Неожиданная Россия. XX век

Глава 34. ДВР: «Довольно весёлая республика» – как отбить Дальний Восток у интервентов и любовницу у Маяковского

В годы гражданской войны Владивосток был уникальным городом – здесь сталкивались солдаты всех противоборствующих армий, но его улицы, не избежав жертв и переворотов, так и не стали театром боевых действий. Город изо всех сил пытался жить «мирной» жизнью, но за пять лет после революции власть, реальная и номинальная, тут менялась 14 раз.

Один из очевидцев так описывал владивостокскую действительность в те годы: «Этот окраинный город был тогда похож на какую-нибудь балканскую столицу по напряженности жизни, на военный лагерь по обилию мундиров. Кафе, притоны, бесчисленные, как клопы в скверном доме, спекулянты, торгующие деньгами обоих полушарий и товарами всех наименований. Газеты восьми направлений. Морфий и кокаин, проституция и шантаж, внезапные обогащения и нищета, мчащиеся автомобили, литературная и прочая богема. Напряженное ожидание то одного, то другого переворота. Парламенты. Военные диктатуры. Речи с балконов. Мундиры чуть ли не всех королевств, империй и республик. Лица всех оттенков, всех рас до американских индейцев включительно. Белогвардейцы и партизаны, монархический клуб рядом с митингом левых. Взаимное напряжённое недоверие. Американские благотворители. Шпики. Взлетающие на воздух поезда в окрестностях. Пропадающие неведомо куда люди…Перенесите все это за восемь тысяч верст от Москвы, отдайте одну улицу белым, а другую красным, прибавьте сюда по полку, по роте солдат разных наций, от голоколенных шотландцев до аннамитов и каких-то неведомых чернокожих – и вот вам Владивосток переходных времён…»

Переходные времена – от России царской к советской – закончатся здесь уникальным геополитическим экспериментом: Дальневосточной республикой. Владивосток будет неудачно претендовать на роль её столицы, а местные острословы сходу расшифруют аббревиатуру ДВР как «Довольно веселая республика».

«Мы предлагаем здесь образовать буферное государство…»

В 1917 году Владивосток от главных политических событий того времени, мировой войны и русской революции, отделяли тысячи вёрст. Но далёкий город стал одним из ключевых узлов нашей истории тех лет – именно через порт Владивостока в годы Первой мировой войны шло основное снабжение России заграничными поставками оружия и снаряжения из США, Японии и англо-французских колоний. Поэтому здесь будут дипломаты и дельцы со всего света. Именно Владивосток станет местом эвакуации «Чехословацкого корпуса» – и по пути в его порт, растянувшись на тысячи вёрст Транссиба вооруженные эшелоны бывших пленных весной 1918 года свергнут по всей Сибири только что созданную советскую власть, отдав земли к востоку от Урала в руки адмирала Колчака. Именно во Владивостоке высадятся самые многочисленные и разнообразные части иностранных интервентов – от японцев до итальянцев, чтобы оккупировать наши земли от Иркутска до Тихого океана.

К январю 1920 года государство «Верховного правителя России» Колчака стремительно развалится от ударов красных армий и восстаний в тылу, а поддерживавшие адмирала интервенты не захотят втягиваться в войну с партизанами в сибирской и приамурской тайге. Вот тут-то и начнётся большая геополитическая игра в «Дальневосточную республику». Крупных игроков окажется, как минимум, трое – Москва, Токио и Вашингтон. К ним добавятся игроки масштабом поменьше – конгломерат местных политических сил Дальнего Востока, как «красных», так и «белых» всех оттенков, при том что и те и те, будут делиться и соперничать друг с другом.

Неизвестно, кто первым сформулировал идею промежуточного государства на Дальнем Востоке, но впервые термин «буфер» публично произнёс меньшевик Иван Ахматов. Буфер в технике – амортизатор, гасящий столкновение двух сил. Так и «буферное государство» должно было погасить большую войну на Дальнем Востоке.

