Невыносимое счастье опера Волкова

Глава 17

Глава 17

Виктор

– Почему моя дочь не берет трубку, Виктор? – звучит с ходу. Ни здрасте тебе, ни до свидания. В этом вся Ольга.

– Понятия не имею, Оль. Может не хочет разговаривать с матерью, которая вспоминает о ее существовании от силы раз в полгода?

– Ты прекрасно знаешь, что я не виновата, просто ситуация сложилась подобным образом, – сбавила обороты сестричка. – Для нее же стараюсь.

– Аха. На старости своих лет это Ру объяснишь. Что все ее детство ты для нее “старалась” жизнь свою устроить.

– Своих детей заведешь, потому будешь умничать, братец. Не дорос еще!

Ухмыляюсь, присаживаясь на ступеньки у дома. Пять лет разницы, но Ольга, видать, до сих пор считает, что мне где-то между пятнадцатью и восемнадцатью. И вообще у Оли на все один аргумент железобетонный: своих заведешь, поговорим. Особенно бесит это – заведешь! Как собачку! Хотя в ее случае почти так и вышло. Залетела от бывшего женатого любовника, который ей с пузом пинка под зад дал. Скинула мелкую на предков и полетела дальше свою жизнь сытную устраивать. Да, точняк, как говорит Руся, в ее ситуации слово “заведешь” самое оно.

– В любом случае я не собираюсь с тобой ругаться. Дай Руслане трубку.

– Ее нет рядом.

– Ты на работе?

– Нет. Дома.

– Уроки у нее уже давно закончились. Тогда где она?

– Гуляет с Кулагиной.

– С какой еще Кул…

Ольга не договаривает. Замолкает. Следует буквально секундная напряженная тишина на том конце провода, а потом недоуменное:

– Кулагина?! Погоди, это та баба, из-за которой ты с родителями пор…

– Тони не баба, – обрубаю жестко.

– Ты сейчас шутишь, что ли?! – взревела в трубку мать Ру. – Ох, лучше скажи, что ты шутишь, Волков! Скажи, что я ослышалась, иначе я… я…

– Что ты? Ну, что, Оль? Жопу свою из Питера привезешь?! Так ты хорошенько подумай, как без нее твой очередной хахаль жить будет! Еще, упаси боже, новую себе найдет, все “старания” псу под хвост.

– Ты как со мной разговариваешь, Виктор?! Тебе напомнить, что это я старшая сестра, а не наоборот! И не тебе меня жизни учить, сопляк!

– Угу, старшая. Только тебе истеричность в нашей семье досталась, а все мозги и ответственность мне, очевидно. Может, уже хватит, а?

– Я не хочу, чтобы моя дочь общалась с этой потаскушкой, ясно?! Я не хочу, чтобы она вообще пересекалась с этой су…

– Рот закрой! – рычу в трубку, чувствуя, как меня начинает потряхивать. Кулаки сжимаю, челюсти свожу. Кто между вами двумя беспринципная потаскушка, даже гадать не надо: где кошелек толще, туда и ползет! И хоть о родной сестре так нельзя – но, мать твою, ненавижу, когда трогают "мое"!

– Чего?! Она тебя бросила, а ты еще и защищаешь эту дрянь?!

– Это наши с Кулагиной проблемы, поняла? Ни тебя, ни родителей они не касаются. Для вас она, блть, неприкосновенна, ясно? Была, есть и будет!

– Что, уже снова мозг промыла, да? – фыркает зараза в трубку, у Лели никогда не было тормозов, зато гонора хоть ложкой жри. – Жопой покрутила, улыбнулась, ты и рад! А то, что она в столицу смоталась, спонсора богатенького искать – это хрен с ними! Конечно, с тебя-то что уже было взять, не на то она рассчитывала, когда ноги перед тобой раздвинула. Думала, будете жить богато и припеваючи, а тут вот так случилось…

– Клянусь, Ольга, если я еще хоть одно слово подобное в ее адрес еще хоть раз услышу от тебя или от матери с отцом, я за себя не ручаюсь. Суй свой длинный нос в личную жизнь своих еб*рей, мою трогать – не смей!

– Я..

– И не вздумай Ру капать на мозг, ты меня поняла?! Если я узнаю, что хоть одно кривое слово ты ребенку про нее сказала, пздц тебе. Кулагина за две недели с ребенком больше времени провела, чем ты за десять лет, мамаша года. Сначала сама жизни взрослой научись, а потом других учи.

– Ты как со мной…

Не дослушав, бросаю трубку.

Я просто, мать его, бросаю трубку!

Еще одна коза!

Что же так хреново-то, а? Аж на разрыв все внутри! Рукой затылок потираю, это адская неделя! Я уже не думал, что что-то может быть хуже, чем собственными глазами наблюдать, как Тони на свидания с другим мужиком гоняет. Оказалось, может.

