Неожиданная Россия. XX век

Глава 20. Не менять Сахалин на винтовки – жизнь российского Дальнего Востока в годы Первой мировой войны

В сражениях Первой мировой войны приняли участие более 100 тысяч человек, призванных на фронт с территории современного Дальневосточного федерального округа. Это огромные цифры, учитывая, что к 1914 году на этих землях проживало всего лишь около 1 миллиона 230 тысяч мужчин и женщин – в пять раз меньше чем сегодня! Но война, это не только боевые подвиги в окопах, это еще и напряженная работа и жизнь в тылу. Расскажем об этой роли Дальнего Востока в годы Первой мировой войны – о том, почему Владивосток стал тогда главным портом Российской империи, где в Приамурье жили турецкие пленные и как северный Сахалин не стали менять на японские винтовки.

«Стать одним из величайших в мире портов…»

Сам факт начавшейся в 1914 году мировой войны делал Владивосток важнейшим портом нашей страны. Конфликт с Германией блокировал морскую торговлю Петербурга и других прибалтийских и финских портов Российской империи. Когда через три месяца в войну вступила Турция, оказалась прервана международная торговля и портов Чёрного моря. Мурманска и железной дороги к нему на момент начала войны ещё просто не существовало, а работу единственного в европейской части страны Архангельского порта, оставшегося неблокированным вражескими флотами, зимой существенно затрудняли льды Белого моря. К тому же морская «дорога» в Архангельск проходила через воды, где действовали немецкие подводные лодки.

Таким образом, Владивосток с осени 1914 года остался единственным в России крупным морским портом, через который беспрепятственно и безопасно круглый год могли поступать грузы, необходимые для обороны страны. В те дни военный губернатор Приморской области Арсений Сташевский, обращаясь в столичный Петроград, сообщал, что отныне «Владивосток как транзитный пункт для грузов, идущих из-за границы на театр военных действий, может стать одним из величайших в мире транзитных портов». Для этого, по мнению Приморского губернатора, требовалось ускорить строительство новых портовых сооружений и причалов.

Значение Владивостока, как главного порта России, особенно выросло в связи с тем, что отечественная промышленность не справлялась с требованиями мировой войны. После всеобщей мобилизации, численность русской армии превысила 5 миллионов человек, а боевые действия развернулись на огромном пространстве – от Балтики до Закавказья. Гигантский фронт и огромное количество войск требовали небывалых расходов материальных средств. И уже в начале боевых действий все запасы оказались исчерпаны, русская армия столкнулась с нехваткой оружия, боеприпасов и снаряжения. Поскольку с растущими военными заказами своя промышленность не справлялась, быстро решить проблему могли только закупки за рубежом и их доставка на фронт через Владивосток.

Интенсивные работы по расширению Владивостокского порта стартовали сразу после начала войны. Для скорейшей разгрузки прибывавших судов всю береговую полосу между мысом Эгершельда и военной гаванью превратили в обширную причальную линию, новые причалы строились и в Амурском заливе. Если в 1913 году во Владивосток из-за рубежа доставили 271 тысячу тонн грузов, то в следующем году их здесь получили уже на треть больше. А в 1915 году Владивостокский порт принял уже миллион тонн иностранных грузов, почти в четыре раза больше, чем в последнем довоенном году.

«Вымещать на них злобу не следует…»

С началом мирового конфликта на Дальний Восток стали завозить не только импортные военные грузы, но и военнопленных. Первые из них появились в регионе уже в октябре 1914 года – их разместили в Хабаровске, в Полковом переулке (ныне улица Павловича), в казармах уехавших на фронт полков 6-й Сибирской стрелковой дивизии. Для местного населения и охраны власти выпустили разъяснения: «…военнопленные – открытые обезоруженные враги, которые шли воевать по приказу своего правительства. Вымещать на них злобу, а тем более издеваться над ними не следует».

Так как железная дорога вдоль Амура еще не была закончена, то в Приморье первые эшелоны пленных везли через территорию Китая по КВЖД. И на китайской границе у станции Маньчжурия перепуганные пленные взбунтовались – преодолев в вагонах тысячи вёрст бескрайней Сибири, они не могли понять, в какую же даль их везут. Через переводчиков и офицеров им объяснили дорогу, вызвав бурю удивления: «Как, и за Китаем еще Россия? У русских так много земли?!»

