными пальцами. — Вроде розовых нейлоновых трусиков и шоколадок в виде интимных органов.

Грейс едва не поперхнулась шампанским. На ее взгляд, ни то ни другое не подошло бы «Нашей маме». Впрочем, придумать что-нибудь подходящее она затруднилась.

— И еще они устраивают презентации в стриптиз-клубах, — добавила Эвфемия набитым ртом. — Недавно была презентация книги о карибской кухне, так на авторе не было ничего, кроме связок бананов — одна прикрывала соски, другая висела спереди на интересном месте.

Грейс испуганно отшатнулась, представив себе Эвфемию в подобном облачении.

— Но за «Куропаткой» стоят деньги американских банков, — оправдываясь, сказала она. — А «Хатто»…

Как бы получше выразиться? «Менее прочно в финансовом плане»? «Нищее»?

— И все их авторы получают по девятьсот тысяч фунтов за первый роман, — пожаловалась Эвфемия. — Исходя из этого, за «Нашу маму», свою десятую книгу, я должна получить не меньше пяти миллионов.

Грейс внимательно посмотрела на нее. Чего-чего, а сварливости Эвфемии определенно не занимать. Если справедлива пословица, что хороший человек рано или поздно обязательно проявит себя, то плохой человек просто неудержим. Невозможно не восхищаться юношеской настырностью, которую Эвфемия сохранила в свои сорок с лишним. Точнее, в шестьдесят с лишним, поправилась Грейс, в который раз гадая, сколько же лет ей на самом деле.

Отправив очередного моллюска в свой рот, обрамленный губами, выкрашенными в неистовый пурпурно-розовый цвет, Эвфемия схватила лежащий на стойке номер «Ивнинг стандарт».

— Вы только посмотрите, — сказала она, ткнув в литературную страничку. — Даже эта жалкая книжонка про историю возникновения консервов удостоилась большего, чем «Наша мама». — Она с презрением смерила взглядом Грейс. — Вижу, от вас нет никакого толка. — Допив шампанское, Эвфемия соскользнула с табурета. — Что ж, я только напрасно теряю с вами время. Не могу больше задерживаться — меня ждет мой тренер.

Грейс проводила Эвфемию взглядом, гадая, чем может заниматься с ней ее тренер. Любые виды спорта она исключила с самого начала. По-видимому, мастер словесности валяется на диване, ловя ртом различные морепродукты, которые бросает ей наставник.

Грейс заплатила по счету, выложив сумму, практически равную рекламным расходам на следующий квартал. Она поймала себя на том, что утро, проведенное в обществе Эвфемии, каким бы обременительным оно ни было, по крайней мере отвлекло ее от более серьезных проблем.

В частности, от последних разговоров с Генри Муном. Вежливых, деловых, во время которых Генри интересовался ее здоровьем, а Грейс резко отвечала, что у нее все хорошо. Он что, вообразил, будто она постоянно страдает от похмелья?

Впрочем, Генри не приглашал ее на свидание. Похоже, он придерживался правила, установленного им же самим: Грейс должна сама известить его о перемене в своем положении. Другими словами, свистнуть, если в их отношениях с Сионом что-либо разладится. Но Грейс не свистела. Потому что в ее отношениях с Сионом ничего не менялось. Они оставались такими же, как и раньше.

То, что выходные, проведенные у родителей Сиона, не стали началом нового витка в их отношениях, никак нельзя было считать переменой. В том, что Сион всю неделю не показывался у Грейс, тоже не было ничего нового. Точно так же была до боли знакома постоянная недоступность его сотового телефона. И даже то, что Сиона уже давно не видели в университете Пенджа, было совершенно нормально; в конце концов, считала Грейс, нельзя обучить старого медведя новым трюкам. И тем не менее она остро сознавала, что одна перемена все же произошла. Если бы Генри Мун спросил ее сейчас, счастлива ли она, вероятно, он услышал бы другой ответ.

