Неожиданная Россия. XX век

Глава 52. «Чёрная переправа»

В августе 1945 года на Дальнем Востоке гремела финальная битва Второй мировой – схватка с императорской Японией. Та война для солдат была быстрой, но не была лёгкой, а для разведчиков и контрразведчиков нашего Тихоокеанского флота она началась задолго до августа 1945-го и кончилась много позднее сентября… Расскажем об одном эпизоде той финальной схватки. Небольшом эпизоде, в котором огонь дальневосточной войны сплавил воедино всё – жизнь и смерть, фронт и тыл, героизм и измену, поражения и победы.

С Русского острова на корейский берег за японским резидентом

В семь утра 13 августа 1945 года шесть торпедных катеров покинули остров Русский близ Владивостока и на полной скорости понеслись к берегам Японской империи. Это сегодня столицу Приморья отделяют от японского побережья почти тысяча километров морской воды, но в те годы «Страна восходящего солнца» была куда агрессивнее и располагалась куда ближе – её границы начинались всего в нескольких десятках вёрст от Владивостока.

Тогда под властью Японии находились вся Корея и китайская Маньчжурия. Покинувшие остров Русский катера спешили к корейскому берегу – к крупнейшей военно-морской базе японцев близ наших границ, порту Сейсин. Война СССР с империей самураев к тому времени шла уже пятые сутки. Наши войска уже прорвали оборону японцев на всём пространстве от Монголии до Приморья, но основные силы противника еще не были разгромлены. До капитуляции воинственной империи оставались считанные дни, но 13 августа об этом не знал никто, даже сами властители Токио.

Шесть торпедных катеров с Русского острова несли небольшой отряд, менее двух сотен морских пехотинцев – авангард десанта, которому предстояло провести разведку боем и захватить порт Сейсин. Начавшаяся 13 числа десантная операция была чистой импровизацией, до войны её не планировали. Решение захватить крупнейший японский порт у наших границ созрело спонтанно, после быстрого прорыва японской обороны на суше. С точки зрения большой стратегии такая импровизация была обоснованной – захват Сейсина не только лишал противника важного порта, но и не позволял отступающим из Маньчжурии японским войскам создать прочный рубеж обороны в Корее.

Те самые катера, уходящие 13 августа 1945 года с острова Русский на Сейсин…

Однако наш Тихоокеанский флот совершенно не имел опыта боевых десантных операций – таковых не было ни в советское, ни в царское время. Не было и достоверных данных разведки о составе японских войск в районе Сейсина – город являлся не только крупным портом, но и основным центром японских спецслужб, работавших против нашего Приморья и Тихоокеанского флота. Ещё и поэтому Сейсин становился целью десанта – вместе со 181 морским пехотинцем передового десанта находились и два флотских контрразведчика с особым заданием.

Капитан Николай Сёмин и лейтенант Михаил Крыгин вместе с десантниками должны были захватить располагавшийся в корейском городе штаб японской разведки. В ходе неожиданного и стремительного десанта надеялись захватить не только документы или станции радиоперехвата, но и самих японских мастеров шпионажа – прежде всего их ключевого руководителя, капитана 1-го ранга Дзюндзи Минодзума.

Именно Минодзума долгие годы руководил агентурной сетью, любыми доступными способами собирая сведения о нашем Тихоокеанском флоте. Специализироваться по русскому флоту Минодзума начал еще в 1912 году – менялся политический строй в России, менялось даже название нашей страны, а Минодзума десятилетиями подряд методично и даже талантливо вёл свою шпионскую работу. К 1945 году наши контрразведчики накопили немалый личный счёт к столь заслуженному противнику. К тому же в столице Приморья знали о Минодзуме не только заочно – глава «русского отдела» японской военно-морской разведки не раз бывал во Владивостоке, в том числе нелегально.

«Он меня возненавидел только потому, что я русская…»

«Во Владивостоке мне удалось завербовать большое количество людей из числа служащих различных учреждений, с помощью которых я собирал сведения военного, политического и экономического характера… Через своих агентов я получал сведения о настроениях населения Владивостока, об отношении населения к советской власти… Должен сказать, что во Владивостоке мне удавалось собирать очень ценные сведения и начальство было довольно моей работой…» – так позднее сам Дзюндзи Минодзума рассказывал о том периоде, когда он по окончании нашей гражданской войны несколько лет возглавлял японскую резидентуру в столице Приморья.

