Ниневия

16

Весна 685 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Во дворце Син-аххе-риба, в царских покоях, слуги накрывали на стол обильную трапезу.

Ашшур-дур-пания распорядился готовиться к ней еще до захода солнца, знал: царь провел с царицей наедине почти двое суток, довольствовался фруктами, сладостями и вином и, вернувшись к себе, будет голоден и требователен.

Отправив Бальтазара вдогонку за неизвестным, подслушавшим планы заговорщиков, царский кравчий проследовал на кухню; он был раздражителен, нетерпелив и зол. Высек собственноручно повара за недоваренный, как показалось, рис; перепробовал всю еду и питье, чтобы убедиться, что нигде нет отравы; а затем лично принялся сопровождать все блюда из кухни до царской столовой, придирчиво выбирая для каждого из них почетное место.

Ближе к трону находились почти три десятка небольших порций самых разнообразных яств: орехи, маслины, соусы, томаты, огурцы, зеленый и сладкий лук, печеные баклажаны со свежим мягким козьим сыром и густыми приправами. По правую руку от царя поставили далму и фрикадельки фалафель из фарша на основе нута и специй, по левую — тушеные бобы, приправленные чесноком, лимонным соком и оливковым маслом, а также чечевицу с обжаренным луком. На краю стола поместился небольшой медный казан с ароматным пловом: тонким длиннозернистым рисом с золотистой корочкой, горкой крупных кусков баранины, морковью, изюмом, кишмишем и зирой.

Слуги торопились, не смели поднять глаз и дрожали при одной мысли о том, что могут разгневать царского сановника.

Однако в какой-то момент Ашшур-дур-пания остался один в зале, где был накрыт царский стол. Только от него теперь зависела жизнь и смерть царя Син-аххе-риба.

Ашшур-дур-пания был бы плохим кравчим, не окажись у него под рукой яда. Сановник снял с широкого пояса висевший на кожаном ремешке арибал[40], осторожно его откупорил и вылил содержимое — бурую маслянистую жидкость — в пиалу с чечевицей. После этого он огляделся и трижды громко хлопнул в ладоши.

Первыми на шум откликнулись стражники, за ними появились молодые сановники, которым вменялось в обязанность следить за тем, чтобы никто не прикоснулся к трапезе в царской столовой.

Ашшур-дур-пания строго взглянул на воинов, застывших около входа в молчаливом ожидании, обратился к одному из них:

— Позови десятника.

Затем ласково сказал своему протеже, молодому аристократу Рафаилу, сыну казначея Нерияху, и его товарищу ассирийцу Ардису:

— Мне не нравятся несколько блюд. Хотел узнать, не пересолен ли плов?. . Попробуй, Рафаил.

— С царского стола? — уточнил его подчиненный.

— Конечно. А как иначе понять, прав я или нет, — по-прежнему улыбаясь, говорил Ашшур-дур-пания.

Рафаил, подойдя к столу, зачерпнул рукой из казана немного плова, медленно и долго пережевывал его, после чего, преисполненный чувства собственного достоинства, что сам кравчий попросил его совета, с поклоном ответил:

— Нет. Я думаю, что плов очень хороший. И соли в меру.

— Неужели? — удивился Ашшур-дур-пания. — Наверное, мне так показалось после чечевицы. Это, вероятно, она недосолена.

— Мне попробовать?

— Не будь таким жадным, глянь, как смотрит твой товарищ. Ардис, тебя ждет чечевица.

Тем временем в зале показался встревоженный десятник вместе с отправленным за ним стражником. Взгляд Ашшур-дур-пании пригвоздил беднягу к месту, лоб десятника покрылся маленькими капельками пота.

— Где должна находиться в это время стража? Перед столовой или в столовой?

— Мой господин, я получил указание раббилума…

— Табшар-Ашшура?

— Да, мой господин.

— Хорошо, я поговорю с ним, — хмурясь, кивнул кравчий.

