Неожиданная Россия. XX век

Глава 11. «Отчего много у вас немцев?…» или «Борьба с немецким засильем»

В годы Первой мировой войны власти Российской империи массово репрессировали немецких крестьян, но так и не смогли ликвидировать германский капитал в стране.

«Пора покончить с позой сентиментального уважения к закону»

Первая мировая война стала первым тотальным столкновением стран с взаимозависимой экономикой. В отличие от предыдущих столетий, к началу XX века все противоборствующие стороны уже были объединены множеством разнообразных и сложных связей – от взаимного проникновения капиталов до технологических процессов, связывавших промышленные производства по разные стороны границ, вдруг ставших линиями фронтов. Поэтому война нового типа заставила не только рвать торговые отношения с противником, как то бывало во все века ранее, но и попытаться разорвать все эти куда более изощрённые и запутанные связи.

Однако начиналось всё традиционно, как в эпоху прежних войн. 28 июля (10 августа нового стиля) 1914 года появляется Именной Высочайший указ императора Николая II «О правилах коими Россия будет руководствоваться во время войны 1914 года». Это был высший законодательный акт в России того времени и, заметим, что издававшие этот документ сановники не предполагали, что война затянется надолго после 1914 года.

Указом предписывалось задержать все торговые суда воюющих с Россией государств, застигнутые войной в русских портах, а граждане воюющих с Россией государств лишались «всяких льгот и преимуществ, предоставленных договорами или началами взаимности». «Неприятельские подданные», состоявшие на действительной военной службе и подлежащие призыву, по данному указу либо высылались из России, либо ссылались в отдаленные губернии. Как видим, все меры были вполне традиционными еще со времён средневековых войн прошлого.

Однако Российская империя к началу XX столетия была тесно связана с германской экономикой. В стране действовали тысячи торговых и промышленных предприятий, принадлежавших полностью или частично германскому капиталу. В губерниях империи проживали десятки тысяч подданных Второго Рейха и Австрийской империи, а кроме них еще свыше двух миллионов подданных России немецкого происхождения и немецкой национальности. И опыт прежних ограниченных войн не давал ответа, что делать с ними в новых условиях.

Не было ни опыта, ни соответствующих законов. Более того, у большинства первых лиц империи не было даже психологической готовности перенести нравы войны с линии фронта в сферу экономики и частной собственности.

3 августа 1914 года в Совете министров Российской империи попытались обсудить вопрос о находящихся в стране капиталах и собственности выходцев из Германии и Австро-Венгрии. Министр внутренних дел Николай Маклаков, давний сторонник «борьбы с немчеством», заявил, что в отношении немцев на территории Российской империи «пора покончить с позой сентиментального уважения к закону». Но большинство министров и сановников уже воюющей империи были не готовы к такому резкому повороту. Общее мнение выразил Главноуправляющий землеустройством и земледелием Александр Кривошеин, в то время фактический глава всей экономики России: «Мы должны вести себя как мировая держава, хотя слова Маклакова соблазнительны».

Поэтому первые месяцы Мировой войны германская экономика на территории России продолжала функционировать по законом мирного времени. Только 22 сентября 1914 года, когда русские армии потерпели окончательное поражение в Восточной Пруссии и стало понятно, что война не будет быстрой, Совет министров Российской империи ввёл запрет на право владения, пользования и приобретения недвижимого имущества «неприятельскими подданными».

«Отчего много у вас немцев?…»

Но в условиях тотальной мировой войны власть и общество России беспокоили уже не только относительно малочисленные граждане Австрии и Германии. Не меньшее, а то и большее беспокойство вызывали два миллиона немцев, до того являвшихся полноправными подданными Российской империи.

И здесь первым задал тон император всероссийский Николай II. В начале октября 1914 года он в привычной монарху манере публично заметил Петроградскому градоначальнику генерал-майору Оболенскому: «Отчего много у вас немцев? Обратите внимание, что надо это выяснить. Я приказываю всех выслать. Мне это всё надоело».

