Невыносимое счастье опера Волкова

Глава 31

Глава 31

Нина

Волейбол, салочки, бадминтон, прятки – сегодня было все! Мы шумели, бесились, обливались, загорали и строили замки из песка. День проходил настолько активно, что к вечеру Ру не только нас с Виком угоняла, но и умаялась сама. Наш энерджайзер сдулся.

Сегодня мы втроем были настоящей семьей. В такие дни всегда появляется желание замедлить бег времени и запечатлеть моменты. Каждый взгляд, вздох, прикосновение – яркий стоп-кадр в твоей памяти. Наши смартфоны с Волковым пополнились примерно тремя десятками новых крутых фоток, а розовая “мыльница” Руси “пережила” и того больше.

В общем, суббота удалась. Эмоций масса, впечатлений вагон. Ухохотались до потери пульса. Надышались свежим воздухом до переизбытка кислорода. Моей отдельной радостью стало то, что после вчерашнего неважнецкого самочувствия, сегодня о недомогании напоминали разве что утренняя легкая тошнота и время от времени накатывающая слабость. Не сильно и не смертельно. Природа лечит.

За ужином Вик, как и обещал, сыграл для нас с Ру на гитаре. За эти годы он совсем не растерял навык, хоть и уверял, что уже вечность не брал инструмент в руки. Это как с велосипедом – раз научился, будешь уметь всю жизнь. Тело помнит. На улице смеркалось, а мы жарили зефирки над угольками, тлеющими в мангале, и в три глотки горланили старые детские песенки от “Прекрасного далека” до “Голубого вагона”, успешно распугивая всю находящуюся поблизости фауну. Да, петь мы лучше не стали. Увы!

В начале одиннадцатого Руся начала клевать носом. Пока Вик занимался костром, я проводила мелкую в палатку. Пожелав ребенку сладких снов, чмокнула в щеку и накинув кофту, вернулась к нашему будущему огню. Устроилась на одном из походных стульчиков, уткнув локти в колени и положив подбородок на ладони, молча засмотрелась на Волкова.

Шикарен!

Нет, он всегда шикарен, но в такие моменты особенно бесподобен. Эти руки, умело складывающие полешки в костер. Этот сосредоточенный суровый взгляд опера. Пленит и завораживает силой своей, мощью, мужским естеством, легкой грубостью и первобытной дикостью в каждом движении. Хорош, чертяка! На улице завечерело и ощутимо похолодало, а он до сих пор в одной футболке и джинсовых шортах гоняет. Отругать бы, вдруг простынет. Но толку? Его будто совсем колебания температуры не волнуют. Мужик с большой буквы.

Мой! Весь от упрямого невыносимо-собственнического характера до улыбки, которая прямо сейчас трогает его губы.

– Что? – спрашиваю, подавшись вперед. – Почему ты улыбаешься?

– Нравится, когда ты так на меня смотришь, конфетка.

– Как так?

– Как будто в этом мире нет ничего прекрасней. Хотя знаешь, использовать эпитет “прекрасный” по отношению к мужику, такое себе, конечно.

– Но так оно и есть! Ладно, не нравится слово “прекрасный”, пусть будет… м-м… совершенный, поразительный, исключительный. Ох, а если бы ты еще чуточку менее вредным был, вообще цены бы тебе не было, Виктор!

– Я? Вредным? Секундочку, то есть это я вредный? Напомнить, кто у нас зачинщик всех ссор в семье, Антонина?

– Ну вот не надо! Оба хороши. Да, кстати, прошу прощения.

– За что на этот раз?

– За вчерашнее. Я вспылила. Не к месту. Признаю.

– Я бы мог сказать – я же говорил, но не буду.

– Зараза ты, Волков!

Вик улыбается. Дрова в костре схватываются, начиная приятно потрескивать и разгораться. Вик двигает стул ко мне поближе и садится, обнимая за плечи. Притягивает к себе под бок.

– Ладно, я тоже был не прав, конфетка. Но, клянусь, Герман оказался в клубе по чистой случайности. Увидел тебя, засек Игната. Потом вы оба пропали с радаров, и он набрал мне. Никакого криминала. Никто ни за кем не следил. Они вообще с парнями частенько там зависают. Кстати, поэтому я и не хотел, чтобы ты туда ходила. Забудь про этот клуб. Отвратное место.

– Не вижу связи.

– Ну, так угадай, какого хрена там ошиваются трое холостых мужиков? Уж точно не ради вкусных коктейлей они туда заваливаются почти каждые выходные.

