Невыносимое счастье опера Волкова

Глава 19

Глава 19

Виктор

Из тачки выскальзываю, едва переставляя ноги. Они как будто в кандалах, по паре тонн на каждой. Держусь за затылок, в месте удара саднит, пздц. Боль накатывает пульсирующими волнами так, аж скулить хочется. Добредаю и опускаюсь на крыльцо. Падаю мешком. Буквально.

Башка кружится, сознание местами плывет, перед глазами дурацкие мухи. В ушах “серый шум”. Ощущение, что сейчас сдохну. Как умудрился с больнички до дома за рулем доехать, не разбившись, сам удивляюсь. Съездили, блть, на задержание…

Если бы не Герман, вовремя подскочивший на место, занимали бы с Рыбкиным сейчас "соседние койки". Это мне, к счастью, только битой по голове досталось. А молодой мало того, что всю операцию сорвал, так еще и огнестрел схлопотал. Благо, в плечо. Жить будет, важные органы не задеты. А вот работать дальше в “органах” – сильно вряд ли. Шумилов и так на х*ях полбольницы оттаскал, еле успокоили.

Мой косяк тоже есть, неосмотрительность и самоуверенность – признаю. Но кто мог знать, что эта зеленая истеричка Ваня вылетит из тачки, как пробка из шампанского, игнорируя приказ старшего по званию?! Ему с его дисциплиной реально только котов ловить да сумки бабулькам через дорогу перетаскивать.

Начинаю заводиться, и боль с затылка в виски перетекает. М-м! Делаю легкое движение головой, разминая затекшую шею – простреливает. Зубы свожу и глаза зажмуриваю. К горлу подкатывает желчь, сглатываю с трудом. Нет, я сегодня не жилец. Нащупываю телефон в кармане куртки и нахожу номер Кулагиной. Он издевательски прочно поселился в списке "под звездочкой", как важный контакт.

Пара длинных гудков. Давай, девочка, бери трубу. А то двину кони, кто Ру на футбол отвезет?

– Волков?

– И тебе привет… конфетка.

Мне кажется или у меня даже речь заторможена? Язык не ворочается. Судя по повисшей в трубке задумчивой тишине – нет, не кажется.

– Вик, с тобой все в порядке?!

Очень хочется верить, что это реальное беспокойство в ее тоне, а не игра моей отбитой битой головы.

– Не совсем. Мне нужна твоя помощь, Тони.

– Что случилось? Ты можешь нормально объяснить?

– Не кипишуй ты, все хорошо. Жив.

– Ну, то, что жив, я и так слышу, – злится. – А вот здоров ли? У тебя какая-то странная речь. Ты где?

– Дома. На крыльце. Будь хорошей девочкой… подойди, а? Без тебя вообще никак.

Причем не только сейчас. А в принципе.

Слышу хлопок двери на заднем плане. На крыльцо вышла. Уж не знаю, что такого Кулагина увидела, но, похоже, видок у меня тот еще – конкретно контуженый. Тут же кинула в трубку:

– Жди! Иду.

И сбросила вызов.

Жду. Что еще делать. Один фиг, встать сил нет. Мобильник откидываю, глаза закрываю, потирая ладонями, пытаясь перебороть накатывающую волнами тошноту. Штормит, и ноги не держат. Боюсь, без ее помощи даже до кровати не дойду, прямо на этом месте вырублюсь.

Да, Виктор Денисыч, дожились…

Нина

Странный у него голос. Слабый, вялый, совсем мне не понравился. Приказываю себе сохранять здравый рассудок и не накручивать себя раньше времени – не выходит.

Накинув кофту, впихнув ноги в кроссовки, закрываю дверь и иду в сторону дома Вика. Что уж там – почти бегу! Калитка открыта, ворота тоже. Сам Волков на крыльце. Завидев меня, провожает каждый мой шаг взглядом из-под бровей, держась ладонью за затылок. Чем ближе к нему, тем больше начинают трястись мои руки. Отголоски страха липкими лапами по коже скребут. Что-то не так.

– Что случилось? Вик? Ты… ты в норме?

Броситься к нему хочется. С места сорваться. Убедится, что точно жив! Хотя дышит – уже хорошо. Осмотреть всего и ощупать хочется. Я держусь. Сердце только делает скачок, как баскетбольный мячик, и в горле застревает. Ну, и Вик явно не в норме. Даже ответа его не надо, и так видно: бледный, как привидение, и спокойный, как умертвие, что для него не свойственно.

– Волков? – переспрашиваю, губы поджимает. Отмахивается и, уперевшись рукой в ступеньку поднимается. Хотелось бы сказать, что резво, но ни фига! Выругивается, когда его пошатнув, повело в сторону. Я рванула вперед.