Заметим, что у последнего русского царя даже в семье было «много немцев», но никто из подданных не решился ему напомнить об этом. Император, явно, имел в виду немцев, сохранявших германское и австрийское подданство. Но бюрократическая вертикаль империи восприняла эти всуе брошенные слова монарха как указание на необходимость перехода к активным действиям в отношении всех немцев вообще. Естественно под удар попали не многочисленные бюрократы и сановники немецкой национальности, а социальные низы немецкой диаспоры в России – крестьяне-колонисты в западных губерниях страны.

Кстати, в начале войны российские немцы отдали дань порыву патриотизма, охватившему в июле-августе 1914 года всю страну. Так, немецкие колонисты на юге России в первые дни войны организованно вышли на патриотические манифестации, собравшие многие тысячи человек. Под портретами русского царя немецкие крестьяне на немецком и русском языках дисциплинированно призывали к победе над германским кайзером и австрийским цесарем.

На заседании Государственной думы 26 июля 1914 года депутаты немецкой национальности Гамилькар Евгеньевич Фелькерзам и Людвиг Готлибовчи Люц, оба члены фракции «октябристов», выступили с патриотическими заявлениями от имени всех русских немцев. «Немцы, населяющие Россию, всегда считали её своей матерью и своей родиной, и за достоинство и часть великой России они все, как один человек, сложат свои головы», – говорил с думской трибуны херсонский помещик Люц. Ему вторил остзейский барон Фелькерзам: «Немцы безусловно выполнят свой долг как верноподданные русского царя». (Заметим, что думские патриоты Люц и Фелькерзам в окопах свои головы, естественно, не складывали, а после 1917 года оба эмигрировали в Германию).

Но все дисциплинированные демонстрации немецкой лояльности совершенно не убедили многочисленных казённых патриотов, в начале войны старательно раздувавших тему глобального германского заговора против России. Первым здесь оказался генерал от кавалерии Фёдор Трепов, в то время губернатор сразу трёх губерний на Украине, примыкавших к границам австрийской Галиции. В начале октября 1914 года он представил в Совет министров записку, в которой отметил, что «последовательно и неуклонно» развивается «немецкая колонизация в пределах Юго-Западного края». Генерал-губернатор указал «на особливую с государственной точки зрения настоятельность положить предел таковому явлению в смысле не только прекращения дальнейшего расширения немецкого землевладения, но и ликвидации существующего».

8 октября император повелел рассмотреть записку Трепова в Совете министров. А уже 10 октября министр внутренних дел Маклаков представил в Совет министров свой доклад «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». В докладе главы МВД был расписан целый немецкий заговор против Росси: «Стремительное увеличение немецкого землевладения должно было всячески содействовать подготовке германского военного нашествия на западные окраины».

Действительно, исторически сложилось так, что на всем протяжении линии фронта, возникшей в августе 1914 года на западных границах страны – от прибалтийского Мемеля до степей у Одессы – проживали сотни тысяч немцев, бывших полноправными подданными Российской империи. Только в губерниях, составлявших русскую часть Польши, проживало полмиллиона немцев, еще 350 тысяч выходцев из Германии проживали на юго-западе современной Украины. В основном это были владевшие значительной земельной собственностью крестьяне, переселившиеся в эти края в XVIII–XIX веках. Так что, если и был всеобщий немецкий заговор, подобный тому, что расписывался в докладе Маклакова, то начинали его такие немцы, как герцог Бирон и царица Екатерина II.

Маклаков пугал Совет министров страшными историями о том, как проживавшие в приграничной полосе немцы обязаны были при наступлении германской армии «предоставить в ее распоряжение квартиры и фураж, а при требовании последнего для нужд русской армии сжечь его». Излишне говорить, что о подобных достижениях германская разведка могла только мечтать. Даже сам Маклаков был вынужден заметить, что этот глобальный заговор известен ему «по неподдававшимся проверке данным». В качестве еще одной иллюстрации глобального заговора русских немцев против России министр Маклаков приводил историю о том, что в Бессарабии новая железная дорога прошла исключительно по немецким колониям и даже «образовала особый угол для того, чтобы прорезать их центр», в то же время «минуя русские села с такой тщательностью, что ни одно из них не оказалось к ней поблизости». Министр объяснял эту конспирологию происками местного земства (самоуправления), «всецело находящегося в руках немецких колонистов».