— Я могу идти, господин?

— Нет. Поможете своим воинам здесь убрать.

— Мой господин? — не понял поставленной задачи десятник.

Но Ашшур-дур-пания скривился, давая понять, что ему некогда все объяснять. Он оглянулся на юношу, уже попробовавшего чечевицу, и спросил:

— И как соль?

— По-моему, пересолено, — тяжело дыша, ответил молодой сановник. — Вкусно, но вкус какой-то терпкий, наверное, с хреном?

— Что еще различил? — поинтересовался кравчий.

— Не знаю… Но у меня почему-то немеет язык и сводит скулы…

Через минуту ему было трудно не только дышать и говорить, но даже держаться на ногах. Затем тело юноши стали сотрясать судороги. Ардис упал на колени, его стошнило. Рафаил побледнел, боялся шелохнуться. Напуганная стража смотрела на происходящее широко открытыми глазами, схватившись за оружие, словно оно могло их защитить от вошедшей в этот зал смерти.

— Смотри, Рафаил, смотри, что бывает, когда ты нарушаешь свой долг, когда втаптываешь в грязь доверие, которым тебя наградили. И ты, десятник, тоже смотри, пригодится, когда в следующий раз будешь выполнять идиотские приказы. На его месте мог быть наш царь, если бы кто-нибудь замыслил его отравить… Унесите его отсюда. Уберите здесь все! И поживее! В любой момент может появиться царь.

Ашшур-дур-пания вышел из столовой с чувством честно выполненного долга и немного успокоившись. Теперь он был уверен, что на Рафаила можно положиться, что стражники обо всем доложат министру двора и этот зарвавшийся выскочка наконец поймет, от кого зависит жизнь повелителя.

Покои кравчего примыкали к царской столовой, достаточно было пройти открытой галереей с видом на малую дворцовую площадь. Самой просторной из его комнат была приемная, она же была самой пустой и чаще всего безлюдной. Ашшур-дур-пания решал вопросы быстро, казнил легко, миловал редко, а если работал, то предпочитал уединяться в тесном кабинете, где порой подолгу разбирался в многочисленных отчетах, расписках, счетах, и прочих хозяйственных документах. Ему подчинялись десятки писцов, почти полсотни чиновников, повара и кухонные работники, служба обеспечения помимо трехсот человек имела свою конюшню и десятки повозок, которые ежедневно доставляли с рынка и окрестностей города тонны провизии. И все это надо было проверить, посчитать и принять. Царю подавалось только лучшее.

Впрочем, мало кто знал, что половину закупок кравчий делал у самого себя, ради чего давно скупил множество садов, огородов и виноградников в окрестностях Ниневии, увеличил вдвое поголовье крупного и мелкого скота, развел птичники. Ведь помимо царя и его окружения кормить приходилось чиновников, слуг, стражу и даже рабов — почти десять тысяч человек. Немного было в Ассирии людей, способных померяться богатством с царским кравчим.

В кабинете было прохладно. Ашшур-дур-пания опустился на широкий деревянный стул с высокой спинкой из редкого в Ассирии индийского лавра, поправил под собой мягкую подушечку, положил на стол белые холеные руки и принялся рассматривать дорогие перстни на толстых коротких пальцах. Голова пухла от мыслей, и больше всего мешал страх, подбиравшийся к горлу откуда-то изнутри, от самого сердца, давил на горло, словно это был чей-то кованый сапог.

Как они могли быть так беспечны! Почему не выставили стражу, слуг, которых при желании всегда можно было бы убрать? Если то, о чем говорили заговорщики, дойдет до Арад-бел-ита, какие муки их ждут…

«Не паникуй… Не трясись… — успокаивал себя Ашшур-дур-пания. — Бальтазар обязательно его настигнет… Настигнет и узнает — кому и что он собирался рассказать…»

Именно это волновало Ашшур-дур-панию больше всего. Что, если соглядатай оказался у тех дверей не случайно, а за ними давно и упорно следят? Тогда, как бы ни был проворен преданный им начальник внутренней стражи Ниневии, они обречены.

