Невыносимое счастье опера Волкова

Глава 9

Глава 9

Виктор

Открываю дверь, стоит. Вот совсем не удивлен, и сразу режим радушного хозяина врубаю, хотя осадочек после вчерашнего “расставания” до сих пор имеет место быть.

– Привет, конфетка, чего такая кислая? Девочки…

“Девочки” наперебой с днюхой поздравляют, а “конфетка” губы поджимает. Смотрит волком. Убивает своим осязаемым недовольством, как будто это я к ней вероломно в дом вломился, а не она ко мне. С трудом подавил порыв оглянуться, на тот ли участок я зарулил, хотя с головой у меня пока вроде бы лады.

– Не беспокойся, Виктор, я уже ухожу. Не буду тебе портить праздник.

Да я, собственно, еще и не успел побеспокоиться, а она уже молниеносно натягивает кроссовок и мимо меня проскальзывает. Ногами своими от ушей по ступенькам вниз перебирает. Сказать, что я охренел от таких скоростей армейских – ничего не сказать. Вот только чего опять-то бесится цаца?

– Что происходит? – спрашиваю у Беловой, плечами пожимает.

Да и Ру ничего не понимает, кричит Кулагиной вдогонку:

– Тони, ты куда? А торт есть? Он вку-у-усный!

Смотрю “соседке” вслед – глухо. Некрасиво, мадам Кулагина. Ой, как некрасиво ребенка игнорить. Пусть идет, может, оно и правильно. Рукой бы махнуть да забить. Пусть побыстрее свою задницу отсюда уносит, пока меня в очередной раз на ней не повернуло. Но не по-человечески это как-то. Блин!

– Из дома ни на шаг. Обе.

Вручаю бутылки Агате и закрываю за собой дверь, чтобы не подслушивали, партизанки. Нас обычно если клинит, то такими оборотами речевыми выстреливаем, что точно не для детских ушей Ру и нежных одуванчика Беловой.

Иду следом, догоняя “гостью”.

– Тони.

Ноль реакции.

Она в шортах коротких, джинсовых, явно из дома выскочила “на пять минут”, и эти шорты, капец, как офигенно смотрятся! Ягодицы, правда, почти голые, прикрыть хочется, спрятать от чужих сальных глаз. Но благо, тут пока только мои. Засмотрелся, ёшкин кот! А она, коза шустрая, уже за калитку схватилась, с участка почти выпорхнула. В последний момент за талию хватаю, от двери оттаскивая. Ласково. Да еще и интересуюсь так… любезно:

– Тормози. Куда так сорвалась, конфетка?

– Руки, Вик!

Дергается. Убираю руки да еще и поднимаю, для пущей убедительности.

– Все. Не рычи. Я с миром. Ты от меня стартанула, что ли, Кулагина? Так я вроде не кусаюсь.

– Меня здесь сегодня, на минуточку, вообще быть не должно было. Это все твоя сводница Белова вон в игры играет. Усмири ее, а? – нос морщит, так и чешутся руки ее по нему щелкнуть разок. – А то мы так и будем весь мой отпуск “невзначай” пересекаться, Волков. До тех пор, пока окончательно друг другу глотки не перегрызем.

– И что, прям даже с днем рождения меня поздравить не хочешь?

– Не горю желанием, если честно.

– Могла бы и соврать ради приличия.

– Могла бы. А ты ради приличия мог вчера правду сказать.

Ухмыляюсь.

– Доложили, значит?

– А ты думал? Сколько я в дурах прохожу?

– Я не собирался тебя в “дурах” держать, если тебе интересно. И, если уж на то пошло, я тебе не врал, конфетка. Я не говорил, что Ру моя дочь. Если ты помнишь.

– Но ты и не опроверг мою догадку, а значит, соврал.

– Я бы назвал это – умолчал.

– Да какая разница, Вик? Просто зачем было это делать?!

– Может, потому что мне стало обидно, не думала?!

– Что тебе стало обидно?

– У тебя был такой взгляд, как будто я побитой собакой тут ходить все десять лет должен был. Еще бы, хозяйка уехала, жить-то как?! А вот так, Кулагина! Спокойно жить. Да, детей и жены у меня нет, но ты удивишься, очевидно, в монахи я не подался и затворником не стал. Более того, жизнь моя не остановилась. Я как и все: сплю, ем, работаю и даже иногда развлекаюсь и не считаю, что совершаю что-то аморальное. Я свободен, Тони, и волен делать все, что мне заблагорассудится. И уж точно не тебе меня в чем-то упрекать! – выговорился. Дерганно взъерошил пятерней затылок. Выдохнул. Эта тема мне всю ночь мозг взрывала. Только озвучил – отпустило.

