Невероятные приключения циников в Скайриме

Глава 9. Генерал Цып

Утро на удивление выдалось погожим. Телега мерно тряслась по брусчатой дороге, и я, разморенная теплом и сытым брюхом, развалилась на лавке, подставив лицо под солнечные лучи. В голове вертелись недавно открытые закономерности и соображения на их счет. Бишоп сидел напротив, ощипывая подстреленную час назад птицу. О том, что мне удалось обокрасть его спящего, рейнджер предпочитал не говорить, а я лишний раз порадовалась открытому курсору и камню-хранителю Вора. Не знаю, что помогло: везение или покровительство местного Зодиака, но экзамен на скрытность я прошла. Что дальше: вскрытие замков, стрельба, алхимия? Глядя, как Бишоп ловко обращается с тушкой, я призадумалась: если уж светлячьи жопки годятся для составления зелий, может, и с этой курицы можно что-нибудь использовать? Кровь, лапы, копченые сердечки… Есть охота. Так, соберись, Пит! Вытащив дневник и перо с чернильницей, я приготовилась записывать.

— Бишоп?

Рейнжер, не отрываясь от своего занятия, повел плечом. Будем считать это за «что нужно, дорогая?»

— Можешь мне рассказать рецепты зелий и ядов, которые знаешь?

— Зачем?

— Есть у меня предчувствие, что алхимия — мое призвание, — съерничала я, — а если серьезно — без нее нельзя выжить.

Мужик помолчал минуту, размышляя, что стоит мне говорить, а что нет, наконец ответил:

— Ладно. Запоминай…

Я старательно записывала названия трав, грибов, прочих ингредиентов и способы их обработки, стараясь перевести на научный язык выражения типа «отхреначь это дерьмо об камень и оставь кукситься на солнце, чтобы пупыри отвалились». Позже осмотрев длинный список, дополнила уже тем, что помнила из игры.

— Ты, кстати, знал, что снежные ягоды используются для зелий сопротивления холоду?

— Да? — Бишоп, похоже, искренне удивился, — не знал.

— Как такой опытный рейнджер мог не знать такой простой рецепт? — я решила разговорить «Крутого Уокера», а то тот замкнулся в себе после ночи.

Бишоп аккуратно собрал птичья перья, молча перевязал и закинул в мешок. На заросшем щетиной лице показались глубокие раздумья — рейнджер словно взвешивал каждое слово:

— Всё просто: там, откуда я родом, не растет снежноягодник…

— Видно, в твоих краях не бывает зим, — зевнула я и открыла чистую страницу дневника.

— Не бывает, поэтому он и называет Невервинтер, — негромко закончил Бишоп. — Ладно, какие еще ты знаешь зелья?

Я сделала вид, что не заметила быстрой смены разговора, а Бишоп сделал вид, что не заметил моей реакции, но оба понимали, что рейнджер только что проговорился. Причем осознанно. Что бы это значило? Я решила пока не забивать себе голову и снова вернулась к алхимии.

Мы обменивались рецептами, как опытные кулинарки, и время, проведенное за обсуждением семи способов разделки злокрысов, пролетело незаметно. Солнце уже вошло в зенит, когда наша повозка прогромыхала колесами мимо очередного дорожного столба, а возница сообщил, что до Айварстеда полдня пути. К вечеру будем не месте. Я широко зевнула и собралась подремать. Все-таки бессонная ночь не прошла бесследно.

Скрючившись на лавке в три погибели, я кое-как накрылась спальным мешком от слепящего солнца, как вдруг оглушающий рев сотряс землю:

— ДО-ВА-КИ-ИН!.. НЫ!

Казалось, что началось землетрясение. Воздух дрожал, где-то испуганно закричали птицы, и горы словно сошли со своих мест. Меня швырнуло с лавки на пол, Бишопа кинуло сверху, а лошадь заржала и поднялась на дыбы — возница едва смог удержать ее на месте. Повозка встала.

— Етить-колотить! — прохрипела я из-под рейнджера, — ты тяжелый, как кабан, слезь с меня!