В январе 1920 года, когда после падения военной диктатуры Колчака к востоку от Урала возник очередной вакуум власти, в Иркутске эсеры и меньшевики создали «Политцентр», еще одно временное правительство, пытавшееся вести переговоры, как с остатками «белых», так и с наступавшими «красными». Именно тогда Иван Ахматов, один из руководителей «Политцентра», и озвучил идею: «Мы предлагаем здесь образовать буферное государство и демократическое правительство…»

Игра началась сразу – для остатков «белых» и иностранных дипломатов Ахматов озвучивал версию, что «буфер» нужен для остановки наступления «красных», а на переговорах с большевиками выдвигались совсем иные доводы… Любопытно, что до 1920 года меньшевик Ахматов был активным противником большевиков, но в будущей Дальневосточной республике вполне примирится с ними.

«Красной» Москве идея дальневосточного «буфера» неожиданно понравилась. Прагматичный Ленин понимал, что любое движение советских войск западнее Байкала вызовет открытое столкновение с Японией – к началу 1920 года от Читы до Владивостока размещалось почти 100 тысяч солдат «Страны восходящего солнца». При том что дальневосточное направление для только что укрепившейся советской власти оказалось временно не актуальным – Колчак был разбит, с Востока красной Москве непосредственной угрозы уже не было, и освободившиеся войска можно было перебросить в европейскую часть страны, чтобы добить противников там, где они были куда ближе к основным большевистским центрам.

К тому же с начала 1920 года у советской России назревала большая война с националистической Польшей, от которой до Москвы было в пять раз меньше вёрст, чем от Забайкалья и Дальнего востока. Не зря Ленин в феврале 1920 года слал нервные телеграммы командованию 5-й армии красных, подходившей к Байкалу: «Ни шагу на восток далее, все силы напрячь для ускоренного движения войск и паровозов на запад… Мы окажемся идиотами, если дадим себя увлечь глупым движениям в глубь Сибири, а в это время Деникин оживёт и поляки ударят. Это будет преступление».

Со своей стороны, идею «буфера», прокладки, амортизирующей столкновение с красными, приняли и в Токио – японцы, не смотря на превосходство в силах, отнюдь не горели желанием воевать в тайге с многочисленными красными партизанами. К тому же прямая оккупация Японией русского Дальнего Востока вызывала всё большее беспокойства у США. Вашингтон не желал резкого усиления империи самураев, и уж тем более не хотел, чтобы японская экономика переваривала дальневосточные богатства без участия американских коммерсантов.

Фактически, к 1920 году началось скрытое соперничество Вашингтона и Токио в борьбе за первенство на русском Дальнем Востоке. В этих условиях вместо прямой аннексии японцы предпочли идею создания здесь обособленного «государства», рассчитывая иметь в нём преобладающее влияние. В свою очередь, США вполне резонно считали, что могущество американской экономики просто не позволит японцам стать единоличными хозяевами «буфера» на Дальнем Востоке. Остроты ситуации добавляло то, что Москва прекрасно осознавали это соперничество двух гигантов Тихоокеанского региона и намеревались использовать его.

«Временное положение Временного правительства…»

К весне 1920 года геополитическая игра в «Дальневосточную республику» шла вовсю. Большевики учреждали новое «государство» сразу с двух концов – 6 апреля 1920 года Дальневосточную республику, ДВР, провозгласили на съезде в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ, столица Бурятии). Формально это было независимое от Москвы многопартийное «демократическое государство» без какого-либо социализма в экономике.

Чуть ранее, в феврале 1920 года во Владивостоке и Приморье при активном участии большевиков образовалось «Временное правительство Приморской областной Земской управы», позже его переименуют в правительство Дальнего Востока. О характере этой власти говорит единственный учредительный документ – «Временное положение о составе Временного правительства».

Бойцы НРА ДВР, Народно-революционной армии Дальневосточной республики в 1920 году

После революций, гражданской войны и переворотов всё здесь было хаотичным и временным. Поэтому сложно даже описать государственную структуру, состав и границы Дальневосточной республики – на протяжении двух с лишним лет её существования всё это постоянно и лихорадочно менялось. В разное время в составе ДВР числились территории современных Бурятской республики, Забайкальского края, Амурской области, Еврейской автономной области, Хабаровского края, Магаданской области, Камчатки, Чукотки, Сахалина и Приморского края.

Государственные органы ДВР, их состав и название будут перманентно меняться на фоне постоянных выборов. Например, уже весной и летом 1920 года большевики сумеют провести выборы во Владивостокскую городскую думу и Народное собрание Приморья. Оба парламентских органа будут мало что решать, но предложенная игра в демократию увлечёт почти все политические силы.

