Невыносимое счастье опера Волкова

Глава 27

Глава 27

Виктор

– Короче, Волков, за ребятами “твоими” мы установили слежку, как ты и просил, – занимает свое место во главе стола полкан, сообщая:

– Пока все тихо, чинно и благородно. Что по местным нашим? Отработали?

– Тоже ничего из ряда вон. Наблюдаем.

– Хорошо. Держи меня в курсе.

– Так точно, Василий Геннадич, – киваю и поднимаюсь из-за стола. Сгребаю документы и собираюсь покинуть кабинет, когда в спину прилетает:

– Виктор, ты подумал насчет моего предложения?

Оборачиваюсь. Полкан смотрит на меня в упор. Вот знал же, что без этого вопроса слинять не удастся. Так, какого… спрашивается? Любой бы на моем месте уже скулил от радости, я же та еще сволочь – мариную начальство уже полторы недели. Шумилову точно пора памятник при жизни за терпение воздвигнуть, потому что даже сейчас я все еще не готов дать внятный ответ. Решаю слезть с темы уже заученным:

– Все еще в процессе размышлений, Василий Генадич.

Полкан брови хмурит раздраженно.

– Ты можешь этот свой “процесс” как-то ускорить, а, Волков? Слушай, у меня на эту должность целая очередь “красавцев расписных”, но я держу ее для тебя.

– Я понимаю.

– Зам.начальника местного УВД – это тебе не повышение из технички до кладовщика! Чего ты теряешь, ну? Звание подполковника получишь, оклад чуть ли не вдвое выше, должностные обязанности, опять же, серьезней. Все краше, чем опером, пусть и старшим в отделе. Понимаешь?! Ты же не дурак, Вить, не мне тебе рассказывать, какие тебе светят на новой должности перспективы. Лет через десять мое место займешь, при должном выполнении своих обязанностей. Что за подростковое межевание?

Все понимаю. Но при всем моем уважении к Шумилову, который носится со мной, как с хрустальной вазой, в данный момент у меня есть веские причины не торопиться с подобным решением. Тем более принятым в одиночку. Еще недавно такая тема бы обязательно проканала. Согласился. Сейчас же… я вроде как не один. Я до сих пор понятия не имею, как мы с Кулагиной собираемся жить дальше. Знаю только одно, что теперь, если придется, вероятней всего я буду готов бросить в Сочи все и полететь с ней в Москву. Разумеется, вместе с Ру. Иные варианты даже не рассматриваю. Во всяком случае, не исключаю такого исхода событий, как переезд. Хотя тоже палка о двух концах. Жить с женщиной, которая выше тебя по статусу, закусывает мое мужское эго. Тут я имею вес – там я ноль. Херово.

А второй момент, не мое это – бумажки в кабинете перекладывать из стопочки в стопочку. Хоть убейте, но мне нужно движение, нужен смысл, нужна передовая. Пока есть силы, здоровье, пока могу, не хочу вешать на себя пыльные талмуды. Сидя в кабинете, я жиром обрасту. Вообще не моя тема. Однако тут Шумилов прав: звание выше, заработная плата выше, престижа больше. Блть, что же все так сложно?

– Короче, Вить, ты хороший парень. Шикарный опер, мозги у тебя есть, язык подвешен. Мне такой зам был бы, как подарок с небес, раз уж наш Сорокин решил перевестись на малую родину. Давай, – машет рукой полкан, – решай свои вопросы личного характера, и я жду от тебя положительный ответ к концу месяца. Усек?

– Усек, – киваю скрепя сердце и покидаю кабинет начальства.

Легко сказать: решай вопросы личного характера. Там все так зыбко и взрывоопасно, что вот этот перевод нынешнего зама совсем оказался не в строчку. Да и вообще, все так навалилось, что не отдыху, ни продыху. Одна радость – Тони.

