Невероятные приключения циников в Скайриме

Глава 15. Грехи, грешки и прегрешения

Бишоп сидел на краю кровати и пытался понять, что он здесь делает. И где проклятый даэдра? Почему до сих пор не разорвал ему грудь и не придушил своими щупальцами, раз Бишоп ушел от довы? Рейнджер свесил голову, потер шею. Кого он обманывает… Себя? Он никуда от нее не делся. Засела в голове и зудит, как гнус на болотах. Бишоп на всякий случай засунул палец в ухо, пошурудил в нем в тщетной надежде, что голос довы стихнет, но нет.

«…Знает, как доставить женщине удовольствие…». Будто рейнджер не может доставить удовольствие? Осталась «довольна»… Да напоить ее надо было и дело с концом! Во имя правой ягодицы Шора, и что она дергается от Бишопа, как от прокаженного? Даже хватается за оружие… Хотя это хорошо: хоть чему-то научилась — никогда нельзя забывать об опасности. Но какого даэдра она шарахнулась от рейнджера в этот раз? Он не собирался ее бить! Если на то пошло, он бы не причинил ей вреда даже если бы захотел — Хермеус Мора с него самого спустит шкуру. «А только ли в даэдра дело?» — раздался в голове назойливый голос Пит.

Бишоп зарычал от злости на самого себя. Соберись, охотник. Не позволяй запудрить себе мозги, как нерадивому волчонку. Он сел, коротко встряхнулся и вздрогнул от легкого прикосновения, вырвавшего из тревожных мыслей. Рейнджер скосил глаза на шлюху, что томно водила длинным пальцем по его спине, очерчивая шрамы. Бишоп отвернулся и обреченно вздохнул. Он умел снимать напряжение тремя способами: охотой, пьянкой и женщинами, но сегодня последний способ не сработал. Голова как была забита всякой дрянью, так и осталась. Даже с час назад, когда смотрел в лицо этой нордки. Смотрел и не понимал, что он тут делает и почему под ним эта блондинка. Пришлось развернуть бабу, чтобы не отвлекаться.

— О чем задумался, красавчик?

Бишоп поморщился, стряхнул чужую руку с плеча. Зачем им всегда нужно говорить? Зачем копаться в его мозгах? Рейнджер молча поднялся и натянул портки.

— Не хочешь повторить?

— Нет.

Он снял стеганку, висевшую на изголовье кровати, и накинул на плечи.

— Подожди, у меня для тебя есть дар Дибеллы, — блондинка слезла с кровати, открыла шкатулку, стоящую на тумбе, и протянула Бишопу небольшой прозрачный камешек, — это знак благословения богини красоты и любви.

— Я не верю в богов, — коротко бросил рейнджер, глядя, как ловкие пальцы нордки засовывают камень в карман стеганки.

— Это ничего. Богиня учит, что любовь может прийти к каждому, даже к тому, кто в нее не верит.

Бишоп расхохотался:

— Вот уж вряд ли! — Он накинул броню и поднял с пола свой мешок, — в следующий раз поменьше болтай о богах и любви, красотка…

— В следующий раз? — женщина игриво растрепала его и без того взъерошенные волосы.

Бишоп перехватил и сжал чужую руку:

— Больше так не делай. Я тебе не щенок.

Женщина переменилась в лице, быстро кивнула, и рейнджер отпустил ее:

— Поцелуй от меня свою богиню в ее роскошный зад.

Он смерил шлюху на прощание насмешливым взглядом и вышел в промозглый вечер.

День медленно клонился к закату, и торговцы уже неторопливо сворачивали лавки. Ветер зашвыривал с озера запахи рыбы и водорослей, и рейнджер почувствовал бурление в животе. Не мешало бы подкрепиться. Он быстрым шагом дошел до торговой площади, успел перехватить торговку всякой всячиной и вывалил перед ней добро, награбленное в пещере разбойников. Оглядев кучу, женщина устало пробормотала «…опять эти приключенцы…» и закатала рукава.

Торговка спорила с рейнджером из-за каждой зазубрины на металле, из-за слетевшей заклепки и пятен крови. Бишоп начал потихоньку закипать и впервые пожалел, что рядом с ним не было Пит — вот кто умел торговаться и заговорить любого до полусмерти. Он припомнил, как она разводила двух бардов на дополнительное золото и решил провернуть этот трюк с торговкой. Как ни странно, сработало: мешок Бишопа заметно полегчал, а кошель заметно потяжелел. Рейнджер втянул носом воздух и принюхался к запахам — из «Пчелы и жала» тянуло ароматами жареного мяса и медовухи. Взглянув на заходящее солнце, Бишоп прикинул, сколько времени осталось до темноты и когда ждать Карнвира, отправившегося на охоту. За волка можно было не переживать — тот сам найдет себе пропитание, а вот накормить одного голодного мужика — дело важное и срочное.

Бишоп уже повернулся к таверне, как кто-то постучал его по плечу — позади оказался невзрачный паренек в грязной дорожной одежде:

— Непись из Невервинтера? Давно тебя ищу, у меня тут письмо. Посмотрим…

— Как ты меня назвал, парень?

Тот только неопределенно пожал плечами.

— Да, вот это записка, — он сунул в руки рейнджера бумажку, — ну все, мне пора.

Бишоп не успел заметить, когда парень растворился в толпе.