Ее молчание. Близость в шаговой доступности и полнейшая тишина. Ни звонка, ни сообщения. Неделю. Мы не виделись за эту неделю ни разу. И, с*ка, я все понимаю! Я всю эту неделю кручу сказанное ей в тачке и все понимаю. Правда! Права. Права, мать его, по всем пунктам! Но…

Не могу я ее отпустить! Ни мысленно, ни физически – никак! Сколько раз хотел сорваться. Сколько раз набирал и сбрасывал еще до гудков. Печатал сообщение и стирал. По рукам себя бил, на работе выматывал, в тренажерку почти каждый день гонял, даже с Леркой пару раз "встретился". Не то! Это было даже не хорошо, а просто, мать его, "сойдет". А стоило только уехать от нее, как ощущение грязи до самого нутра пробирало. Желание в хлорке утопиться выедало. Вроде ни хера не сделал! Никому не изменил, а чувствовал себя отменным говном. Раз, два, потом я сдался и смирился, что вытрахать Кулагину из башки точно не получится. По крайней мере пока она тут. Ну, или не так быстро, вот только от одной мысли о "новых попытках" аж тошнит. И это пздц. Таким образом я только еще больше ненависть самого к себе разжигаю.

Это была отвратительная неделя, и я уже был на грани срыва. А тут еще и Ольга масло в огонь подлила. Как знала, что мне вот только ее звонка не хватало, чтобы сдохнуть окончательно. Добила!

С психу вырубаю телефон и иду заниматься единственным, еще пока умиротворяющим меня делом. Тачку мыть. В старые джинсы с футболкой переодеваюсь и отключаю мозг, врубая музыку.

Руся с Тони появляются плюс-минус через час. Я успел только с салоном разобраться, наполировав, когда у ворот притормозила машина такси.

По уму надо было не высовываться. Дать Кулагиной свинтить по-тихому домой. Но с хрена ли? Увидеть ее хочу. Хотя бы. Неужели Земля остановиться, если я выйду и просто скажу этой бестии "привет"? В конце концов, если ни дружить, ни встречаться мы не можем, то адекватными добрыми временными соседями нам что мешает быть? Правильно. Ничего.

Затыкаю за пояс джинсов тряпку и выхожу встречать девчонок. Они что-то бурно обсуждают.

– Ага, прикинь! А потом Вовчик к доске не пошел, испугался, а я пошла.

– И-и, удиви меня, Ру!

– И теперь у меня почти по всем предметам за год выходят пятерки.

– Прям-таки почти по всем? – улыбаюсь, выходя на дорогу.

– О, Чип, приветик!

– Здоровались уже, – ерошу извечный бардак на голове у племяшки. – Учительница сегодня звонила, английский надо подтянуть.

– Пф-ф. Это она тебя в школу хочет "подтянуть". Как будто я не знаю, что она на тебя запала, Чип, хи. Так даже наша классуха считает.

– Ру! – осаждаю беззлобно.

Мелочь беззаботно плечами пожимает, лыбится, с пятки на носок переминаясь. Я поджимаю губы, неодобрительно глазами стреляя, и взгляд поднимаю. На Тони смотрю. Она как раз только выбралась и отпустила машину такси.

Сердце что-то замирает. Дыхание перекрывает застрявший где-то в легких восторг. В груди печет ощущение: наконец-то. Хорошенькая. В юбке сегодня длинной, нежно-розовой и футболке с маленьким розовым сердечком. На голове забавный пучок с петухами, на лице ни грамма косметики. Даже веснушки видно. Совсем не типичная Кулагина. Мягкая. Еще и вдобавок ко всему молчаливо глядящая в ответ. Ни тебе колкости, ни тебе дерзости. Как будто наш секс в тачке ее и правда конкретно тряхнул.

Хотя разве нет? Обоих не просто тряхнуло, а разнесло и размотало. В хлам.

– Привет, конфетка.

– Привет, Вик.

– Потрясающе выглядишь.

– М-да, ты тоже ничего в этом, м-м… короче, в этом, – скептически заламывает бровь коза, взглядом по моей видавшей виды "униформе" пробегая. – Из органов уволили, готовишься в автомойщики?

– А почему бы и нет? Как говорит один знакомый, в этой жизни нужно попробовать все, что не запрещено законом.

– Автомойщик с дипломом юриста? – улыбается Тони.

– Согласись, это большая редкость.

Мы переглядываемся. Посмеиваемся. В груди тесно, черт. Давит.

– Как погуляли?

Девчонки переглянулись.

– Круть!

– Очень даже.

– Завтра планируем сгонять в аквапарк. Ой, я пойду, – взвизгнула Ру. – Мне Лерке надо позвонить. Она домашку по математике спрашивала.

– И Лёле, Руся.

– А может, не надо? – сквасила мордашку девчонка.