– М-м, ясно, вот значит, где вы девочек клеите! Ты тоже, колись? – тычу локотком по ребрам.

– Что я тоже?

– Ой, ну давай не строй из себя святого, Витюш. Как часто подружек себе там на ночь снимал? Раз? Два? Официантки? Барменша? Посетители?

– Не буду я с тобой это обсуждать.

– Почему это?

– Тебе оно надо? – смотрит, брови сведя к переносице. Блики от огня пляшут на его лице. И правда, хороший вопрос. Я плечами пожимаю:

– Нет, наверное.

– Все, что было после тебя “тогда” и до тебя “сейчас” – глупости, Кулагина. Куча лиц, куча имен, куча встреч. Идеальней тебя нет. Я искал. Я знаю.

Я искал, я знаю…

Значит, все эти годы “искал”? Приятно. За талию обнимаю и ближе прижимаюсь. Улыбаюсь, носом утыкаясь в его шею. Рука Волкова сильней меня в объятиях стискивает. Мне вроде бы только что признались, что женщин перебирали, совершенно не смущаясь использовать их для удовлетворения собственных потребностей, а меня эта новость не злит. Наоборот – приятно ласкает слух. Ну и что, что были другие? Он ведь такую, как я, искал! Дурную немного, эмоциональную, вредную – неповторимую, в общем.

– Хорошо, но хотя бы скажешь, были у тебя серьезные отношения после меня или нет? – возвращаюсь к теме немного погодя. – Это не военная тайна?

– А у тебя?

– Разве что брак с Макаром, – пожимаю плечами, – но ты про него уже знаешь.

– Для галочки, я помню.

Я возмущенно щиплюсь.

– Так что? Были или нет, Волков, признавайся?

– Зачем тебе это, Тони? Серьезно? Не люблю я болтать о прошлом. Тем более о незначительном, давай сменим тему.

– Просто хочу знать, чем ты жил все эти годы. Разве это плохо? Мы вроде как заново узнаем друг друга, нет?

Волков вздыхает. Показательно тяжело. Сдается:

– Смотря что ты считаешь “серьезными”. Встречи не на раз? Да. Были. С одной мы даже почти год продержались в статусе пары. Опережая твой вопрос, нет, не жалею о расставании и уже, честно говоря, даже лицо ее с трудом могу вспомнить.

– Ладно, а ты когда-нибудь задумывался о свадьбе, о будущем, о детях с кем-нибудь из своих женщин?

– Задумывался.

Вик отвечает не мешкая. Я внутренне напрягаюсь. Как говорится – сама напросилась. Но потом звучит:

– С тобой, – и я выдыхаю. – Ты и сама это знаешь. Больше ни с кем. Так что, выходит, что ничего реально “серьезного” в моей жизни после тебя не было.

В этой фразе укора нет. Вик произносит ее ровно. Однако мое, глубоко засевшее внутри чувство вины за наше расставание, зашевелилось.

– Почему ты мне не сказал о реальных причинах, почему бросил универ, Вик? У нас бы была совершенно иная жизнь. Мы бы не потеряли эти десять лет. У нас бы…

– Что “у нас бы”, Тони? – тяжело вздымается грудь у меня под ухом. Я слышу, как его сердце начинает частить. – Ты всегда хотела немного иной жизни, чем я, и мы оба это знали. Если бы я тебя удержал тогда, мы бы все равно не вывезли, конфетка. Мне понадобилось до хрена времени, чтобы это понять и принять. Рано или поздно мы утонули бы во взаимных упреках о несбывшихся мечтах. Я бы стал для тебя злодеем, а ты типичной “пилой”. Тебе нужна была Москва, карьера, деньги, признание. Мне нужна была ты. Под боком. Все.

– Тебя послушать, так я прям какая-то алчная стерва. Деньги, деньги, деньги…

– Нет. Совсем нет. Ты с молодости знала, чего хочешь от жизни – это круто. Ты этого добилась. Я безумно за тебя рад. Ты большая молодец, конфетка. Хотя я в тебе и не сомневался, – слышу по тону, улыбается. – Глупо теперь жалеть о том, что наши мечты где-то не сошлись. Так бывает.

Мы замолкаем. Я смотрю на всполохи огня, облизывающие сухие дровишки, и без остановки кручу в голове его слова.

Так бывает…

Прав Вик. Все, что в нашей жизни происходит – все не просто так и зачастую несет за собой какой-то урок или опыт. Иногда болезненный, иногда опустошающий, но всегда важный. Тем не менее, исходя из его слов, выходит, что ничего у нас снова не выходит? Я так не хочу. Меня это не устраивает.