– Вик!

Благо, одной рукой он схватился за перила, а с другой стороны я подхватила его за талию. Удержать сама на себе, конечно, не удержу этого мощного гренадера, что вдвое больше меня, но хотя бы попытаюсь.

– Вик!

– Тс-с, башка пухнет, конфетка.Что ты заладила, Вик да Вик.

– Может, потому, что ты молчишь?!

– Выдыхай. Все хорошо. Небольшой сотряс. Бывало и хуже.

– Сотряс?! – охаю, когда мне на плечи его ручища "стокилограммовая" приземляется. – Ты по голове, что ли, получил? От кого?

– От одного бессмертного отморозка, – вжимает меня в себя Волков, опираясь. – Но это херня. Отлежусь. Мне Ру на соревнование надо сегодня катануть, а я не то что рулить, стоять не могу. Выручай, конфетка.

– Я, конечно, выручу.

Удобней руками его за талию обхватываю.

– Но?

Взгляд снизу вверх поднимаю.

Стоит так близко, что опасней не придумаешь. Обнимает, такой горячий и большой. Взгляд слегка дурной. Пахнет от него его парфюмом с легкой примесью больничных препаратов. Этот гад даже подбитый – шикарен! И все равно – не могу смотреть спокойно на него в таком состоянии. Я далеко не фиалка, но боль Волкова будто физически передается и мне. От этого поморщиться хочется и пожалеть. Приласкать, как котенка, ей богу!

– Но больше так не делай, – не сразу, но нахожусь с ответом.

– Переживаешь?

– А если и так?

– То есть, чтобы вытянуть из тебя хоть каплю тепла в мой адрес, надо было получить сотрясение, верно мыслю?

– Ты меня позвал за помощью или эго свое мужское потешить?

Улыбается. Нет, ему по голове засандалили, а он еще и лыбится! На ногах едва стоит, а улыбается ярко, как солнышко. Не дурак ли? Последние мозги, кажись, отбили.

– Ну и ладно.

– Что "ну и ладно", Виктор?

– Не хочешь, не говори, сам все вижу, – заявляет заплетающимся языком с отменной долей самолюбования. – Бледная, взволнованная, кто еще кого на ногах держит? В обморок вот-вот хлопнешься от волнения. В следующий раз под пулю брошусь, может, чуть больше, чем взгляд, перепадет.

– Идиот! – рычу, тыча его в бок.

– Оуч, полегче, конфетка! Что, я не прав? Не перепадет?

– Добью! А потом воскрешу и еще раз добью! Не вздумай!

От одной мысли, что с Волковым может что-то случится фатальное – становится тошно. Мне совсем не до шуток. На такие темы – никогда! А Вик, как ни в чем не бывало, смеется, гад бесстрашный. Тут же морщится, правда. Лишнее движение явно приносит дискомфорт и причиняет боль. Шипит и жмурится, приваливаясь к перилам и, меня за собой потянув, заставляя переступить со ступеньки на ступеньку.

– Млять…

– Сильно больно, да?

– Ерунда. День-два, и буду огурцом. На мне все как на собаке заживает.

– Я всегда знала, что ты кобель, – поддеваю беззлобно.

– Ну, что за женщина? Меня жалеть надо. Целовать. А не обзываться, конфетка.

– Пошли, давай, – тяну его в сторону дома, – лечь тебе надо, а не целоваться, Виктор.

– Думаешь?

– Гарантирую.

– А я другое слышал.

– У тебя фиговые навыки медика. Как тебя вообще в опера взяли?

– Подожди, давай проясним. Ты не права.

– Ха-ха. Идем, Вик, ну же!

За руку тяну к двери. Он меня обратно к себе под бок. Упертый!

– В детстве как? Разбитую коленку ребенку поцелуешь – все прошло. Может, попробуем? Правда, говорят, взрослым, чтобы помогло, надо не место удара целовать, а вот сюда, – на губы свои показывает, – верный способ, точно тебе говорю.

– Ну, так это взрослым. А ты где тут взрослого видишь? Я лично только вечно дурачащегося ребенка тридцати трех годков!

– И все-таки ты такая коза. Еще и несговорчивая.

– Просто ты хреново убеждаешь.

– Поцелуй – лучшее обезболивающее.

– Ляпни еще, что секс – это панацея.

– Заметь, это не я сейчас сказал, – расплывается в улыбке Вик. – Но ход твоих мыслей мне определенно по душе.

Я глаза закатываю и фыркаю. Вообще не меняется! Самый настоящий мужик! Мысли о сексе стабильно раз в минуту, даже в полуобморочном состоянии.

– Сотрясение, а все туда же. Серьезно?