Уже весной 1915 года на Дальнем Востоке, который отделяло от фронтов более семи тысяч вёрст, насчитывалось свыше 30 тысяч пленных. В основном это были солдаты и офицеры германской и австро-венгерской армий, но среди них насчитывалось и 1945 подданных Османской империи. Почти все турки прибыли на Дальний Восток истощенными и больными – в долгой дороге через весь континент они отказывались есть мясо, подозревая, что им дают запрещенную исламом свинину.

В Хабаровске и окрестностях к апрелю 1915 года насчитывалось 4163 пленных, а в Никольске-Уссурийском (ныне город Уссурийск Приморского края) почти 9 тысяч пленников, привезённых с далёкого Запада, немногим уступали по численности местному населению. В посёлке Шкотово, в полусотне километров от Владивостока, при населении около тысячи человек разместилось почти четыре тысячи пленных.

Поскольку в крае после массовой мобилизации не хватало рабочих рук, то особое совещание при Приамурском генерал-губернаторе решило «в целях удешевления стоимости привлечь к работам в самом широком размере наличность в крае крупной рабочей силы в лице военнопленных». Уже летом 1915 года на строительстве Амурской железной дороги трудилось почти 5 тысяч пленных, ещё 3 тысячи работали на строительстве мостов через реки Суйфун (ныне Раздольная в Приморье) и Бира (приток Амура, ныне в Еврейской автономной области).

Среди немецких пленных отобрали четыре сотни высококвалифицированных токарей и слесарей, отправив их работать в арсенал и железнодорожные мастерские Хабаровска. В следующем1916 году недалеко от Благовещенска силами немецких пленных была возведена колония для детей, чьи отцы погибли на фронтах Первой мировой войны.

Особым спросом пользовались пленные редких профессий. Так в городе Никольске-Уссурийском в типографии газеты «Уссурийский край» на протяжении почти всей Первой мировой войны наборщиками работали двое австрийских пленных. По воспоминаниям очевидцев, они пользовались неограниченной свободой, гуляя по городу без всякого конвоя.

В Хабаровске особую популярность приобрёл симфонический оркестр из пленных австро-венгерской армии, которые раньше работали профессиональными музыкантами в Вене и Будапеште. Этот оркестр в 1916 году ежедневно играл в принадлежавшей купцу Александру Архипову и располагавшейся в центре города кофейне «Чашка чаю».

«Комфорт для таких иностранных пленных неуместен…»

Всего за годы Первой мировой войны на Дальнем Востоке оказалось около 50 тысяч вражеских пленных. Но прежде чем на Дальний Восток прибыли первые пленники с далёких фронтов, в регионе ещё летом 1914 года успели обзавестись собственными «военнопленными». Ими стали иностранные подданные и лица немецкого происхождения, заподозренные в шпионаже. Их арестовывали и ссылали в глухую тайгу на север Российской империи, в основном в Якутию.

Только из Владивостока в 1914 году за три первых месяца войны в Якутию сослали три десятка иностранных граждан, подозреваемых в шпионаже в пользу Германии. Всего же в Приамурском генерал-губернаторстве до конца 1914 года было арестовано почти 400 немецких и австрийских, а также 115 турецких подданных, впоследствии сосланных в Якутию. «Всякий комфорт для таких иностранных военнопленных неуместен», – сообщалось в грозной телеграмме Министра Внутренних Дел на имя Приамурского генерал-губернатора от 17 августа 1914 года.

Особо негативному вниманию подверглась крупнейшая на Дальнем Востоке торговая фирма «Кунст и Альберс», которую местная пресса в военном угаре именовала «университетом шпионажа». Впрочем, подозрения были небеспочвенными – созданная немецкими коммерсантами фирма, имея около полусотни отделений по всему региону и в ближайших местностях Китая, невольно стала хорошей «крышей» для германской разведки. Когда осенью 1914 года у служащих фирмы и в торговых помещениях прошли массовые обыски, то были обнаружены свидетельства шпионажа – собранные для отправки в Германию сведения о Владивостокской крепости и русском Тихоокеанском флоте.

