Когда солнце склонилось к горизонту, Эвелиса подоила коров, закрыла птицу, и оставив молоко в сенях, тихо прошла в избу. Тяжко быть чужой в отчем доме, да видно доля ее такая. Мать суетилась на кухне, негромко напевая под нос. Заметив старшую, она поджала губы, и кивнула на стол.
– Поешь болезная, авось раздобреешь. Я тебя к ужину кликать не стала, батюшка не в духе шибко, не стоило тебе лишний раз на глаза ему показываться. Ну ничо, к утру придобреет, не впервой чай.
Тихо опустившись на самый край лавки, девушка взяла остывший картофель, и начавший подсыхать хлеб. Кусок в горло не лез, но сделав над собой усилие, она жевала, без аппетита, не чувствуя вкуса.
– Угораздило же тебя уродиться такой нескладехой, – бурчала под нос мать, нарезая яблоки, – Аль сглазил меня кто, когда тобой ходила. Так вроде и оберегов не снимала, и на гнилую воду не смотрела, а все ж не убереглась. За то и маюсь, как наказанная. Поела? Так ступай с кухни, не береди мне душу.
Торопливо проглотив последний кусок, Эвелиса выскользнула на женскую половину, и медленно выдохнув, прислонилась к стене. День наконец-то закончился, а сколько еще впереди таких тоскливых дней?
К утру родители отойдут, возможно немного подобреют, а затем Параскева притащит нового жениха, и все по новой. И кто придумал, что плохо девице одной до старости доживать?
Разобрав высокие подушки, да откинув покрывало, девушка села на кровать, и принялась переплетать косу. Единственная красота, что ей от природы досталась, так это волосы. Густые, мягкие, вроде темные, а на солнце словно золото переливаются. Правда последние пару лет, под платок их приходится убирать, так хуже они от этого не становятся.
До слуха донеслось приглушенное всхлипывание.
– Олея?
На второй кровати тихо завозились, но ответа не последовало. Отложив гребень, Эвелиса прошла на соседнюю половину комнаты, которую занимала младшая сестрица. Та лежала на неразобранной кровати, уткнувшись лицом в одну из подушек.
Ощутив жалость, девушка мягко опустилась рядом.
– Олея, сестрица, кто тебя обидел?
Девушка раздраженно дернула плечом, и снова шмыгнула носом.
– Может воды тебе принести, али матушку позвать?
Оторвавшись от подушки, Олея резко села на кровати, и зло прищурившись посмотрела на сестру.
– Это ты во всем виновата! Только ты!
– В чем же? Я до сумерек домой не заходила.
– Не притворяйся, будто не понимаешь! Ты всю жизнь мою запортила! – по ее щекам снова потекли злые слезы, – Слышала, что батюшка сказал? Не выдаст он меня, прежде чем тебя не сосватаю-ю-ют! И останусь я до седых волос одна-одинешенька!
– Ну-ну, не будут родители губить твою молодость. Рано или поздно от меня отступятся, и поймут, что вторая невеста подрастает, – мягко произнесла Эвелиса.
– Не отступятся! Батюшка никогда вопреки своего слова не пойдет! Мне уже семнадцатый год минул, еще пара лет, и перестарком обзовут. Или Янушу ждать наскучит, вона вкруг него девки крутятся. – она снова всхлипнула, уткнувшись носом в колени.
– Януш тебя любит, и женится. Обязательно. Не лей слезы раньше времени, слышала, что сваха говорила? Такую, как ты и в сорок сосватают.
– С такой сестрой, я до сорока лет в девках и просижу! Почему тебя в детстве хворь какая не унесла? Оглобля проклятая!
С неожиданной силой оттолкнув сестру, Олея упала лицом в подушки.
Закусив губу, Эвелиса встала и вернулась на свое место. Она от всей души хотела помочь, или хотя бы утешить младшую сестру, но видимо только растравила ей душу. И не поспоришь, во всем Олея права, да только кому от этого легче?
***
Следующие дни выдались вполне спокойными. Эвелиса с головой ушла в дела по хозяйству, и старалась как можно меньше попадаться на глаза родителям. Младшая сестрица сама держалась в стороне, сожалея о том, что наговорила тем вечером. Сваха до поры не появлялась, и под крышей их избы, худо-бедно воцарился мир.
Однако долго такое спокойствие продолжаться не могло. В один из дней, покормив после обеда гусей, девушка собралась в заречную часть деревни. Надо бы выменять яйца на лечебные травы, да десяток еще отдать кузнецу, за то, что лошадь накануне подковал.
Девушка убрала из корзины случайные перья, и поправила сбившийся платок. Если идти через ручей, а не по мосту, то хватит времени еще и за дикими яблоками заглянуть, если птицы, их конечно, еще не обклевали.
– Эвелиса! – раздался из окна голос матушки, – Куда собралась?
– Так яйца нужно выменять, ты намедни говорила.
– Оставь, Олея сходит. Воротайся в избу.
– Я быстро обернусь…
– Воротайся! Кому сказала. И хватит мне перечить, и так сил с тобой никаких.
Не произнося больше ни слова, Эвелиса послушно поставила корзину на крыльцо, и шагнула в сени. Очередной жених что ли наметился? Почему ее тогда не заставляют прихорашиваться, а лишь загнали на женскую половину, да сказали сидеть смирно, и ждать. А чего ждать то?
Выяснилось это довольно скоро.
– Эвелиса, подь суда! – гаркнул отец.