– Ну, так меня только по верхней голове ударили. Все, что ниже, вполне функционирует.

– Ты сейчас договоришься, и я организую и для “нижней” землетрясение! Для равновесия, так сказать, чтобы уже точно зря не мучился. Пошли давай, до спальни провожу.

Снова за талию тяну. Не двигается.

– Волков. Ну, хватит, а?!

Вздыхает. Глаза отводит и наконец-то отмирает. К себе притягивает под бок еще теснее. Быстро и порывисто. Обнимает, в ручищах своих зажимает, как в тисках. Так сильно, что даже вздохнуть не получается!

– Волков, ты чего…

Выдыхает мне в макушку. Тяжело и как-то… облегченно. Будто только этого момента и ждал. Чмокает в висок, прижимаясь своими горячими губами. Не дает ни вывернуться, ни отстраниться. Неуместно, но так сладко. Вот как с ним бороться? Как с ним держать дистанцию? Пять минут – ровно настолько хватает выдержки, а дальше – мозги в кисель.

– Ты точно порывистый ребенок, Виктор.

– Ну и похрен, – шепчет, – если с тобой только так, Кулагина.

– Мы же решили, что нельзя нам…

– Да? Не помню. Видать, с ударом из головы вылетели все “нельзя”.

Врет, конечно. Все он помнит, но даже и не думает ослабить хватку.

Я улыбаюсь. Мы замираем. Я сдаюсь уютной ласке и обнимаю его за талию, прижимаясь в ответ. Слушая и каждой клеточкой чувствуя, как бьется сильное сердце у меня в районе уха. Приятно. Ровно. Громко. Мурашки побежали по коже. Маленькие. Шустрые. Щекотные.

Не представляю, как он может шутить про пули! В этот момент совершенно четко осознаю, что если это сердце остановится, то мое и дня не протянет без него. Уж лучше я буду знать, что он жив, здоров, окружен лаской и заботой другой женщины, чем…

– Идем в дом, Вик. Правда. Тебе надо поспать, с сотрясением не шутят.

– Сейчас пойдем, – и вопреки своим словам еще сильнее сдавливает в своих медвежьих объятиях. – Обязательно пойдем. Еще чуть-чуть так постоим и пойдем, конфетка…

Я закрываю глаза и впервые за последние сутки начинаю физически согреваться. А все потому, что огонек в груди, разрастаясь с новой силой, заполняет своим ласковым теплом, прочно поселившийся холод внутри меня. Только сейчас я понимаю, почему все эти дни все вокруг кажется таким пустым, серым и безликим. Вик. После той ночи что-то снова во мне сломал, поганец! Я не представляю, как я буду выбираться из этой “ямы” в Москве, без него. Просто не представляю…

Я всегда и везде самостоятельная девочка. Но только не с Волковым. С ним мне хочется быть слабой, хочется сдаться, подчиниться и забыться. Опереться на сильное плечо сильного мужчины. Но могу ли я себе это позволить? Вот в чем вопрос.

С горем пополам, вдоволь наобнимавшись на веранде, довожу болезного до кровати. Под его ворчание и бубнеж, мол, все у него прекрасно – силой стаскиваю с него куртку и заставляю улечься. Болеющие мужчины – хуже детей! Оставив воду на прикроватной тумбе, выслушиваю его "инструктаж" по машине, и взяв обещание, что он поспит, ухожу.

Волков, конечно, держится и храбрится, но досталось ему прилично. Виду не подает, но больно. От этого в сердце образуется дыра. Хочется его пожалеть. Просто обнять и никуда не уходить. Я почему то физически чувствую, что ему это нужно. Но Руся…

Одергиваю себя. Что за сентиментальные порывы, Кулагина? Он мальчик большой, и жалость ему твоя не нужна. Да и вариантов в любом случае нет.

Забираю ключи, закрываю его дома и, переодевшись в спортивный костюм, трачу еще какое-то время на "знакомство" с его внедорожником. Дома у меня компактный юркий седан, а тут огромный неповоротливый джип. Но ничего, главное, педали не перепутать, с остальным как-нибудь справлюсь.

Подгоняя руль и сидение под себя, в начале четвертого благополучно трогаюсь с места. Включаю навигатор с адресом школы Ру и пытаюсь сконцентрироваться на дороге. Мой водительский стаж достаточно приличный, чтобы чувствовать себя комфортно за рулем, но сегодня я не на своем месте явно. Дергаюсь, ерзаю и косячу. Много косячу! То поворотники теряю, то скорости, то вообще в зеркала посмотреть забываю. С такой рассеянностью убиться проще простого. Мы с этой "девочкой" явно друг друга бесим! Потому что она рычит, а я шиплю, ругаясь на каждом повороте матом, как портовый грузчик.