Хотя эта “радость” тоже не безмятежна…

Иду, скрипя зубами, когда взгляд в спину командировочного упирается. Третий час дня, где, интересно, наш залётный шлялся половину рабочей смены? Уже больше недели держу себя, чтобы не подправить ему профиль, сломав нос. Прямо после разговора со Столяровой. С одной стороны, понимаю, что своими поспешными, импульсивными маханиями кулаками могу его спугнуть, так и не узнав, что этот червяк замышляет. Но с другой… его рожа давно просит “рихтовки”, а задница хорошей взбучки, ибо этот павлин уж сильно начал наглеть в последние дни, раздавая приказы направо и налево. Кулаки сжимаю. Чем не самый удачный момент? Герман еще не приехал, Рыбкина все еще не выписали из больнички. Мы остались один на один. Скорости прибавляю…

Вот только от кровожадных мыслей отвлекает вовремя прилетевшее на телефон сообщение. Конфетка. Отписалась, что все у них с Ру хорошо, едут домой с соревнований. Следующим докинув сердечко и сокровенное: “ждем тебя на ужин”. Машинально, неосознанно улыбаюсь. С ума сойти, конечно, можно. Мы с Кулагиной живем вместе…

Еще пару месяцев назад я не то, что представить себе совместный быт с ней не мог, даже ее появление в родном городе казалось чем-то сродни сказки. И тем не менее – Тони здесь. Рядом. Со мной. Я до сих пор не понимаю, чем заслужил такую благосклонность судьбы? Я чертов везунчик!

Да, у нас не все гладко. Да, у нас не бывает тихо, ровно и спокойно. Но разве это не есть сам кайф? Когда тебя штырит на человеке. Клинит от одного звука ее голоса в телефоне. Переворачивает от смс. Когда с работы ты летишь, как сумасшедший, потому что знаешь, что она дома. Она ждет. Дверь откроет, обнимет, поцелует, скажет какую-нибудь вредную дерзость и будет всю ночь напролет тесно прижиматься к тебе, потому что без тебя ей холодно.

Моя. По любому. При любом раскладе. Именно поэтому я пока не могу дать Шумилову утвердительный ответ. Потому что вошел в ту стадию, когда личная жизнь стала для меня важнее работы, которой я жил последние годы.

Да, мы с Кулагиной ругаемся. По-прежнему. Временами ахово. Все еще учимся сосуществовать бок о бок. Иногда хлопаем дверьми и обижаемся. Иногда не слышим друг друга и сгораем от ревности. Я. В основном косит это поганое чувство меня. У Тони же оно проявляется не так явно. Но! У меня есть на то веские причины.

Она невероятная. Я знаю, как на нее смотрят мужики. Я сам, блть, пару недель назад на нее так же смотрел! Сожрать взглядом был готов, на плечо закинуть, даже не спрашивая согласия. Знаю, что она не допустит ничего лишнего, но не могу ничего с собой поделать – я ревную ее. Даже к работе и клиентам, которых у нее выше крыше и по большей части мужики.

А еще я за нее, пздц, как боюсь. От этого раздражаюсь, временами злюсь и хожу угрюмый. Но вокруг моей Кулагиной закручивается какая-то криминальная история. А вот какая? Понять не могу. Осознаю, что веду себя, как мудозвон, закручивая винтики и требуя от нее полного подчинения моему контролю и правилам, но все это не из вредности. Сугубо из-за лютого, холодного, липкого страха, что с ней или с Русей может что-то случиться. Задницей чую – проколотые колеса были только началом во всей этой мрачной истории…

– Витек! – вырывает из раздумий голос Германа.

– Ты уже вернулся? – оборачиваюсь, пожимая протянутую другом руку.

– Уже. Перекурим? – стреляет глазами на выход коллега.

Я соглашаюсь. В последние недели я редко держу в руках сигарету, и то в основном на работе. Потихоньку начинаю от этой пагубной привычки отвыкать. Благодаря моим домашним ярым противницам никотина. Еще немного, и вообще брошу.

На крыльце с Германом отходим в сторонку от общего движняка. Закуриваем. Какое-то время молчим.

– Короче, Ларин сегодня встречался с братцем твоей Кулагиной.

Вот же…

Губы поджимаю, тихо матерясь. Выходит, не зря я попросил друга проследить за нашим петухом столичным. И правда собирает инфу на Тони? Размазал бы его по стенке, да рано. Нервно затягиваясь, спрашиваю:

– Какого лешего ему надо было?

– Понятия не имею. Прослушку установить не успел. Но они о чем-то долго трещали в придорожной кафешке. Не скажу, что как старые друзья, но явно встреча эта не первая.

– Думаешь, что-то мутят?

– Вряд ли. Ларин, скорее, тоже пробивает людей по списку. Одного не пойму, при чем тут твоя Кулагина, к ней какого черта он прицепился?

– Не знаю, Гер. И это бесит.

– Я бы продолжал за ним присматривать, Витек. За Лариным. Думаю, мы обязательно нарыли бы что-нибудь интересное…

Интересное. У меня уже этот “интерес” в печенках сидит.