– Надо, Ру. Если не перезвонишь, она грозилась примчаться. Боюсь, это будет еще хуже.

– Лады, сейчас наберу. Пока, Тони!

– Пока, футболистка.

Мелочь исчезает в доме. Кулагина нервно мнется, пряча руки в карманах. На меня не смотрит, но и не уходит. Какое-то время просто молчим.

С ней даже молчать хорошо! Ненавижу жизнь за то, в какие рамки она нас загнала. Ненавижу за ее сложность и бескомпромиссность.

– Леля – это..?

– Ее мать – Ольга. Ру зовет ее Леля.

– У них совсем плохие отношения? А то за столько дней я от нее про мать и не слышала ни разу.

– Ну, не то, чтобы плохие. Скорее, никакие. Ольга к ней не особо тянется. Да и бывает в Сочи от силы раз в год.

– А отец?

– Тот еще урод.

– Ясно. Кстати, я ведь понятия не имела, что у тебя есть сестра. Я вообще тут неожиданно поняла, что ничего о тебе не знала, Волков, – ухмыляется, глаза закатывая. – Дурные такие были, наивные. Какие-то планы на жизнь строили, хотя я даже о твоей семье ничего не знала.

– Ты знала больше, чем кто-либо другой именно обо мне, Кулагина. А моя семья… не то, чем я могу гордиться.

– Что это значит?

– Что взгляды на жизнь у нас с ними разные, в том числе и на мою. Поэтому, чтобы строить планы со мной, их знать тебе было и не нужно.

Смотрит на меня задумчиво. Разглядывает. Будто подвох в моих словах ищет, а его нет. Просто нет. И никогда не было. Всегда и все я говорил ей прямо. Это она любила интриговать и умела ждать. Я же всю жизнь был слишком нетерпелив. Даже в любви, помню, признался с бухты-барахты. Момент словил, в голове мысль поймал, в сердце отдалось, и я выпалил. Две недели отношений спустя. Все. Она за все мои тридцать три года единственная женщина, которая услышала "я тебя люблю".

Может, это моя ошибка? Поспешность?

– Ладно. Что-то мы опять не о том. Пойду я, у меня через полчаса встреча с риэлтором, – машет рукой Тони в сторону дома, а я неожиданно взглядом за ее запястье цепляюсь. Чисто машинально.

– Что это?

– Что? Риэл…

– Запястье, Тони.

– А?

Делаю шаг, подхватывая ее левую руку за пальчики, поднимая. Синяки! Отчетливые синяки вокруг запястья. Держу мягко, стараясь не сделать больно, а у самого внутри начинает кровь в жилах дребезжать и трещать, закипая. Кто, мать твою, посмел?!

– Откуда?

– А-а… это, – нос чешет, руку выдернуть пытается. Не даю. – Ерунда. Я просто неловко взмахнула и ударилась, не ищи тут ничего криминального, Волков!

Рукой взмахнула? Ударилась? Ну, да! Беру и второй ладонью аккуратно поверх синяков обхватываю. Даже кожи не касаюсь, но и дураку понятно, что это никакой не удар по неосторожности. Пальцы. Вероятней всего мужской хват.

– Я, по-твоему, на идиота похож? Я уже столько лет в органах работаю, что повидал и не такое. Кто, Тони? Ларин?

– Ч-чего? Нет, конечно, я после того вечера с ним не виделась.

– Игнат?

– Н…нет. С чего бы ему? И вообще, отпусти, Вик!

Вырывает руку, пряча за спину.

– Конфетка… – начинаю злиться.

– Я же сказала – ничего страшного! Сама разберусь.

– Да хреново ты сама разбираешься!

– Да пошел ты…

Морщится, и крутанув подолом своей юбки, в сторону дома ногами перебирает. Стою, провожаю гордую птицу взглядом и молча бешусь. Неплохо на все иметь один ответ – пошел ты.

Нина

– Значит, решено. Завтра контрольный просмотр дома, и если потенциальных покупателей все устраивает, то оформляем сделку, – заискивающе улыбается риэлтор Наталья. – День-два, и вы сможете спокойно вернуться к своей жизни в столице, Антонина.

– Да, – киваю, – наверное, – добавляю неуверенно.

Спокойно вернуться? Боюсь, с этим будут сложности, если я даже дом не могу продать “спокойно”. На душе нехорошо, волнительно. Чувство поганое грызет, будто неправильно это все. Не так должно быть. Может, это просто очередной приступ ностальгии, а может…

Не знаю, в общем.

Проводив риэлтора, условившись, что завтра вечером я жду “покупателей”, на все затворы закрываю калитку и иду в сторону дома. С соседнего участка доносится смех, и я притормаживаю на веранде. Оборачиваюсь. Там Ру. И Вик. Мужчина пытается мыть машину, а мелкая носятся вокруг него, как заводной кузнечик. Все стрекочет и стрекочет. Они переговариваются, хохочут и обливаются. Из шланга.