Может быть, стоит подумать о бегстве.

Ашшур-дур-пания, заерзав на стуле, с тоской оглянулся на массивный многоярусный стеллаж с сотнями глиняных табличек, за которым скрывалась потайная дверь. Не поэтому ли он чувствовал себя здесь намного комфортнее, чем в любой другой комнате?

Ему вдруг почудилось, что стеллаж вздрогнул и зашатался.

Ашшур-дур-пания мгновенно оказался на ногах и схватился за меч.

Не почудилось. Стеллаж сдвинулся с места и открыл дверь в подземный ход. В проеме появился Бальтазар.

— Ты? — удивился и одновременно успокоился Ашшур-дур-пания.

— А ты ожидал увидеть стражников? — внимательно наблюдая за реакцией кравчего, мрачно пошутил Бальтазар, с трудом протискиваясь в узкую щель.

— Тебе придется вернуться в город тем же путем, чтобы ни у кого не возникло вопросов, как ты сюда попал, — недовольно заметил хозяин кабинета. Полгода назад, когда сюда неожиданно пожаловал Син-аххе-риб, Ашшур-дур-пания, дабы избежать ненужных расспросов и подозрений, сам выдал Бальтазару свой секрет, о чем позже неоднократно пожалел.

— Когда я скажу тебе, что случилось, уверен, ты изменишь свое мнение о том, надо ли было мне воспользоваться твоим подземным ходом.

— Говори, — дрогнул голос кравчего. — Кто это был, и кто его послал?

— Все не так просто. Мы загнали этого негодяя в угол в районе улицы Бродячих псов. Окружили… Подошли ближе — и обнаружили там сразу двоих. Мар-Зайю и Нимрода. Писец убил колесничего. Судя по всему, по ошибке, или из страха, или из хитрости… точно не скажу.

— Поверить в это не могу…

— Расскажу, как подал мне это Мар-Зайя. Не знаю, где и у кого он был так далеко от дворца, да еще в такой поздний час, но выйдя на улицу, он увидел человека с обнаженным мечом, испугался, бросился наутек. Однако на своем пути наткнулся на моих людей: я разделил свой отряд… Поэтому писец повернул назад, спрятался и убил колесничего из засады, не успев разобраться, кто перед ним.

Ашшур-дур-пания нервно заходил по комнате.

— Вот интересно, что тебя сейчас больше волнует. — продолжал Бальтазар. — Смерть Нимрода, которая может вызвать бурю, или то, насколько вся эта история близка к истине?

— То есть не я один задумался над этим? — кравчий остановился и посмотрел в глаза стражнику. — Откуда нам знать, что нас подслушивал Нимрод, а не этот жалкий писец?

— Я уверен только в том, что убегавший от нас человек был одет в плащ. На Нимроде был плащ. На Мар-Зайе — нет. Я все тщательно проверил: плащ был весь в крови, удар нанесли в спину… А значит, Мар-Зайя, скорее всего, не лжет. К слову, он не так жалок. Хватался за меч, надеялся убить меня исподтишка. Держался хладнокровно. Даже высказал слова угрозы.

— То есть?

— Намекнул, что не понимает, от кого и почему убегал Нимрод.

— Все это странно, очень странно… И опасно. Он ничего не успел, этот Мар-Зайя? Не проще ли было оставить их там обоих?

— И ты о том же. Когда этот юнец подумал, что сможет от меня избавиться и бежать, я объяснил ему, что смерть колесничего — это очень плохо, но куда хуже будет, если найдут сразу два трупа. Ты не догадываешься, кого могут посадить на кол за подобные промахи… все правильно — начальника внутренней стражи города. Мне бы найти, как обезопасить себя от этой смерти, такой сейчас ненужной.