В этом был еще один резон ленинской Москвы при создании «Дальневосточной республики» – таким образом многие противники коммунистов, типа правых эсеров и меньшевиков, вместо открытой вооруженной борьбы, втягивались в выборы, парламентские дискуссии и прочие «демократические процедуры». Примером тому будет автор «буфера», меньшевик Иван Ахматов, ещё в 1919 году призывавший к террору и восстанию против большевиков, а со следующего года активный участник всех «парламентов» и выборов на территории ДВР.

Для описания всех политических и выборных интриг «Довольно весёлой республики» не хватит и целой книги – всяческие выборы тут шли почти непрерывно. На фоне окопавшихся в крае японских войск и периодических вспышек гражданской войны царил удивительный разгул демократии. Например, в январе 1921 года, когда шли выборы в Учредительное собрание Дальневосточной республики, во Владивостоке среди кандидатов были эсеры, большевики, меньшевики, кадеты, христианская партия евангелистов и даже избирательный блок газеты «Слово». В Хабаровске на этих выборах эсеры даже немного опередили коммунистов.

Впрочем, для большевиков эта игра в демократию, «игра в буфер», как тогда говорили, была удобна – ДВР могла сколько угодно считаться независимым государством, но именно за большевиками уже стояла большая советская Россия, поддерживавшая их людьми, деньгами и вооруженной силой. Для значительной части населения, как и в 1917 году, оставались привлекательны простые и понятные лозунги ленинской партии.

Многие дальневосточные избиратели, даже не испытывая симпатий к коммунистическим идеям, пережив череду переворотов, готовы были голосовать за большевиков, понимая, что любая устойчивая власть лучше хаоса гражданской войны – к 1920 году, после краха «белых» режимов, уже именно большевики ассоциировались с такой властью. Кроме того, все «белые» и антибольшевистские силы на Дальнем Востоке открыто сотрудничали с иностранными интервентами – и на этом фоне «красные» воспринимались многими как единственная сила, способная восстановить целостность страны.

«Используем американский империализм против японской буржуазии…»

Однако, как раз среди рядовых большевиков далеко не все понимали и принимали идею «буфера». Многие таёжные партизаны и подпольщики были далеки от тонких геополитических раскладов, намереваясь воевать с японцами и добивать «белых». Других раздражали игры в демократию, необходимость делить завоёванную власть с недавними противниками.

В 1920 году в Москву не раз поступали подобные доклады с мест: «К буферу красноармейцы относятся крайне враждебно. Говорят, что будут бороться за Советскую власть до последней капли крови, несмотря на голод и лишения, но буфера не хотим, и если положение на фронте потребует нашего отступления, то мы истребим всех стоящих у власти в буфере, не считаясь и с коммунистами…» В ответ Ленин не раз слал гневные телеграммы в стиле «Надо бешено изругать противников буферного государства, погрозить им партийным судом…»

В декабре 1920 года вождю коммунистов пришлось на съезде эмоционально и многословно объяснять партийным соратникам все тонкости дальневосточной геополитики: «Дальний Восток, Камчатка и кусок Сибири фактически сейчас находятся в обладании Японии, поскольку ее военные силы там распоряжаются… Обстоятельства принудили к созданию буферного государства – в виде Дальневосточной республики, и мы прекрасно знаем, какие неимоверные бедствия терпят сибирские крестьяне от японского империализма, какое неслыханное количество зверств проделали японцы… Но тем не менее вести войну с Японией мы не можем и должны все сделать для того, чтобы попытаться не только отдалить войну с Японией, но, если можно, обойтись без нее, потому что нам она сейчас непосильна. И в то же время, перед нами растущий конфликт, растущее столкновение Америки и Японии, – ибо из за Тихого океана и обладания его побережьями уже многие десятилетия идет упорнейшая борьба между Японией и Америкой, это столкновение растет и делает войну между Америкой и Японией неизбежной… Мы, естественно, не можем вести какую нибудь другую политику, кроме той, которая ставит себе задачей использовать эту рознь Америки и Японии таким образом, чтобы укрепить себя… Мы даем Америке территорию для экономической утилизации, где у нас абсолютно нет ни морских, ни военных сил. И, делая это, мы используем американский империализм против ближайшей к нам японской буржуазии, которая до сих пор держит в руках Дальневосточную республику».