— Что за?.. Подозрительные эти посыльные — в любой щели найдут, — проворчал рейнджер, разворачивая бумажку. На той кривым почерком с несколькими кляксами и дырками значились несколько слов: «Непись, Аня собирается в поход. Нужна охрана. Кречет». — Эта курица еще и писать научилась? Везде достанет.

Бишоп коротко выругался, смял записку и обреченно посмотрел в сторону «Пчелы». Плакал его ужин. Придется довольствоваться помоями из «Буйной фляги». Рейнджер медленно развернулся и побрел в сторону уже знакомых ему коллекторов.

В этот раз дорога до Фляги заняла всего ничего. После последней зачистки, в ней не осталось вооруженных бродяг, а злокрысы еще долго не высунутся из своих нор. Бишоп толкнул дверь во Флягу и застал странную картину: в дальнем углу, где горел очаг для еды, стояли и орали друг на друга курица с трактирщиком.

— … что значит мясо солить в конце? Да велика ли разница?! Бросил шмат на сковороду и довольно с него! Будут меня еще курицы учить!

— Вот поэтому твои помои и есть невозможно! Нет маринада — соль в конце, а то люди вынуждены подошву жевать вместо стейка! — петушился Кречет, — у тебя полная гильдия воров, а едят они только то, что сами приготовят. Раз уж ты стоишь в наряде по кухне, то соблюдай правила готовки!

— Я сейчас тебя приготовлю!

— И все равно это жрать не будут! — орала курица басом. — Развели бардак: людям дают помои, мебель сломана, санитарные нормы можно почтить минутой молчания — у вас с резервуаре плавает труп животного. Биологически-опасный объект! Распустились. Я вас научу Родину любить.

— И откуда в такой мелкой птице столько гонора?!

— Я — генерал-лейтенант! У меня пять успешно проведенных боевых операций, и я свое звание не у мамки под титькой нашел! О, непись… — курица отвлеклась от спора, заметив рейнджера. — Ну-ка скажи, ты бы стал это есть?

Он толкнул лапкой тарелку с непонятного вида бурдой, и трактирщик выжидательно уставился на случайного судью. Бишоп уселся на табурет, бросил у ног мешок и взял оставшуюся после кого-то ложку. «Даже если это полное дерьмо», — решил рейнджер, — я все равно это сожру. Назло пернатому недоумку». Бишоп закинул первую ложку в рот, невозмутимо прожевал.

— Годится.

— Ха! Поняла, курица! — трактирщик хлопнул ладонью по столу, — годится! Так что закрой свой клюв и иди копай червей в мусоре.

Бишоп через силу выдавил кислую улыбку и опустил взгляд в тарелку: с краю плавал кусок чьей-то шерсти. Рейнджер спокойно положил ложку и отодвинул предложенные помои.

— Как-то я ходил по лесам Рашемена. Добычи не было несколько дней, и я едва не сдох с голоду, если бы не одна случайно пойманная белка. Я ее сырой сожрал. Выжил. Так вот даже ту белку я ел без шерсти… Как бы ты меня не злила, курица, но эти помои я даже из презрения к тебе есть не стану.

— Ага! — Кречет аж подпрыгнул от счастья и предстал перед трактирщиком во всей мощи рябой несушки, — готовить будешь только под моим руководством! Слышал, повар-недоучка?

Мужик сплюнул и, забрав у Бишопа тарелку, ушел в дальний угол.

— Молодец, что не солгал. Тут тебе каждый потом спасибо скажет, — птица повернулась к Бишопу, — слушай, я в курсе, что ты следуешь за Анной Абрамовной из-за каких-то своих соображений. Скрывать не стану — мне это не нравится, но пока уж лучше знакомое зло, чем незнакомое. Она сейчас собирается до Винтерхолда в Коллегию магов. Путь неблизкий, опасностей много, так что я позвал тебя.

— Что мне с этого? — мрачно спросил Бишоп.

— Признание? Благодарность? Двести септимов за поход?

— Триста и мы договоримся. Только как ты собираешься уговорить Пит взять меня с собой?

— Логикой, полагаю, — Кречет спрыгнул со стола и уверенной походкой направился к черному входу Фляги.

Бишоп проводил его ничего не выражающим взглядом и остался сидеть на месте. Вход в гильдию, как чужаку, ему был заказан, а вот курица спокойно бродила туда-сюда, что рейнджер не мог не отметить.

Через некоторое время за дверью послышались голоса, и на пороге появилась Пит, тащившая на спине набитый под завязку мешок. Бишоп заметил зеленые пятна на новой гильдейской броне, растрепанные волосы и пятно сажи во все лицо, словно девица с разбега впечаталась в стену камина. Рейнджер невольно скосил взгляд на закопченной очаг Фляги: нет ли на нем отпечатка лица? Девица, еще не заметив Бишопа, приглаживала торчащие волосы:

— Их алхимический стол — орудие пыток. Даже термодатчика нет! И как скажите контролировать температуру нагрева состава? Мне едва не спалило брови, когда рванул жир тролля: такой чувствительный ингредиент оказался… Реторты не мыты уже, бог знает сколько времени, про конденсационный бак вообще молчу. Как они еще не потравились со своих зелий? Вы, Максим Борисович, назначаетесь зампотылу. Разберитесь с этим бардаком. Только ненавязчиво…

Бишоп усмехнулся, вспомнив «ненавязчивую» манеру Кречета вести дела и матерящегося трактирщика.