Напугав Совет министров такой картиной глобального заговора, министр МВД предлагал конфисковать немецкие земли по национальному признаку во всех западных губерниях империи. В качестве обоснования правомочности подобных действий приводилась ссылка на то, что в Германии к этому времени уже были конфискованы русские денежные вклады в государственных и частных банках.

«Воспрещаю сборища взрослых мужчин немцев более двух…»

Правительство Российской империи, помня раздражённые слова монарха о немцах, сочувственно восприняло алармистский доклад министра МВД и начало разрабатывать меры по борьбе с «немецким засильем». Но даже в условиях мировой войны бюрократический аппарат империи работал очень неповоротливо и неспешно. Начиная с октября 1914 года, за четыре месяца Совет министров провел восемь заседаний, посвященных этому вопросу, прежде чем родил первый законодательный акт на эту тему.

Впрочем, отдельные наиболее ретивые представители царской администрации не дожидаясь новых законов отличились абсолютно комическими мерами борьбы с немцами в тылу. Так генерал-губернатор Одессы Михаил Эбелов (кстати, армянин по национальности) 25 октября 1914 года издал постановление, изумившее бюрократическим маразмом даже самых рьяных поборников «борьбы с германизмом». Постановление не только вводило запрет на разговоры «вне жилищ» на немецком языке, но и содержало массу мельчайших, и оттого комичных подробностей, вроде отдельного запрета изготовлять визитные карточки и надгробные надписи на немецком языке. Первый же пункт этого постановления ретивого генерал-губернатора гласил: «Воспрещаю сборища взрослых мужчин немцев более двух, даже из числа русско-подданных, как в своих жилищах, так и вне их».

Это постановление вызвало недоумение даже на самом верху империи и на два месяца породило оживленную бюрократическую переписку между Одессой и Санкт-Петербургом. Сам глава правительства Горемыкин был вынужден объяснять генералу Эбелову, что многие его запреты не вызваны условиями войны и отдают некоторым маразмом. Эбелов в натуральном кавказском стиле отвечал длинными и прочувственными письмами о том, что уважает «немцев коренных русско-подданых, частью сроднившихся, частью сжившихся с русским населением», но настаивал, что собрание немцев более двух «недопустимы с целью сохранения государственного порядка, общественной безопасности и интересов армии». В итоге бюрократическая махина Российской империи с трудом смогла заставить генерал-губернатора Эбелова издать дополнительное разъяснение, что понятие «более двух» не распространяется на членов одной семьи, живущих под одной крышей.

Постепенно медлительная бюрократия империи раскачалась и родила ряд законодательных актов, направленных против немецкой собственности в России. 2 февраля 1915 года появился закон «Об ограничении землевладения и землепользования неприятельских подданных». В соответствии с ним, австрийским, венгерским, германским и турецким подданным запрещалось приобретать какое-либо недвижимое имущество на территории всей Российской империи. Кроме того, им предписывалось «отчудить (так в тексте! – А.В.) в установленные сроки и по добровольному соглашению свои недвижимые имущества, находящиеся вне городских поселений».

Заметим, что здесь еще не затрагивались немцы, имевшие российское подданство, а действие закона не распространялось на собственность вражеских подданных в городах. Министры Российской империи со спокойной душой гнали на смерть миллионы мобилизованных, но всё еще с трудом могли покуситься на священное право частной собственности.

Весной 1915 года, когда стало понятно, что война точно затянется на второй год, власти Российской империи наконец попытались поставить под свой контроль германские капиталы в торговле и промышленности страны. Положением Совета министров от 16 марта 1915 года вводилось право назначения специальных правительственных инспекторов на принадлежавшие германским подданным предприятия.

