Ниневия

7

Весна 685 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

Мар-Априм на пир не торопился. Встреча с Хавой была для него куда важнее, чем все остальное. Домой он пришел затемно, проникнув во двор через заднюю калитку, поскольку через главный вход сейчас было просто не пробиться: напротив его ворот бурлило людское море, а под забором валялись пьяные.

Мать ждала сына с беспокойством, встретила упреками:

— Ты же обещал, что будешь раньше.

Он не ответил, вместо этого спросил, отчего ей не спится, поинтересовался больным сердцем. Она отмахнулась:

— Все хорошо. У нас гости.

Ее звали Масха. Ей было пятьдесят, но она все еще накладывала на лицо толстый слой белил, густо красила брови, и старалась посильней подвести глаза, ведь когда-то они действительно имели власть над мужчинами. Последнее, кстати, помогало ей в жизни куда больше, чем те родственные узы, что связывали ее и ассирийского царя, — будучи внучкой одного из младших братьев Тукульти-апал-Эшарра[22], Масха приходилась Син-аххе-рибу троюродной сестрой, о чем он, впрочем, старался не вспоминать. И все-таки возраст все чаще давал о себе знать: опухали ноги под тяжестью грузного тела, щемило в груди.

— Гости? — удивленно переспросил Мар-Априм. — В такой день?

— Раббилум Саси с женой. Она ведь приходится мне родственницей, а мы ни разу в жизни не виделись. Вот они и решили воспользоваться случаем. С ними пришел кто-то еще, мужчина постарше, кто такой — непонятно. Похож на управляющего. Сидят в большом зале, общаются с твоими сестрами.

Появление в его доме министра, преданного сторонника Закуту, да еще с неизвестным, насторожило Мар-Априма, но он благожелательно улыбнулся, хотя и через силу:

— Ты права, мама, как это я не подумал. Родственные узы… Конечно…

Саси был женат на одной из многочисленных дочерей Син-аххе-риба — Шахрбану. Царь относился к ней по-доброму, но все-таки без особой любви, как, впрочем, и к ее матери, чувства к которой длились недолго и погасли, стоило царю насладиться молодым телом. Однако он позаботился о дочери, выдал ее замуж за своего министра, никогда не забывал о своем долге отца и деда и вряд ли позволил бы обидеть родную кровь. У Саси и Шахрбану было четверо детей: двое мальчиков и двое девочек; старшему, названному в честь отца, исполнилось пятнадцать, младшей — всего годик. Позапрошлой зимой в день ее рождения Син-аххе-риб пожаловал зятю и дочери дворец в городе Куллиммери, в Шуприи[23], где по роду своих обязанностей нередко бывал раббилум, ведавший царскими рудниками.

Изо всех царских министров лишь двое — Саси, да еще абаракку Мардук-нацир — занимали свои должности долгие годы, пользовались поэтому особыми привилегиями и имели немалую власть. Именно на абаракку Син-аххе-риб возлагал управление страной, когда отправлялся в поход, а Мардук-нацир, в свою очередь, всегда полагался на острый ум Саси. Все изменилось пару лет назад, когда один встал на сторону Арад-бел-ита, другой — Ашшур-аха-иддина.

— Мама, прикажи рабам, чтобы они накрыли мне ужин в саду, в беседке, — вдруг неожиданно решил Мар-Априм.

Масха всплеснула руками:

— Ты сошел с ума! Хочешь нанести оскорбление нашим гостям?!

— Ну что ты, мама, разве я могу так поступить с родственником царя, — усмехнулся сын, и, стерев с лица улыбку, попросил: — Скажи Саси, что я жду его здесь. Но осторожно, так, чтобы это не заметила ни его жена, ни даже тот, с кем он пришел.

Семья Мар-Априма появилась в Ниневии в конце года[24]. За десять месяцев до этого, на праздник весеннего равноденствия, когда они еще жили в Руцапу[25], мать раббилума, женщина весьма деятельная и энергичная, завела с сыном разговор о его будущем:

— И что ждет тебя дальше? — спросила Масха.

— Разве произошло что-то плохое, мама? — удивился он ее вопросу.