— О, а ты что здесь делаешь? — Пит быстро пригладила волосы и постаралась незаметно стереть сажу с лица, что не ускользнуло от острого глаза рейнджера. Бишоп едва сдержал улыбку.

— Жду тебя. Курица хочет, чтобы я прикрывал тебе спину по дороге в Винтерхолд.

Девица вскинула бровь и повернулась к Кречету: тот набрал воздуха в грудь, собираясь толкнуть речь, но Пит только подняла руку.

— Сколько ты потребовал?

— Триста.

— Я дам триста пятьдесят, и ты не будешь домогаться меня всю дорогу.

Бишоп округлил глаза — эта девица его забавляла:

— Сдурела? Да я сам тебе заплачу, только если буду домогаться до тебя всю дорогу. В любое время суток. Столько, сколько захочется…

— Четыреста.

— Пятьсот, красотка. И считай меня тенью.

— По рукам.

Она протянула ладонь, но, вспомнив о чем-то, уже собралась убрать ее, как Бишоп опередил: перехватив тонкую кисть, некрепко сжал:

— По рукам.

Пит сперва озадачилась, но через мгновение ее лицо просветлело, и Бишопу странным образом это понравилось.

— Хорошо, — она выхватила ладонь и как-то нервно вцепилась в лямки мешка, — я собрала все, что нужно: еда на несколько дней, зелья, отмычки, стрелы, просушила и перетряхнула спальник — ты не поверишь, что там может завестись, если не следить за чистотой. Готова к походу, как пионэр. Ты?

Бишоп тяжело вздохнул — похоже, поесть сегодня не удасться — и поднялся:

— Веди, красотка. Я твоя тень.

Но не успели они ступить и шага к выходу, как дверь из Гильдии снова открылась, и на пороге показался старый вор. Он смерил Бишопа оценивающим взглядом, но ни словом, ни одним мускулом на лице не выдал своих мыслей о нем. В руках у мужика оказалась старая лютня, у которой Пит вчера рвала струны и горло.

— Эй, девочка, возьми с собой, — он протянул инструмент ей.

— Спасибо, Делвин, но зачем она мне в дороге?

— Вдруг пригодится. Иногда внутри можно отыскать хорошие песни, которые помогут в пути. Не теряйся, малышка. И… Вытри лицо, а то троллий жир, потом не отдерешь.

Пит выругалась и принялась скоблить щеки, а Делвин перехватил взгляд Бишопа:

— Береги нашего барда, иначе вся гильдия с тебя спросит.

Рейнджер ничего не ответил. Что ему гильдия, если Хермеус Мора с него «спросит» за эту женщину. И зачем только она сдалась даэдра?

Они тряслись в повозке уже несколько дней. В этот раз с другим возницей. Карнвир нагнал их через несколько часов после отъезда, а Бишоп наконец перекусил, распотрошив запасы, собранные Пит. Заночевали в месте старой стоянки. Карнвир без лишних напоминаний улегся к спальнику довы, и та, уже привыкшая к волку, сама зарылась в густую шерсть. Бишоп смерил парочку долгим взглядом. Не нравилось ему, что эти двое так быстро спелись. Дай волю — им и Бишоп станет не нужен. Рейнджер и сам не понимал, что злило больше: то ли то, что волк так легко поддался на бабские чары, то ли то, что это волк греет дове постель, а не Бишоп. Сплошные подозрения. Рейнджер сплюнул и ушел на охоту.

Дальше всю троицу ждал день пути. Пит больше молчала и занималась своими делами: что-то писала в дневнике, иногда подолгу смотрела перед собой, только бормоча что-то под нос, и только на третьи сутки дова взяла лютню в руки и неохотно подергала струны. Чуткий слух Бишопа уловил лишний звук.

— Что-то не так. Проверь свою бренчалку…

Пит с удивлением потрясла лютню, заглянула в щель и тихо выругалась:

— Вот ведь старый конспиратор — там, похоже, записка. Только как её достать?

Следующий час она пыхтела, пытаясь тонкими отмычками подцепить лист, но лишь порвала его. Бишоп с интересом наблюдал за её потугами, пока мучения довы перестали доставлять ему удовольствие.

— Дай сюда.

— Я её почти достала.

— Я это слышал ещё несколько миль назад.

— Отстань. Это конфиденциально.

Бишоп протянул руку, но вместо лютни схватил воздух:

— Ты не сможешь его достать. Дай я…

Рейнджер пересел к Пит, но девица извернулась и шлепнула его по пальцам:

— Руки прочь от советской власти. Я сама.

— Проклятье, женщина, что ты упрямишься?! Дай сюда лютню!

— Выкуси.

— Сама предложила…

Бишоп сгреб девицу в охапку. Навалился всем весом, перехватил одну руку, но получил локтем в глаз. Рейнджер расхохотался от жалких попыток Пит сберечь несчастную лютню.

— Я ее все равно достану! — пыхтел Бишоп.

Откуда-то из-под его под мышки сдавленно просипело:

— Черта с два! Русские не сдаются!

Она яростно забилась, заехала коленом рейнджеру в бок, отчего оба свалились с лавки. Несчастная лютня отлетела в угол телеги, и про нее, казалось, все забыли. Бишоп хохотал и уворачивался от редких попыток девицы ударить; Пит пыхтела, крутилась, как уж на сковороде, кое-как изловчившись, освободила одну руку и потянулась за лютней.