— Но почему ты не хочешь встретиться с Генри? — приставала к Грейс Элли, следившая за происходящим неослабным вниманием. — Право, не знаю, чего ты еще стыдишься. Подумаешь, напилась и с кем-то перепихнулась по пьяни. Поверь мне, такое случается сплошь и рядом. Возьмем Гордона, с которым я познакомилась вчера вечером. Он мне сказал, что сотрудник спецслужб, но потом выяснилось, что на самом деле он имел в виду специальную службу автобусных сообщений. Знаешь, ту, что перевозит пассажиров между станциями метро, когда под землей происходит какая-то авария. — Элли скорчила гримасу. — Впрочем, Гордон оказался специалистом экстра-класса. Определенно, он добился бы успеха в службе специальных секс-услуг…

Грейс даже не улыбнулась. В кои-то веки рассказ Элли о ее любовных похождениях не попал в цель.

— Ты беспокоишься насчет Сиона, да? — не отставала от нее подруга.

Грейс нахмурилась.

— Возможно.

Обильно накрашенные глаза Элли вылезли на лоб.

— Да ты сошла с ума! Твоего Сиона интересует только он сам. Однако достаточно ему поманить тебя пальцем, стрельнув своими зелеными глазами, и ты уже бежишь к нему, словно влюбленная школьница!

Грейс не нашла в себе сил признаться, что Сион ей даже не звонил. И уж тем более не стрелял своими зелеными глазами. Но она понимала, что Элли права. Как это ни унизительно для такой эмансипированной современной женщины, как она, но в бесцеремонном отношении Сиона действительно было что-то неотразимо сексуальное. Даже скандал, устроенный им в гостях у родителей, теперь, по прошествии времени, обладал ни с чем не сравнимым шармом, тем более, что воспоминания об этом были проиллюстрированы его мужественным красивым лицом, перекошенным от раздражения. Грейс подозревала, что виной всему постоянное отсутствие Сиона. Человек всегда очень хочет того, что ему недоступно. Если простая разлука заставляет сердце биться чаще, то разлука с сексом просто ставит его на дыбы. При таком подходе можно заключить, что в инциденте с Генри виноват исключительно Сион. Подобные соображения отчасти уменьшали смущение Грейс, хотя и не могли перебороть его полностью. В конце концов, помимо вечера под звездным небом, были также «Хроники клитора», «Катящиеся камни» и «Шпигель-шатер». Генри ни словом не обмолвился об этом, но как Грейс ни была ему за это признательна, чувство раздражения по доводу того, что теперь она перед ним в долгу, все же перевешивало.

— Что ж, ты должна это пережить. Генри Мун — наш автор, и именно ты занимаешься рекламой его книги. На следующей неделе у вас еще будут какие-нибудь презентации?

Грейс кивнула.

— Но я надеялась…

— Что я отправлюсь на них вместо тебя? Даже не думай, — рассмеялась Элли. — Ты не сможешь вечно его и избегать.

Стоя в очереди в кафе и стараясь не смотреть на многочисленную как никогда коллекцию затычек для ушей, брошенных в кадки с растениями, Белинда вдруг вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной голос, вторгшийся в ее бурлящие мысли:

— Кажется, вы Белинда, не так ли?

Проведя целое утро в горьких размышлениях по поводу препятствий на пути своей профессиональной, карьеры, Белинда оказалась не готова встретиться с ними лично. Следом за ней в очереди стояла, улыбаясь во весь рот, легенда «Светила», берущая интервью у знаменитостей. Миллз выглядела сногсшибательно. Юбка бахромой, черные колготки, волосы с прямым пробором (седеющие), сумочка из замшевых лоскутков, индийские серебряные побрякушки и сводящая с ума добродушная улыбка, в которой расплылось глупое круглое лицо Мо.

— Вы ведь ведете «Чашку чая», не так ли? Не хотите ли присоединиться ко мне на… мм… чашку кофе, ха-ха-ха?

Белинда замялась. Братание со смертельным врагом не входило в ее текущие боевые замыслы. Правда, Она не смогла бы точно ответить, в чем эти замыслы состояли.

— Пойдемте же, — мягко, но настойчиво предложила Мо. — Кажется, вам необходимо развеяться.