— Писца кто-нибудь узнал кроме тебя?

— Нет. Не думаю. Было темно. А своих людей я сразу убрал.

— Это очень хорошо. А Нимрод? Его узнали?

— Я накрыл ему лицо и приказал, чтобы убитого отнесли к крепостной стене. У меня там есть надежное укрытие. Пока решим, что с ним делать, пусть полежит в прохладном месте.

Ашшур-дур-пания опустился на стул, тяжело вздохнул и принялся вслух размышлять о том, какую выгоду можно извлечь из создавшейся ситуации:

— Нимрод… Если это был он, то все сходится. В последнее время этот юнец развел слишком бурную деятельность. Но знай он заранее о нашем уговоре встретиться на пиру со жрецами, отправил бы подслушать кого-нибудь из своих слуг. Значит, действовал один, на свой страх и риск. Обнаружил нас случайно… Если это так, то отсюда угрозы никакой не будет… С кем из царского окружения он пытался договориться? С Табшар-Ашшуром, Шульмубэлом и тем же Мар-Зайей…

— Встретились ли они там случайно? — задумался Бальтазар.

— Подожди… Давай-ка подумаем, с кем еще пересекался Нимрод в последнее время так, чтобы это можно было при необходимости связать с его смертью.

— С Палтияху. Это ведь у него наш покойник взял крупную ссуду, которую никогда бы не смог вернуть. Подумать о том, как свалить на него вину?

— Палтияху нам здорово мешает… А с Мар-Зайей хорошо получилось. Мальчишка набирает силу. И мы ему в этом поможем, тем более что теперь он будет сговорчивее.

— Я не был бы так уверен, — упрямо покачал головой стражник. — Мальчишка непрост, ох как непрост. Я бы проверил, куда и зачем он шел этой ночью.

— Что нам о нем вообще известно? То, что его привел в канцелярию Ашариду?

— В последний раз Ашариду отзывался о нем не очень лестно.

— Ерунда. Наш премудрый старец считает, что парень стал заносчив. Но разве это удивительно, при его-то взлете? А между тем, однажды этот писец уже оказал мне неоценимую услугу. Но выяснить, откуда у неоперившегося птенца вдруг появились крылья, — стоит…

— Узнаю. Обещаю.

— Нам надо с ним подружиться. Дружба — она ведь в великодушии, просто надо дать ему понять, что мы способны на это великодушие. К тому же — разве я не говорил тебе, что наши семьи скоро породнятся? Аракел по моей просьбе познакомился с его сестрой.

— А писец знает о твоих планах?

— Конечно. Он был дома, говорил с родными…

— И уже согласился выдать ее за Аракела?

— Если он не дурак, то вряд ли откажется от такого союза. Я похож на человека, которого хочется иметь среди своих врагов?. . Вот-вот… итак, у нас нет больше препятствия в виде Нимрода, сторонники Арад-бел-ита на время поумерят свой пыл, остерегаясь за свои шкуры. Мар-Зайю мы приберем к рукам. Царица будет довольна. Хава придет в ярость и наделает ошибок, чем мы и воспользуемся. Остается решить, на кого направить гнев царя.

— Палтияху? — напомнил о кандидате Бальтазар.

— …Посмотрим, как будут развиваться события. Но потом действовать придется решительно и быстро… Тебе пора уходить. Мне — подавать ужин царю. . .

— Уйду, как только решим, что делать с трупом. Я закопал бы его где-нибудь за городом.

— Нет, нет. Ни в коем случае. Нам нужна эта буря. Потому что в бурю намного легче провернуть все то, что мы замыслили. Будет лучше, если тело Нимрода обнаружат завтра… ближе к скачкам. Кстати, ты, как всегда, будешь ставить на победителя? Я готов дать тебе ссуду в десять талантов золотом, если ты поставишь все на моего племянника.

— С удовольствием их приму.