– Это вопрос? Или предложение, Герыч?

– Ты же знаешь, что я не могу действовать без разрешения своего начальства. Даешь добро?

Даю. Соглашаюсь молчаливым кивком.

– Что, кстати, решил по поводу повышения? Все еще отмалчиваешься? Шумилов, наверное, уже спать спокойно не может, скоро доведешь полкана до нервного тика. Он и так на тебя волком смотрит.

– Отмалчиваюсь. Пока не решил, как оно будет дальше, – сжимаю сигарету губами, затягиваясь и выпуская дым. Про себя думаю, что у меня помимо повышения еще куча незакрытых гештальтов.

Герман хмыкает. Взгляд отводит, глубокомысленно заявляя:

– Вот что с нами бабы творят. Влюбился мужик – нет мужика…

И не поспоришь. Хотя каблуком назвать меня, ой, как сложно. Но может, это мне только так кажется?

Нина

– Значит, говоришь, за ним водятся мутные делишки? – пробежав глазами по досье, я набрала своему информационному “первоисточнику”. В этот раз Нагорный ответил после первого же гудка. Похоже, Ромка его предупредил и они оба держат руку на пульсе, хотя сдается мне, что это лишнее. Им о своих женах беременных надо думать, а не о пиар-агенте, но все равно, такая забота греет душу. Что Ладе, что Фисе сказочно повезло с мужчинами.

Поглядываю на дверь ванной комнаты, прислушиваясь. Где там мой мужчина? Вода шумит, значит, Вик еще в душе. Хорошо. Незачем ему пока знать о моих проблемах. Не нужны ему сейчас лишние волнения. И так на работе начались такие “запарки”, что зачастую он переступает порог дома нервный и уставший.

– Водятся. Еще какие. Пересекались пару раз. Он весьма темная лошадка, Нин. Ни я, ни мой отец, ни большинство наших партнеров с “Олир-групп” предпочитают не связываться. И тебе не советую.

– Нет, конечно. Мне хватило того, что я увидела. Взятки, незаконные сделки, подлог документов. Не понимаю, почему его еще не посадили?

Откладываю документы и, разминая затекшую шею, прохаживаюсь вдоль окна Волковской спальни. Демьян терпеливо объясняет:

– Доказательств прямых нет. Все улики косвенные и те ведут на его людей, а не на самого Шляпина. Прижать его будет весьма и весьма непросто. Как ты вообще умудрилась с ним пересечься? Где ты его нашла?

– Он сам меня нашел. С подачи одного родственничка, любящего искать неприятности на свою задницу, – краем уха слышу, как стихает шум воды в ванной комнате. – В любом случае, я тебя поняла, Демьян. И спасибо за информацию. Буду иметь в виду.

– Да без проблем. Если нужна будет помощь, звони, Нин. Я серьезно!

– Знаю. Ромка то же самое сказал. Все хорошо. Мне тут есть за кого спрятаться, – стреляю глазами в сторону двери. – Анфисе привет. Тебе еще раз спасибо!

Распрощавшись с Нагорным, сбрасываю вызов. Телефон тут же пиликает, принимая входящее сообщение. Агатка:

“Завтра все в силе?”

Черт! Я и забыла, что мы еще на той неделе договаривались сходить куда-нибудь вдвоем. Развеяться, посплетничать, кости “мальчикам” перемыть. Хуже всего то, что и Вику я об этом не сказала. Запамятовала. Мой полицейский будет злиться.

“В силе. Бронируй столик!” – кидаю Беловой в ответ и выключаю звук, убирая мобильник под подушку. Время уже подбирается к полуночи, на сегодня работы достаточно. Да и вообще любых контактов и общения – хватит. Пора решать, как подкатить к Волкову с новостью, что завтра вечером дома меня не будет. Это сложно, но, похоже, у меня есть план.

Сую свой нос в приоткрытую дверь и улыбаюсь. Шикарный! В одном полотенце, низко сидящем на бедрах, Вик стоит у зеркала и обильно размазывает ладонями по щекам пену. Ныряю к нему. В ванной комнате душно. Подхожу на цыпочках и обнимаю его крепко. Целую между лопаток. Прижимаюсь носом к широкой спине, втягивая запах, жмурясь. Пальчиками по мужской груди перебираю, очерчиваю впадинки на прессе и опускаюсь ниже, касаясь темной полоски волос, уходящей под полотенце. Горячий, влажный, капельки воды на коже после душа. А еще сумасшедше вкусно пахнет гелем! Что-то мужское, древесно-пряное, горьковатое.