— А-а-а! Куда собралась?! — рейнджер вовремя среагировал: по-новой сгреб дову, не удержался и прикусил за шею, чтобы не дергалась.

— Ай-ка! Не кусайся! Так не честно!

Повозка раскачивалась из стороны в сторону, грозясь перевернуться на повороте. Возница молча терпел целую милю, пока спятившие попутчики наконец угомонятся, но те, похоже, и не думали сидеть спокойно. Иногда в такт повозке жалобно звенела струнами многостадальная лютня. Наконец, возница не выдержал и припарковал лошадь к обочине. Ругань, смех и возня продолжались еще какое-то время, пока погода окончательно не испортилась, и с неба не начал накрапывать мелкий дождик. Вымокшая, но разгоряченная парочка наконец распалась, и возница снова тронул лошадку поводьями. Ему бы только до Виндхельма их довезти, а там пусть другую лошадь нанимают. Ну их, этих припадочных из Рифтена…

Пит все-таки отбила свою лютню, а устроившись на лавке и выровняв дыхание, ослабила несколько струн. Попытавшись подцепить несчастный лист бумаги, она зажала его в единственно удобном положении, но достать не хватало третьей руки.

— Кхм… Вот черт… Бишоп?

Рейнджер сел напротив и, довольно скалясь, взял охотничий нож:

— Не дергайся.

Подцепив лезвием бумагу, он вытащил самый кончик, и многострадальный лист оказался на свободе. Пит облегченно вздохнула, сцапала записку и пробежала глазами по записям. На щеках вспыхнул румянец, девица, смущенно улыбнувшись, скомкала записку и засунула ее в складки брони. Бишоп помрачнел, наблюдая за довой:

— Старый вор решил вспомнить молодость и объездить молодую кобылку? В любом случае, не обдели каждого в гильдии широкой койкой.

Пит удивленно вскинула брови и дернулась, словно от пощечины:

— Обязательно. Жаль только, что тебя в гильдию не взяли…

Она засунула записку в щели доспеха и, отложив лютню, перебралась на другой конец телеги. Бишоп проводил её подозрительным взглядом, пытаясь понять, что имела в виду эта женщина. Пит улеглась на лавку, накрылась спальным мешком с головой, но напоследок все-таки высунулась из-под меха:

— Делвин должен был пару дней назад совершить переворот и прищучить главу гильдии Мерсера. Он лишь изложил мне свой план. И кстати… Ревность — это признак неуверенной в себе натуры. Ты бы поработал над самооценкой…

— О чем это ты? — не сдержал любопытства мрачный Бишоп.

— Я не практикующий психиатр, я — теоретик, и не настроена проводить сеанс психотерапии…

— Ну уж нет! Начала говорить, так заканчивай!

— Как скажешь! — разозлилась дова и села. — Давай-ка поиграем. Я постараюсь угадать, какие мысли тебя мучают, а ты скажешь так это или нет. Каждый раз, когда ты чувствуешь ревность, ты мучаешься вопросом: «Как они посмели выбрать кого-то другого?! Зачем? Ведь я лучше, чем они!». Перед сном терзаешься сомнениями: «А что если они правы, и на самом деле я ни на что не годен?», а на утро снова попытаешься доказать всему миру и себе самому обратное. Нагнал дичь (не важно — женщину или крупного оленя) и всё, ты победитель. Хотя бы в этот раз… Ты охотник, Бишоп. И ты глубоко несчастен в погоне за признанием…

Она замолчала, переводя дыхание.

— Ну, есть попадания?

Рейнджер стиснул зубы так, что заходили желваки. Хотелось огрызнуться, высмеять девку, растерзать словами, но ничего не шло на ум. Она говорила странно и как-то уж совсем непривычно. Все слова по отдельности понятны, а вместе получалась ерунда. Вроде той, от которой страдали со скуки какие-нибудь девицы из дворянства, просиживая холеные задницы на шелковых подушках. Ему, Бишопу, все это дерьмо для самокопания даром не нужно. И он поступил обычным способом: выругался сквозь зубы, взял побольше стрел — пальцы зудели пристрелить кого-нибудь — и сбежал на охоту, оставив девицу наедине с извозчиком.

Бишоп шел вдоль тракта до самого вечера. Иногда углублялся в нехоженые места, пару раз пересекался с Карнвиром, который следовал за ним тенью. Телегу нагнал только к полуночи и, забросив в повозку тушки кроликов и подстреленную птицу, перебросился с довой взглядом. Девица открыла было рот, но рейнджер, не желая слушать очередной треп, развернулся и исчез в темноте.

В следующий раз он нагнал телегу уже в предместьях Виндхельма. Возница скидал вещи Пит на мерзлую брусчатку и быстро ретировался в сторону конюшен, подстегивая лошадку поводьями. Девица стояла одна у городского моста, растерянно озираясь по сторонам. Столица Скайримского сопротивления встретила ее как положено: ледяным ветром с моря, снегом, летящим в лицо и выбивающим все тепло из-под брони и мелькающими огнями факелов на городских стенах. Девица поежилась, всматриваясь в темноту в поисках Бишопа. Все-таки привыкла, не может без него — рейнджер прислонился к камню и наблюдал за ней из тени. Что изменилось? Почему мысль о том, что в нем нуждаются, больше не вызывает желание сбежать на другой конец мира?

