Неожиданная Россия. XX век

Глава 7. «Достижение этой цели едва ли требует войны с Германией…» Противники Антанты в России накануне Первой мировой войны

Господство в русском обществе накануне Первой мировой войны антигерманских настроений (см. предыдущие главы 5–6) не означает, что в России не существовало иных, противоположных и альтернативных точек зрения.

Но альтернативные взгляды, доказывавшие гибельность и ненужность военного столкновения с немцами, к 1914 году отказались в России уделом маргиналов – будь то радикальные социал-демократы, немногочисленные военные-«геополитики» или крайне правые борцы с «масонами и иудеями». В силу их маргинальности они не смогли оказать какого-либо заметного влияния на русское общество и политику Российской империи и тем предотвратить сползание к военной катастрофе.

Геополитики против Антанты

Среди русских противников Антанты, пытавшихся высказывать свои мнения накануне Первой мировой войны, историки прежде всего выделяют группу, которую можно условно назвать «геополитиками» – ряд публицистов и аналитиков, никак не связанных между собой, но параллельно исследовавших и критиковавших практику русской внешней политики.

Например, в ходе образования направленного против Германии англо-франко-русского союза некоторые современники считали, что России не желательно присоединяться ни к одному из военных блоков и выгоднее оставаться великой нейтральной державой. Так известный военный географ Андрей Снесарев, в то время начальник Средне-Азиатского отдела Генерального штаба Российской империи, еще в 1907 году в специально изданной им брошюре выразил негативное отношение к заключенному тогда «Англо-русскому соглашению», отдалившему Россию от Германии, отметив его «неискренность».

Другой русский военный и историк, генерал-лейтенант Евгений Мартынов непосредственно перед Первой мировой войной критиковал текущую русскую политику на Балканах, ту самую политику, которая скоро станет поводом к мировой войне: «Для Екатерины овладение проливами было целью, а покровительство балканским славянам – средством. Екатерина на пользу национальным интересам эксплуатировала симпатии христиан, а политика позднейшего времени жертвовала кровью и деньгами русского народа для того, чтобы за его счет комфортабельнее устроить греков, болгар, сербов и других, будто бы преданных нам единоплеменников и единоверцев».

Кстати, в 1913 генерал Мартынов был со скандалом уволен в запас за критику в печати существующих в армии порядков и текущей государственной политики. В начале 1-й мировой войны он попал в плен, а по возвращении на родину, так же как и упомянутый выше Снесарёв, вступил в Красную Армию (оба «геополитика» не переживут 1937 год).

Другой офицер Генерального штаба Российской империи и сотрудник военной разведки подполковник Алексей Едрихин, выступая под псевдонимом Вандам, накануне Первой мировой войны написал два объёмных геополитических сочинения, в которых отразил свое альтернативное видение внешней политики, необходимой для России («Наше положение», СПб, 1912 г.; «Величайшее из искусств. Обзор современного международного положения при свете высшей стратегии», СПб, 1913 г.).

Как и у большинства других российских «геополитиков», острие его анализа было направлено не против «германских империй», а против британской колониальной политики. Накануне Первой мировой войны подполковник Едрихин писал: «Мне кажется, что пора бы задыхающимся в своем концентрационном лагере белым народам понять, что единственно разумным balance of power in Europe была бы коалиция сухопутных держав против утонченного, но более опасного, чем наполеоновский, деспотизма Англии и что жестоко высмеивавшееся англичанами наше стремление к "теплой воде" и высмеиваемое теперь желание германцев иметь "свое место под солнышком" не заключают в себе ничего противоестественного. Во всяком же случае, присваивая себе исключительное право на пользование всеми благами мира, англичанам следует и защищать его одними собственными силами».

Едрихин не раз повторяет полюбившуюся ему «геополитическую» присказку: «Плохо иметь англосакса врагом, но не дай Бог иметь его другом!» Однако у Вандама-Едрихина не обошлось без конспирологии и англо-американских жидомассонов: «…ряженые апостолы социализма смело прокладывают путь на фабрики, заводы, в мастерские и храмы науки, где на алтарях русской мысли водворяют давно осмеянного Западом Карла Маркса».

Это вообще общее свойство «геополитиков», у которых трезвый анализ одних вопросов зачастую умещается с конспирологическим инфантилизмом в понимании иных, прежде всего социальных вопросов.