— Я, конечно, давно хотел оказаться сверху, но не при таких обстоятельствах, — мужик откатился в сторону, и я смогла наконец вздохнуть. Рейнджер поднялся, настороженно высунулся из телеги, — что, во имя Обливиона, это было?

— Седобородые. Призывают довакина в свою резиденцию на Высоком Хротгаре, а в нашем случае обоих довакинов… — я спрыгнула с телеги, пока возница ходил вокруг своей лошади, что-то успокаивающе нашептывая ей на ухо.

Дорога, по которой мы ехали уже несколько дней, пролегала у подножия гор. Я приложила ладонь ко лбу, закрываясь от слепящих лучей, и посмотрела на вершины, то и дело пропадающие в снежных облаках. Похоже из-за Крика Седобородых горы накрыло несколько лавин. Этим старцам в тяжелый рок бы податься: умение орать на весь стадион у них в крови, не говоря уже про длинные патлы с бородами. Зизитопы…

— Эй, Пит… — голос Бишопа вывел из задумчивости, — залезай, мы отправляемся — Карнвир сам себя не спасет…

Я догнала уже отъезжающую телегу и вскарабкалась на подножку. Остаток пути до Айварстеда каждый занимался своим делом и о недавнем крике Седобородых больше ничего не напоминало.

Когда солнце начало клониться к закату, а я выть от тоски, в воздухе запахло чем-то съедобным с примесью дыма из очага и ароматными нотками навоза. Кажется, мы приближались к селению. Бишоп встрепенулся, а лук оказался у него в руках быстрее, чем до меня дошло в чем дело: навстречу спешили двое груженных под самую завязку путников с факелами. Они заметили повозку и яростно замахали вознице.

— Назад! Поворачивайте!

Возница притормозил около чудаков, и мы с Бишопом высунулись из телеги. Один из подорожних — лысеющий мужик в накинутом впопыхах тулупе испуганно косился в сторону, откуда только пришел; второй — помоложе — вцепился в борта повозки до побелевших пальцев:

— Бегите, глупцы!

— Гендальф, а ты помолодел, — не выдержала я, чем заработала испуганный взгляд мужика.

— Ты обозналась, женщина, я — Рэндалл. Рэндалл из Коллегии бардов, что в Солитьюде, — он умоляюще уставился на нас с Бишопом, — вы были в Солитьюде? Он прекрасен в это время года. Прошу вас, поехали в Солитьюд, и я куплю вам лучшего эля в местной таверне!

Бишоп поставил ногу на борт повозки рядом с пальцами напуганного мужика и демонстративно огладил рукоять кинжала, торчащего из ножен:

— Или ты проваливаешь с дороги, или до Солитьюда ты будешь добираться по частям…

— Погоди, «милый», — я взяла его под локоть, и Бишоп удивленно вскинул бровь, — ты видишь, этот джентльмен очень напуган. Не расскажите ли, что случилось?

Путники на всякий случай отошли от повозки, крепко сжимая в руках факелы — похоже, единственное их оружие. «Рэндалл из коллегии» смерил нас оценивающим взглядом, и я мило улыбнулась, стараясь скрасить впечатление от скверного настроения рейнджера. Сработало. Мужик переглянулся со своим спутником и пустился в объяснение:

— Там… — крючковатый палец уткнулся в сторону Айварстеда, — там поселилось зло! Проклятие пало на всю деревню, храни их Акатош! Мы — обычные пилигримы и барды. Шли на Высокий Хротгар, хотели вступить на путь Семи тысяч ступеней, чтобы сочинить новую песнь, но, каюсь, предались чревоугодию в местной таверне, и это чуть нас не сгубило! Налетел ветер, вдруг стало темно, что ночью, хотя еще минуту назад был день. Всюду замелькали молнии, мы выскочили на улицу, а над крышами пролетел настоящий дракон из легенд! Он покружил немного и исчез, а потом будто сама природа взбесилась: откуда-то целая стая медведей, представляете?! Медведи не ходят толпой, а тут аж несколько штук брели по улицам, но никого не тронули и тоже ушли. Может, молний испугались, ведь вдруг ка-ак шандарахнуло, прямо в крышу курятника Йофтура! А потом… Потом… Боги…

Мужик не выдержал и разрыдался, размазывая слезы по бородатому лицу. Второй сочувствующе похлопал его по плечу, но было видно, что и сам едва держится. Я посмотрела на Бишопа — рейнджер был озадачен не меньше моего. Мужики тем временем громко всхлипнули и обнялись, объединенные одним горем.