Дова в последний раз огляделась по сторонам. Уперев руки в бока, девица повернулась к сложенному на брусчатку скарбу и взвалила на спину сначала свой мешок, затем мешок Бишопа. Коротко выругавшись, сгребла оставленную рейнджером добычу. Навьюченная как мул девица, пошатываясь под весом поклажи, повернулась к городским воротам. Бишоп неслышно вышел из тени и нагнал дову.

— Тяжело наверно… Давай золото понесу?

— Свои яйца понеси, — пыхтела девица, упрямо таща все на себе.

Бишоп усмехнулся, но половину вещей все-таки отобрал, а добычу привязал к своему рюкзаку.

— Напомни, зачем мы остановились в Виндхельме, если нам надо дальше на север?

Дова с плохо скрываемым облегчением поправила лямки мешка:

— Возница сказал, что дальше нас не повезет. Заночуем здесь, а по утру найдем другого извозчика.

— Как скажешь.

Дальше шли молча. Когда мост закончился, и они подошли к городским воротам, дова постучала в малые двери сначала кулаком — никто не ответил. Потом попинала сапогом — ноль реакции. Глядя на ее багровеющее от злости лицо, Бишоп ретировался в сторону.

— Эй, швейцар! Открывайте нахрен, или клянусь сиськами Кин, всем селом придется скидываться на новые ворота!

— Чего шумишь? — спустя какое-то время в двери открылось смотровое окошко.

Дова поднялась на цыпочках, чтобы заглянуть внутрь — роста не хватало:

— Слушай внимательно: перед тобой довакин всея Скайрима, отморозивший задницу. Голодный, усталый и очень злой. Выдержат твои ворота, если я Крикну?

Мужик поднес факел к окошку, чтобы лучше разглядеть наглую пигалицу. Бишоп, предчувствуя ссору, возник рядом с довой:

— Вообще-то она не врет. Доверять бабе драконью силу я бы не стал, но… Что есть, то есть. Правда, Питикака?

— Питикака?! — стражник ошарашено округлил глаза, затем перевел взгляд на Бишопа, — а ты Бишкек? Исмирова борода, что ж вы сразу не сказали! Героям у нас всегда рады!

Смотровое окошко закрылось, и с другой стороны начало доноситься металлическое бряканье. Бишоп переглянулся с довой: та была озадачена словами стражника не меньше.

Когда дверь открылась, их встретили несколько воинов с факелами, переговаривающихся шепотом. Они не сводили заинтересованных взглядов с парочки: кто-то толкнул соратника плечом, показывая на дову — «… я думал она повыше будет…». «Хилая какая-то… Она и вправду убила трех драконов одним Криком?». «Пришла к Братьям Бури? Ну теперь мы разделаемся с имперцами…».

Пит скользила по стражникам подозрительным взглядом, пошла мимо, направляясь к видневшейся неподалеку таверне, но не выдержав шепотков за спиной, развернулась. Стражники хором отпрянули. Бишоп даже повеселел, глядя на их испуганные лица.

— В чем, собственно, дело, милейшие? — девица скрестила руки на груди.

Мужики переглянулись и вытолкнули вперед стражника, болтавшего с ней через смотровое окошко:

— Не злись, госпожа. Просто весь Виндхельм наслышан о ваших подвигах с могучим воином Бишкеком.

— Чего?!

— Барды славят вас по всему Скайриму.

Пит уставилась на Бишопа, а тот закатил глаза к ночному небу, прикидывая, во что ему может обойтись внезапная известность.

— Стало быть лютня доехала до двух недоумков… — пробормотала Пит, почесав в затылке, — а что… Неплохо. Пиар-компания в положительном ключе, управление репутацией — все дела. Пойдем, «Бишкек», посмотрим, поставят ли здесь по халявной кружечке героям Скайрима?

Рейнджер тут же встрепенулся, почуяв бесплатную выпивку. Коротко кивнул стражникам и направился за довой в таверну, что расположилась недалеко от городских ворот.

«Героям всея Скарима» поставили целый жбан медовухи. «Очаг и свеча» — не единственная таверна Виндхельма, но самая крупная, могла себе это позволить. На первом этаже Бишопа с довой встретила трактирщица и, узнав что к чему, тут же отправила их на второй этаж, где стояли столы, и многочисленные гости грелись у камина в промозглую погоду. Распознав в новых лицах прославленного довакина Питикаку и могучего воина Бишкека, постояльцы окружили их стол и потребовали подробных историй о славных приключениях.

Бишоп был недоволен. Мало того, что к нему липли разные незнакомцы с просьбами выпить с ними или рассказать очередную байку, так еще и медовуха постоянно кончалась. Рейнджеру приходилось каждый раз бегать к бочке на первый этаж, пока ему это окончательно не надоело: в один из заходов рейнджер плюнул на внезапную популярность и уселся прямо возле бочонка с медом надираться в одиночестве. До него долетал голос Пит, в красках расписывающей, как она с верными соратниками разворошила притон скумщиков. И вроде не врала, но ее послушать, так казалось, что разбойников была сотня — не меньше, и все сплошь настоящие звери. До чего все-таки опасная девица — мертвого может заболтать. Рейнджер еще посидел какое-то время, но окончательно заскучав, налил себе в кувшина меда, спросил у трактирщицы свободной комнаты и отправился на боковую.