Я совсем свихнулась, да, раз нюхаю своего мужика?

А можно я его съем?

Вик сексуально хохочет.

– Опять мысли вслух, конфетка.

– Блин…

– С кем разговаривала? – ловит мой взгляд в отражении зеркала.

– От тебя вообще ничего не скроешь, да? Опера включил?

– Нет. Ревнивого без пяти минут мужа.

– Без пяти минут? Что-то я не припомню, чтобы ты на одно колено падал и предложение делал, Волков. Торопишься ты, однако.

– Это вопрос времени, Кулагина.

Я ничего на это не отвечаю. Самоуверенности этому наглецу не занимать, раз он думает, что я без промедления отвечу “да”. Мы друг друга определенно стоим.

Ныряю Вику под руку и перехватываю бритву.

– Можно я?

Волков оценивающе смотрит на меня.

– Что?

– Да вот думаю, можно ли тебе доверять, – звучит низким вибрирующим голосом, от которого волоски на руках дыбом встают. – Ты меня пару секунд назад съесть собиралась, конфетка, а теперь в руки острое лезвие просишь? Опасно. Я рискую не выйти из этой ванной живым.

– Не переживай, бритвой не убить.

– Ты заблуждаешься, – улыбается снисходительно, но отдает станок в мои цепкие пальчики.

– А вообще, если бы я хотела от тебя избавиться, то сделала бы это ночью.

– Почему?

– Ты так крепко спишь, что тебя никакой пушкой не разбудишь. Для меня было бы меньше сопротивления, а тебе меньше мучений.

– Ты только что сама себя сдала, Кулагина. Хреновая из тебя преступница, – лыбится Волков. Подхватив за талию, усаживает меня пятой точкой на тумбу у раковины, чтобы я не тянулась высоко. Покорно подставляет колючие щеки.

Брею я его молча. Сосредоточено и аккуратно, чтобы не порезать. Вик тоже предпочитает сохранять установившуюся между нами уютную тишину. Ладони у меня на попе устроив, следит в зеркало за моими действиями и лишний раз боится вздохнуть.

– Ты чего так напрягся, здоровяк?

– Да так. Не обращай внимание.

– Ну, нет, Виктор, так не пойдет. Колись!

– Вспомнил первый раз, когда остался у тебя. Ты не то, что заявиться ко мне в душ боялась, вообще вся краснела и смущалась наедине. Тряслась, как осиновый лист на ветру.

– Неправда! Ничего я не краснела и не смущалась! Тебе показалось.

– Смущалась, Кулагина, – нежная улыбка трогает любимые губы. – Это было очень мило. Я тогда еще подумал: боже, во что я вляпался и что мне с такой мелкой делать, в крестики-нолики играть?

– Мелкой? У нас всего пару лет разница в возрасте, вообще-то!

– Да, но я на тот момент закончил школу, а ты только пошла в десятый. Я-то считал себя взрослым и крутым.

– А меня, значит, обыкновенной малолеткой?

– Ну… допустим, обыкновенной ты никогда не была. Во всяком случае, не для меня…

– Все равно не помню, чтобы я тебя стеснялась, – дую губы. – Зато помню, как ты в первое же наше свидание накосячил. Приехав забирать меня, нарядившуюся в короткое платье и с прической, на которую я вылила тонну лака для волос, на мотоцикле. Впечатление на всю жизнь. Ах, да, еще и без цветов! Фиговый из тебя был джентльмен.

– Я потом исправился.

– Мхм, – делаю плавное движение бритвой по мужской скуле, ополаскивая бритву под струей воды. – Исправился он. Кактус подарил. Очень, блин, романтично! Все девчонки ржали в классе. Знаешь, как и куда тебе этот кактус хотелось засунуть?

Волков посмеивается. Сначала скромненько, а потом заливисто и от души, очевидно, представив себе эту картину, как я, шестнадцатилетняя дурочка, появляюсь в классе после перемены с кактусом в горшке. Нет, ну разве он не гад? Га-а-ад! Но не улыбнуться не могу. Это было ужасно. Но прикольно.

Волков сильнее сжимает ладонями мои ягодицы, двигая к себе еще чуть ближе. Да что уж там! Вжимая в себя максимально. Мы снова замолкаем. Я вновь возвращаюсь к его щекам, когда слышу неожиданный вопрос:

– Что еще помнишь? Расскажи?