Был арестован богатейший дальневосточный коммерсант Адольф Даттан, один из совладельцев фирмы «Кунст и Альберс». Уроженец Германии, он к тому времени уже 40 лет жил и работал во Владивостоке, принял русское подданство и в 1914 году, накануне начала войны, даже получил указом царя потомственное дворянство. После ареста подозреваемый в немецком шпионаже новоиспечённый русский дворянин содержался на гауптвахте Владивостокской крепости. Прямых доказательств его вины не нашли, но всё же отправили в ссылку.

Показательно, что семью Даттан можно рассматривать как символ непростой судьбы «русских немцев» – пока главу семейства подозревали в шпионаже во Владивостоке, его жена, оказавшаяся к моменту начала войны в Германии, подвергалась нападкам как «русская шпионка». Старший сын обрусевшего немца Адольфа Даттана в годы Первой мировой воевал на стороне Германии, а младший, родившийся и выросший во Владивостоке, наоборот, пошел служить в русскую армию. Корнет гусарского полка Александр Адольфович Даттан был награждён за храбрость двумя орденами и погиб в бою 20 августа 1916 года. О нем, как о герое войны, писали все газеты Владивостока, в то время как его отец отбывал ссылку по подозрению в шпионаже.

В годы Первой мировой войны реальные и выдуманные «германские агенты» породили на Дальнем Востоке всплеск самых невероятных слухов. Наиболее экзотическим из них, пожалуй, будет тот, что изложил некий житель Владивостока по фамилии Мухофтов – 7 февраля 1916 года он направил Приамурскому генерал-губернатору письмо о возможности нападения немецких аэропланов на Владивосток! По версии Мухофтова немецкие агенты якобы контрабандой доставили в Китай разобранные на части аэропланы, там собрали их и с секретных аэродромов в Маньчжурии готовят бомбардировочный налёт на столицу Приморья… В условиях войны и шпиономании такое письмо вызвало оживлённую переписку Приамурского генерал-губернатора, русского консула в маньчжурском Гирине и нашего посольства в Пекине по проверке достоверности слухов об организации с территории Китая немецкого «воздушного набега на наши пределы».

«Войти в сношение с японским правительством о продаже нам винтовок…»

Но в реальности российские власти на Дальнем Востоке куда больше беспокоили не немцы и их реальные и вымышленные шпионы, а близкая и могущественная Япония. С 1905 по 1914 год военное командование России на Дальнем Востоке деятельно готовилось к реваншу за неудачи русско-японской войны. Но начало мирового конфликта заставило Российскую империю забыть прежние обиды и обратиться за помощью к недавнему врагу и конкуренту. Причина тому была проста – 1914 год показал, что многомиллионной русской армии банально не хватает винтовок.

Первой военной осенью все оружейные заводы России производили не более 44 тысяч винтовок Мосина, тогда как армия в боях ежемесячно теряла почти в пять раз больше – около 200 тысяч. К концу 1914 года дефицит стрелкового оружия приближался к миллиону «стволов» на пятимиллионную армию.

При этом из-за слабости промышленной базы заводы России не могли быстро нарастить выпуск винтовок. В таких условиях спасти положение могли только экстренные закупки оружия за рубежом, прежде всего в Японии – из всех стран, обладавших развитой оружейной промышленностью, она была самой доступной и располагалась близко к нашим дальневосточным портам. Первый пароход с 35 тысячами винтовок, купленных за два миллиона рублей, отправился из Японии во Владивосток уже в октябре 1914 года.

Однако, оружия на фронте требовалось много. В Петербурге надеялись к 1915 году закупить из армейских запасов Японии миллион винтовок и миллиард патронов к ним. Формально Токио находился в состоянии войны с Германией, но на деле Японии противостояло не более 4 тысяч немцев в германской колонии Циндао на побережье Китая. В Петербурге полагали, что японцы, ставшие «почти союзниками», но не занятые реальной войной, быстро согласятся продать России часть своих винтовок с армейских складов. Но японские власти не спешили расставаться с военными запасами даже за деньги. К концу 1914 года, после сложных переговоров, они согласились продать России лишь 200 тысяч винтовок устаревшего образца и всего по 100 патронов к каждой из них.