В 1925 году чекисты Владивостока арестовали японского резидента, но Минодзуме повезло – спустя четыре месяца его депортировали за пределы СССР. В тот момент шли сложные переговоры о возвращении оккупированной японцами северной части Сахалина и советские власти не стали сориться с Токио. Освобождённый Минодзума получил на родине повышение – возглавил «русский отдел» разведывательного управления ВМФ императорской Японии. «В этот период я занимался разведкой против СССР, создал резидентуры на Камчатке и Сахалине, курировал секретаря генерального консульства Японии во Владивостоке Такасуги Нобору, который, выполняя мои задания, приобрел ценных агентов, работавших на морских заводах по строительству подводных лодок, знавших о запасах топлива и нефти во Владивостоке и его окрестностях, насадил агентуру на корабли и пароходы, которые ходили во Владивосток…» – так позднее описывал свою трудовую деятельность в 20-30-е годы минувшего века Дзюндзи Минодзума.

Дзюндзи Минодзума в начале 30-х годов минувшего века

Спецслужбистом он явно был талантливым. Впрочем, японские спецслужбы вообще были очень серьёзным и сильным противником. Япония тогда по праву считалась одной из сильнейших держав мира, и этому высокому статусу соответствовали не только мощь самурайской армии и флота, но и возможности японских спецслужб – на Дальнем Востоке той эпохи у японцев, без сомнения, были сильнейшие разведка и контрразведка.

В корейском Сейсине стараниями Минодзумы возник главный центр шпионажа и радиоперехвата, работавший исключительно против нашего Тихоокеанского флота. Минодзума привлёк к этой работе ряд русских эмигрантов, бежавших из Приморья после гражданской войны. Свои жертвы вербовал умело, затем использовал жёстко, как истинный самурай.

Завербованная им Татьяна Янковская – внучка известного исследователя Приморья – вспоминала, что Минодзуму боялись все, от кадровых офицеров до японских служанок. Но на первой встрече мастер шпионажа показался безупречен. «Он был очень вежлив. В военной форме, говорил по-русски, правда, с ужасным акцентом, но говорил и понимал хорошо… – вспоминала позднее Янковская, – Закурить предложил. Короче говоря, он вёл себя как очень воспитанный человек, как офицер. Но вскоре после этой встречи всё в корне поменялось…»

В рабочей обстановке с завербованными подчинёнными Минодзума был иным. «Когда я ходила к нему докладывать, – вспоминала Татьяна Янковская, – он принимал меня на полу, сидя в японском халате и даже не застегнув брюки. И я не имела права стоять и говорить, потому что он сидел внизу, а я стояла вверху. Я должна была садиться, как японцы, – под себя подкладывать ноги и сидеть так 20, а то и 30 минут. Так, сидя, ему и докладывала. Он курил и пускал в мою сторону дым. И никогда больше не предлагал мне закурить. Он меня возненавидел только потому, что я русская…»

«Проведенная работа не смогла обеспечить разведку…»

Впрочем, главным «инструментом» шпионажа в те годы на Дальнем Востоке были не русские эмигранты, и даже не японцы, а корейцы. Многочисленная корейская диаспора проживала и в китайской Маньчжурии, и на наших дальневосточных землях. Ситуация не сильно поменялась даже после депортации (см. главу 40) советских корейцев Приморья в Среднюю Азию.

Оккупированная японцами Корея вообще оказалась большой проблемой советских разведчиков и контрразведчиков. При этом Кореей занивались именно спецслужбы Тихоокеанского флота, а их «сухопутные» армейские коллеги специализировались на Маньчжурии. Но маньчжурские земли за Уссури и Амуром были захвачены японцами лишь в начале 30-х годов XX века, и контроль самураев там не стал тотальным вплоть до 1945 года. К тому же в Маньчжурии проживало многонациональное населения – китайцы, маньчжуры, монголы, множество русских эмигрантов – и это способствовало работе нашей разведки на маньчжурском направлении.

С Кореей всё обстояло сложнее – японцы захватили её на четверть столетия раньше и к 40-м годам минувшего века сумели не только подавить любое сопротивление на полуострове, но и установить весьма эффективный контроль над местным населением. Если Минодзума был талантливым разведчиком, то японцы в целом оказались талантливыми оккупантами – сочетая жесточайший террор с умелым администрированием, они за четверть века полностью и надёжно подчинили страну корейцев. Впрочем, корейцев к тому времени в Японской империи уже не было – с 1939 года всех живущих на полуострове подданных токийского императора насильно записали в японцы, принудительно раздав всем местным семьям японские фамилии. Несчастные аборигены Кореи от этого не превратились в японцев, но официально ставший частью Японии полуостров самураи, их полиция и спецслужбы, контролировали прочно и жёстко.