– Вот еще… хватит болтать, а то пораню.

– Да брось! Давай, конфетка, что?

Я язык упрямо прикусываю.

Все помню. С самого первого до самого последнего дня. Каждую деталь, каждую мелочь, каждую улыбку и слово. За десять последних лет я не запомнила столько, сколько за наши четыре года отношений. Наивно полагала, что все забыла, что пошла дальше, жила дальше. Но ошибалась. Какое счастье, что вовремя нашла в себе силы признать собственный промах.

– Ты первый.

– Трусиха.

Плечами пожимаю.

– Я многое о тебе помню, Тони.

– Например?

– Например? Ты терпеть не можешь персики, потому что тебя раздражает их шершавая шкурка. Ненавидишь арбузы и жить не можешь без дыни. Любишь спать на правой стороне кровати. Никогда не сушишь волосы феном после душа. И ненавидишь, когда тебя называют по фамилии…

– Что ты делаешь с завидной регулярностью!

– А еще по весне у тебя всегда появляется много милых веснушки, которые ты терпеть не можешь. Но это самое очаровательное, что в тебе есть, Тони.

– Неправда! Немного их у меня! Веснушек!

– Много, – щелкает легонько по кончику носа Вик. – Уже есть. И не вздумай их прятать за тоналкой. Кстати, Кулагина?

– М?

– Ты когда-нибудь красилась в блондинку?

– Ч-чего? Так, Виктор, это что за фантазии? Это какую это ты сейчас вспомнил блондинку, м?! – перехватываю бритву удобней, как нож, – имей в виду, краситься не буду! – Волков закатывает глаза.

– Я просто спросил из любопытства. Вспомнил, что по молодости ты все время порывалась остричь волосы и изуродовать их пепельным блондом. Вот любопытно, успела ли оторваться за десять лет.

– Хм… допустим, я тебе поверила. И да, была я блондинкой. Недолго, правда. Сразу после нашего расставания. Считай, что я пошла в отрыв, потому что ты мне краситься запрещал. Взбунтовалась.

– И как?

– Ты был прав. Мне не идет. Да, кстати о блондинках, – “ловлю” момент, – Вик, завтра мы с Агатой собираемся посидеть где-нибудь.

– Нет.

– Что нет?

– Какие посидеть, ты серьезно?

– Абсолютно!

– Тогда все “нет”, – забирает у меня бритву, надувшись, Вик.

– Кхм, маленькое уточнение, Волков. Я сейчас не разрешения прошу, а ставлю тебя перед фактом, – смягчаю “удар” по мужскому самолюбию очаровательной улыбкой. Глазки строю.

Не канает.

– Конфетка, я и так последние недели, как на пороховой бочке. Давай не будем искушать судьбу и проверять, когда рванет. Нет.

– Ты все слишком преувеличиваешь.

– Это ты недостаточно серьезно относишься к происходящему вокруг.

– Вик, да что за ослиное упрямство? Ты что-то знаешь? Если да, то скажи мне прямым текстом, потому что я не понимаю, почему ты так надо мной трясешься.

– Как так?

– Как над глупым, неопытным, неоперившимся птенцом, вывалившимся из-под крыла мамки. Мне, на секундочку, четвертый десяток пошел!

– А ты действительно не понимаешь? – спрашивает и смотрит так, что становится стыдно. Очевидно же – потерять боится. Это четко, ясно и ярко транслирует его взгляд. Глубокий и обеспокоенный. Но не до такой же параноидальной степени, что я теперь даже развеяться не могу! Не верю. Волков хоть и был в молодости ревнивцем, но никак не абьюзером и садистом, втихаря поколачивающим жену за каждый взгляд в сторону.

– Есть что-то еще. Я чувствую, Волков. Ты мне об этом не говоришь.

Он мнется. Хватает полотенце, стирая со щек остатки пены для бритья и, отшвырнув то в открытую бельевую корзину, вздыхает, губы поджав. Смотрит на меня исподлобья. Прикидывает – можно ли довериться.

Я подбадриваю:

– Давай. Я не сахарная девочка, Вик. Я выжила и подняла собственное агентство в Москве. Без помощи и поддержки. Поверь, у меня есть зубы, и я умею кусаться.

– Ларин за тобой следит, Кулагина.

– Чего?! – взвизгнула, да тут же опомнившись, прикусила язык. Ру спит, не хватало еще разбудить нашу футболистку. Перешла на шепот:

– Что за бред?!