23 декабря 1914 года военный министр Сухомлинов даже направил взволнованное письмо министру иностранных дел Сазонову: «В настоящее время военное ведомство стоит перед трудной задачей приобретения в наикратчайший срок значительного количества винтовок. Принятые в этом отношении меры, в том числе и покупка 200 тысяч винтовок в Японии, оказались недостаточными, и в настоящее время крайне необходимо неотложное приобретение еще не менее 150 тысяч винтовок. Ввиду изложенного, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство поручить нашему послу в Японии войти в сношение с японским правительством о продаже нам еще 150 тысяч винтовок с возможно большим количеством патронов».

Летом 1915 года, когда на фронте началось большое наступление немцев, командование русской армии телеграфировало в Петроград: «Положение с винтовками становится критическим, совершенно невозможно укомплектовать части ввиду полного отсутствия винтовок…» На Северо-Западном фронте, отражавшем немецкое наступление в Польше и Прибалтике, в те дни не хватало 320 тысяч винтовок – фактически, каждый третий солдат был безоружен.

И в августе 1915 года глава Российского МИДа Сергей Сазонов обратился к японскому послу Итиро Мотоно, сообщив, что Петербург даже готов уступить Японии часть своих владений на Дальнем Востоке в обмен на дефицитные винтовки. Министр Сазонов имел в виду находившуюся в российской собственности железную дорогу в Маньчжурии, но у японских властей эти слова вызвали настоящий приступ геополитического «аппетита».

Японский премьер-министр Окума Сигэнобу тут же направился к русскому послу в Токио сенатору Николаю Малевскому-Малевичу с весьма двусмысленным предложением – о готовности Японии «взять на себя» охрану российских дальневосточных владений, чтобы Россия могла отправить всех своих солдат с Дальнего Востока на фронт в далёкую Европу. Ещё дальше пошёл майор Идзомэ, заместитель японского военного атташе в Петербурге – в разговоре с генералом Михаилом Беляевым, возглавлявшим Генштаб русской армии, он предложил обменять принадлежащую России северную половину Сахалина на 300 тысяч японских винтовок.

К чести русских военных и дипломатов они не стали расплачиваться с японцами уступкой наших дальневосточных территорий. За винтовки и оружие из Японии расплачивались золотом – монеты и слитки из Владивостока перевозил специальный отряд японских военных судов. Только в 1916 году платежи русским золотом за военные заказы приблизились к 300 миллионам рублей, составив более половины всех доходов бюджета Японской империи за тот год. В «Стране восходящего солнца» царские власти закупали не только винтовки, но и артиллерийские орудия, снаряды и массу иного военного снаряжения. Например, у японцев купили один миллион лопат – в России даже они оказались дефицитом и остро требовались для оснащения сапёров на фронте.

Всего же в 1914-17 годах для русской армии за золото купили 970 тысяч японских винтовок, целиком перевооружив ими два десятка дивизий. Например, знаменитые в будущем «латышские стрелки» (изначально Латышская стрелковая дивизия 12-й армии) были вооружены японскими винтовками – именно с ними они будут охранять Смольный во время октябрьской революции. Последняя партия японских винтовок, купленных Россией во время Первой мировой войны, отправилась из Японии на пароходе «Симбирск» 7 ноября 1917 года – пунктом доставки был порт Владивосток.

«Ни одного куска земли, который не был бы завален грузом…»

К тому времени главный порт Дальнего Востока находился в критическом положении. Ещё весной 1915 года Приамурский генерал-губернатор Николай Гондатти в письме к премьер-министру Российской империи Ивану Горемыкину так рассказывал о своём посещении Владивостокского порта: «В связи с обстоятельствами военного времени и возникшей необходимостью в спешном снабжении действующей армии необходимыми ей предметами и припасами, выписываемыми из Америки и Японии, владивостокский торговый порт вошел в роль важнейшего пропускного пункта… Я отправился во Владивосток и убедился, что в нем далеко не всё обстоит так, как следует. Прежде всего, бросилась в глаза чрезвычайная загруженность порта: не было ни одного свободного куска земли, который не был бы завален грузом…»

Действительно, хотя с началом войны грузоперевозки на Уссурийской железной дороге выросли в полтора раза, а на КВЖД – почти в два раза, железные дороги просто не справлялись с вывозом из Владивостокского порта стратегических грузов, прибывающих на пароходах во всё большем количестве. Власти Российской империи пытались решить эту проблему, закупая новые паровозы и вагоны в США. Уже в декабре 1914 года из 47 американских пароходов, прибывших во Владивосток, 38 были загружены паровозами, вагонами, рельсами и прочим железнодорожным оборудованием.