Германский капитал контролировал в России тех лет целые отрасли стратегического значения, прежде всего электротехнические и химические производства. Но первый правительственный инспектор был назначен в находившееся в Петрограде книготорговое общество «Культура». Современники справедливо восприняли это как имитацию реальной деятельности.

К лету 1916 года такие правительственные инспектора были назначены в 712 акционерных обществ, товариществ, отдельных мелких торговых заведений и даже ремесленных мастерских. Работа по назначению инспекторов велась непоследовательно и бессистемно, множество предприятий с германским руководством и собственностью правительственный контроль не затронул. При этом финансовый и банковский сектор экономики России, где очень весомо присутствовал германский капитал, вообще избежал какого-либо воздействия со стороны царской администрации.

Хотя пресса страны немало писала о засилье немцев в банковской сфере, хотя вопрос о необходимости контроля и ограничений немецкого капитала в банках не раз поднимался на заседаниях Совета министров, любые поползновения в эту сторону были блокированы министерством финансов. Его глава, Петр Людвигович (по российскому паспорту Пётр Львович) Барк, был остзейским немцем и последним министром финансов российской империи, занимавшим этот пост с мая 1914 года по февраль 1917-го.

Но нет оснований подозревать Барка в каких-либо симпатиях Второму Рейху или немцам в целом. Просто он был финансистом международного уровня и самым настоящим космополитом. Поэтому в ответ на предложения как-либо ограничить германский капитал в банковской сфере России, министр Барк выдвигал убийственный для царской бюрократии аргумент, что такое ограничение произведёт негативное впечатление на иностранных инвесторов вообще. Напомним, что по разным оценками, иностранный капитал тогда контролировал от половины до двух третей русской промышленности. И перед таким аргументом финансового космополита был бессилен любой казённый патриотизм.

«Лучше пусть немцы разорятся, чем будут шпионить»

Тем временем проблемы на фронте затянувшейся войны усилили подозрительность генералов. В Ставке считали необходимым как можно быстрее полностью выселить многочисленных немецких крестьян из прифронтовых районов (которыми, напомню, к 1915 году являлись все западные губернии Российской империи). Еще в конце 1914 года начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Николай Янушкевич на анонимном сообщении о ситуации в тылу поставил краткую резолюцию: «Лучше пусть немцы разорятся, чем будут шпионить».

Первым попытался начать массовое выселение немцев командующий армиями Северо-Западного фронта генерал Николай Рузский. В ноябре 1914 года он приказал выселить немцев-колонистов из граничащей с Пруссией Сувалкской губернии. Но тогда этот приказ натолкнулся на сопротивление гражданского губернатора Николая Купреянова, который указал, что законодательство Российской империи не дает определений, кого считать «немцами-колонистами», а кого нет.

Но война затягивалась, и вскоре властям стало не до юридических формальностей. 26 декабря 1914 года верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич (дядя последнего русского царя) приказал очистить от немцев-колонистов Привислинский край, то есть все девять губерний российской части Польши, где проживало порядка полумиллиона немецких крестьян.

В апреле 1915 года по приказу нового командующего армиями Северо-Западного фронта генерала Алексеева началось принудительное переселение «неблагонадежных» немцев из района, занимаемого 10-й армией. Месяцем ранее армия попала под удар немецкого наступления и в ходе ожесточенных боёв отступила, оставив немцам Сувалкскую губернию. Ожесточение войны и отступление по территориям со значительной долей немецкого населения неизбежно порождали в войсках шпиономанию.

К лету 1915 года немцы перешли в общее наступление на русском фронте. Оказалось, что русские армии не готовы к затяжной войне. Началось то, что вскоре назовут «Великим отступлением 1915 года» – из-за дефицита винтовок и артиллерийских снарядов русские армии с потерями отступят по всему фронту, отдав австрийцам и немцам Галицию, Польшу, часть Прибалтики.