«Буферная» ДВР с её свободой торговли и капитализма должна была не только привлечь американский бизнес в противовес японцам, но и тем самым прорвать экономическую блокаду советской России. Дальневосточная республика с тихоокеанскими портами планировалась как неформальные ворота для торговли ещё никем не признанной советской России с внешним миром. Руководитель разведки ДВР Михаил Трилиссер в декабре 1920 года так прямо и объяснял местным коммунистам: «Мы должны стремиться к созданию здесь таких внешних условий, которые могли бы помочь иностранцам, стесняющимся непосредственно завязать торговые отношения с советской Россией, таковые связи завязать. В этом есть смысл буфера».

ДВР действительно смогла начать многочисленные переговоры с американскими компаниями по «концессиям» на Дальнем Востоке – бизнесменов из США интересовали добыча леса, угля, нефти и золота на тихоокеанском побережье бывшей Российской империи. Быстро появились и представители иных стран – например канадцы интересовались крупнейшим в Сибири источником соды на Доронинском озере под Читой, а германский консул в Маньчжурии начал переговоры с ДВР по поводу участия немецких фирм в поиске вольфрамовых, молибденовых и ванадиевых месторождений на территории Дальнего Востока.

Но первым оказался некий американский предприниматель Джон Винт, по договору с властями ДВР начавший добычу золота на притоках Амура. Не меньшую активность проявили нефтяные корпорации – уже летом 1920 года американская «Sinclair Oil Corporation» начала переговоры с ДВР о добыче «чёрного золота» на Северном Сахалине. Однако, когда американские нефтяники высадились на острове, их арестовали японцы. При этом Токио официально заявил, что большевики таким образом пытаются стравить Японию и США…

В итоге Дальневосточной республике удалось пробить дипломатическую и экономическую блокаду. Японии пришлось начать официальные переговоры с ДВР, представители «республики» появились в Китае, а затем и в США. В Читу, которая тогда считалась столицей ДВР, прибыл американский дипломат Колдуэлл.

В конце 1921 года в Вашингтоне началась так называемая «Тихоокеанская конференция», в которой участвовали все государства, имевшие интересы в регионе, но фактически всё решали три крупнейшие на тот момент державы Тихого океана – США, Япония и Британская империя. Чтобы оказать давление на японцев, американские власти допустили в Вашингтон и делегацию Дальневосточной республики.

Официально ДВР в конференции не участвовала, но активно работала на неофициальном уровне. Итогом стало фактическое принуждение Японии под нажимом США вывести оккупационные войска из Приморья и Приамурья. Токио в то время был еще не готов открыто конфликтовать с американцами, а в Вашингтоне сочли, что лучше русский Дальний Восток достанется слабой ДВР, чем сильной Японии.

Ленинская хитрость – при помощи «буферной» республики «использовать американский империализм против японской буржуазии» – увенчалась успехом.

«Американец из Чернобыля»

Все внешнеполитические манёвры и демократические выборы ДВР шли на фоне не прекращавшихся вспышек гражданской войны и стычек с японскими оккупантами. Красноармейские части в Приамурье и Приморье так же были замаскированы под вооруженные силы отдельного государства и именовались НРА ДВР, «Народно-революционная армия Дальневосточной республики».

В октябре 1920 года «народоармейцы», как называли бойцов НРА, с третьей попытки отбили Читу у войск поддерживаемого японцами атамана Семёнова и сделали город официальной столицей «буфера». Но военная история Дальневосточной республики – это отдельная большая тема не на одну книгу. Ведь именно НРА ДВР пришлось вести самые последние бои гражданской войны: в феврале 1922 года отнимать у белых Хабаровск, а в октябре того же года добивать последние части белых в Приморье.

Кавалеристы НРА ДВР

То есть на всём протяжении недолгого существования Дальневосточная республика не контролировала полностью свою формальную территорию, а в Приморье и Владивостоке властям и сторонникам ДВР приходилась даже сосуществовать бок о бок с японскими оккупантами и остатками белых войск. Такая ситуация породила два центра власти этого «государства», располагавшихся в полутора тысячах км друг от друга – в Чите и Владивостоке.