– То есть, по-твоему, и в этот раз у нас нет шансов? Раз у меня Москва. У тебя Сочи. Что мы будем делать? Мы так и не обсуждали, что будет дальше. Рано или поздно мой “отпуск” закончится и придется что-то решать…

– В этот раз? – переспрашивает Вик.

Я нос задираю, на него смотрю. Он не сразу, но отрывает свой ясный взгляд от костра и смотрит на меня сверху вниз. Прямо, серьезно. Машинально ладонью мое плечо растирает и говорит уверенно:

– В этот раз жертвенности ты от меня не дождешься, Кулагина. Я тебя не отпущу. Даже не надейся. Твоя мечта о карьере исполнилась, теперь моя очередь.

– И о чем ты мечтаешь?

– Я уже сказал. Ты. Рядом. Двадцать четыре на семь, на ближайшие лет пятьдесят. В идеале я планирую дожить до ста. Ты со мной, конфетка?

Я улыбаюсь. Такие серьезные слова он снова свел к милой шутке. Улыбаюсь и чувствую, как слезы к глазам подступают. Моргаю часто-часто, сиплю:

– Представь, если я такая вредная в тридцать, то в сто буду просто невыносимой старухой! Выдержишь?

– Выдержу. Эй, ты плачешь, что ли?

– Мхм.

– Перспектива дожить со мной до старости настолько тебя напугала?

– Дурак! – закатываю глаза, выбираясь из объятий Вика, торопливо стирая со щек мокрые дорожки. Поднимаюсь на ноги, обмахивая лицо ладонями. – Не напугала, а впечатлила. Я как представила, какой у меня простор для трепания твоих нервов, аж жалко тебя стало. Вот и всплакнула.

Вик смотрит на меня не моргая. Секунду. Вторую. А потом начинает хохотать.

– Спасибо за жалость. Я рад, что ты осознаешь весь масштаб моих проблем. Пожизненных.

– Ну с такими “проблемами” грех не мириться. Я ведь бываю и весьма полезным человеком. Признай!

– Бесспорно, – поднимается на ноги Волков, двигаясь в мою сторону. – Кулагина, знаешь что? – ловит меня в кольцо рук Виктор. Мягко обволакивает теплом своего тела.

– Что?

Наклоняется близко-близко. Губы к губам. Замирает. Дыхание мое ворует, хулиган. Жарко. Волнительно. Волоски дыбом. Мурашки разбегаются в хаотичном порядке. Вик шепчет тихо-тихо, будто никто кроме меня не достоин слышать его сокровенное:

– Я люблю тебя, конфетка. Хочу, чтобы ты это услышала, запомнила и никогда, ни при каких обстоятельствах не думала сомневаться во мне и моих чувствах. Я бываю не идеальным, да. Ревнивым. Еще каким! Ворчливым, тяжелым, угрюмым и просто невыносимым. Но я больше жизни любил. Люблю. И буду любить только тебя, если ты мне это позволишь. Ясно, понятно?

Звучит как суровый приказ, а не романтичное признание. Но у меня в груди все равно разом взмывают тысячи бабочек. Сердечко сжимается. Колени подгибаются, упала бы, если бы Волков не держал. Перед глазами начинают сиять миллиарды звезд – они снова наполнились предательской влагой и картинка размыта. Я дышу через раз. За шею его обнимаю. Льну, жмусь, на носочки встаю. Сама тянусь. Пальчиками затылок царапаю, в коротком ежике волос путаюсь. Вдох и целую. Долго! Со вкусом! Сначала один уголок его поджатых губ. Затем второй. Верхней губы язычком касаюсь и поддаюсь, когда Волков размыкает свои губы и перехватывает инициативу. Как хорошо и сладко, как жизненно необходимо мне ощущать его губы на своих губах, их уверенную ласку, трепетные прикосновения. Как важно каждой клеточкой чувствовать нужду этого непоколебимого мужчины во мне одной!

Я могу хоть тысячи раз строить из себя недотрогу, но мой мир отныне только рядом с ним. Нам обоим нужно было дорасти до наших чувств. Дорасти до осознания, что в этой жизни истинно важно. Родной – каждой клеточкой. Словами это не объяснить. Это можно только чувствовать.

Мы теряем счет времени. Обнимаясь, целуясь, греясь в объятиях друг друга в какой-то момент и в пространстве теряемся. Выныриваем, только когда костер начинает затухать. Становится зябко. Тогда Вику приходится разводить огонь по новой, педантично укладывая полешку за полешкой. Я ерзаю на стуле. Подмерзла. Он приносит свою кофту. Ту самую, что “подарил” в день своего рождения. Несмотря на то, что сам ходит в одной футболке, Волков натягивает толстовку на меня, а потом садится и снова обнимает. Кажется, у меня настолько горячий мужчина, что и в Антарктиде ему будет жарко!