За годы Первой мировой войны Россия купила в США и Канаде одних только вагонов более 13 тысяч. Все они в разобранном виде поставлялись морем во Владивосток, где в четырех верстах от центра города в районе Первой Речки за 4 миллиона рублей экстренно построили сборочные мастерские. Для сборки американских вагонов в Приморье прибыли несколько сотен кадровых русских рабочих-железнодорожников из Петрограда, Риги и Харькове, а также 5 тысяч подсобных рабочих, нанятых в Китае.

К сентябрю 1916 года во Владивостоке завершилась сборка последнего из 13 тысяч американских вагонов. Они позволили увеличить вывоз грузов из порта более чем в полтора раза – ежедневно вывозилось почти 6 тысяч тонн прибывших морем грузов. Однако, даже этого было недостаточно. Порт Владивостока оказался полностью забит стратегическими грузами, которые срочно требовались фронту или на военных заводах в центре России.

К концу 1916 года в порту и на острове Русский скопилось почти полмиллиона тонн не вывезенных грузов – протяженность складов под открытым небом превышала 29 вёрст! Одного только пороха, остродефицитного на фронте в порту скопилось свыше 12 тысяч тонн – как предупреждали встревоженные военные, в случае взрыва он мог полностью уничтожить Владивостокскую крепость вместе с городом. К счастью порох удалось сохранить в целости, чего нельзя сказать о завалах иных грузов. Например, 5 мая 1916 года, вспыхнувший в порту Владивостока пожар, уничтожил груз американского хлопка и дефицитной резины почти на 5 миллионов рублей.

Царское правительство так и не справилось с задачей вывоза импортных грузов из Владивостока через всю Сибирь в центральные регионы страны. К концу 1916 года в России начался настоящий железнодорожный кризис, ставший одной из причин революции. В первую неделю января 1917 года из Владивостокского порта, вследствие перебоев в работе железных дорог, было отправлено лишь 127 вагонов, тогда как по минимально установленной норме следовало отправить 1050.

По подсчётам Министерства путей сообщения вывоз скопившихся грузов из Владивостока должен был растянуться более чем на год. Общая стоимость импортных материалов, грудами заваливших главный порт Дальнего Востока, оценивалась более чем в полтора миллиарда царских рублей, что равнялось половине доходов бюджета Российской империи в довоенном 1913 году.

«Бедный люд питается исключительно кетой с хлебом…»

Сегодня рыбные богатства Дальнего Востока доступны в нашей стране повсеместно. Но в начале XX столетия дальневосточная кета и горбуша оставались ещё совершенно неизвестны в центральной России. Именно Первая мировая война массово познакомила россиян с дальневосточной рыбой и консервами из неё.

Накануне войны в 1913-14 годах в морях и реках Дальнего Востока добыли почти 200 тысяч тонн рыбы – это в 10 раз меньше, чем в наши дни. Тогда же это составило около 15 % от общей добычи всех рыбаков Российской империи. Не удивительно, что командование русской армии сразу вспомнило про рыбные богатства далёкого края, когда Первая мировая война заставила озаботиться проблемами пропитания многомилионной массы солдат.

Уже весной 1915 года интенданты русской армии завалили Владивосток телеграммами: «Если соленая кета выдержит перевозку по железной дороге до Варшавы, то какое количество возможно ежедневно отправлять из Владивостока?» Солёную кету планировали массово поставлять из Владивостока под Варшаву в воюющие войска по цене 3 рубля 75 копеек за 1 пуд. Но к счастью эти планы остановил Приамурский генерал-губернатор Николай Гондатти. «Отправка в течение летних месяцев рыбы, даже круто посоленной, за девять тысяч верст невозможна. Вся испортится», – телеграфировал он в Петербург, в Главное интендантское управление Военного министерства Российской империи.

Поэтому поставки дальневосточной рыбы в воюющую армию начались только поздней осенью 1915 года, когда жара уже не грозила сгноить её в товарных вагонах во время долгого пути через всю Россию. Солёную кету для армии закупали во Владивостоке по установленной государством твёрдой цене – 2 рубля за пуд. На Запад тогда отправили почти миллион пудов, хотя планировали в два раза больше.