В конце концов это приводит к тому, что первая половина пути идет через задницу, и на ближайшем же повороте, в десяти километрах от дома, меня останавливает доблестный инспектор ГИБДД. Приехали, Кулагина!

Со психу бью по рулю и скрепя сердце приспускаю окно.

– Лейтенант Василий Ивушкин, предъявите ваши документы.

– Я что-то нарушила, лейтенант?

– Никак нет, стандартная проверка. Так я могу увидеть ваши документы, девушка?

Зубами скрежеща, лезу в сумку за правами. Протягиваю их Василию и, пока тот дотошно вчитывается в пластиковую карточку, лезу в поисках страховки. Весь бардачок обшарила – нет ее! Как так? Вик же сказал, что она здесь! Это же надо так вляпаться. Закон подлости работает исправно.

Я начинаю терять терпение. Инспектор ГАИ начинает терять терпение. Время уходит, Ру звонит. А я все еще сотый раз по кругу шарю рукой в бардачке в поисках той самой открытой страховки, отбрасывая в сторону ненужное. А там его до фига и больше. Чисто пацанский бардачок: сигареты, презервативы, какие-то явно служебные бумажки… все есть, страховки нет. Ну, Вик! Ну…

И чего делать?

Лейтенант уже явно нервничает. Да и у меня тоже адреналин шкалит. Нахожу номер Вика и набираю, а какие еще варианты? Он отвечает со второго же гудка.

– Конфетка?

– Волков, страховки в бардачке нет.

– Как нет?

– Вот так нет, Вик!

– Странно. Может, на работе выложил. Да и похрен, езжай без нее.

Сжимаю челюсти и скалюсь в сторону сотрудника ГИБДД, рыча тихо в трубку:

– Я бы рада, но не могу.

– Что не могу, Кулагина?

– Что-что, меня остановили!

– Как?

– Молча, палкой взмахнув! Остановили проверить документы, документов нет, Ру я забрать не успела. Что мне делать?

– Так, спокойно, – тут же подбирается Вик, – не нервничай, главное, а то по голосу слышу, ты там уже на грани истерики. Ничего криминального не случилось, поняла? Трубку мне дай.

– Кому?

– Остановил тебя кто?

– Лейтенант Василий Ивушкин.

– Вот лейтенанту трубу в ухо и дай. Без паники, щас все решу. Права с собой, надеюсь?

– Права с собой.

– Вот и умница.

– Простите, лейтенант, – опускаю окно ниже. – Вас, – протягиваю мужчине мобильник. Этот жест ему явно не нравится, челюстями от недовольства поигрывает, но телефон берет, сурово отрапортовав в трубку Волкову:

– Лейтенант Ивушкин…

Пока Вик проводит с младшим по званию воспитательную беседу, перебираю еще раз для верности все бумаги, что нашла у Волкова в бардачке. Тут и заявления, и справки, и протоколы, говорю же, чисто ментовскя тема. Но заветной страховки нет.

Складываю листочек к листочку, поправляя пачку, когда неожиданно оттуда выпадает один. Отлетает на пол переднего пассажирского. Приходится отстегнуться, доставая пропажу. Нашарив рукой бумажку, поднимаю, переворачиваю и…

Зависаю.

Сквозь открытые губы вылетает вздох. Не моргая, смотрю на фотку. Да, это фотография – потрепанная от времени, слегка выцветшая… моя. Та самая, которую Вик сказал, что сжег. Та самая, которую он забирал с собой в армию. Я слишком хорошо помню, что это была именно она! Третья, из фотобудки.

Сохранил…

Эта мысль резко колет где-то между ребер, впиваясь больно и остро. Неужели все десять лет Вик хранил ее? Да еще и не абы где, а в документах, в бардачке! Зачем? Почему? Логичней было бы и правда избавиться. Так обычно и делают, когда ранят, обижают или… бросают. Но он этого не сделал. Что это значит?

Ох.

Растираю ладонью в районе груди. Странное чувство, будто там синяк посадила. Тянет. Когда в зеркало раздается стук, я аж подпрыгиваю от неожиданности, совершенно потерявшись в пространстве. Ивушкин протягивает мне телефон и права со словами:

– Можете ехать, гражданочка. Хорошего дня!

Я как сомнамбула киваю, так и не придя в себя до конца. Прижимаю телефон к уху, слышу:

– Все, можешь ехать, Тони. Если еще будут проблемы, звони. Но лучше, чтобы их не было, – ухмыляется Волков.

Я молчу.

– Ау? Кулагина на связи?

– Я… я да. Я поняла. Поехала.

– Эй, конфетка, все в норме?

Даже не знаю, как тебе, Виктор сказать. Но нет, определенно не все в норме.