Мы в этот вечер разговариваем. Много, долго и о важном. Без претензий, без смеха, без обид. Вик, изрядно волнуясь, признается, что ему предложили новую должность и звание. Подполковник. Как гордо и важно звучит! Вот только мой Волков сообщает мне эту новости таким тоном, словно извиняется, за что очень хочется его стукнуть…

– Это же здорово, Вик! Только послушай, как звучит – мой мужчина подполковник, разве нет? А там глядишь и генеральской женой стану, если что, я только за! – пытаюсь его приободрить. – Я думала, у вас в службе многие о таком могут только мечтать.

– Здорово, конечно. Но если я соглашусь, то буду прочно привязан к Сочи, конфетка. Никакого мне тогда увольнения и перевода. В общем, хер знает, что с этим делать. Не вовремя все как-то. Задолбался я голову ломать.

– Глупости! Нечего тут ломать, соглашайся. Дважды такое предложение не делают. Твой Шумилов сильно уверен в тебе, раз так настойчиво держит вакантное место.

– А как же ты? Мы?

И тут пришла моя очередь признаться:

– Я уже давно об этом думала. Не говорила тебе, просчитывала все риски, последние пару дней копалась в документах. В общем, – глубокий вдох, – думаю, я смогла бы первое время вести бизнес-онлайн, а потом, в идеале, открыть офис здесь. Я промониторила рынок, в Сочи очень мало реально годных пиар-агентств. Если постараться, то можно занять лидирующие позиции в моем секторе. А в Москве у меня классная, высокопрофессиональная команда, которой я могу на сто процентов доверять, оставляя свое детище. Поэтому…

– То есть? – теряется Волков. – В смысле? Ты готова переехать сюда? Ко мне? Насовсем? И даже не будешь об этом жалеть? Если это шутка, Кулагина, то очень, очень жестокая!

– Не знаю, как правильно объяснить. Вик, я не хочу возвращаться в Москву от слова совсем. Как представлю, что там нет тебя, Ру, моря, и нашего уютного дома – мороз по коже. Даже сейчас кожа гусиная. Я долго думала, правда. Сомневалась. Мне очень страшно, так кардинально все менять. Но, думаю я справлюсь. Если ты поддержишь, я обязательно смогу.

Поднимаю взгляд, Вик поджимает губы. Головой качает:

– Иди сюда, – сжимает в своих руках, утыкаясь губами мне в макушку. – Я готов поддержать любую твою, даже самую невероятную, идею, конфетка. Только попроси. Любая посильная помощь.

Я чувствую, как бешено колотится его сердце у меня под ладошками. Ощущаю, как и мое в унисон с его, набирает разгон. Набираясь смелости, озвучиваю еще одну важную для меня вещь:

– И у меня к тебе есть еще одна просьба.

– Все, что угодно.

– У моих хороших друзей через пару дней свадьба. Они ждут нас. Полетели со мной? В Москву. Всего на пару дней.

– Конфетка…

– Ромка и Лада правда очень-очень важные для меня люди! Я хочу, чтобы ты с ними познакомился. Бурменцев в свое время мне сильно помог с бизнесом. И, оговорюсь сразу! Между нами никогда ничего не было и быть не могло. Это, кстати, я их с Синичкиной и познакомила. Теперь я хочу, чтобы и ты узнал их поближе. Они тебе понравятся, правда.

– Я буду выглядеть на этой свадьбе белой вороной. Я совершенно не светский человек, Кулагина. В жизни подобные мероприятия не посещал. Тебе будет за меня стыдно. Я не умею строить из себя пижона.

– Опять глупости! Не надо никого из себя строить, будь просто моим Волковым, этого будет достаточно. Ради меня, Виктор, ну же!

Мой мужчина мнется. Сомневается. Долго-долго молчит, думает, и в конце концов соглашается:

– Хорошо. Если для тебя это так важно, то поедем. Надеюсь, после моего согласия на новую должность, Шумилов будет на седьмом небе от счастья и щедро выдаст мне пару отгулов.

– Все будет круто, вот увидишь. Я покажу тебе мою фирму. Познакомлю с моей командой. А еще у меня в квартире классные панорамные окна, вид на ночную Москву такой, что закачаешься.