— Кх-кхм… — я тактично покашляла, привлекая внимание, — милейшие, что потом-то было?

Лысеющий мужик, придерживая своего приятеля, поднял на нас мертвый взгляд:

— Потом мы увидели само Зло… Оно вышло из Обливиона — клянусь без даэдра тут не обошлось. По облику безобидная курица, но, клянусь бородой Исмира, то был настоящий демон! Не дайте себе обмануться… А лучше вообще туда не ходите и поворачивайте на… Солитьюд.

— Курица, значит… — Бишоп скривил рот в усмешке, — и чем же эта курица так вас доконала?

— О боги… — мужики наперебой начали жаловаться на злоключения, — сначала она на наших глазах устроила погром в курятнике и вырвала все перья петуху, а бедный Йофтур так им гордился! Это ведь настоящий племенной петух, а ему теперь ни на одной ярмарке не выиграть. Бедняга всего лишь хотел исполнить свой долг и потоптать курицу…

— Да погоди ты, Рэндалл, — перебил приятеля лысый, — самое страшное о ней не рассказал: эта бешеная птица умеет говорить!

Я округлила глаза. В Скайриме конечно есть говорящее животное — собака одного даэдра, но про курицу я не слышала…

— Да-да, — закивал Рэндалл, — умеет говорить! Еще как! Такой ругани даже трактирщик не слышал! Она так громко раскудахталась, грозила в небо «анальными карами», «гауптвахтой» и пообещала кого-то отвертеть на оси детородного органа, одним даэдра известно, что это… Наверное проклятье для самих богов…

Бишоп с непроницаемым лицом слушал эту ахинею, а я едва держалась, чтобы не заржать. Нет, серьезно — «анальные кары»? Гаупт… Погодите… Святые нейроны!

— Бишоп… — прошипела я, пока мужики продолжали рассказывать о своих горестях, что с каждой фразой становились все ужаснее. Барды, что с них взять…

— Бишоп, нам нужно увидеть эту курицу…

— Ты же не веришь этим недоумкам? — рейнджер ткнул пальцем в колоритную парочку. — Они несут чушь. Подожди еще чуть чуть, и окажется, что на них напал дракон, братья бури и ворожея вот с такими сиськами…

— Очень даже верю, — я вцепилась в рейнжерский доспех, — погоди… А что у ворожей сиськи третьего размера?

— Нет, в том-то и суть.

— А, ну то есть я правильно… Святые нейроны, да о чем мы вообще! — я тряхнула головой, возвращая мысли в прежнее русло, — Бишоп, ты не понимаешь, эта курица говорит на моем языке! «Гауптвахта», «анальные кары» — это все из моего мира, где бы он ни был.

У Бишопа было много недостатков, но глупость не входила в их число — соображал рейнджер всегда быстро. Он нахмурился, бросил на бардов оценивающий взгляд: мужики, уже не обращая на нас внимания, разорялись по поводу какой-то лютни.

— Эй, недоумки, — окликнул их Бишоп, — курица еще в Айварстеде?

Мужики яростно закивали:

— Там, где же ей еще быть. Она взяла в плен всю деревню, согнала людей в таверну и никого не выпускает. Мы чудом ушли…

— Я же говорил… — Бишоп повернулся ко мне с красноречивым взглядом, — «драконы, братья Бури и ворожея с сиськами…»

Я поспешила вылезти вперед, чтобы чудики не сбежали раньше времени от откровенной издевки. Нужно вытрясти из них как можно больше информации.