– Столярова мне сказала.

– А ей-то откуда это знать?

– Спят они. Заметила. Проследила. В телефоне покопалась. Инфу он на тебя собирает. Какого хера ему от тебя надо – не знаю, но меня, пздц, как это выкашивает. Когда вижу его в отделе, морду его завравшуюся расквасить хочу! Перед глазами гребаная пелена и мозг отшибает напрочь!

– Эй-эй, тс-с-с! – спрыгиваю с тумбы, обнимая своего злюку за шею. А то его потряхивать начало, бедолагу. На цыпочки встаю, чмокнув в губы. Разок. И еще один, для надежности. Паузу выдерживаю, чтобы успокоился. Только потом прошу:

– Не надо никому морду квасить, Вик. Связываться тебе с ним себе дороже. Еще настучит своему начальству, а тебе потом огребать, – обхватываю ладонями щеки мужчины. – Не делай этого, договорились?

– Креплюсь, конфетка. Из последних сил.

– И вообще, может, Инга что-то не так поняла? Зачем Ларину за мной следить? Какой прок? Он же не сталкер какой-нибудь, в самом деле!

– Сталкер – это вряд ли, но мои побегушки за тобой тоже не безосновательны. Я не мнительный мудак, Кулагина, если тебе интересно. И цели запереть тебя в чулане у меня тоже нет. Просто Ларин приехал в Москву разобраться с махинациями одной наследившей по всей стране компании. Привез с собой папочку лиц, связанных с этой фирмой…

– И? Я тут при чем?

– Прямо не при чем. Косвенно. Игнат – один из них. Мои ребята за ним наблюдают. Нам удалось выяснить, что он снова по уши в дерьме. Я не хочу, чтобы оно каким-нибудь боком коснулось и тебя…

Вот те раз!

Вот это новости.

Значит, братец, помимо знакомства с этим Чепчиковым, еще в какую-то историю влип? Опять налетел на деньги? Поэтому пытался мне дозвониться? Все-таки, видимо, Шляпин ему пообещал приличную сумму за мое “участие” в рекламе его нового отеля.

Хорошо, как придумали, а!

Я злюсь. Ненавижу быть разменной монетой в чужой игре. Это вызывает гадкое чувство использованности. Как, блин, презерватив! Внутреннее негодование настолько велико, что эмоции удержать не получается, они живописно отражаются на моем лице. Его перекашивает от злобы. В голове лихорадочно начинают крутиться шестеренки. Думаю. И все равно не понимаю одного, если этим двоим нужно мое “участие”, зачем запугивать? Если и правда кто-то специально следил, звонил, протыкал колеса и залез в дом – какие мотивы у этих “неизвестных”? Глупости какие-то. Что-то тут не чисто.

Поделиться своими мыслями с Волковым? Он и так за мной, как курица наседка по пятам, если еще про встречу со Шляпиным узнает, окажется девица в темнице, от злых драконов надежно припрятана… Нет уж. Да простит меня мой опер…

– Чего хмуришься, конфетка? – прихожу в себя, когда лба касаются горячие пальцы Волкова, разглаживая собравшиеся морщинки.

– Да так. Не обращай внимание, – передергиваю плечиками. – Если Ларин за мной и следит, то я самый скучный объект для наблюдения. Из дома почти не выхожу, а если и выхожу, то с Русланой. Одну половину дня усердно работаю, а вторую с тобой. Пусть завидует.

Вик улыбается. Напряжение немного спадает. Каменные плечи под моими ладонями расслабляются. А вот его большое сердце все так же гулко бухает. Вик ладони свои с моей талии на попу опускает. Сжимает ягодицы и шепчет мне в губы:

– Вопрос с посиделками закрыли?

– А как же! Закрыли, – ухмыляюсь, – договорившись, что я схожу, немного развеюсь.

– Кулагина, нет!

– А так? – оцарапывая ноготками, развязываю и скидываю полотенце, висящее на Волковских бедрах. Махровая тряпица падает к нашим ногам, а за ней слетает и мой ночной шелковый комплект из шорт и полупрозрачной майки. Мужчина мой сокрушенно выдыхает, чувствуя, как медленно к нему подбирается поражение. Я же решаю еще разок уточнить:

– Точно “нет”? Подумай хорошо, может, мы сможем договориться?

– Это запрещенный прием, конфетка.

– Очень, очень запрещенный…