– Сомневаюсь, что у нас ночами будет время в окна таращиться. У меня на наше уединение большие планы. Но я учту.

– А как же Ру? Она не с нами?

– У нее уроки, школа, футбол. Поговорю с Беловой. Они как-то уже оставались пару раз у нас дома, когда я улетал в командировку. Думаю, это не проблема.

– Жалко, ей бы понравились местные зоопарк, аквапарк, просто парки…

– Летом. Мы можем выбрать пару-тройку дней и сгонять втроем. Что скажешь?

– Классный план. Знаешь, мне вообще нравится любой план, где фигурируем мы втроем.

Вик улыбается.

После важных темы сворачивают на отвлеченные. О прошлом, немного о будущем, и в конце концов, каким-то образом мы заруливаем в сторону детей. Оба сходимся во мнении, что пока с моей и его работой все не устаканится, рано думать о росписи и уж тем более “пополнении”! Да и, честно говоря, я все еще не уверена, что хочу становится мамой маленького карапуза. Ру взрослая. С Ру все так просто и так легко. Прикольно. Родить малыша или малышку – это другое. Это взять на себя гигантскую ответственность на всю оставшуюся жизнь. Я не уверена, что я с такой справлюсь. Хоть в груди щемит от мысли, что у нас с Виком мог бы быть совместный ребеночек – наша плоть и кровь, продолжение нашей любви, но я не готова. Честно. Не знаю, решусь ли когда-то, и говорю Волкову об этом прямо. Мне страшно “не вывезти”.

Вика такая новость задевает, насколько я могу судить, хоть он особо и не подает виду. Но сегодня мы избегаем любых острых углов и сходимся на том, что для одного месяца и уже тем более одного вечера столько важных решений – это перебор. Сворачиваем эту тему до лучших времен. Успеется. В конце концов давно прошли те времена, когда в двадцать тебя уже считали старой девой, а весь смысл существования женщины сводился к продолжению рода.

Когда стрелка часов переваливает за четыре часа утра, мы тушим костер и заползаем к Ру в палатку. Наша футболистка сладко сопит, свернувшись калачиком в спальнике и даже не шелохнулась, пока мы укладывались по своим местам. Вик посередине, а мы с Русей по левую и правую руку от него. Я уже по привычке обнимаю Волкова. Устраиваюсь удобней у него под боком и блаженно закрываю глаза. Сквозь стремительно затягивающую в свои сети дрему слышу:

– Тони, спишь уже?

– М-м, почти.

– Ты собиралась мне что-то рассказать в машине…

– А, это, – отмахиваюсь. – Да не важно. Потом. Завтра.

– Уверена?

На последний вопрос я уже не ответила. Губы не двигались. Я провалилась в сон.

Виктор

Следующее утро наступило для меня рано. С противным звуком “упавшей” на телефон смс-ки. Открыл глаза, первые пару мгновений туго соображая. Кто я, где я, и какого черта происходит. Тупо лежал, таращась в брезентовый потолок. Размышляя, с какой такой “радости” у меня затекли обе руки и отваливается поясница.

Допетрил, когда у меня под боком началось ненавязчивое движение. Только тогда понял, что как вырубился под утро, лежа на спине, так и пролежал несколько часов, потому что с одной стороны прижалась, закинув на меня ножку, Тони, а с другой, захватив и обняв мою руку, сладко сопела Руся. Девчонки облепили со всех сторон.

Нет, ну, на такое утро, конечно, грех жаловаться!

Но телу это не объяснить, ему херово, ему не двадцать.

И хоть глаза требовали сомкнуться и провалиться обратно в сон, и фиг с ним, с телефоном, но кости умоляли срочного дать им движения.

С трудом выпутавшись из крепких женских объятий, сквозь боль в затекших мышцах я выбрался из палатки в хмурое, сырое раннее утро. Поежился. Там было тепло, тут зябко, волоски дыбом до самой макушки. Потянулся, возвращая позвонки на место. Размял затекшую шею и онемевшие руки.

Вокруг тишина. Ни души. Благодать!

Залез в машину, нащупав в бардачке пачку сигарет. Вытащил одну, торопливо прикурил, затягиваясь. Прошелся вдоль берега, вспомнив про разбудивший меня мобильник. Нащупал его в кармане. Прилетело сообщение от Германа.

Открываю. Связь тут слабая, прогружается мессенджер долго.

Читаю. И чем дальше, тем больше зверею, когда смысл строчки:

“Ларин шарился в доме Кулагиной ночью. Я его взял. Он в отделе. Приезжай” – начинает в полной мере доходить до моего заспанного мозга…