Советская разведка агентов среди японцев на континенте практически не имела, посылать же в Корею агентов из числа русских или китайцев было бессмысленно – даже последние слишком заметны на фоне местного населения, а уж русские… Поэтому для работы на Корейском полуострове разведка нашего Тихоокеанского флота отправляла исключительно корейцев. Но в 1944 году флотская контрразведка была вынуждена завести секретное агентурное дело под кодовым наименованием «Чёрная переправа» – к тому времени наши спецслужбы с ужасом осознали, что все полсотни заброшенных в Корею разведчиков либо арестованы, либо перевербованы японцами.

Многотомное дело «Чёрной переправы» скрупулёзно описывало провалы: агент «Наумов» (Ли Тын Чун) в июне 1944 года переброшен в Корею с целью разведки порта Пусан, в том же месяце раскрыт японской жандармерией, в марте 1945-го под контролем японской разведки вышел на связь из Сеула, «после чего стал настойчиво требовать денег и указаний»; агент «Петя» (Ной Ки Юн) переброшен в апреле 1943 года в порт Гёнзан, через пять месяцев арестован японцами; агент «Лазарь» (Дю Сон Хан) переброшен в Корею в августе 1944 года, в том же месяце сдался японцам; агент «Восточный» (Цой Ди Кен) направлен в октябре 1944 года в порт Цинкай, в мае 1945 года раскрыт и перевербован японцами; агент «Коля» (Лян Е Хан, он же Ямомото Коро) выдан своим напарником и с 1943 года работал под контролем японцев, вплоть до августа 1945 года передавая по рации в советский штаб составленную японской разведкой дезинформацию.

Один из таких «двойных» агентов по клике Агай, считавшийся особо надёжным и умелым, в 1939 году был даже награждён орденом Красного Знамени. Последняя группа из трёх агентов, заброшенная разведкой Тихоокеанского флота в Корею на исходе 1944 года, тоже провалилась, но сумела передать в эфир кодовый сигнал, что работает под контролем японцев.

Если в Маньчжурии у наших спецслужбы, были как неудачи, так и достижения (в разведывательные рейды на ту территорию с базы под Хабаровском не раз ходил даже будущий президент Северной Кореи, тогда капитан советской армии Ким Ир Сен), то на Корейском полуострове успехи отсутствовали. К началу войны с Японией командование Тихоокеанского флота констатировало, что надёжной агентуры в портах Кореи нет. Не было её и в крупнейшей военно-морской базе из ближайших к нашим берегам – в Сейсине.

«Проведенная работа по заброске агентуры за кордон не смогла обеспечить разведку интересующих нас районов и объектов…» – гласило направленное высшему командованию секретное сообщение контрразведки Тихоокеанского флота. Разведка и контрразведка на практике переплетены почти нераздельно, поэтому одной из ключевых причин таких неудач нашей агентуры в Корее был именно начальник «русского отдела», многоопытный Дзюндзи Минодзума.

Контрразведчик Ворошиловской батареи

Вот почему командование Тихоокеанского флота в ходе спонтанно задуманного десанта в Сейсин приняло решение заодно закрыть и вопрос с военно-морскими спецслужбами Японии. Захват Минодзумы в его сейсинском штабе позволил бы одним решительным ударом снять все проблемы, перекрыть все прежние неудачи, столь подробно и красноречиво описанные в агентурном деле «Чёрная переправа».

Десант готовился спешно, столь же спешно готовили и операцию контрразведки. Лишь днём накануне высадки офицеры-контрразведчики Тихоокеанского флота капитан Николай Сёмин и лейтенант Михаил Крыгин получили боевой приказ – «захватить японскую военно-морскую миссию, где расположена база японского резидента Минодзума».

Сёмин и Крыгин служили на острове Русский или, выражаясь официальным языком той эпохи, в «островном секторе береговой обороны Владивостокского морского оборонительного района Тихоокеанского флота». Михаил Петрович Крыгин, 27-летний уроженец поволжских степей близ Самары, попал на Дальний Восток ещё в 1939 году рядовым-призывником и после срочной службы остался жить и служить в Приморье. Окончил во Владивостоке курсы младших командиров, июнь 1941 года встретил сержантом в одной из батарей противовоздушной обороны.