– Да я и не… В общем, здесь не время и не место выяснять отношения.

– Конечно, зачем их вообще выяснять? Проще снова собрать чемодан и молча свинтить. Очень по-взрослому!

Молчит. Насупилась.

Я даю себе пару длинных-длинных секунд, чтобы укротить зашкаливающий рядом с ней адреналин. Так уж повелось, что она моим организмом воспринимается, как раздражитель, который надо перебороть. Гребаный вирус! Но сегодня звезды раком встали. Не хочу с ней ругаться и мериться упрямством. Наелся за сутки. Хватит! Хочу, чтобы как раньше, по-человечески, в одной компании. Тем более, почти всех гостей она знает, как бы не брыкалась, но Багрянцев и Белова когда-то были и ее друзья. Поэтому хоть один из нас должен быть вежлив и благоразумен.

– Ладно. Ругаться будем в другой раз. Оставайся, Кулагина.

– Что?

Такого она явно не ожидала.

– Что слышала. Перемирие? – на кой-то черт порывисто, по-детски тяну мизинец.

Тони смотрит на меня, как на умалишенного. Да, если бы она так сделала, я бы тоже подумал, что у нее кукушка съехала. По*уй. Пусть будет так. Сегодня мой день или как?

– Ты понимаешь, как это вот все будет нелепо выглядеть, Вик? – заламывает бровь упрямая краля. – Ты, я, мы… все разнесли, а тут теперь за одним столом торт есть будем, и улыбаться? Серьезно?

– Мы разнесли?

– Ой, вот только не надо! В расставании всегда виноваты оба. Да, точку поставила я, но шли мы к ней совместно!

Охереть. Дурацкая идея с мизинцем. И с присутствием Кулагиной тоже. Она каким-то снова невъе***ным образом умудрилась стрельнуть своими резкими словами прямо в ноющий пятак. Десять лет, а как вчера!

– Ты полагаешь, что если бы у меня была возможность не дать тебе сесть в самолет, я бы ею не воспользовался?

– И тем не менее ты меня не оставил.

– Я был в армии, Кулагина! – срываюсь. – Ты это знала и специально выбрала момент, когда я бы ни хера не смог сделать! Смоталась, бросив меня по СМС, как ты думаешь, как мне после этого служилось?

Наступаю. Машинально. Всего шаг, но коза даже не вздрогнула. Как задирала упрямо снизу вверх нос, с достоинством выдерживая мой взгляд, так и стояла, не шелохнувшись. Там, по-моему, вообще, всего на жалкие мгновения в глазах сожаление промелькнуло или какая-то другая, кроме бараньего упрямства, эмоция, но и ту она быстро задушила.

– Сдохнуть хотелось, вот как.

– У тебя, знаешь ли, тоже рыльце в пушку, Вик. Если бы ты хотел, ты бы мог меня найти! Я никогда не скрывалась, если что. Но за десять лет ты и пальцем не пошевелил, Волков.

– Найти? – переспрашиваю. – Серьезно? А зачем, Кулагина? Чтобы что? За шкирку тебя притащить обратно в Сочи, чтобы ты меня еще больше возненавидела? Для этого найти? Или бросить все и следом за тобой “златоглавую” покорять? Теперь давай честно, я тебе там был нужен?

Молчит. Хмурится. Губы дует. Красивая, зараза! Всегда была самой красивой. Всегда, черт возьми, взгляд к себе приковывала! Глаза эти шикарные, брови с дерзким разлетом, будто созданные, чтобы одним взглядом рты недовольных затыкать. И веснушки. Обожаю, блть, ее веснушки! А она их всегда ненавидела и за тонной тоналки прятала, дурочка. Вечно стремилась к какому-то гребаному навязанному идеалу, не понимая, что она и есть идеал! Спасибо хоть, что там в своей Москве новомодной херней свое лицо не напичкала. Натуральная. Вся. От и до. Даже губы ее. Я слишком хорошо их помню, чтобы обмануться. Ни капли “апгрейда”.