— Ты своей вершины достиг. Старик уже немолод, и случись с ним что, — не сегодня, так завтра, — подумай, как это отразится на тебе. Поговаривают, что скоро царь пришлет сюда нового правителя.

— Что ты задумала?

— Тебе пора подыскать хорошее место в Ниневии.

Старик, чье имя даже не упоминалось в этой беседе, был семидесятипятилетний Зерибни, наместник Руцапу. И молодой Мар-Априм вот уже шесть лет служил у него министром, ведая всеми рабами провинции.

Их семья рано осталась без кормильца. Отец Мар-Априма, глашатай того же Зерибни, умер от несварения желудка совсем рано, когда сыну было одиннадцать, а дочерям — три и год. Это, безусловно, наложило свой отпечаток на их дальнейшую судьбу. Родственников Масхи, по странному стечению обстоятельств, вообще преследовали одни несчастия, поэтому она могла полагаться только на свои силы. И то, что Мар-Априм в восемнадцать занял такой высокий пост, было вполне достойной платой за короткие, но запоминающиеся встречи Зерибни с вдовой.

Впрочем, ее сын оказался на редкость талантливым юношей. Он не приобрел друзей, чтобы не нажить себе врагов, очень долго обходился без завистников, так как держался тени, но всегда готов был помочь любому добрым советом, а затем всячески пестовал в людях уверенность, что это именно они сподобились на правильное умозаключение. И вскоре его осторожность и благоразумие принесли свои плоды. Это к нему все шли на поклон, старались угодить или поднести что-нибудь в дар, это с ним советовались первый министр провинции Руцапу, да и сам Зерибни. И все было бы хорошо, не будь наместник так стар.

Раньше Мар-Априма в Ниневию отправился нанятый в Тире[26] зодчий-финикиец, которому было поручено приобрести поблизости от царского дворца большой дом и в короткий срок перестроить его самым чудесным образом.

Зодчий постарался. Шесть месяцев понадобилось ему на то, чтобы воздвигнуть трехэтажное здание, не столько большое, сколько отличное от всех вычурным фасадом. Мраморные колонны, узкие окна по финикийскому образцу, высокий изящный забор с барельефом, изображавшим берега Тигра. Дом был сложен из белого камня, доставленного с гор Мусасира[27], снизу облицован ливанским кедром[28], стоившим семье огромных средств, имел две широкие террасы, а еще — небольшой сад с плодоносными деревьями и бассейном.

И все шесть месяцев в эту сторону ревниво поглядывал Син-аххе-риб, опасаясь, как бы новое сооружение не подпортило дворцовую площадь, ведь только неподдельный интерес царя ко всему, что касалось строительства, побудил его дать разрешение на эту затею.

Когда же стройка была окончена, владыка Ассирии не удержался от соблазна увидеть все вблизи. Встречал его Мар-Априм, павший перед своим господином ниц. Дорогу выстилали лепестки роз, откуда-то лилась мягкая мелодия флейты и доносились голоса искусных певцов. Син-аххе-риб был очарован и домом, и его новым хозяином. Приказал всем другим сановникам брать с него пример, стал расспрашивать, как поживает дорогая Масха, сожалел, что давно ее не видел, с усмешкой упомянул имя Зерибни, став серьезным, заговорил о том, как и чем живет Руцапу. Долго и внимательно слушал обстоятельный доклад молодого сановника об успехах и временных неудачах этой богатой провинции, а под конец подозвал к себе абаракку Мардук-нацира и приказал назначить Мар-Априма министром с теми же обязанностями, что он исполнял в Руцапу.

Хотя Син-аххе-риб так и не увиделся с троюродной сестрой, Мар-Априм был обласкан, с тех пор повсюду сопровождал царя, если надо — давал совет; и быстро утверждался при дворе.

Молодой сановник очень скоро разобрался в хитросплетениях борьбы, развернувшейся за ассирийский трон, месяц раздумывал, чью сторону принять — Арад-бел-ита, больше похожего на одинокого льва, или Ашшур-аха-иддина, ставшего во главе волчьей стаи, — и до поры до времени предпочитал сохранять дистанцию между первым и вторым. Очевидного победителя в схватке Мар-Априм пока не видел.