Хотя формально ДВР была отдельным государством с многопартийностью и демократическими выборами, внешнюю политику и армию «буфера» полностью контролировали большевики. Для этого было создано действовавшее нелегально особое Дальневосточное бюро РКП(б) – его состав и численность постоянно менялись. Неизменным было лишь вызванное «политической географией» ДВР разделение на две группы – владивостокскую и западную (читинскую), а также два неформальных лидера этой партийной структуры. Во Владивостоке таковым был Пётр Никифоров, а в Забайкалье – Александр Краснощёков.

Эти два человека и стали для истории главными персоналиями ДВР, а их судьбы наглядно показывают характер и суть «буферного государства». Оба были «старыми большевиками» и ровесниками. В 1920 году, на момент создания ДВР, Никифорову было 37, а Краснощёкову 39 лет. Оба задолго до революции оказались в большевистском подполье, а с 1917 года – активными участниками революции и гражданской войны. На этом сходство двух глав ДВР заканчивается – начинаются различия, немало сказавшиеся в истории дальневосточного «буфера».

Александр Михайлович Краснощёков, точнее Абрам Моисеевич Краснощёк, родился в Чернобыле (который спустя век станет знаменит после аварии на АЭС). Студентом в Киеве увлекся идеями социал-демократов, был среди первых распространителей ленинской газеты «Искра». В 1902 году, опасаясь ареста, эмигрировал сначала в Германию, потом дальше – в США. Здесь Абрам Краснощёков под фамилией Тобинсон (ибо настоящая на английском почти не произносима и писалась тогда аж с 15 буквами) начинал рабочим-маляром, но к 1912 году сумел закончить Чикагский университет и стать преуспевающим адвокатом.

Александр Михайлович Краснощёков, он же Абрам Моисеевич Краснощёк

Его будущий соратник-соперник по ДВР, в то время гремел кандалами и готовился к смерти. Пётр Михайлович Никифоров родился в деревне под Иркутском в семье золотоискателя, и с детства наблюдал тракт, по которому гнали ссыльных в Якутию. Работать начал сторожем на телеграфе, затем прокладывал по тайге первую телеграфную линию в Якутск. В том году, когда Краснощёков эмигрировал в США, Никифоров так же стал участником нелегальной организации революционеров.

В 1905 году первую русскую революцию Никифоров встречает матросом срочной службы – не где-нибудь, а на царской яхте «Полярная звезда». На эту службу, как сейчас в Кремлёвский полк, отбирали только красавцев славянской внешности и богатырского роста – у сибиряка Петра Никифорова этого было с избытком, рост и представительность второго главы ДВР отмечали все очевидцы.

Его будущий коллега Краснощёков тоже был высок, но совсем иного типажа. «Был он костляв, долговяз, неуклюж, у него было большое мефистофельское лицо, очки и часто насмешливая и безжалостная манера в разговоре» – так опишет очевидец первого главу ДВР.

Второй лидер ДВР, красавец-матрос Никифоров за 15 лет до того, как возглавлять дальневосточное государство, на службе охранял царя, а в свободное время слушал выступления Ленина и Троцкого в «Петербургском совете рабочих депутатов». Опыт создания в 1905 году таких параллельных структур власти пригодится матросу позднее, в ДВР. Пока же он становится рядовым «боевиком» первой русской революции с типичной судьбой – матросский мятеж в Кронштадте, подполье, попытка ограбления казначейства, арест в 1910 году, камера Иркутского централа и приговор к повешению.

Отставной матрос и подпольщик был парнем начитанным. «Хотелось походить на какого-то литературного героя. Кажется, на Овода!» – так позднее он опишет жизнь в камере смертников. И видимо не лукавил: страх придёт к нему позднее, когда казнь заменят пожизненным заключением. «Вот тогда у меня волосы на голове зашевелились» – вспомнит он спустя полвека.

Февральская революция 1917 года вернёт Краснощёкова из эмиграции, а Никифорова освободит с каторги. Впервые они встретятся летом того революционного года во Владивостоке. Краснощёков бросит в Чикаго семью, богатую адвокатскую практику, созданный им «рабочий университет» для эмигрантов, американское гражданство и вернётся в Россию. Первая мировая война закрыла европейские границы и «американец из Чернобыля» поплывёт в единственный доступный порт, Владивосток. Здесь уже будет работать революционный орган власти, Совет. Один из его лидеров – Пётр Никифоров, всё имущество которого состоит из толстой тетрадки с записанными в тюрьме цитатами Маркса и французских философов…

Владивостокский совет объявил о взятии власти за два месяца до ленинского переворота в Петрограде, ещё в августе 1917 года – сказалась активность Краснощёкова и Никифорова. К 1918 году бывший американский адвокат с дипломом факультета экономики и права University of Chicago станет главой первого большевистского правительства Приморья, Дальневосточного Совета народных комиссаров.