Не зажигая лампы (совсем зажрались — жир хоркера на лампы переводят!) рейнджер стянул сапоги, развязал подвези и расстегнул ремни брони. Потянувшись до хруста в суставах, Бишоп улегся на единственную кровать и уставился в потолок. Спать хотелось нещадно, но сон не шел. Даже после двух суток охоты голова оставалась такой же забитой разными мыслями, которые приходилось «думать». О сделке с даэдра, например, которая привязала рейнджера к дове. О самой дове. Зачем она сдалась демону? И какую правду должен будет Бишоп сказать в условленный час? Рейнджер вспомнил последнее обещание, вырванное черными щупальцами. О прошлом рейнджера? О его предательствах? Но теперь в этом нет смысла — Пит знает о нем самые паскудные вещи, но все равно продолжает держаться рядом.

Бишоп вспомнил о Носительнице Осколка, которую он бросил в последней битве с Черным Гарриусом; о том, как несмотря ни на что Носительница вытащила его после смерти из Стены Забвения, но он все равно оставил ее. Память услужливо подбросила воспоминания из более далекого прошлого, где молодой парень, совсем еще сопляк, решил выбраться из дыры под названием Дозор Редфэллоу и доказать всем и себе в первую очередь, что он способен на все. Мать, не обращающая на сына внимания и меняющая любовников одного за другим; побои от очередного отчима; вялые и тупые лица деревенщин вокруг… Жить в этом болоте? Бишоп готов был отгрызть себе лапу, как волк попавший в капкан, лишь бы выбраться.

Он отправился через границу, в соседний Лускан. Несколько лет службы в их армии, принесли такое же разочарование и отвращение, как и жизнь в Дозоре Редфэллоу — те же побои, те же приказы… К тому времени, как отношения Невервинтера с Лусканом накалились до предела, и началась война, Бишоп уже возненавидел своих нанимателей. Зная, что тот вырос в пограничных местах, Лусканские командиры приказали рейнджеру вырезать родную деревню, и Бишоп согласился. Он не дрогнул, когда закладывал взрывчатку в собственном Дозоре. Он хотел лишь создать видимость — подготовить ловушку для лусканцев, но не убивать своих земляков. Он рассказал о готовящейся западне, кричал, чтобы они уходили, но его не послушали! Почему они его не послушали?! Обозвали предателем. Презрительно плевали на «продажного лусканского ублюдка», и поплатились за это…

Лусканцы нагрянули вовремя — ловушка сработала, и огонь взял деревню в кольцо, но не только враг горел в том аду. Лусканцы метались в огне, убивали местных жителей, которые не захотели оставить свои дома, а самого Бишопа едва не прикончили. И прикончили бы, если бы не решили, что тот сдох раньше, чем закончились их пытки. Бишоп остался лежать посреди догорающих бревен и трупов, отчаянно желая себе смерти. Но Боги словно насмехались над ним в тот день: прислали одного случайно забредшего эльфа, который спас Бишопу жизнь, выходил его, но в обмен за свое молчание велел помочь Носительнице.

Как так вышло, что всю жизнь Бишоп был вынужден служить кому-то, выполнять чьи-то приказы, и где среди этого дерьма осталась его…

— Ты здесь? — дверь в комнату отворилась, прервав тягостные мысли. На пороге показалась растрепанная Пит. Она вошла внутрь, бросила мешок у входа, на ходу отстегнула воровскую броню и упала плашмя на кровать. — Я тут рядом полежу… Сил нет…

Бишоп недовольно проворчал и отвернулся на другой бок. Даэдра забери эту дову, о чем же рейнджер до этого думал? Что-то важное крутилось в голове, но мысль вспугнуло внезапное появление Пит. Он повернулся в ее сторону и окинул взглядом женский профиль, наполовину скрытый в шкурах. Девица фыркнула, когда густой мех попал в нос. «Как лисица» — пришло рейнджеру на ум.

— Как твое выступление? — Бишоп откинулся на спину и закинул руки за голову.

— Устала. На поддержку имиджа уходит столько сил… — пропыхтела девица и тоже перевернулась на спину.

— Слушай, то что ты тогда сказала, что я якобы хочу что-то доказать…

— Да, извини насчет этого, я погорячилась, — Пит приподнялась на локте и порывисто коснулась руки рейнджера, отчего тот вздрогнул и о чем тут же пожалел — не хотелось, чтобы она отняла ладони. — Вывалила разное дерьмо на тебя, чего не стоило делать… Просто ты меня выбесил, и я ударила в ответ.

— Девочка с шипами, — заключил Бишоп, — а ты злая.

— Вовсе нет…

Девица уже собралась доказать обратное, но Бишоп повернулся к ней и сверкнул в темноте белозубой волчьей улыбкой:

— Мне нравятся шипы. Мстительная и горячая — опасное сочетание, — задумчиво протянул рейнджер, — я поражен в самое сердце! В своё чёрное безжалостное сердце.

Он прислушался к наступившей тишине — даже дыхание довы исчезло. Кажется, его неприкрытая лесть сразила Пит наповал. Девица резко села. Схватившись за горло, она судорожно глотала воздух, с усилием выталкивая его обратно. В панике засучила ногами по кровати и свалилась на пол — Бишоп оказался рядом в мгновение ока. Он оторвал ее руки от шеи, чтобы дова ненароком себя не придушила, с беспокойством заглянул в бледное, как у трупа, лицо:

— Эй, что с тобой?! Не можешь дышать? Что-то попало в горло?! Что делать-то?!