Сбитая с толку, девушка торопливо стянула с головы забытый платок, пригладила волосы, и несмело выглянула на общую половину. Все-таки у них снова были гости. За столом сидела склочного вида женщина, с острым носом. А по бокам от нее два парня. Первый, крупный детина, отрешенно размазывал по столу хлебный мякиш. При взгляде на второго, Эвелису передернуло. Он был очень похож на свою мать, и почему-то вызывал необъяснимое отвращение.
Пожалуйста! Кто угодно, но пусть только не он окажется женихом! – мысленно воззвала она.
– Да чего ты там жмешься! Выйди, кому сказал, покажись гостям.
Сжав зубы, девушка вышла на середину комнаты, привычно опустив глаза в пол.
– Мда… А поприличнее кого не нашлось? – протянула женщина резким голосом с визгливыми нотками.
– Твоему дурню и такая хороша, – бросил отец, – К тому же, невеста с приданным, все честь по чести.
– Хороша невеста, двадцать пять лет девке, а никто не позарился. Чай умом скорбна?
От ее слов Эвелиса выдохнула, как от пощечины. Пусть думает, что хочет. Может лицо свое показать, чтобы, как и прошлые сваты отправилась восвояси? Но страх перед отцом, удержал от необдуманного шага.
– Ум, как раз девке и не надобен, – произнес Далибор, – Ее дело по хозяйству трудиться, да детей рожать.
– Тоже верно. Что думаешь, Палюша, пойдет нам в дом такая невестка?
– Может и пойдет, – протянул гнусавый голос, – Пусть лицо покажет, а то вдруг не по душе братцу придется.
Девушка подняла голову, рассматривая гостей поближе. Заметив ее движение, детина отвлекся от своего занятия, и указав на нее пальцем, что-то загыгыкал.
– А смотри, по нраву, – хмыкнула женщина, – Глазливая правда, но мы не переборчивые. Зато жилистая, такие обычно долго живут, и хорошо работают. И ест, наверное, немного, ишь тощая, прям оглобля.
Второй парень рассматривал ее с вниманием. Прошелся взглядом по фигуре, лишь ненадолго задержавшись на лице. От его взгляда Эвелису охватило гадкое чувство. Не приходилось сомневаться, кто будет ей мужем для людей, а кто на самом деле, и от этого стало еще противнее. Заметив ее выражение лица, парень недобро усмехнулся.
– Значит договорились, – хлопнул рукой по столу отец, – Как урожай уберем, сыграем свадьбу.
Детина что-то промычал, столкнув со стола локтем чашку.
– Он бывает неуклюжим, – словно оправдываясь произнесла женщина, – Зато нрав тихий, да любая работа по плечу. Хороший парень, не вековать же ему бобылем.
Они медленно поднялись из-за стола, отвесили положенные поклоны, и покинули избу. Эвелиса продолжала стоять не шевелясь, словно до конца не осознавая, что произошло.
– Радуйся, девка. Вот и по тебе сыскался жених, – сухо произнес отец. – Старший, Палюш, уже второй раз женат, а этого все пристроить не могли. Но, как говорится, для каждой твари своя пара положена.
От его слов, внутри девушки что-то перевернулось, и она бросилась на колени перед отцом.
– Батюшка! Родной! Прошу, не выдавайте замуж за него. Позвольте под родной крышей остаться. Вас с матушкой в старости дохаживать. – горло болезненно сжало, – Изведут они меня. Я же ваша, родная… Не отдавайте… – пришлось замолчать, чтобы удержать подступающие слезы.
В этот раз, мать не вмешивалась. Стоя у окна, она кусала край платка, не поворачивая головы. Будущие родственники и на нее произвели гнетущее впечатление, да только не дело, против слова мужа идти.
В лице Далибора что-то дрогнуло. Он поднял тяжелую руку, и погладил дочь по голове.
– Дура ты. Лучше плохой муж, чем никакого. – и разозлившись на себя за эту слабость, продолжил с ожесточением, – Али хочешь, чтобы мне в старости каждый пальцем в спину тыкал? Мол не выполнил свой родительский долг, не устроил судьбу дочерей. Да ты первая и обвинишь меня, что в девках осталась.
– И слова не скажу, батюшка! Пусть Олея свое счастье устраивает, она многим по сердцу, и достойна этого. Только не отдавайте за дурня!
– Цыц! – рассердился отец, – Что обо мне люди скажут, коли я младшую выдам, когда старшая не пристроена? Я все решил, так что перетряхивай свое приданное, да готовься по осени в новый дом хозяйкой вступить.
Тяжело поднявшись, он прошел через горницу, и вышел, хлопнув дверью. Эвелиса осталась сидеть на полу, уткнувшись лицом в ладони. Никогда за всю жизнь, ей еще не было так больно и тошно. Выждав некоторое время, мать потянула ее за плечо.
– Ну, ну. Ни к чему убиваться. Никуда от своей женской доли не денешься, и спорить нечего. – голос ее звучал непривычно мягко, – Ступай умойся, да не серди батюшку, о тебе же радеет. И приданное за тобой даст не меньше, чем за Олею. Приживешься в новой семье, а там стерпится-слюбиться. Вышла бы лицом, так выбирала бы, а так, бери, что досталось.
Всхлипнув, девушка ожесточенно протерла глаза, чувствуя, как начинает гореть кожа.
– Все равно… не пойду за него! – запнувшись выдохнула она, и не дожидаясь реакции матери, выскользнула на женскую половину.