Именно тогда Краснощёков выскажет мысль о создании на Дальнем Востоке отдельной республики в составе Российской федерации – для второго года революции идея ничуть не более экзотическая, чем, например, создание отдельных республик в Белоруссии и на Украине. Никифоров, кстати, эти игры в федерализм не поддержит.

Но любые споры прекратит разгоревшаяся гражданская война. Для обоих революционеров, Краснощёкова и Никифорова, она обернётся специфическим участием – до 1920 года они просидят в тюрьмах «белой власти». Выживут случайно. Свой смертный приговор Краснощёков получит в Иркутской тюрьме, но расстрелять его просто не успеют – диктатура Колчака развалится раньше, и к январю 1920 года «американец из Чернобыля» выйдет на свободу.

Через месяц, когда восстание ликвидирует власть Колчака и во Владивостоке, на свободу выйдет и Никифоров. После долгой царской каторги белая тюрьма его не впечатлила, позднее он напишет в мемуарах «Когда в колчаковском застенке сидели, так совсем страха не было. Злость одна была…»

«Мы все за Советскую власть, только один Никифоров против…»

Вот такие два человека к началу 1920 года оказались идеальными кандидатами красной Москвы на строительство «буферной» ДВР. Один, Краснощеков, строил её с запада, из Забайкалья, второй, Никифоров – с востока, из Приморья.

Краснощёкову было легче, он работал на территории, которую полностью контролировали войска большевиков, принявшие имя «Народно-революционной армии ДВР». Именно поэтому должность Краснощекова, сначала в Верхнеудинске (Улан-Удэ), потом в Чите, называлась – «председатель Правительства Дальневосточной Республики».

Никифоров же действовал во Владивостоке, где главной силой были оккупационные войска японцев. И его должность звучала скромнее – «председатель Совета Министров Дальневосточной Республики». Сразу выяснились разногласия «восточного» и «западного» глав ДВР: если Никифоров дисциплинированно исполнял приказы Москвы, рассматривая «буфер», как тактический приём большой политики, то Краснощёкова, похоже, искренне увлекла идея дальневосточного государства.

Никифоров во Владивостоке в начале 20-х годов минувшего века

«Американец из Чернобыля» не был сепаратистом, как его обвиняли позднее, но полагал, что самостоятельная ДВР будет существовать долго и, вероятно, даже после объединения с остальной Россией останется автономной республикой. И почти сразу у Краснощёкова начались разногласия с Москвой.

Например, он в конце 1920 года выступил против передачи Камчатки из состава ДВР в состав советской России, РСФСР. Операция эта была чисто символической – ни «буфер», ни РСФСР далёкий полуостров не контролировали. Но в Москве наркому (министру) иностранных дел Чичерину «понадобилась» Камчатка, чтобы формально иметь границу на Тихом океане, и получить повод отправить делегацию в Вашингтон на Тихоокеанскую конференцию…

Москва тогда официально признавала Дальневосточную республику, как независимое государство, и в столице России даже находился посол ДВР Иосиф Кушнарёв, бывший кузнец и тоже «старый» большевик-подпольщик с дореволюционным стажем. Он исправно передавал Москве протесты Краснощёкова: «Недопустимо нарушение общей политики буфера, особенно после торжественного признания независимости ДВР…»

Краснощёков явно считал себя настоящим главой государства, что вызывало резкое неприятие, как в Москве, так и среди большевиков «буфера». Даже Никифоров в разговорах с товарищами порой именовал коллегу «политическим авантюристом».

Несмотря на то, что Краснощёкова и идею ДВР активно поддерживал Ленин, большинство членов коммунистической партии на Дальнем Востоке либо едва терпели «буфер», как вынужденное и временное явление, либо открыто выступали против, требуя немедленного присоединения к советской России. Эта борьба даже вылилась в арест первого главнокомандующего армией ДВР, латышского большевика Генриха Эйхе.