После начала Великой Отечественной войны Михаил Крыгин не раз подавал начальству рапорты с просьбой отправить его на фронт. Ему отказывали, но в итоге упорного и грамотного сержанта, рвавшегося в бой и не желавшего оставаться в тылу, перевели в контрразведку флота. С 1943 года, после курсов подготовки, уже ставший лейтенантом Михаил Крыгин служил, выражаясь языком той эпохи, «оперуполномоченным отдела контрразведки СМЕРШ Владимиро-Ольгинской военно-морской базы Тихоокеанского флота». Сегодня это побережье Приморского края от залива Ольги до Сихотэ-Алиньского заповедника, зачастую и в наши дни вполне дикие места приморской тайги.

Тыловая служба контрразведчика не была лёгкой, порою приходилось наматывать буквально сотни километров по дорогам и тропам меж разбросанных береговых батарей и прочих «объектов» охраны. Случались не раз и опасные моменты. В марте 1944 года Крыгин едва не погиб, провалившись под лёд в заливе Владимира (примерно 300 км к северо-востоку от столицы Приморья). Михаил сумел выбраться и бежал много километров, чтобы не замёрзнуть насмерть. В том же году контрразведчик, рискуя жизнью, сумел обезвредить группу из трёх вооружённых дезертиров, скрывавшихся в приморской тайге.

Канун войны с Японией лейтенант Крыгин встретил на острове Русском – служба на знаменитой Ворошиловской батарее стала повышением для проявившего себя контрразведчика.

Часовой у башни Ворошиловской батареи на острове Русский, 1944 год

Словом, на том момент Крыгин и его напарник Николай Сёмин являлись хорошо подготовленными офицерами, но реального боевого опыта всё же не имели. Расчёт в рискованной операции по захвату японского резидента строился на опыте морских пехотинцев, переброшенных в Приморье летом 1945 года с Балтийского и Северного флотов – авангардом десанта на Сейсин стал отдельный разведотряд под командованием Героя Советского Союза, старшего лейтенанта Виктора Леонова.

Виктор Леонов (справа) с одним из бойцов своего отряда, 1944 год

Леонов и его бойцы ранее прошли всю Великую Отечественную войну, с лета 1941 года не раз участвовали в смертельно опасных десантах и схватках с гитлеровскими войсками на побережье Кольского полуострова и в фиордах Норвегии. Сегодня их бы назвали морским спецназом. Их уровень подготовки и боевой опыт был выше, чем у любых японских солдат, которые могли встретиться десанту на территории Кореи.

В помощь контрразведчикам и отряду Леонова придавалась рота автоматчиков из 13-й бригады морской пехоты Тихоокеанского флота. Как и контрразведчики Сёмин с Крыгиным, бойцы-тихоокеанцы были подготовлены хорошо, но реального боевого опыта тоже не имели, за исключением их командира, старшего лейтенанта Ивана Яроцкого, семью годами ранее дравшегося с японцами в боях у озера Хасан.

«Одно из наиболее ожесточённых сражений в истории моего отряда…»

Задуманная операция была крайне дерзкой и рискованной. Но в противоборстве спецслужб – как и на войне – успеха без риска не бывает. Ночь на 13 августа Николай Сёмин и Михаил Крыгин провели в штабе Тихоокеанского флота, утром прибыли на торпедные катера, отправлявшиеся к берегам Кореи. Михаил захватил с собой фотоаппарат, на случай если потребуется снять японские объекты или документы – в итоге бойцы десанта поначалу приняли контрразведчика за военного корреспондента.

Уже на берегу решили, что Сёмин и Крыгин пойдут на разных катерах – десант мог пасть под губительный огонь японских береговых батарей, мог налететь на морские мины, и таким образом повышался шанс, что кто-то из контрразведчиков всё же прорвётся на враждебный берег. Николай Сёмин позднее вспоминал те последние минуты пред началом смертельно рискованной операции: «Во время распределения десантников по катерам я должен был сесть на головной катер, а Крыгин на последний, но Михаил подошел ко мне и предложил сесть на последний катер, так как у него не было семьи, а у меня были жена и ребенок. Он имел в виду, что первый катер примет на себя основной бой, и если что случится, то пусть это произойдет с ним, а не со мной…»

После секундных колебаний, капитан Сёмин всё же отказался от благородного предложения своего товарища. Катера покинули русский берег и через шесть часов полного хода под дождём и туманом вышли к японскому порту на корейском побережье. Так около часа дня 13 августа 1945 года началась операция по захвату Сейсина – крупнейшая боевая десантная операция, которую когда-либо проводил наш Тихоокеанский флот за всё время существования с XIX-го по XXI век.