Возможно, он так и остался бы меж двух огней, не появись в его жизни принцесса Хава. Сначала ей было просто любопытно, кто такой Мар-Априм, сумевший пленить царя своим умом и в двадцать пять лет стать министром, самым молодым в Ассирии. Потом узнала о том, что раббилума пытается расположить к себе Закуту. После этого Хава уже не медлила и раскинула сети. Когда рыба сама идет в них, пренебрегая опасностью, заполучить улов нетрудно.

Воспользовавшись отсутствием отца в городе, Хава через свою рабыню передала Мар-Априму, что будет ждать его ночью у тайной калитки перед дворцом. Мысли принцессы тогда были далеки от того, чтобы тут же отдаться очередному поклоннику. Но когда она заглянула этому молодому мужчине в глаза, увидела в них ум, спокойствие и решительность, — сразу же поняла, что готова признать его власть над собой.

С этой самой ночи они стали тайно встречаться. Мар-Априм держался с ней на равных, не потакал женским прихотям, делился своими наблюдениями о царском окружении, а вскоре и вовсе стал подталкивать Хаву к действиям, направленным против врагов ее отца. Использовать принцессу, чтобы посадить на трон Арад-бел-ита, самому оставаясь в тени, казалось ему разумным и безопасным. Но даже в этом случае нужен был кто-то еще, кто вел бы переговоры с союзниками и для всех оставался главным заговорщиком. Так в его голове родилась мысль действовать через Нимрода.

«Сможешь его очаровать?» — целуя руки своей возлюбленной, спросил Мар-Априм.

«Почему его, а никого-то другого?» — рассмеялась Хава.

О, это была почти идеальная кандидатура для их плана: Нимрод пользовался расположением царя, не принадлежал ни к одному из лагерей — и в тоже время казался не слишком умным.

«Он нравится женщинам, — подумав, ответил раббилум. — И это не вызовет ни у кого подозрений».

Чего он не учел — что колесничий окажется в постели куда лучше, чем все, с кем до этого встречалась принцесса. Через два месяца ее сердце словно раздвоилось, одна половинка всецело и беспрекословно подчинялась Мар-Априму, вторая таяла, стоило ей остаться наедине с Нимродом.

Масха, понимая, что сын хочет поговорить наедине с Саси, предупредила:

— Будь осторожнее. Ночью мне снился плохой сон. Ты попался в липкую паутину и, как ни старался, не мог вырваться из ловушки.

— Я всегда осторожен, мама, — успокоил ее сын.

Когда Саси вышел во двор, перед Мар-Апримом уже стоял накрытый столик с яствами и напитками, а сам хозяин, лениво потягивая вино, полулежал на скамье, наполовину избавившись от дорогих одежд.

— Рад видеть тебя, дорогой раббилум, — не вставая и нарушая тем приличия, сдержанно сказал Мар-Априм, и только после этого заметил, что за высоким гостем, словно на привязи, идет похожий на перекати-поле коротышка, раздувший полные щеки точно хомяк, который собирается припрятать запасы на зиму. Саси и его спутник были похожи друг на друга как братья, с той разницей, что первый значительно превосходил второго ростом, отчего все же казался чуточку стройнее. Хозяин дома внимательно посмотрел на тунику незнакомца, опускающуюся немного ниже колен, на незамысловатую прическу и короткую бороду без особых прикрас, обратил внимание на то, как он прячет глаза, и пришел к выводу, что это, скорей всего, какой-нибудь мелкий чиновник, состоящий на службе у Саси.

«Значит, тем более можно не вставать», — подумал Мар-Априм, и жестом указал гостям на скамью напротив.

— Твоя мать и моя жена, кажется, нашли общий язык. Как же хорошо, что мы родственники, — Саси совершенно не смутил холодный прием. — Ты не знаком с моим другом?

Коротышка отвесил неловкий поклон, виновато улыбнулся, не очень внятно произнес:

— Рамин, повар Арад-бел-ита.

Мар-Априм насторожился, стал гадать, что все это значит, зачем Саси привел в его дом человека, которого они оба должны сторониться, пусть и по разным причинам. Процедил сквозь зубы:

— Так вы друзья? Бывает же такое. И как поживают Шарукина, жена царевича? В добром ли здравии его дочери Хава и Шаммурат?