Плечом на косяк облокачиваюсь и наблюдаю. Уйти бы надо, пока не поймали за подглядыванием, но ноги не идут. Не сразу замечаю, что стою и улыбаюсь. Такие забавные. Такие живые и настоящие. Теплые. Тянуться к ним хочется, как к солнышку. Удивительно, но эти двое смотрятся как настоящая, цельная семья, в которой и третьего не нужно.

Смогла бы я вписаться в эту уютную картинку? Боюсь, нет. Я далеко не идеальный человек. А вот из Вика выйдет классный муж и папа. При мысли, что однажды Волков найдет свою единственную, маленькая девочка Тони хочет рыдать от скрутившей душу боли. Он любить ее будет. Женщину свою. Обнимать, целовать, улыбаться ей будет. Кольцо на палец наденет и в ЗАГСе скажет заветное “да”. Ремонт в детской сделает, из роддома встретит, вниманием и заботой окутает, как огромное, но мягкое облачко – Волков всегда был до одури заботливым. Не знаю, как с другими, если верить Беловой, то нет, но со мной…

Готова ли я бросить все, к чему так стремилась? Готова ли отмотать жизнь на десять лет назад? Смогу ли стать счастливой здесь, когда абсолютно вся моя жизнь теперь за тысячи километров от этого места, а мне становится некомфортно уже от одной мысли бросить все, что есть в Москве… смогу ли?

Руся замечает меня и, разулыбавшись, начинает активно махать руками, к ним зазывая. Мокрая с ног до головы, но довольная. Вик оборачивается. Сердце снова сбивается с нормального ритма, как и час назад, когда мы встретились у его дома. И он снова улыбается, будто я не так давно снова ему не нагрубила. На манер Ру головой машет, к ним приглашая. О, боги, как велико искушение пойти! Особенно за этими четко просвечивающими мышцами пресса Волкова.

Он ведь и правда разозлился и запереживал, когда синяки на запястье от рук этого Кепкина-Шляпкина увидел. Смотрел так, будто на его драгоценное и личное покусились. Волнующе, короче, до мурашек. А я что? Я вместо того, чтобы грамотно съехать, снова ему нагрубила. Дура. Раньше я бы на это даже внимание не обратила, но после той ночи… блин, наизнанку все вернулось. Как реагировать на него теперь, вообще не знаю! Ни грамма не смущаюсь и не жалею о произошедшем, но та близость в разы все усложнила.

Телефон в руке оживает. Сообщение:

Дьявол: “Поужинаешь с нами, конфетка?”.

Взгляд поднимаю, на меня смотрит с телефоном в одной руке, и тряпкой в другой.

Поужинала бы, но зачем? Чтобы снова вернуться к вопросу: дальше что?

Я не набираю ему смс. Просто отрицательно машу головой. Одними губами прошептав:

– Прости.

И дабы не испытывать свою выдержку на прочность, возвращаюсь в дом. Наливаю себе кружку чая и, устроившись на кухне, набираю номер одного из своих хороших друзей, по совместительству далеко не последнего человека в туристическом бизнесе. Вопрос с этим мутным Шляпиным Олегом не дает мне покоя, а Демьян и его семья давно уже на этом “рынке”. Но, увы, Нагорный трубку не берет. Приходится набрать Ромке:

– Кулагина? Что-то срочное? На встречу лечу.

– Летишь прямо? По Москве в час пик?

– Ладно, поймала, тащусь, как черепаха. Еще Ладу надо заехать забрать, до ужина с инвесторами полчаса, а я тут в пробке застрял многокилометровой.

– Вот это уже больше похоже на правду. Но да ладно, я на пару слов, сильно тебя не отвлеку. Нагорный в городе, не в курсе?

– Вроде к предкам с Фисой уехали. А что?

– Трубку не берет. Слушай, я сейчас скину имя одного человечка и его фирмы, можно вас попросить пробить по вашим каналам? Кто, что, чем занимается и как давно? У вас там связей явно будет поболе.

– Нин, проблемы какие? Если да, ты только свистни. Отправим ребят…

– Не-не-не, – смеюсь тихонько в трубку. – Не переживай, у меня тут сосед – грозный дядя полицейский, если что. Никто не сунется. Просто нужна информация… – вкратце объясняю, что произошло сегодня в кафе на набережной, Ромка напрягается. Ему, конечно же, такой “подкат” клиентов не по душе. И только в тысячный раз заверив, что со мной все хорошо, и я в полной безопасности, Бурменцев сдается и обещает разведать, что к чему.

Положив трубку, чувствую легкое удовлетворение. Ибо не фиг лезть со своими “выгодными предложениями” к девушке, которая говорит “нет”.