Ленин и черносотенцы против Антанты

Борьба с «мировым масонством» хорошо отражает общую маргинальность людей, пытавшихся накануне Мировой войны отстаивать перед русским обществом взгляды, альтернативные общепринятой германофобии и панславизму. И здесь наиболее ярким примером будет деятельность такой колоритной личности, как Святослав Глинка-Янчевецкий, редактора ультраправой, черносотенной газеты «Земщина».

В октябре 1912 года Глинка в ряде своих статей по событиям на Балканах, где тогда вовсю шли междоусобные войны славянских государств, посчитал необходимым «земно поклониться Сазонову, что он в точности исполнил волю царя и вовсе не считался с тупоумием наших шовинистов». Глинка поблагодарил министра иностранных дел Российской империи Сергея Сазонова за то, что тот не втянул страну в военный конфликт с Австрией и Германией на Балканах уже в 1911 году.

Благодарных слов со стороны интеллигентного черносотенца удостоилась и германская дипломатия, «сумевшая удержать своих венских союзников от вооруженного вмешательства и оказавшая тем самым неоценимую услугу России», в то же время политика «прогнившей» Франции и «предательской» Англии на Ближнем Востоке удостоилась самых нелестных эпитетов от Глинки, считавшего «союз самодержавной России с масонскими державами» противоестественным явлением.

Святослав Глинка был ярым антисемитом и близким соратником лидера всех черносотенцев Владимира Пуришкевича. Сам Пуришкевич так характеризовал Глинку: «Главное его внимание обращено на борьбу с засилием иудеев и на разоблачение масонства, поставившего себе целью разрушение алтарей и престолов».

В то же время Глинка был талантливой личностью с весьма незаурядной биографией. Польский дворянин по происхождению, он в юности отсидел три года в Петропавловской крепости по подозрению в революционной деятельности, где написал статью о значении нарезного оружия для расположения крепостей, за которую по предложению начальника инженерного ведомства Российской империи генерала Тотлебена заключенному Глинке-Янчевскому прямо в тюрьме была присуждена премия. Позднее Глинка успешно занимался бизнесом в русских среднеазиатских колониях, а его теоретические работы по фортификации пользовались большим успехом у русских офицеров.

С началом русско-японской войны, Глинка подал записку министру внутренних дел Плеве, в которой советовал, воспользовавшись общественными настроениями, созвать Земский собор (в допарламентскую эпоху ссылки на Земские соборы XVI–XVII веков были последним русским воспоминанием о народном представительстве при власти). Необходимость созыва такого «протопарламента» в виде Земского собора Глинка обосновывал тем, что после неизбежного поражения России в войне с японцами поднимет голову революция, которая не преминет воспользоваться угнетенным состоянием народа. Министр Плеве этим пророческим советам не внял и, как известно, кончил плохо.

После 1905 года в период революционного террора Глинка публично и настойчиво призывал правительство в ответ на теракты революционеров ввести институт заложничества: «Если за каждого убитого сановника известное число интеллигентных иудеев по жребию, т. е. по указанию Божьего Перста, будет расстреляно, и имущество кагала в определенном размере будет конфисковано, – террор сам собой прекратится».

С 1909 года Глинка редактирует черносотенную газету «Земщина» и является одним из лидеров одиозного «Союза Михаила Архангела». Глинке-Янчевскому принадлежит мысль, высказанная в начале мировой войны на страницах «Земщины», что «не Германия затеяла войну, а жиды, которые выбрали Германию орудием своих планов», якобы именно им нужно было стравить две державы, где монархический принцип наиболее силен, чтобы ослабить их обоих в ожесточенной взаимной борьбе.

Глинка был убеждённым противником сближения с Великобританией, опасаясь не только ее экономического влияния, но и давления в пользу предоставления равноправия евреям. На страницах «Земщины» он высказывался и по польскому вопросу. Глинка-Янчевский был не против воссоздания Польского Королевства, но без войны. По его мнению, Польша для России «только обуза. Она высасывает ежегодно сотни миллионов русских денег, а мятежами своими вызвала громадные расходы. Польская интеллигенция пробиралась во все учреждения и влияла разлагающе на русскую интеллигенцию».

Таким образом, в отношении грядущей войны с Германией талантливый черносотенец Глинка был подобен испорченным часам, которые, как известно, раз в сутки показывают точное время.