Через несколько минут Белинда уже сидела за липким столиком, глядя поверх чашки капуччино, как расположившаяся напротив Мо снимает с подноса чашку травяного чая с лимоном и имбирем и пластиковую тарелочку с коричневым рисом, приправленным тертой морковью.

— Сейчас я только это и ем, — улыбнулась Мо. — С рисом я по-настоящему познакомилась в шестьдесят девятом году в Японии, когда приезжала туда брать интервью у матери Йоко Оно. Такая мудрая женщина, — мечтательно добавила она. Порывшись в сумочке, Мо достала палочки и принялась перемешивать морковь и рис. — Эти палочки мне подарил Теренс Стэмп. Он такой строгий приверженец вегетарианской кухни.

Белинда удивилась, как Мо удалось так растолстеть на коричневом рисе и тертой моркови. С другой стороны, кто-нибудь видел худого борца сумо?

— Они очень неплохие, ваши интервью, — проговорила Мо, торопливо запихивая большие порции риса в рот. — У вас есть талант. Правда, временами вы бываете излишне резки, а иногда материал у вас получается сыроватым. Но определенно, у вас есть талант.

В милой улыбке Белинды не было ничего от того бешенства, которое расплавленным металлом бурлило у нее внутри. Ах ты, снисходительная старая моржиха!

— Знаете, — продолжала Мо, — читая кое-какие из ваших заметок, я вспоминаю свою молодость.

— Вот как? — Лицо Белинды оставалось непроницаемым.

Мо просияла:

— О да. Вот, например, то, о чем вы говорили на прошлой неделе с Бобом Монкхаузом, так похоже по духу на наш разговор с молодым Бобом Монкхаузом в шестьдесят седьмом. Одни и те же шутки, да и все остальное.

— Как любопытно, — натянуто произнесла Белинда.

Как раз тогда, когда она думала, что ниже ее карьере скатываться уже некуда, интервью с Монкхаузом показало, как она заблуждалась. Приехав в назначенное место, Белинда обнаружила, что на встрече, помимо нее и ветерана-комика, будет также присутствовать целая толпа журналистов из других изданий. Вместо эксклюзивного интервью предстояла презентация новой сетки вещания «Ай-ти-ви».

— Вы могли и сами догадаться, если бы более внимательно прочитали приглашение, — надменно заметила представительница телеканала.

Белинда развернулась и пулей выскочила на улицу. Однако «Чашку чая» надо было все-таки чем-то заполнить, поэтому, вернувшись в редакцию, Белинда отправилась в библиотеку, разыскала интервью Миллз с Бобом Монкхаузом и переписала его практически слово в слово, резонно рассудив, что никто не вспомнит статью, опубликованную больше тридцати лет назад.

— У вас невероятная память, — осторожно заметила Белинда.

Челюсти Мо, работавшие над остатками риса, растянулись в улыбке.

— Дорогая, я никогда и ничего не забываю.

Ну вот, решила Белинда, скользя взглядом по Дородным формам Мо, все встало на свои места. Хорошая память — это отличительное качество всех слонов.

— Я никогда не исказила ни одного факта. Больше всего на свете горжусь этим. В конце концов, главное это даты, имена, названия. Но в наши дни так много неточностей.

Белинда кивнула.

— Корректоры работают просто ужасно. Никогда ничего не проверяют.

— О, дорогая, я не загружаю корректоров лишней работой. Это было бы несправедливо. Я все проверяю сама. Ответственность за достоверность фактов полностью лежит на авторе.

Белинда едва не поперхнулась капуччино. Автор отвечает за достоверность фактов? Эта женщина что, сошла с ума?

— А вам это нравится, да? Брать интервью?

От панибратской улыбки Мо у Белинды по коже побежали мурашки.

— Не очень, — отрезала она. — На самом деле, это просто какой-то кошмар! — не сдержавшись, яростно выпалила ведущая «Чашки чая» вдогон.

Мо опешила:

— Но почему?

— Мне приходится иметь дело с такими ничтожествами. Мне не доводилось встречаться ни с кем по-настоящему знаменитым. Все совсем не так, как у вас, — стиснув зубы от зависти, пожаловалась Белинда. — У вас невероятно удачная карьера.