Под прикрытием тумана и дымовой завесы катера ворвались в гавань, сходу подойдя к причалам. Противник не ожидал такой дерзости, его береговые батареи едва успели открыть огонь, высадившиеся на берег моряки за считанные минуты оказались прямо в центре города, на его оживлённых улицах, никак не ожидавших атаки. Командир спецназовцев Леонов позднее вспоминал те секунды: «Клубится пар от невидимого за домами паровоза, мчатся по шоссе автомобили…»

Не повезло лишь последнему катеру, на котором находился Михаил Крыгин – в дыму и тумане контрразведчик и два десятка морских пехотинцев спутали мол гавани с причалом. Высадившись на моле, они оказались отрезаны от основных сил передового десанта. Пробиваться к своим пришлось уже под огнём противника.

Японцы совершенно не ждали столь дерзкого десанта, но и наши бойцы не предполагали встретить в Сейсине так много войск противника. Двум сотням десантников пришлось столкнуться с несколькими тысячами. Прямо в центре города развернулись скоротечные и хаотичные схватки.

Положение высадившегося авангарда осложнялось и тем, что из-за дождей с туманами наша авиация в ближайшие сутки не могла атаковать японцев. По опыту лишь вчера отгремевшей Великой Отечественной войны бойцы десанта понимали, что противостоять почти в 20 раз превосходящему по численности врагу можно лишь за счёт стремительности и дерзости действий, постоянно перемещаясь, захватывая удобные рубежи, решительно атакуя всё ещё растерянного противника.

Для выживших всё дальнейшее слилось в почти непрерывный двухсуточный бой. Позднее дважды Герой Советского Союза, прошедший годы боёв с немцами спецназовец Виктор Леонов назвал схватку за Сейсин «одним из наиболее ожесточённых сражений в истории моего отряда».

Вечером 13 августа рядом с Михаилом Крыгиным погиб сержант Герасим Ушаков, командир отделения автоматчиков морской пехоты, приданного для содействия контрразведчику. Михаилу пришлось возглавить свой маленький отряд в ожесточённых схватках на городских улицах. Описания тех схваток не сохранилось, да и вряд ли выжившие могли подробно рассказать обо всех перипетиях хаоса многочасовых боёв. Позднее в документах появится краткая и лаконичная запись о действиях контрразведчика Крыгина в Сейсине: «Показал пример бесстрашия и мужества, увлекал за собой бойцов отряда, 12 раз ходил в атаку на врага».

Смерть перед рассветом

В ночь на 14 августа 1945 года Михаил Крыгин сделал последний выбор в жизни. Во многом то был выбор между приказом и долгом. Благодаря приказу контрразведчик мог выжить, уйти с рубежа схватки, ссылаясь на обязанность захватить японского резидента. Но Михаил остался прикрывать отход своей поредевшей в боях группы автоматчиков. В последние часы пред рассветом 27-летний лейтенант погиб, до последнего отстреливаясь от наседающих японцев близ железнодорожной станции в центре Сейсина.

Крыгин Михаил Петрович (1918–1945)

Напарнику Михаила, капитану Сёмину повезло больше – его группа пробилась к зданию японской жандармерии, захватив важные документы. Чуть позже Сёмину удалось проникнуть и в штаб резидента Минодзумы. Главный японский разведчик к тому времени бежал, он успел сжечь часть архивов и ушёл из города пешком. Показательно, что не уехал на служебном автомобиле, именно ушёл на своих двоих. То было даже не отступление, а сразу побег в подполье. Многоопытный Минодзума понял – после столь решительных атак Советского Союза мировая война для Японии абсолютно проиграна.

Однако сражение за Сейсин продолжалось ещё двое суток, к 16 августа новые эшелоны морского десанта сломили сопротивление японцев. В финальных, но до предела ожесточённых боях наши воины проявили немалый героизм. Именно на улицах Сейсина погибла Мария Цуканова, санитарка батальона морской пехоты – единственная женщина, получившая звание Героя Советского Союза в ходе войны с Японией. Получившая это высокое звание посмертно.