23 июня 1915 года Особое совещание при штабе главнокомандующего приняло постановление о «чистке» войсками прифронтовых районов, по которому немцы-колонисты должны были выехать на восток в обязательном порядке за собственный счет. Это принудительное переселение немцев-колонистов из приграничных губерний весной – летом того года стало первой массовой депортацией населения в истории России XX века. Из польских губерний тогда выселили порядка 400 тысяч немцев-колонистов, а из Волынской губернии – 115 тысяч.

По началу при выселении немцев-колонистов делались исключения для родственников солдат и офицеров действующей армии и для имеющих российские военные награды. Но в октябре 1915 года, когда итоги «Великого отступления» ожесточил уже всех, командующий 8-й армией генерал от кавалерии Брусилов, известный давней неприязнью к российским немцам, представил главнокомандующему развернутый доклад об участившейся порче телеграфных проводов и случаях шпионажа в районе дислокации армии. В этих грехах обвинялись местные евреи и немцы. На этом основании Канцелярия по гражданскому управлению при штабе главнокомандующего отменила льготы для благонадежных немцев. Выселению теперь подлежали все.

Переселяемые из прифронтовых районов немцы-колонисты делились на три категории: принудительно переселяемые, административно высылаемые и заложники. В соответствии с действовавшим в Российской империи законодательством, административно высланные лица во время следования по этапу приравнивались к заключенным и должны были содержаться в тюремных помещениях.

Во время принудительного переселения немецких колонистов военные власти брали заложников из каждого поселения, чтобы исключить какое-либо сопротивление. Затем заложники также вывозились вглубь России. Активного сопротивления депортации русские немцы не оказали. И в итоге практика заложничества отрицательно оценивалась военными властями. Так глава русской оккупационной администрации в Галиции граф Бобринский писал, что «взятие заложников при отступлении армии не имеет практического значения, они только излишне обременяют власть заботами об их содержании».

«Сделать, спечь, заказать, купить героев…»

Массовая депортация немцев освободила значительные земельные угодья в прифронтовых районах. И это натолкнуло генералов на мысль использовать освободившиеся земли, чтобы заинтересовать солдат-фронтовиков, к лету 1915 года под градом германских снарядов растерявших патриотический подъём августа 1914-го.

22 июля 1915 года начальник штаба верховного главнокомандующего генерал Николай Янушкевич обратился с письмом к министру Кривошеину, главноуправляющему землеустройством и земледелием: «Безусловно, вопрос о земле острый. Сказочные герои и альтруисты – 1 %, остальные – люди XX века. Таков дух народа, а потому и армии… Драться за Россию – очень идейное и громкое слово, но это теория… Если обещать земли немецких колонистов георгиевским кавалерам и раненым, тогда всё пойдет иначе. С этим надо спешить. Ещё есть время, помогите. Сейчас тяжкая картина. Рядом с чудо-богатырями и героями все заметнее выделяются негодяи, добровольно сдающиеся немцам. Я счастлив, что их расстреливают, но жаль, что можно было бы из них легко сделать зверей, которые бы зубами грызли горло немцам, чтобы отнять землю… Ведь можно сделать, спечь, заказать, купить (как хотите) героев. Отчего же не сделать это. Потом будет поздно».

Уже 24 июля предложение Янушкевича обсуждалось на самом высшем уровне в Совете министров. Циничные и трезвые чиновники империи отклонили пафос генерала. Управляющий Министерством внутренних дел князь Щербатов так подытожил общее мнение о письме Янушкевича: «Не письмо – ведро валерианы. Героев так не получим. Обещания не подбодрят. Практически немыслимо наделить землёй всю армию. Всех не купишь: горожане, рабочие и т. д. – что давать им?»

Однако, с освободившимися в ходе массовых депортаций немцев землями надо было что-то делать. Да и сам явно неудачный ход войны заставлял власти цепляться за любую возможность заинтересовать солдат в продолжении борьбы. Поэтому 13 декабря 1915 года появилось новое положение Совета министров Российской империи, согласно которому земли немцев-колонистов должен был в принудительном порядке скупить Крестьянский банк, чтобы по окончании войны наделить ими за плату некоторые категории фронтовиков.