Эйхе за год создал из забайкальских и приамурских партизан регулярную армию, 36 стрелковых и 15 кавалерийских полков «Народно-революционной армии ДВР». Но весной 1921 года первого главкома НРА ДВР фактически под арестом вывезли с территории «буфера», исключили из компартии и отправили как можно дальше от региона, командовать войсками в Белоруссии. Назначенный Москвой новый командующий НРА ДВР Василий Блюхер, не взирая на опасность ещё не до конца разгромленных белогвардейцев, сократил созданные Эйхе войска «буфера» в пять раз…

Эйхе считался «человеком Краснощекова», а инициатором высылки первого командующего НРА ДВР называли Никифорова. Москва, явно, опасалась любого намёка на реальный сепаратизм. Но и Пётр Никифоров, вполне дисциплинированно разделявший идею «буфера», как временного явления, не избежал аналогичных обвинений.

В январе 1921 года в Кремле высшая власть советской России обсуждала судьбу Дальнего Востока. Многие большевики Приморья и Приамурья высказывались против дальнейшего существования «буфера», требуя скорейшего установления в регионе советской власти. Их точку зрения представлял Сергей Вележев, новый начальник военной разведки ДВР.

– Каково ваше мнение в итоге? – спросил его Ленин.

– Я за Советскую власть, – отчеканил Вележев.

– Ну, мы все за Советскую власть, только один Никифоров против, – не удержавшись от чёрного юмора, усмехнулся Ленин и приказал разговоры о ликвидации ДВР прекратить. Приморье и Сахалин всё ещё контролировали японские войска, и вождь советской России предпочёл продолжить геополитическую игру в «буфер».

Но отстоять главного «сепаратиста» Краснощёкова от товарищей по партии не смог даже Ленин. Первый глава Дальневосточной республики навсегда покинул своё «государство» летом 1921 года, прибыв в Москву в личном вагоне под «государственным» флагом – красное полотнище с синим углом и буквами Д.В.Р.

Банкиры и партизаны из ДВР

25 октября 1922 года японские интервенты покинули Владивосток, в тот же день на улицы города вступили части НРА ДВР, неделей ранее разгромившие остатки белых армий в Приморье. Дальневосточная республика выполнила свою роль и в Кремле решили игру в «буфер» прекратить.

Войска НРА ДВР вступают во Владивосток, 25 октября 1922 года

14 ноября 1922 года парламент ДВР принял решение: «На всем русском Дальнем Востоке объявить власть Советов». Последний министр иностранных дел ДВР Яков Янсон прямо с трибуны парламента высказался более откровенно: «Пора кончить игру в демократию». Не стал возражать даже первый автор идеи «буфера» Иван Ахматов, заявивший от имени фракции меньшевиков: «Мы не протестуем против его ликвидации».

На следующий день после «самороспуска» ДВР правительство РСФСР издало декрет о включении Дальнего Востока в состав России. Два первых лица упразднённой республики к тому времени давно находились в Москве, Кремль предпочёл найти им новую работу подальше от дальневосточных земель – Краснощёкова и Никифорова назначили чиновниками народного комиссариата (министерства) финансов.

Такое решение не было удивительным – за два года во главе ДВР они накопили немалый опыт, пытаясь наладить экономику и финансы «буферной» республики. Когда выпущенные ими бумажные рубли быстро обесценились, бюджет и рынок ДВР в 1921 году успешно перевели на царский золотой рубль. Но экономическая история Дальневосточной республики – это ещё одна большая тема, которая ждёт своего исследователя.

В Москве 1922 года, напомним, бушевал «угар НЭПа» – по завершении гражданской войны фактически восстановили рыночные отношения. И некогда успешный американец Александр Краснощёков быстро нашёл себя при «советском капитализме». Пользуясь авторитетом и связями в верхах, он организовал… банк.

Краснощеков в 20-е годы минувшего века

Акционерное общество «Торгово-промышленный банк СССР» быстро оказалось вторым финансовым учреждением в стране, после Госбанка. Кредиты промышленности и частным коммерсантам, сеть филиалов по всей России, первые после революции переводы за границу для частных лиц, реклама банка Краснощёкова на первых советских самолётах… Бывший глава ДВР работал с размахом менеджера крупной американской корпорации. Однако и жил он в том же стиле, не отказывая себе в радостях жизни.