— И как же ей это удалось? Магией?

Барды переглянулись:

— Не уверены… Скорее даэдровой хитростью…

— Ясно.

Бишопу порядком надоел этот разговор, и он свистнул вознице, велев трогаться, но мужики вдруг снова замахали руками, привлекая наше внимание:

— Стойте, о прекрасная из дев и могучий из воинов, теперь когда вы знаете наши горести, не поможете ли вы двум бардам в беде?..

Бишоп закатил глаза и собрался уже послать их, но я придержала его за рукав, прошипев сквозь зубы:

— Погоди, вдруг заплатят… — и продолжила уже громче, — в чем проблема, господа?

— В отступлении позорном оставили мы лютню в таверне, а возвращаться не можем — плохая примета. Если бы за ней кто-нибудь сходил, не убоявшись демона в куринном обличии, мы бы воспели его имя по всему Скайриму…

— Воспели? Это несерьезно, — я махнула вознице, чтобы тот трогался.

— Подождите! Воспели по всему Скайриму и добавили бы десять септимов.

В желтых глазах Бишопа сверкнула усмешка, а я помахала мужикам пустым кошелем:

— Воспоете по всему Скайриму и пятьдесят септимов.

— Борода Шора! Да это ограбление! Воспоем по всему Скайриму, двадцать септимов и ни септимом больше.

Я размяла пальцы, звучно хрустнув костяшками:

— Господа, новая лютня обойдется вам в сотню септимов, не меньше. Мы же с моим могучим воином в своем великодушии хотим сэкономить вам половину. Поэтому предлагаю следующее: вы воспоете наши имена по всему Скайриму и приложите к этому, скажем… шестьдесят септимов…

— Что?!

— Семьд…

— Ладно-ладно! Проклятие, женщина, ты торгуешься как каджит! Ваше имя по всему Скайриму и пятьдесят септимов.

— Идет. И половину авансом, — я протянула ладонь.

Мужики короткое время испепеляли меня взглядами, но, видимо, голос разума взял вверх. Они отошли к краю дороги, порылись в торбах и тщательно отсчитали нужную сумму — мне в ладонь лег увесистый кошель.

— Остальное получите, когда вернете лютню. Мы будем ждать вас в «Гарцующей кобыле» в Вайтране. — Они смерили нас подозрительными взглядами: — как ваши имена, герои?

Я подбросила кожаный мешок на ладони, запоминая его вес:

— Довакин, которая Питикака, и могучий воин, который Бишкек. Так и запишите.

— Запомним, — серьезно кивнули два дурня.

Я помахала им на прощание, и телега тронулась с места.

Мы отъехали на приличное расстояние, когда я смогла облегченно выдохнуть и плюхнулась на лавку. Приятная тяжесть кошелька внушала уверенность в завтрашнем дне. И кто тут молодец? Я молодец! С такими талантами даже воровать не обязательно — достаточно одного навыка «Красноречие». Теперь нам должно хватить золота и на доспехи, и на лук, и Людке на сапоги с помадами. Бишоп принялся аплодировать:

— Браво, детка! Это же надо так облапошить двух недоумков… Ты полна сюрпризов!

Я картинно раскланялась перед рейнджером:

— Твоя заслуга тоже есть, — улыбнулась ему, — в конце концов тактика «плохой рейнджер — хороший довакин» почти всегда себя оправдывает. А мы неплохо сработались, скажи?

Я подсела к рейнджеру и шутливо толкнула его плечом, чего мужик, похоже, не ожидал.

— «Неплохо сработались»?.. — медленно повторил Бишоп, и покосился на меня с каким-то новым выражением. На его лице отражалась внутренняя борьба, какая обычно бывает, когда приходится выбирать между Икс-Боксом и Плэйстейшн. Нахмурил брови, поджал губы, еще и смотрит как-то странно, словно у меня на лбу вырос рог. На всякий случай я скосила глаза, но никакого рога, само собой, там не оказалось.

— …”неплохо сработались», почему бы и нет, — похоже, рейнджер что-то для себя решил. — К тому же у тебя есть чему поучиться.