Рейнджер, громко матерясь, дернул девицу к себе, развернул и сжал сзади под ребра, но Пит вдруг содрогнулась — ее тело выгнуло дугой, а Бишоп ощутил удар такой силы, что его отшвырнуло и ударило о дубовые доски кровати. На мгновение рейнджера оглушило, а перед глазами замельтешили черные мошки. Бишоп замотал головой, приходя в себя. Поднял взгляд на неподвижное тело — женщина лежала изломанной куклой, как вдруг ее спину снова выгнуло дугой. Рейнджер встал, пошатываясь, бросился к мешку, где лежал весь запас эликсиров. Дрожащими после силового удара руками он вытащил зелье здоровья, но непослушные пальцы промахнулись, и пузырек полетел на пол.

— Исмирова срань!

Дова не должна была погибнуть. Рейнджер почувствовал, как в груди начал разливаться уже знакомый неестественный холод Апокрифа, и не теряя времени, он схватил следующее зелье. Девица хрипела, и ему не составило труда разжать челюсти и влить зелье в глотку.

— Ну же!

Словно отголоски забытых речей в голове раздался шепот:

— Время на исходе. Отмеченная должна жить, двигаться, мыслить — рейнджер должен помогать, удерживать, спасать…

— Провались в Бездну, — огрызнулся Бишоп.

Он влил еще несколько пузырьков и прижал девицу к себе, не давая той биться в судорогах.

— Давай, красотка, приходи в себя… — бормотал Бишоп, — Ты нужна мне… Не дай мне отправиться в Апокриф…

Спустя несколько минут дова наконец затихла, задышала ровнее, а Бишоп нервно всхлипнул и продолжал прижимать ее к себе дрожащими руками — в этот раз мольбы рейнджера были услышаны…

***

— Есть, Натан Семенович! Я поймал эту тварь! — громкоговоритель выплюнул вопль Николая на весь медблок.

— Я, Коленька, рад за тебя, но у нас тут есть более ВАЖНЫЕ ДЕЛА! Все отошли: разряд.

Дефибриллятор ударил в грудь, подбросив тело над каталкой. На бледной коже остались розовые следы от электродов, а Натан Семенович вперил пристальный взгляд в монитор.

— Вернулась наша путешественница, — устало заключил ученый, передавая дефибриллятор медсестре, — увеличьте норадреналин и подключайте ИВЛ.

Трубку из горла Анны отсоединили от подушки и подключили к аппарату искусственной вентиляции легких — неподвижная грудь начала медленно подниматься и опускаться.

— Черт бы побрал эту дрянь, — выругался Натан Семенович, поправляя съехавшие на кончик носа очки, — мы ожидали, что болезнь замедлится, но теперь версия использовать виртуал в качестве лекарства отпадает. Что есть сознание, что нет — БАС вернулся. Наблюдайте за ней, девочки, в усиленном режиме.

Доктор Склифосовский отдал распоряжения медсестрам и направился наверх к программисту, который отчаянно махал из смотрового окна. Как только дверь в программерскую распахнулась, Николай метнулся к клавиатуре и торжественно ткнул пальцем в монитор:

— Несколько дней назад я бросил на этого лучника маячок, чтобы отследить через него демона — до сих пор тот появлялся и пропадал из программы по собственной воле, но сейчас он от меня никуда не денется.

— Что ты собираешься делать? — Натан Семенович, казалось, постарел за последние пятнадцать минут борьбы за жизнь своей подопечной.

— Собираюсь этого демона на биты разобрать, но докопаться, как он умудряется исчезать с моих радаров да еще и игру менять.

Натан Семенович устало кивнул и повернулся к экрану записи наблюдения, где Анна, лежа в руках лучника, слабо зашевелилась.

— Ну и напугала ты нас, дорогая. Решила самостоятельно сбежать из виртуала?

Коля мельком взглянул на ее код и отвернулся отслеживать даэдра. Парень приготовился редактировать данные, но пальцы занесенные над клавиатурой, так и не коснулись кнопок. Николай нахмурился и повернулся к симуляции Анны: символы в ее коде менялись, как у даэдра — независимо от заданной программы.

— Ничего не понимаю, — Коля принялся разбираться в данных.

— Так, пока еще чего-нибудь не случилось, пойду-ка я за валокордином. Насыщенный выдался день, — Натан Семенович поспешил ретироваться.

Он почти успел сбежать, когда Колин вопль догнал его в дверях:

— Святые нейроны, как мы сразу этого не поняли!

— Да провались оно… — выругался ученый, — даже удрать не успел.

— Натан Семенович, — Коля проигнорировал старческое ворчание, — до сих пор программный код Анны Абрамовны не менялся, но сейчас произошла та же ерундовина, что и с этим демоном.

— Во сколько точно? — доктор Склифосовский забыл про валокордин и в один прыжок оказался у Николая, — это важно!

— В семь пятнадцать.

— Как раз тогда, когда у нее случилась клиническая смерть, — ученый упал на стул и посмотрел на экран, где Анна Абрамовна уже пришла в себя и, сидя на полу, вяло растирала лицо. — Что же это может значить?..

— Это значит, что у нас есть новая гипотеза и еще одна бессонная ночь впереди. Кофе как назло закончился… — Николай огляделся в поисках кружки.