– Честно? Да, я хотела бы, чтобы ты бросил свое упрямство и приехал за мной Волков, – звучит тихо и с надрывом. Ба, да ладно, неужто эту каменную стену удалось пробить? Я смотрю, трещина по фасаду пошла. – Но у тебя всегда был слишком упрямый характер, и ты скорее сдохнешь, чем пойдешь на уступки, Волков.

Зашибись.

– Я всю молодость на уступки шел, Кулагина. Тебе и только тебе. Только тебе на х*й это было не нужно. Итог мы оба знаем. В любом случае я с тобой не ругаться тут вышел. Просто собирался пригласить на ужин, раз уж судьба глумится таким образом, что ты на мою голову свалилась именно в этот день. Только это и ничего более.

– Тогда давай просто сделаем вид, что соседний дом пустует. Что мы друг друга не видели и всего вот этого, произошедшего за последние сутки, не было!

Да, так было бы определенно правильно. Было бы. Я уже почти смирился и ее отпустил. И вечер, возможно, получился бы спокойный. Если бы тут к дому не подъехали сразу две тачки. Гости.

Тони оглядывается, а я отступаю от калитки, в которую хлынули опера с Багрянцевым. Шумно, гогоча на всю улицу поздравления, первый вваливается Герыч с лыбой во всю свою довольную рожу:

– О, Антонина, добрейшего вам вечерочка! – умудряется поклониться этот “джентльмен” прямо с ящиком пива. – Как ваше “ничего”?

– Герман? – лицо Кулагиной вытягивается. – А вы… ты… как это, Волков?! Вы знакомы, что ли? – на меня смотрит глазами огромными. А я, олень, и забыл, что это Герыч мою козу горную вчера подбирал на трассе.

Черт!

Тут разрулить не успеваю, как на территорию вваливается Багрянцев, не сдерживая своего восторга, на всю улицу орет:

– Да ладно?! Кулагина?! Да быть того не может!

– Е…Егор? Багрянцев?! – расплывается в ответной улыбке Кулагина.

Ну, конечно, мне-то улыбнуться у нее челюсть клинит. Бесит! И двух минут не прошло, а они уже обжимаются. Ну, все, Багр ее точно не отпустит. Так что конфетка может даже не надеяться отвертеться от ужина.

Но самое поразительное случается, когда на территории появляется Ларин. Взгляд “залетного” тут же отупело стекленеет и по ногам моей “гостьи” ползет. Я напрягаюсь.

– Антонина? Вот это встреча!

– Леонид? Крайне… – взгляд на меня, – …неожиданно.

А меня со своей стороны вдруг осеняет: этот командировочный на задницу Тони глазел в аэропорту. Кулак непроизвольно сжимается. Потом догоняет понимание того, что они и познакомиться успели. Тут, кажется, хрустит челюсть. Пока моя. Но к концу вечера, вполне возможно, что зубы пересчитывать будет Ларин. Ибо не х*й моей Кулагиной так ярко улыбаться!

– Я же говорил, что не привык сдаваться, Антонина, – ляпает Ларин, и тут меня взрывает, смотрю на Тони – улыбается стоит.

Что, блин? И что это значит? Какого хрена лысого и сюда этот командировочный влез? Работа и личная жизнь – обложил по всем фронтам. О-о, капец теб, Ларин…

Нина

Я же говорила, что любая стычка с Виком – атомный взрыв! Бомба из чувств, эмоций и ощущений. Весь этот адский замес бурлит, кипит и клокочет, хаотичными вспышками взрываясь по всему телу. То мурашками, то коликами, то дрожью и стиснутыми кулаками.

Надо было валить. А еще лучше быть умнее и вообще не приходить, пусть бы Белова дом по кирпичикам разобрала. Лучше так. Чем то, что имею сейчас.

Сижу за столом в компании мужиков, которые неожиданно оказались мне знакомы. Все до единого! Даже, как выразился Вик, “командировочного” Ларина Леонида я знаю. Тот самый, что “кофе с продолжением”. Смотрит теперь, глаз с меня не спускает, нервирует. Явно офигевает, мол, как так? А мне приходится улыбаться, прикрываясь вежливостью.