Вся история военной части Сейсинской десантной операции требует отдельного, подробного и большого рассказа. Поэтому вернёмся к нашим контрразведчикам, для которых началась уже не военная, а почти детективная история. После стремительной высадки владивостокских моряков в центре города резидент Минодзума жёг и прятал документы поспешно, группе капитана Сёмина удалось среди пепла разыскать обрывки письма местного корейца. Некто Пун Чже поступал на хозяйственные работы при штабе Минодзумы. По окончании боёв контрразведчики разыскали автора письма и, потянув за эту ниточку, стали распутывать весь клубок.

Свыше двух месяцев от адреса к адресу искали Минодзуму и его сотрудников. Среди спрятанных документов японской резидентуры нашлись подробные карты Приморья с расположением наших воинских частей, аэродромов, укреплений, складов, вплоть до отдельных огневых точек. Японский шпион работал хорошо, конспиратором он оказался тоже умелым, но 17 октября 1945 года наши контрразведчики всё же настигли Минодзуму. В порту Гензан (ныне город Вонсан на юге Северной Кореи) он прятался среди гражданских японцев, ожидавших депортации на родину.

Арестованный резидент сразу стал давать подробные показания, раскрыл семерых сотрудников своего штаба, так же прятавшихся среди японских беженцев. Вскоре ценного пленника увезли во Владивосток, а затем в Москву. Больше года начальник «русского отдела» военно-морской разведки Японии давал подробнейшие показания, раскрывая все методы работы, все источники информации и всех агентов.

«В настоящее время я раскаиваюсь…»

Старательно разоблачавший себя и своих подчинённых Минодзума рассчитывал на снисхождение, писал покаянные письма: «В результате неправильной и глупой политики японского правительства вся моя работа, работа разведчика, пошла насмарку. Напрасно было затрачено столь много энергии, труда и здоровья. По официальным статистическим данным, в Японии мужчина живет 45 лет. Мне уже 60. А это говорит о том, что жить мне осталось недолго. Поэтому прошу как можно великодушнее судить меня и строго не наказывать, ибо большого срока я не выдержу. В настоящее время я раскаиваюсь в моих прошлых действиях и готов дать правдивые показания по существу разведывательной работы Японии против СССР…»

Фото Минодзумы из следственного дела

Времена после мировой войны, унёсшей миллионы жизней, были суровые. И покаяния японскому шпиону не помогли – в феврале 1947 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к расстрелу. В марте того же года приговор привели в исполнение.

Удивительно, но в 2001 году зачем-то начала каяться уже другая сторона той давней истории – Минодзума Дзюндзи был оправдан по закону «О реабилитации жертв политических репрессий» под предлогом, что «являясь офицером военно-морских сил Японии, занимался выполнением своих профессиональных обязанностей, не нарушая законов своего государства; на территории СССР он преступлений не совершил и под юрисдикцию советских законов не подпадает…»

Всё это, мягко говоря, странно – ведь «профессиональные обязанности» Минодзумы прямо попадают под действие даже современного Уголовного кодекса РФ. Его статьи предусматривают ответственность за шпионаж и для иностранных граждан, и даже в том случае если таковая деятельность осуществлялась из-за пределов нашей страны. Вся разница с уголовным кодексом сталинских времён лишь в том, что 75 лет назад за таковой шпионах полагался расстрел, а в наше время – до 20 лет тюремного заключения.

Но вернёмся от иностранного шпиона к судьбе наших дальневосточных контрразведчиков. Сразу по окончании боёв за Сейсин обнаружили истерзанное японскими штыками тело Михаила Крыгина. Его похоронили в братской могиле, среди трёх сотен бойцов, павших в схватке за этот город, сегодня носящий корейское имя Чхончжин. Памятный мемориал над их захоронением оберегается в КНДР и поныне.

Памятник павшим советским бойцам в северокорейском Чхончжине

Уже в августе 1945 года героически погибшего контрразведчика представили к награде. Однако руководство контрразведки Тихоокеанского флота первоначально в награждении отказало. Непосредственный начальник Крыгина дал краткую резолюцию: «Задание не выполнено, Минодзума не арестован…»

Однако спустя несколько недель, ещё даже до ареста скрывавшегося Минодзумы, это лишь формально правильное решение пересмотрели – навеки 27-летнего Михаила Петровича Крыгина, ценой жизни спасавшего боевых товарищей, наградили Звездой героя посмертно. Сегодня его имя носят улицы в двух главных базах нашего флота – во Владивостоке и Севастополе.