Фактически, армия реквизировала на Дальнем Востоке большую часть рыбы, что вызвало беспокойство местных властей – кета тогда была основной пищей беднейших слоёв населения. Как писал 27 октября 1915 года городской голова Благовещенска Иосиф Прищипенко в телеграмме депутату Государственной Думы от Амурской области Аристарху Рыслеву: «Бедный люд питается исключительно кетой с хлебом. Прошу оказать содействие в отмене реквизиции, в крайнем случае сохранить ее в половинном размере…».

С 1916 года на Дальнем Востоке впервые начали массовое производство рыбных консервов, их можно было отправлять в вагонах не дожидаясь холодов. Решением командующего Приамурским военным округом частным коммерсантам запретили вывозить рыбные консервы из региона – их надлежало сдавать в казну по твердой цене для отправки в сражающиеся войска. В 1916 году только из Николаевска-на-Амуре в армию поставили 140 тысяч ящиков рыбных консервов. Век назад консервы из кеты или горбуши представляли собой жестяные коробки весом 1 и 0,5 фунта, соответственно, по 48 и 96 «порций в ящике». То есть каждый ящик содержал примерно 22 кг консервов.

Несостоявшийся дальневосточный йод

Однако Дальний Восток мог помочь фронту не только рыбой – морские воды Приморья потенциально были неисчерпаемым источником йода. Значение данного препарата для медицины в условиях интенсивных боевых действий не требует пояснений. В начале ХХ века мировое производство йода на 90 % было сосредоточено в Германии, и, естественно, с началом войны поставки йода в Россию прекратились. Дефицитный препарат начали закупать в Японии и попробовали самостоятельно производить на юге России, под Одессой. Но йода всё равно катастрофически не хватало.

Учёные подсказали правительству, что у берегов российского Приморья есть достаточное количество водорослей, пригодных для производства йода. И в 1915 году к заливу Петра Великого отправили особую экспедицию Томской химико-фармацевтической лаборатории, которая совместно с дальневосточными медиками, исследовала местную морскую капусту. Результаты анализов на содержание в ней йода оказались весьма благоприятными – и на 1916 года в Приморье запланировали открыть «казённый завод» по производству для армии дефицитного йода.

Из казны выделили 350 тысяч рублей, и с 15 августа 1916 года в бухте Ченьювей (ныне одна из бухт в заливе Находка на юге Приморья) начал работу первый йодовый завод в крае. Однако в том году его деятельность носила экспериментальный характер – на полную мощность производство должно было выйти в следующем 1917 году, при помощи тысячи рыбацких лодок добыть и переработать 500 тысяч пудов морской капусты, дав фронту тысячу пудов крайне необходимого лекарства. Но бурные политические события, начавшиеся в том году, похоронили эти оптимистические планы.

«Внешнего проявления восторга особенно заметно не было…»

Общественные настроения, приведшие к революции, вызревали постепенно. Уже в 1915 году прошёл патриотический угар массовых манифестаций, характерных для первых месяцев войны. Но жизнь на Дальнем Востоке, отделённом от фронта тысячами вёрст, всё ещё оставалась спокойной. Местные кинотеатры были забиты публикой, которая с интересом смотрела фильмы о войне, гремящей на другом конце континента. Так летом 1915 года в «иллюзионах» и «электро-театрах» Николаевска-на-Амуре демонстрировались художественные военные драмы «В огне славянских бурь», «Миражи жизни. Беглецы из вражеского плена», «Сестра милосердия или зверства тевтонов» и документальные фильмы «Отступление австрийской армии в Галиции», «Пребывание государя императора в действующей армии», «Осада Антверпена», «Война в Польше» и «Собаки-санитары»

10 августа 1915 года кинотеатр «Прогресс» Николаевска-на-Амуре вывесил рекламу нового документального фильма о мировой войне: «Все снимки воспроизведены на полях сражений. Спешите воспользоваться кратковременной постановкой этой поистине чудовищной картины. Мировое потрясающее кровавое событие на суше и на море. Большая батальная картина, воспроизведённая из последних военных событий, сопровождается духовым оркестром и иллюстрирована звуковыми эффектами, как-то: взрывы бомб, шум разрушаемых зданий, залпы ружейных выстрелов, сигналы горнистов, играющих наступление и отступление. Всё это создаёт полную иллюзию боя!»