Герман этот – вообще партизан! Сыграл на трассе выше всяких похвал, ни словом, ни взглядом не дал понять, что знает Волкова. Более того, что Вик его начальник. И да, я уверена, что это он его за мной подослал. Да Волков и не отрицает. Теперь вот даже не знаю, как к этому относиться? Как к проявлению заботы именно обо мне? Или сугубо мужской инстинкт: спасения слабых и обездоленных в целом?

Весело, короче.

Единственное, кому я искренне рада, это Егору. Егорушке, как я любила его по молодости дразнить. Он всегда был классный парень! Добрый, открытый, чуткий, общительный, без претензий и тараканов, которых у нас с Волковым столько, что никаким дихлофосом не вытравить. Багрянцев всегда любопытно оттенял характер взрывного Вика. Черное и белое. Инь и Янь. Опер и следак. М-да. Подобрались же, два брата акробата.

Неожиданно было узнать, что Егор пошел в следователи. Мне всегда думалось, что он каким-нибудь творцом не от мира сего станет, чем-то он мне Белову в брюках напоминал. Восторженный фанатик, в хорошем смысле. Фотографировал он круто, студию свою хотел, а теперь вот, серьезный дядя “при погонах”. Кстати, он мне тоже был неслыханно рад. Это Егор меня в объятия заграбастал и грудью ворота закрыл. Мол, не пущу, ты обязана остаться и бла-бла-бла. Затащил буквально в Волковский дом и заболтал. Так что я и забыла, что куда-то собиралась свинтить.

Теперь вот сижу. Как не в своей тарелке. По левую руку, в центре стола, именинник, по правую Агата. Напротив Ларин, газами в меня стреляет. И все это “распрекрасное” сборище только Егор и Герман спасают, шутки травя. Волков хмурый. По первости так вообще, искрит между ним и Леонидом так, что фитиль поднеси – рванет. С чего бы это? Званиями бодаются? Так, как я поняла со слов Егора, они оба майоры. Господи, мальчишки… кто их поймет.

Я потягиваю вино, лениво покусывая ломтик сыра. Постепенно все немного расслабляются. Градус накала падает. Опера и следователь байки травят, из разряда “а вот мы как-то раз…”. Все мужчины пиво потягивают. Мясо на мангале жарится, стол от овощей ломится. Руслана тут же, с нами, Германа игрой в “дурака” развлекает. Вполне хороший вечер в кругу друзей. Мог бы быть.

Наверное, если исключить из уравнения все раздражители, то мне даже понравились бы такие камерные посиделки. Как ни крути, ребята они все классные, умные, с чувством юмора. Историй столько знают, что на годы вперед хватит. При этом никакого пафоса и заносчивости. Даже Леонид и тот вписался в компанию.

Ах, если бы, да кабы…

Белова что-то притихла. Взгляд на нее бросаю, она смущается и глаза прячет в вине, которое почти не пьет. Так, едва пригубливает. Щеки ее миленько алеют и вообще, волнуется Агата, похоже. Готова поспорить, что чаще, чем позволяют приличия, смотрит на Багрянцева. Согласна, на него тяжело не смотреть, он красавчик, и темно-синяя форма следователя наверняка ему идет. Вообще мужики по форме – чистый секс. Но… тут явно большее. И что бы это значило? Интересно.

Нет, не так!

Интересно, но ничего непонятно с одной бутылки! Поднимаю бокал, залпом махнув остатки вина. Поднимаюсь из-за стола, собираюсь взять вторую. Слышу за спиной вздох. Оборачиваюсь, Волков. Угадайте, куда смотрит? Да, дурацкие шорты! Вообще-то они домашние, почти джинсовые трусы, никак не предназначенные для посиделок в преимущественно мужской компании. Но что делать? Уйти не дал сразу? Пусть наслаждается. Я далеко не жеманная принцесса, мне смущаться нечего. Пока иду в кухню, еще и бедрами старательно виляю. Чтобы "виновнику торжества" совсем вечер сказкой не казался.

Нахожу вино, штопор. Разворачиваюсь, собираясь всучить ее имениннику, чтобы открыл, а Волкова нет. Невелика потеря! Уже делаю шаг в сторону Ларина, как этот зверюга Вик, топая босыми ногами по паркету, вылетает со второго этажа с… это что, кофта?

– Замерз? – хлопаю глазами, кивая на черный свитер.

– Надевай.

– Чего?

– Чего слышала, Кулагина, – рычит.

– С какой это радости?

Наклоняется, чтобы нас не расслышали в гостиной, шипит:

– Тут, блть, полный дом мужиков, а ты в трусах почти ходишь! Задницей светишь.