— Это значит, Коля, что происходит нечто странное. Аня чуть не ушла из симуляции раньше времени, и ее код изменился без нашего контроля. Демон этот, когда появляется и исчезает в Скайриме, тоже меняет код без нашего контроля. Что если они похожи? Что если он, как Аня, приходит в Скайрим из своей реальности? Пресвятые нейроны, усы Эйнштейна и все Шрендинговы коты вместе взятые, этот даэдра — он тоже настоящий?

— Да ну, бред, — недоверчиво протянул Николай, — я сам вписывал его в программу, как обычного персонажа. Так же как и всех остальных неписей… Ну, кроме Бишопа. Его я точно не вводил его в игру, и… Че-е-ерт… — Коля откинулся на спинку стула и в задумчивости уставился на Натана Семеновича. — Если даэдра настоящий… Бишоп сам откуда взялся… Так может кроме них ещё кто-то в симуляции ведёт себя не как непись. Все эти сбои в моей программе… Минуту, кажется я знаю куда смотреть и где копать…

Коля крутанулся на стуле. Пальцы взлетели над клавиатурой, защелкала мышка… На мониторах перед перед программистом развернулась простыня логов[1]. Натан Семёнович мало что понимал в программировании, но кое-что знал о целеустремленности.

Его жена держала дома собаку — уже пожилого терьера Степана. Степан был под стать своему имени — степенен, солиден и нетороплив, пока не учует запах любимых мясных шариков. Вот тогда ленивый, с поволокой собачий взгляд загорался огнем энтузиазма, а сам Степан вспоминал о своих диких предках и бросался в последний бой за фрикадельку с самим чёртом, богом, и даже Натану Семеновичу доставалось. Доктор Склифосовский узнал этот взгляд — «охота за фрикаделькой» — за очками Николая. Программист вышел на охоту, и не приведи господь влезть между ним и монитором. Может укусить…

Натан Семёнович на всякий случай отодвинулся и молча стал ждать, когда Коля вынесет свой вердикт.

— Когда я смотрел логи, я смотрел только на чужие изменения, но не обращал внимания на обычные базовые события, которые случались при этом. Посмотрим… установим погрешность… поставим условие… проверка частоты — true… и-и, фильтровать… Есть!

Успевший задремать от усталости Натан Семёнович вздрогнул.

— …нашел! Каждый раз, когда у нас случался сбой в игре происходило несколько событий: во-первых, кто-то из неписей умирал. Во-вторых, кто-то рождался. В-третьих, кому-то стреляли в колено… Какое-то роковое событие, ломающее судьбы…

— Ну, про колено — это мы опустим, а вот что, кто-то умирал или рождался — это интересно… Что если не сбой вызывал смерти неписей, а наоборот: смерти неписей вызывали сбой в нашей программе? Когда мы воссоздали переход с помощью препаратов и машин, изолировали сознание и отключили органы чувств — мы по сути симулировали смерть, и благодаря этому закинули ребят в виртуал. А когда Аня чуть не умерла здесь, она и из игры едва не сбежала, хотя это странно, ведь сознание ее было в порядке… — Натан Семенович поправил очки и уставился в потолок в глубоких раздумьях. — Похоже, смерть (а в нашем случае ее симуляция) — это переход из одной реальности в другую.

— Даэдра настоящий… Смерть — переход из одной реальности в другую… — заворчал Коля, — это все звучит так, будто…

— Будто Скайрим — это не игра, — Натан Семенович побледнел, — будто мы влезли в чью-то РЕАЛЬНУЮ реальность…

Мужчины замолчали, каждый думая о своем.

Доктор Склифосовский думал, что ему получать по шее от руководства за непредвиденные трудности, а Коля думал о бананах — есть вдруг очень захотелось есть. Программист нащупал пустую кружку из-под кофе и непроизвольно скосил взгляд на экран, где горели строчки программного кода Анны Абрамовны. Они уже прекратили меняться и снова замерли на экране и оцифрованная Анна снова дышала. Смерть задела ее код рикошетом.

Коля повертел кружку в руках, разглядывая кофейные круги на ее стенках:

— Если предположить, что наша игра — это на самом деле живой мир, который развивался параллельно нашему, то получается мы что… Сделали портал?

— Я бы не назвал это так, — Натан Семенович вынырнул из задумчивости, — но что-то мы сделали…

— А я еще и подключился к управлению той вселенной… — программист усмехнулся про себя. — Чувствую себя почти богом…

Он картинно выпрямил спину, вскинул острый подбородок:

— Николас. Святой Николас…

— Ладно-ладно, Санта Клаус, ты мне лучше скажи, как помочь нашим «оленям», которые остались без поддержки в чужом мире?

Программист поднял палец:

— Ну они так не совсем без поддержки. Я еще могу влиять на программу, или «чужой мир» — как угодно. Могу управлять, например, погодой в Скайриме, или вызвать нашествие саранчи, но с каждым изменением кода контроля у меня становится все меньше… — Николай сник и убрал свой «божественный» перст, — что делать-то теперь будем?

— Остается только одна вещь, — Натан Семенович поднялся, сухо хрустнув коленями.

— Пить?

— Молчать, Коля, молчать… Никому не слова, что мы, возможно, открыли параллельные миры и доказали, что смерть — это переход в иную реальность. Но сперва… Сперва надо придумать, как помочь нашим путешественникам вернуться домой, а потом думать над тем, что мы тут натворили…

__________________

[1] Лог — журнал действий в программе.