Публика всё ещё наслаждалась «иллюзией боя», но настроения постепенно менялись. Их меняла затянувшаяся кровавая война и нараставшие сложности тыловой жизни. Эту перемену заметил один из корреспондентов издававшейся в Николаевске газеты «Амурский лиман», когда сообщал, что уже весной 1915 года после известий о взятии в Галиции мощной австрийской крепости Перемышь столь характерного для начала войны «внешнего проявления восторга особенно заметно не было».

Общественные настроения постепенно менялись на фоне введённого царской властью «сухого закона». Для Дальнего Востока запрет на производство и потребление алкоголя был особенно бессмыслен, так как граница с Маньчжурией оставалась фактически прозрачна, и китайские соседи тут же развернули массовую контрабанду водки. Возникла настоящая мафия «спиртоносов», выгодно продававших нелегальный алкоголь из Китая на русском Дальнем Востоке.

Согласно сохранившимся документам, в пьянстве особенно отличились дружины ополченцев, прибывшие на Дальний Восток, чтобы заменить ушедшие на фронт регулярные войска. Так 16 октября 1915 года военный комендант Хабаровска докладывал вышестоящему командованию: «Следовавшая в 2-х вагонах почтового поезда № 4 в Хабаровск с охраны мостов у ст. Бикин, Дормидонтовка, Хор и Верино, команда ратников 2-й роты 724-й пешей Пензенской дружины в числе 68 человек, подлежавших отправлению в действующую армию, произвела в пути буйство, беспорядок и разбила 6 окон в вагонах, причём большая часть этой команды была в нетрезвом состоянии, а четыре нижних чина ко времени прибытия поезда в Хабаровск были настолько пьяны, что не могли следовать в свою часть и были комендантом станции арестованы и отправлены до вытрезвления в ближайшую к вокзалу 304-ю пешую Вятскую дружину…»

Однако к ещё более страшным последствиям приводило употребление различных суррогатов алкоголя. Показательный случай произошел в заполярном городе Среднеколымске Якутской области. Там 11 мая 1915 года местная «элита» – городской староста Г. Нехорошев, «купеческий сын» Н. Бережнов и учитель церковно-приходской школы М. Сивцев – решив отметить какое-то торжество, не нашли иного алкоголя, кроме двух флаконов одеколона. По итогам распития все, включая главу города, отравились насмерть.

На пути к революции

В 1916 году на Дальнем Востоке впервые ощутили и трудности с продовольствием, а также начались явные проблемы с призывом в армию. Так в Благовещенске полиции пришлось во всех частях города проводить настоящие облавы на уклоняющихся от мобилизации.

Под массовую мобилизацию попадали не только люди, но и кони. Например, в первые месяцы войны только из Приморья отправили в армию 14 тысяч лошадей или 17 % всего работоспособного конского поголовья. Никакой механизации сельского хозяйства тогда ещё не было, на селе господствовал ручной труд – и к 1916 году, когда с Дальнего Востока на фронт ушло более 100 тысяч мужчин и десятки тысяч лошадей, деревни на берегах Амура и Уссури ощутили явную нехватку рабочих сил.

Летом 1916 года военный губернатор Амурской области и по совместительству атаман Амурского казачьего войска генерал-лейтенант Владимир Толмачёв доносил начальству, что из-за массовых мобилизаций площадь крестьянских посевов в области сократилась на 34 %. До войны именно Амурская область была житницей Дальнего Востока – она ежегодна производила хлеба на 5 миллионов пудов больше, чем потребляла. Но осенью 1916 года областные власти констатировали возникший на берегах Амура дефицит хлеба – урожай зерновых впервые оказался ниже потребностей населения области почти на полмиллиона пудов. Это ещё не был голод, однако население края впервые почувствовало настоящую нехватку продовольствия и рост цен.

И всё же начало 1917 года на Дальнем Востоке внешне оставалось абсолютно спокойным. В первый день весны, не придав значения кратким телеграммам о беспорядках в столичном Петрограде, генерал-губернатор Приамурского края Николай Гондатти и командующий войсками Приамурского округа генерал Аркадий Нищенков выехали из Хабаровска во Владивосток для расследования причин очередного пожара, вспыхнувшего в забитом импортными товарами порту. Там их и нагнало известие об отречении Николая II – на Дальний Восток, потрясенный Первой мировой войной, пришла революция…