На деле это «патриотическое» мероприятие оказалось банальной коррупционной сделкой в масштабах всей страны. Так называемый «Крестьянский поземельный банк», которому поручили скупать оставленные депортированными немцами земли, был государственным банком, подчинявшимся Министерству финансов. Земли принудительно выкупались у немецких колонистов по бросовым ценам, при этом не за живые деньги, а за казённые обязательства, выплаты по которым должны были вестись в течение следующих 25 лет (то есть закончиться в 1941 году).

Хотя предполагалось, что «немецкие земли» будут переданы будущим героям войны, в реальности продажа новым собственникам началась сразу же. И, естественно, покупателями распродаваемых по дешёвке земельных угодий оказались совсем не солдаты и унтер-офицеры из окопов Мировой войны. Владельцами отнятых у немецких колонистов земель стали местные помещики, зажиточные крестьяне, члены Государственной думы, правительственные чиновники. Так, под Симферополем в немецких колониях лучшие земли с виноградниками принудительно выкупались за 10 % от реальной цены, а новыми собственниками этой лакомой недвижимости стали генерал Ренненкампф (кстати, сам «эстляндский» немец), граф Татищев, князь Апраксин, министр Кривошеин и другие весьма далёкие от окопов, но ушлые и денежные личности. Отнятые у немецких крестьян земли так и не стали инструментом вдохновления солдатской массы на продолжение войны.

«Особый Комитет по борьбе с немецким засильем»

Война же продолжалась, и конца ей не было видно. Новая война требовала невиданного ранее напряжения науки и промышленности, требовала новых технологий. Но накануне 1914 года именно в выскокотехнологичных для того времени отраслях промышленности России особенно заметно присутствовал германский капитал и заимствованные из Германии технологии.

1 марта 1916 года на заседании Совета министров Российской империи рассмотрели вопрос о создании специального правительственного органа по борьбе с «засильем немчества», которое, как отметили министры, проникло не только в аграрную, но и в другие «сферы русской жизни». Показательно, что в тот день вопрос о борьбе с «засильем немчества» вносил сам председатель Совета министров Борис Штюрмер, обрусевший немец.

Даже на третий год войны царская бюрократия работала неспешно – для принятия решения о создании специального антинемецкого органа ей потребовалось три месяца. Только 1 июня 1916 года император Николай II утвердил составленное немцем Штюрмером положение об Особом Комитете по борьбе с немецким засильем. Пункт первый данного положения гласил: «Для объединения, согласования и руководящего направления деятельности правительственных и общественных учреждении и должностных лиц по осуществлению как действующих, так и могущих последовать узаконений и распоряжений Правительства, ограничивающих права неприятельских подданных и выходцев, а также для соображения и обсуждения предположений о мероприятиях по освобождению страны от немецкого влияния во всех областях народной жизни Государства Российского, учреждается Особый Комитет».

Первым делом Особый Комитет занялся судьбой двух акционерных обществ, фактически, контролировавших большую часть электротехнических производств в России. Показательно, что эти общества помимо русского имели и официальное наименование на немецком языке – «Russische Elektrotechnische Werke Siemens&Halske» и «Allgemeine Elektricitäts-Gesellschaft», «Русское элетротехническое предприятие Сименс и Гальске» и «Всеобщая компания электричества».

Как отметил Комитет по борьбе с немецким засильем данные общества «почти полностью принадлежат в более или менее скрытой форме немецким капиталам и состоят в непосредственной зависимости от германского электрического треста». Однако эти патриотические поползновения вдруг встретили возражения с самой неожиданной стороны. Свою обеспокоенность выразили военные.

16 июня 1916 года военный министр Российской империи Дмитрий Шуваев от имени Особого совещания по обороне информировал Особый комитет по борьбе с немецким засильем, что все заводы упомянутых обществ заняты почти исключительно выполнением казенных заказов, связанных с обороной.