Излишне говорить, что Глинка и ему подобные, хотя и имели в русском обществе определенное количество сторонников, оставались маргиналами. Их пересыпанные оголтелым антисемитизмом внешнеполитические идеалы не могли быть приняты российским обществом, массово разделявшим в тот период либеральные взгляды той или иной степени глубины – от умеренных до революционных.

Примечательно, что среди людей, четко осознававших всю гибельность для монархической России войны с Германией, наряду с черносотенцами был и лидер радикальных социал-демократов Владимир Ленин. В разгар второй Балканской войны он писал в «Правде» от 23 мая 1913 года: «Германский канцлер пугает славянской опасностью. Изволите видеть, балканские победы усилили “славянство”, которое враждебно всему “немецкому миру”. Панславизм, идея объединения всех славян против немцев – вот опасность, уверяет канцлер и ссылается на шумные манифестации панславистов в Петербурге. Прекрасный довод! Фабриканты орудий, брони, пушек, пороха и прочих “культурных” потребностей желают обогащаться и в Германии, и в России, а чтобы дурачить публику, они ссылаются друг на друга. Немцев пугают русскими шовинистами, русских – немецкими…»

Ленин, наиболее трезвый и практичный русский политик начала ХХ века, прекрасно понимал, насколько война вообще, и тем более война с Германией, Российской империи не нужна. И поэтому Ленин свою мысль о русских и немецких шовинистах закончил так: «И те, и другие играют жалкую роль в руках капиталистов, которые прекрасно знают, что о войне России против Германии смешно и думать». Но лично сам Ленин, как радикальный политик, вне страниц пропагандистских газет смотрел на этот вопрос иначе – по свидетельству Троцкого он писал в 1913 году Максиму Горькому: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции штукой, но мало вероятно, чтобы Франц-Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие».

Остаётся добавить, что в этом вопросе Ленин переоценил умственные способности и монархов и буржуазии.

Дурные предсказания Дурново

Закончить краткий очерк маргинальных точек зрения на русско-германские отношения в начале ХХ века, отличных от популярного и господствовавшего в русском обществе антигерманизма, необходимо на так называемой «Записке Дурново», достаточно знаменитом и показательном документе.

Пётр Дурново в разгар революции 1905 года был министром внутренних дел Российской империи. В успешном для монархии подавлении этой революции немалая доля заслуг принадлежит именно его решительности и жестокости. В 1906 году Дурново стал членом реформированного Государственного совета Российской империи, где до самой смерти в 1915 году был неформальным лидером «правых».

В феврале 1914 года Пётр Дурново представил Николаю II объёмную, как бы сейчас сказали – аналитическую, записку, в которой предостерегал последнего российского императора от втягивания России в большую европейскую войну. «Записка Дурново» действительно отличается глубоким анализом и подтвержденными временем сбывшимися прогнозами, весьма печальными для русской монархии

За полгода до начала Первой мировой войны Дурново даёт анализ близкого мирового конфликта: «Центральным фактором переживаемого нами периода мировой истории является соперничество Англии и Германии. Это соперничество неминуемо должно привести к вооруженной борьбе между ними, исход которой, по всей вероятности, будет смертельным для побежденной стороны… Несомненно, поэтому, что Англия постарается прибегнуть к не раз с успехом испытанному ею средству и решиться на вооруженное выступление не иначе, как обеспечив участие в войне на своей стороне стратегически более сильных держав. А так как Германия, в свою очередь, несомненно, не окажется изолированной, то будущая англо-германская война превратится в вооруженное столкновение между двумя группами держав, придерживающимися одна германской, другая английской ориентации».

Далее Дурново критически анализирует русско-английское сближение: «Трудно уловить какие-либо реальные выгоды, полученные нами в результате сближения с Англией».