— Вот уж не думала, что услышу от тебя официальное признание моих заслуг, — я расплылась в довольной улыбке.

— Отчего же? — осклабился Бишоп, — тут есть, что признать. Обычно красивые бабы используют свои прелести и милую мордашку, чтобы крутить недоумками, вроде тех бардов. Но ты обошлась и без этого…

— Ой, да полно-те, — я засмущалась, махнув рукой. — Просто я умнее и…

— …просто у тебя ничего этого нет, — рейнджер скривил рот в усмешке. — Ни прелестей, ни милой мордашки, так что твое красноречие может нам сослужить хорошую службу. Молодец, детка.

Он хлопнул меня по плечу и пересел на соседнюю лавку, потянувшись за своим мешком.

Так… Мне кажется, или воздуха вокруг стало меньше? Улыбка медленно сошла с лица, а я, засунув палец за воротник, оттянула в его сторону, чтобы хоть немного вдохнуть. Проклятье, словно получила лопатой из-за угла: больно, обидно и непонятно за что. Хотя почему же непонятно, очень даже понятно: нельзя быть самоуверенной и беспечной. Расслабилась, ёлки… А ведь знала, что Бишоп — мудак, возможно, и даже привыкла к постоянному ворчанию, подколам и похабным шуточкам, находя их забавными, но сейчас задело за живое. Интересно почему?

Я призадумалась, мысленно перебирая варианты. Красивый мужик. Сильный. Почти надежный — спину мне прикрывает, да что там! Он фактически тащит нас двоих, а я вроде как в роли «девы в беде». По всем сценариям довакины и прочие главные персонажи игр должны быть объектом вожделения противоположного пола, ну… или не обязательно противоположного. Так что же у меня пошло не по плану? Нарушенный сценарий? Открытый гештальт? Синдром «утёнка»? Вот оно. О-оу, святые нейроны, кажется, я попала…

— Бишоп?

Рейнджер не ответил, только раздраженно дернул плечом и продолжил копаться в рюкзаке.

— Биш.

— Мне некогда.

— Есть проблема…

— Ну что?! — мужик со злостью отшвырнул мешок и скрестил руки на груди, — что на этот раз? Слушай, женщина… Можешь хотя бы на один вечер оставить. Меня. В покое.

— Ты мне нравишься, — мрачно заключила я, прервав тираду.

Лошадь споткнулась, телегу тряхнуло, а возница, перекинув самокрутку из одного уголка рта в другой, одобрительно крякнул:

— Молодец, девка, — не оборачиваясь, бросил он.

В воздухе повисла звенящая тишина, а у Бишопа отвалилась челюсть. Я молча уставилась перед собой, глядя на проплывающие мимо силуэты кустов и камней. А вечер-то оказывается в разгаре, скоро совсем стемнеет. На рейнджера старалась не смотреть, ожидая едкой шуточки.

— Сдур-рела? — прорычал Бишоп, и дал мне звонкую затрещину так, что едва удержалась на лавке.

— Эй!

— Выкинь из головы это дерьмо! И не втягивай меня, поняла?!

— Если ты прекратишь орать на меня, объясню про синдром «утенка» при амнезии и гормональный коктейль в мозгу. — Я не на шутку разозлилась, потирая затылок. — Этому есть логичное объяснение, дубина, и я просто хотела предупредить на случай, если начну нелогично себя вести.

Бишоп нависал надо мной, зло раздувая ноздри и едва не плюясь огнём, а у меня кончились силы продолжать этот утомительный разговор.

— Не волнуйся, — я поднялась с лавки, заметив, что дорога стала расширяться, а вдалеке показались первые крыши Айварстеда, — это целиком моя проблема, и я намерена решить ее в короткий срок, просто… Продолжай быть самим собой, и это будет несложно.

Стараясь не смотреть на рейнджера, собрала немногочисленные вещи и сложила их в рюкзак. Разбираться с ненужными чувствами будем потом, а пока еще есть дела. Закинув рюкзак на спину, поправила лямки и похлопала возницу по плечу:

— В деревню не заезжай, мало ли… Подождешь нас, получишь еще несколько септимов сверху.