Мо кивнула, мечтательно выковыривая рисовое зернышко из выступающих вперед резцов.

— О, какое у нас было время! Мы купались голышом с «Кинкс» в Кромере. Играли в волейбол с «Битлз» на пляже в Богнере. Мы весело проводили выходные за городом, придумывали самые разные игры. Например, в «спрячь шоколадку». Марианне — естественно, Фейт-фул — тут не было равных…

— Да-да, — раздраженно оборвала ее Белинда. — Но в чем ваш секрет? Самое главное, как вам удается встретиться с такими людьми?

Мо удивленно посмотрела на нее.

— А никакого секрета тут нет. Единственный секрет — это настойчивость. И больше никакой мудреной науки. Так же, как и вам, мне приходится постоянно слать письма с просьбами об интервью.

— Я ничего и никому не шлю, — презрительно заявила Белинда. — Меня и без того ежедневно одолевают своими просьбами всевозможные ничтожества, жаждущие известности.

— Что ж, в таком случае вам повезло. А я сама пишу сотни писем. Обычно в трех экземплярах: пресс-агенту звезды в Соединенных Штатах, пресс-агенту звезды в Великобритании и пресс-секретарю парфюмерной компании, с которой сотрудничает звезда, или благотворительному фонду, который она патронирует. Ну а потом следуют бесконечные отсрочки, переносы, отговорки…

— По-моему, вы чересчур сгущаете краски, — возразила Белинда. — Достаточно только перечислить тех, с кем вы встречаетесь. Пару недель назад вы брали интервью у Мадонны…

— Да, но добиться этого было очень непросто. К тому же она не сказала ничего интересного. Впрочем, сейчас интересных людей вообще почти не осталось.

— Но ведь достаточно только чуть поднажать…

— Кое на кого поднажать не получается. Или, что хуже, у многих есть в запасе всяческие штучки.

— Штучки?

— Очень хитроумные, постоянно меняющиеся. Возьмем, к примеру, Джозефа Файнса, с которым я встречалась на прошлой неделе…

— Да-да, я читала, — вставила Белинда. — Вы были с ним очень милы, — не сдержавшись, добавила она.

— Вы хотите сказать, я была слишком мягкой? — пытливо посмотрела на нее Мо. — Я сама об этом жалею. Мы с Джозефом сразу же нашли общий язык, и он рассказал мне массу интересного. Но, вернувшись домой и прослушав запись, я поняла, что когда он говорил что-то спорное, то понижал голос так, чтобы магнитофон это просто не уловил. Несомненно, он поступил так умышленно.

— Ну и что с того, разве вы не могли просто изложить его мысли своими словами? — Белинда с трудом сдерживала презрение, вспоминая пословицу о дурном танцоре, которому что-то мешает.

— Да как так можно? Я заслужила свою репутацию абсолютной точностью. Достоверность и тщательность — вот основа моей работы. Думаю, если я когда-нибудь чего-либо напутаю, мне придется…

— Что? — насторожилась Белинда.

— О, даже не знаю, — печально сказала Мо. — Вероятно, я не переживу этого удара.

Она не переживет этого удара? В подсознании Белинды что-то зашевелилось.

— Возьмем, к примеру, интервью, которое я взяла на этой неделе у герцогини Танетской…

Белинда возбужденно подалась вперед:

— У той, которая решительно борется против сословных привилегий, живет в муниципальном доме, зарабатывает на жизнь уборкой чужих квартир и водит своих детей в простую школу?

Мо кивнула:

— У нее. Она страшно любит сутяжничать. Недавно подала в суд на одного журналиста, написавшего, что на ней был эксклюзивный джемпер от «Джегер», в то время как это был простой свитер, купленный на распродаже.

— Не может быть! — воскликнула Белинда, изображая ужас, но в действительности переполненная восторгом.

Неужели она наконец случайно наткнулась на решение всех своих проблем?

— Говорю вам. Так что представьте себе, что будет, если в моем интервью будет хоть малейшая неточность! — покачав головой, закудахтала Мо.

— Хоть малейшая неточность, — эхом повторила Белинда, радостно сжимая кулаки.