Дорогие машины, особняк в Москве, загородный дом, бурная светская жизнь – обычный быт крупного коммерсанта, но на фоне нищей страны и всё ещё аскетичной морали победивших большевиков, председатель правления «Промбанка» Краснощёков слишком выделялся. В сентябре 1932 года бывшего главу ДВР арестовали по обвинению в растратах и коррупции.

За полгода, пока длилось следствие, Краснощеков написал в Лефортовской тюрьме книгу о банковской системе США. Начавшийся в марте 1924 года суд стал одним из самых громких процессов эпохи НЭПа, о нём тогда писали все газеты страны, а в столичных театрах шла пьеса «Воздушный пирог», где в образе советского коррупционера Коромыслова на потеху публике был выведен именно Краснощёков.

В капитале «Торгово-промышленного банка» преобладали государственные деньги, и подсудимому припомнили все мнимые и реальные грехи. Как официально сообщалось в газетах: «Установлены бесспорные факты преступного использования Краснощековым средств в личных целях, устройство на эти средства безобразных кутежей, использование хозяйственных сумм банка в целях обогащения своих родственников…»

Показания против Краснощёкова дал его бывший соратник по ДВР, некогда командующий «Народно-революционной армией» Генрих Эйхе. В 1923 году Краснощёков устроил его на работу в свой банк, на хлебную должность «начальника подотдела снабжения хозяйственного отдела». Эйхе рассказал суду как фактически государственные деньги использовались в личных целях, вплоть до комических мелочей – оплата цветов многочисленным любовницам Краснощёкова проводилась по графе «Вывоз мусора».

Но именно благодаря своим интимным связям бывший глава ДВР вошёл и в историю русской литературы. Пока он сидел в Лефортовской тюрьме, его дочь от первого барака жила в доме Лили Брик, прославленной в поэзии музы «футуриста» Маяковского. Самая знаменитая женщина московской богемы 20-х годов искренне делила свои симпатии между поэтом и «вторым большим», как она называла Краснощёкова в письмах. Краснощёков стихов любовнице не посвящал, но брал другим – именно он щедро финансировал первые поездки Брик и Маяковского за границу.

Суд дал «американцу из Чернобыля» 6 лет тюрьмы, но уже через год его освободили по амнистии. Дальнейшая жизнь бывшего главы ДВР прошла на чиновничьих должностях средней руки. В 1937 году Краснощекова, начальника Главного управления новых лубяных культур Народного комиссариата земледелия СССР, арестовали и расстреляли.

Его коллега по Дальневосточной республике, Пётр Никифоров ещё в 1936 году предусмотрительно ушёл на пенсию, сославшись на подорванное царской каторгой здоровье. И скромным пенсионером прожил ещё почти сорок лет, мирно скончавшись 90-летним старцем в 1974 году. Дальневосточную республику тогда почти забыли, как недолгий курьёз из истории гражданской войны. Даже в Приморье был куда больше известен заместитель Никифорова, казнённый японцами и белогвардейцами Сергей Лазо – ему ставили памятники и снимали пафосные кинофильмы о его судьбе. Имена же Никифорова и Краснощёкова помнили только немногие профессиональные историки.

На этом рассказ о людях, создавших ДВР, можно было бы закончить, не найдись уже в XXI веке любопытный документ – рассекреченный доклад Сталину о подполье, которое готовили в годы Великой Отечественной войны на случай падения столицы СССР. Именно забытый всеми пенсионер Никифоров с дореволюционным опытом нелегальной деятельности в августе 1941 года создавал сеть агентов и явочных квартир на случай захвата Москвы немцами.

Когда же в мае 1942 года непосредственная опасность столице миновала, Пётр Никифоров уехал на Дальний Восток, где занялся подготовкой подполья и партизанских отрядов уже на случай нападения Японии. Прежде всего искали стариков, имевших опыт борьбы с японскими интервентами в годы гражданской войны. Почти 15 тысяч заранее обученных партизан и 191 секретная база в тайге на Амуре – итог деятельности «спецгруппы» Никифорова. Так забытая всеми «буферная» ДВР последний раз послужила делу защиты дальневосточных границ России.