— Идет.

Я спустилась на подножку и спрыгнула на землю. Звук от прыжка эхом разлетелся по ночной деревне: кругом было так тихо, что мне сделалось не по себе. Может, эти барды не сильно приукрасили свою историю, и здесь действительно есть зло? Я окинула взглядом пустынную улицу. Ветер гонял по дороге сухие листья, и только их шелест доносился до нас — ни разговоров, ни мычания скота, словно мы попали на кладбище. Я инстинктивно потащила кинжал из ножен, и металлический лязг разрезал вязкую тишину Айварстеда. Лунный свет озарял пустые огороды и замершую лесопилку, узкие окна домов смотрели на меня, как пустые глазницы черепа, и только из таверны в конце деревни лилась узкая полоска света. Проклятье, это как услышать шорохи в подвале, знать, что дальше будет месиво, и все равно стоять перед чертовой лестницей, ведущей вниз. Ведь знаю же, что попытки «пойти посмотреть» всегда заканчиваются плохо…

— Бишоп, сходи проверь таверну, будь пуськой… — предложила я, и мой голос стих сам собой, словно утонув в неестественной тишине деревни.

— Леди вперед, — включил «джентльмена» рейнджер.

Он спрыгнул с телеги, затянул потуже лямки рюкзака и взял в руки лук. Мы стояли у повозки, не решаясь пойти дальше.

— Да это же ерунда какая-то: довакин я, или где… — покрепче сжав оружие, пошла по дороге в деревню.

Звук моих шагов показался слишком громким, но отступать уже было некуда: какое бы зло не сидело в подвале — тьфу! — таверне, оно должно было пролить свет на некоторые факты из моей биографии. Топая по брусчатке, я постоянно прислушивалась хоть к чему-то, но слышала только звук собственных шагов и дыхания. Даже Бишоп позади меня умудрялся идти совершенно бесшумно.

— Биш, как войдем в таверну, я буду орать на драконьем во все стороны. Если опять не хочешь остаться без бровей, то имей ввиду.

— Понял. Прикрою со спины.

Мы подошли к таверне. Я ожидала всякого: тишины, стонов боли, но вместо этого за дверью слышались приглушенные голоса и фразы «… военнослужащий обязан обращаться… старший по званию… так точно, товарищ генерал…».

Мы переглянулись в рейнджером, и я покрепче сжала кинжал: чтобы не творилось внутри, я не уйду без ответов. Если надо — умру, снова проживу этот день и вернусь уже подготовленной. Набрав воздуха в грудь, толкнула дверь…

Передо мной предстала весьма странная картина: в центре таверны горел очаг, с одной стороны которого сидели все жители Айварстеда и завороженно таращились на обычную рыжую курицу по другую сторону очага. Та вышагивала по столу взад-вперед, сложив крылья за спиной, что выглядело — ей богу! — очень по человечески, и строгим низким голосом декларировала:

— …таким образом, граждане туземцы, оборона вашего поселения просто курам насмех… Кхм… Мда. Ирония. Продолжим…

Я, опешив, стояла в дверях и не знала, что сказать, но тут курица меня заметила. Она посмотрела сначала одним глазом, потом другим и, хлопая крыльями, неловко слетела-свалилась со стола. «Проклятые конечности, никак не разберусь с управлением…» — послышалось сдавленное ворчание.

— Доктор Витальева! Хоть что-то эти имбецилы не запороли!.. — взъерошенная курица поднялась с пола, встряхнулась и бодро побежала на меня. — Доктор Витальевна, я — генерал-лейтенант Кречет, и нам многое предстоит сделать. Один момент, — курица развернулась и громко раскудахталась на притихших жителей: — на сегодня все, бойцы. В караул заступит Йофтур, разводящий — Темба Широкая Рука. Смена караула через четыре часа. Все ясно?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант, — нестройным хором ответили жители.