– Пф! А что, задница моя не нравится?

– Ты это сейчас серьезно спросила?

Щурится. Не нравится мне этот взгляд. И еще больше не нравится, что он томительной болью внизу живота отдается. Плохой звоночек.

– Напомнить, что мне не пятнадцать, и я уже не девочка, чтобы смущаться, а взрослая и самодостаточная тетенька, Волков? Да и не знаю, как тебя, а меня моя фигура вполне устраивает. Такой задницей грех не светить!

– Кулагина, совесть имей. Тут четыре холостых мужика, давай не будем тут парад “стояков” устраивать. Не доводи до крайностей. Надень. Эту. Чертову. Кофту!

Четыре? Значит, сборище холостяков? Ничо се! У Волкова тоже никого нет? Ах, да, Белова что-то такое тарахтела. Не можется и не хочется ему, видите ли. Ну-ну. Попляшем на его больной мозоли?

– Ну и? Пусть мальчики порадуются, когда им еще такая красота перепадет? Для кого-то же я эту задницу трижды в неделю качала в тренажерке! – виляю ягодицами, демонстрируя Волкову. – Во! Кста-а-ати, я тоже не в отношениях, глядишь, кого пригляну… Герман как тебе? Симпатичный, правда, характер у вас, у оперов, дерьмовый, но так я и не замуж за него собираюсь. Так, курортная интрижка. А Ларин? Хм, он из Москвы, проблем со встречами не будет, там вполне можно будет продолжить. Перспективный, опять же, тип…

Заткните меня.

Клянусь, это все вино!

Волков с каждым словом свирепеет все больше. Глаза кровью наливаются, ноздри раздуваются, как у разъяренного мустанга, а губы все плотнее и плотнее смыкаются. Голос, правда, убийственно ровный, океаны замораживать можно:

– Ты специально это делаешь?

Если бы я была мужиком, он бы гарантированно уже отвесил мне хорошего леща! Вот только я девочка. К тому же у такой, как я, девочки “слабоумие и отвага” – девиз по жизни. А значит, хрен я так быстро прогнусь!

Фыркаю.

Делаю попытку обогнуть Вика. Не-а, без толку. За руку хватает, рывком обратно возвращает.

– Кофту надень.

– А если нет?

– Я сам ее тебе на задницу натяну. При всех, Кулагина. Показательно. Хер ты тогда кого здесь “цепанешь”.

Судя по его взгляду, не пустая угроза. С него станется: на плечо и куда-нибудь в кладовую, запереть, пока все веселье не закончится.

– Может, мне еще в паранджу обернуться?

– Я жду.

Мужлан! И сам не ам, и другим не дам.

Выдергиваю из пальцев Вика толстовку и демонстративно натягиваю на себя. Теплая, длинная, стильный, мать его, оверсайз! Спрятала так спрятала, чуть ли не до колен. Самое убойное, что пахнет она им. Виком. Приходится все свои силы собрать, чтобы не зажмуриться и позорно носом запах не втянуть. И без этого в животе узел тугой скручивается. Дрожь по позвоночнику проходит. Зубы свожу и рычу:

– Доволен?

– Другое дело. Хорошая девочка.

– Да пошел ты, – огрызаюсь, всучив ему штопор. – Вино лучше открой.

Улыбается, сученыш. Еще бы, в коем-то веке перебодал.

Я стою рядом в этой дурацкой кофте. Нет, вообще-то она совсем не дурацкая, и вещи такие я люблю, но конкретно эта бесит! Потому что она Вика! Потому что она пахнет Виком! Потому что и я теперь пахну Виком! Потому что… да просто потому что!

– Не пыхти.

– И что, мне теперь в этой теплой кофте весь вечер париться, Волков?

– Хочешь, могу дать тебе свои штаны, – возится с пробкой Вик. – Спортивные. Они на веревках.

– Ага, и куда я их веревками привязывать буду, штаны твои двухметровые? К ушам?

Волков оборачивается. Я зыркаю в его сторону. Мы прыскаем со смеху.

Забавная была бы картинка, тогда четыре холостяка точно могли бы быть спокойны. Такая не то что не возбудит, еще и желание к другим бабам убьет. На корню.

Ох, нет, срочно надо закинуть в себя еще бокал. Что он там так долго возится?