Морской министр Иван Григорович тут же сообщил, что, по его мнению, «борьба с германизмом должна быть не только решительной, но и осмотрительной». Начальник Главного артиллерийского управления генерал Алексей Маниковский высказал опасение, что ликвидация этих обществ и переход их предприятий в другие руки могут привести к «крайне нежелательным» для нужд обороны перерывам в их работе.

Решением судьбы электротехнических фирм Особый комитет по борьбе с немецким засильем занимался всю осень 1916 года. Несмотря на заступничество военных, Особый комитет объявил, что «перечисленные общества, хотя и действуют по русскому уставу, но руководятся и направляются из Берлина». Их деятельность была признана вредной и представляющей опасность для государственных и экономических интересов России, так как они «являются источником средств для врага» (общества, действительно, все три года войны продолжали перевод денег за границу).

Однако Особый комитет признал нецелесообразным полный выкуп электротехнических обществ в казну – такой выкуп, по мнению Особого комитета, хотя и «обеспечил бы устранение германского влияния», но мог бы «лишить предприятия их жизнеспособности по причине слабого развития русской электротехники». В итоге приняли решение, увеличить уставные капиталы обществ, а государству было предложено выкупить 35 % акций. Фактически вся эта «патриотическая» операция была проведена в частных интересах группы русских и бельгийских акционеров.

Итоги «борьбы с немецким засильем»

За неполный год своей деятельности Особый комитет по борьбе с германским засильем обнаружил или заподозрил участие германского или австрийского капитала в 611 акционерных обществах, зарегистрированных в Российской империи. Но решение о ликвидации было принято только в отношении 96, из которых две трети, т. е. 62 акционерных общества, сумели тем или иным способом избежать ликвидации, 19 перешли к новым владельцам в полном составе, 6 были распроданы по частям и ещё 6 реквизированы или конфискованы.

Учитывая, что в 1914 году статистика Российской империи насчитывала 2941 предприятие, частично или полностью принадлежавшее германским или австрийским подданным, то результаты Особого комитета по борьбе с германским засильем выглядят более чем скромно. Российские правящие круги, бичевавшие «воинствующий германизм» как главного виновника развала экономики страны в годы войны и на словах ратовавшие за решительную борьбу с ним, на практике действовали с оглядкой на реальное положение дел, которое определялось интересами международного капитала, слабостью русской экономики, а зачастую и прямо коррупционными, корыстными интересами.

Куда лучше борцам с германизмом удались пропагандистские, показательные акции. Например, в июле 1916 года появилось положение Совета Министров «о воспрещении повсеместно в Империи преподавания на немецком языке во всех учебных заведениях, а также на богословском факультете Императорского Юрьевского университета».

Можно вспомнить и демонстративные изменения городских наименований – общеизвестно переименование Санкт-Петербурга в Петроград. Куда менее известно, что с 1914 по 1916 год власти непрерывно обсуждали вопрос о переименовании Екатеринбурга. Предлагалась масса креативных вариантов: Екатериноград, Екатеринополь, Екатеринозаводск, Екатериноисетск, Екатериноугорск, Екатериноурал, Екатеринокаменск, Екатериногор, Екатеринобор. Но до февраля 1917-го новое, не немецкое имя столице Урала так и не выбрали…

Удачнее получилось с главным центром немцев Поволжья – городок Екатериненштадт Самарской губернии указом царя Николая II от 13 марта 1915 года патриотично переименовали в Екатериноград (правда, уже в 1919 году большевики переименуют город в Марксштадт, а в 1942 году приставку «штадт», опять же из-за войны с немцами, отменят и ныне этот райцентр Саратовской области называется просто Маркс).

Приходится признать, что в ходе борьбы с «германским засильем» в России 1914–1917 годов в основном пострадало имя столичного города и безобидные, в большинстве лояльные русской власти немецкие крестьяне. Немецкие предприниматели пострадали значительно меньше, а немецкие банкиры и вовсе избежали тягот войны.