— Вольно, бойцы.

Курица взмахнула крылом, пытаясь отдать честь — не вышло. Что-то неразборчиво прокудахтав, она повернулась к нам и придирчиво осмотрела с головы до ног, пока притихшие жители Айварстеда незаметно прошмыгнули в двери за нашими спинами. Даже трактирщик, бросив на курицу испуганный взгляд, вышел вон. Мы остались наедине с загадочной птицей.

— Вы выше, чем я предполагал, — заключила она.

— Ну… Вы — курица, — кивнула я, тихо обтекая от происходящего, — вам и положено быть ниже. Святые нейроны, да что тут происходит?

— Не знаю, но мне это не нравится… — за моей спиной послышался звук натягиваемой тетивы, а в клюв курице уставился металлический наконечник, — только дернись, демон, и у меня будут новые перья для стрел.

Казалось, курицу это нисколько не смутило. Она деловито склонила голову и уставилась на рейнджера одним глазом:

— Бишоп из Невервинтера, полагаю? Неигровой персонаж, или как говорил Николай… клянусь погонами, я тебе яйца вырву, ботан очкастый! — подняв клюв к потолку и выругавшись непонятно на кого, курица стушевалась, — … так вот. Как говорил Николай: «Бишоп — непись». Предатель из другой игровой вселенной, неизвестно как затесавшийся в мир Скайрима. Правильно я говорю, рейнджер? Напомнить про Крепость-на-Перекрестке, Черного Гариуса и Носителя Осколка?

О чем она гов…

Все мысли вдруг разом вылетели из головы: каким-то шестым чувством я поняла, что сейчас может произойти непоправимое. Время замедлилось, даже пылинки и искры от горящих бревен в очаге начали кружить медленнее, словно застрявшие в киселе. Тело само отклонилось вбок, и я всем весом рухнула на руки рейнджера. Режим фаталити тут же закончился: стрела сорвалась с тетивы и воткнулась в лавку в каких-то сантиметрах от курицы. С низким гудением стрела еще вибрировала, погруженная до середины наконечника в дерево, а рейнджер грязно выругался и потянулся за новой.

— Биш, нет!

— Пр-рочь… — с бледным лицом он вновь натянул тетиву, но я мешалась у него перед глазами.

— Биш, не заставляй меня…

— Пр-рочь, женщина…

Он не договорил: мой клинок развернулся в его сторону, а на языке уже вертелось огненное Слово.

— Не. Заставляй. — процедила я, и рейнджер перевел бешеный взгляд на кончик лезвия. В таком состоянии рейнджер был опасен для всех. — Бишоп… Биш… Посмотри на меня, — я развернула кинжал и разжала пальцы — оружие с громким лязгом ударилось о каменный пол. — Я не хочу причинить тебе боль, но мне нужна эта курица, и не позволю тебе ее прикончить.

Рейнджер отступил на шаг назад.

— Давай-ка, мы все обсудим и…

— В Обливион это дерьмо!.. — выдохнул рейнджер. — Второй раз… Я не поведусь на это дерьмо второй раз… Считай, нашей сделке конец. Мне конец.

Закинув на ходу лук на спину, Бишоп вылетел в двери таверны, снеся их с места. Я застыла на месте, переваривая случившееся. Еще слышались торопливые удаляющиеся шаги, и дверь с тихим скрипом медленно повернулась на петлях, возвращаясь на место. Клянусь шевелюрой Эйнштейна, я только что лишилась единственного телохранителя и какого-никакого приятеля в этом сумасшедшем мире, и все из-за чего? Из-за говорящей курицы? Кстати, где это пернатое отродье?

Я развернулась и наткнулась на внимательный взгляд глазок-бусинок:

— Интересная реакция… — задумчиво протянуло существо, — тут явно есть что-то личное…

— Не знаю, кто ты, — глухо проговорила я, — но надеюсь ты — очень важная птица, поскольку стоила мне единственного шанса на выживание.

— Я только что оказал тебе услугу, Анна. — твердо заявило пернатое. — уж поверь.