Дурново вскрывает и отсутствие у России непреодолимых противоречий с Германией в Турции и на Балканах: «Очевидная цель, преследуемая нашей дипломатией при сближении с Англией – открытие черноморских проливов, но, думается, достижение этой цели едва ли требует войны с Германией. Ведь Англия, а совсем не Германия, закрывала нам выход из Черного моря… И есть полное основание рассчитывать, что немцы легче, чем англичане, пошли бы на предоставление нам проливов, в судьбе которых они мало заинтересованы и ценою которых охотно купили бы наш союз… Как известно, еще Бисмарку принадлежала крылатая фраза о том, что для Германии Балканский вопрос не стоит костей одного померанского гренадера…»

Дурново верно предсказывает и уровень напряженности будущей войны: «Война не застанет противника врасплох и степень его готовности вероятно превзойдет самые преувеличенные наши ожидания. Не следует думать, чтобы эта готовность проистекала из стремления самой Германии к войне. Война ей не нужна, коль скоро она и без нее могла бы достичь своей цели – прекращения единоличного владычества Британии над морями. Но раз эта жизненная для нее цель встречает противодействие со стороны коалиции, то Германия не отступит перед войною и, конечно, постарается даже ее вызвать, выбрав наиболее выгодный для себя момент».

Дурново вполне справедливо утверждает: «Жизненные интересы России и Германии нигде не сталкиваются и дают полное основание для мирного сожительства этих двух государств. Будущее Германии на морях, то есть там, где у России, по существу наиболее континентальной из всех великих держав, нет никаких интересов». В то же время, по мнению Дурново «все эти факторы едва ли принимаются к должному учету нашей дипломатией, поведение которой, по отношению к Германии, не лишено, до известной степени, даже некоторой агрессивности, могущей чрезмерно приблизить момент вооруженного столкновения с Германией – при нашей английской ориентации, в сущности неизбежного…»

Дурново обоснованно сомневается в выгодах войны с Германией, даже в случае сомнительной удачи для России: «Избытка населения, требующего расширения территории, у нас не ощущается, но даже с точки зрения новых завоеваний, что может дать нам победа над Германией? Познань, Восточную Пруссию? Но зачем нам эти области, густо населенные поляками, когда и с русскими поляками нам не так легко управляться… Действительно же полезные для нас и территориальные, и экономические приобретения доступны лишь там, где наши стремления могут встретить препятствия со стороны Англии, а отнюдь не Германии. Персия, Памир, Кульджа, Кашгария, Джунгария, Монголия, Урянхайский край – всё это местности, где интересы России и Германии не сталкиваются, а интересы России и Англии сталкивались неоднократно…»

По сути Дурново прямо предлагает России развернуть свою политику от поделённой и густозаселенной Европы на Восток, где у Российской империи куда больше военных, политических и экономических шансов на удачную экспансию.

Так же Дурново необычайно верно и лаконично анализирует экономические взаимоотношения России и Германии за полгода до войны: «Не подлежит, конечно, сомнению, что действующие русско-германские торговые договоры невыгодны для нашего сельского хозяйства и выгодны для германского, но едва ли правильно приписывать это обстоятельство коварству и недружелюбию Германии. Не следует упускать из вида, что эти договоры, во многих своих частях выгодны для нас… В силу всего изложенного заключение с Германией вполне приемлемого для России торгового договора, казалось бы, отнюдь не требует предварительного разгрома Германии. Скажу более, разгром Германии в области нашего с нею товарообмена был бы для нас невыгодным…»

Дурново упоминает и германские капиталы: «…пока мы в них нуждаемся, немецкий капитал выгоднее для нас, чем всякий другой». Далее Дурново приводит и совершенно точный экономический прогноз, который подтвердит самое ближайшее будущее: «Во всяком случае, если даже признать необходимость искоренения немецкого засилья в области нашей экономической жизни, хотя бы ценою совершенного изгнания немецкого капитала из русской промышленности, то соответствующие мероприятия могут быть осуществлены и помимо войны с Германией. Эта война потребует таких огромных расходов, которые во много раз превысят более чем сомнительные выгоды, полученные нами вследствие избавления от немецкого засилья. Мало того, последствием этой войны окажется такое экономическое положение, перед которым гнет германского капитала покажется легким…»

С учетом колоссального роста внешнего долга России в ходе Первой мировой войны и вспоминая, что долги Парижскому клубу кредиторов по займам того периода, Россия выплачивала и в начале XXI века – слова Дурново представляются вполне пророческими.

Но в отличие от панславистской шумихи либерально-буржуазных газет и бодрых прогнозов недалёких милитаристов, анализ Дурново не оказал ни малейшего влияния на русское общество и его судьбы. Официальный историограф Николая II профессор Ольденбург позднее, уже в эмиграции, писал: «Нет сведений о том, как отнесся к этой записке Государь. Быть может, она явилась запоздалой».