— Как? Разве тебе неизвестны последние новости? — показал крепкие белые зубы Саси. — Син-аххе-риб проведал о связи принцессы Хавы и Нимрода и, кажется, одобрил ее. Не удивлюсь, если колесничий уже подумывает о свадьбе. Хотя — о чем это я? Кому как не тебе об этом знать.

Сушеный финик едва не встал у Мар-Априма поперек горла. Он не поверил в случайность или пустую болтовню. Намек был слишком явным, чтобы от него отмахнуться и сделать вид, будто ничего не произошло. Однако Саси невозмутимо повел разговор о пире, спросил, когда собирается присоединиться к нему хозяин дома, подчеркнул, что это не прихоть, а прямая обязанность царских сановников — быть поближе к народу, лучший способ доказать ему свою любовь и открытость.

— Многие из вельмож хотели бы встретиться с тобой, не привлекая ничьего внимания, надеясь на понимание и поддержку их планов. Когда ты управляешь десятками тысяч рабов, это неудивительно. Но в этом и кроется главная опасность. В твоих руках сосредоточены немалая власть и огромные возможности, а значит, появятся и завистники, и лучший способ от них избавиться — находиться рядом с друзьями, — журчал Саси, и вдруг спросил с совершенно естественной простотой: — Кажется, ты так и не понял причину моего визита?

Мар-Априм уже успел прийти в себя после того, как понял, что его тайна раскрыта, но все равно был напряжен, долго не мигая смотрел на собеседника, пока тот отвлекся на еду и крупными пригоршнями отправлял в рот плов.

— Твой повар замечательно готовит, — похвалил блюдо Саси.

«А ведь он знает обо мне и Хаве от этого Рамина, — размышлял Мар-Априм. — Иначе с какой стати его брать с собой».

Слова Саси тут же подтвердили эту догадку:

— Когда Рамин рассказал мне о твоих ночных посещениях Хавы, я сначала не поверил. А потом, все взвесив, я еще больше тебя зауважал. Недаром царь так ценит твой ум, а тебя прочат в преемники абаракку. Но знаешь, чего я опасаюсь? Что скажет царь, когда узнает обо всем этом? Либо решит: его дальний родственник вознамерился, ловко используя Хаву, вернуть себе то, что когда-то отнял у его родителей царь Саргон[29]^, либо будет взбешен чересчур вольным поведением своей внучки, которой и без того многое прощается, и отрубит голову обоим ее кобелям, в назидание и ей, и другим.

Мар-Априм держал паузу, раздумывал — успеет ли он выхватить меч и ударить им Саси в грудь, не ввязываясь в бой. Поговаривали, что раббилум не так прост, хоть и кажется увальнем.

«Кто еще знает, к кому он пошел в гости? И как быть с Шахрбану, его женой? Ведь ее тоже придется убить. До завтра, до скачек на ипподроме искать их не кинутся. Рамин не в счет — смотрит в пол и боится поднять глаза. Если припугнуть, еще и поможет. Успею подкупить и найти свидетелей, что Саси с женой вышли из моего дома целыми и невредимыми. Да и кто осмелится обвинить меня в чудовищном преступлении, если я сам первым забью тревогу…»

— Ну, ну, — подмигнул ему Саси, продолжая угадывать мысли хозяина. — Мои слова не должны тебя огорчать. Ведь я пришел к тебе заключить мир, а не развязывать войну.

Это было неожиданно.

«Ну что же говори, послушаем, что ты скажешь», — остановил себя Мар-Априм, а вслух заметил:

— Странный способ предлагать дружбу. К чему нужны эти бесчестные наветы и пустые угрозы? Ты знаешь, я не буду помогать царице…

Саси с улыбкой перебил его:

— Я знаю. Тебя пытались уговорить многие. И я, и Ашшур-дур-пания, и Ашариду, и Скур-бел-дан. А все впустую… Среди трех причин, подтолкнувших меня к союзу с тобой, это первая. Ты стоишь за Арад-бел-ита. Не отрицай этого. Стоишь. Твоя связь с Хавой — лучшее тому подтверждение. То, что ты избрал подобный способ, — это вторая причина. Ты сумел занять самую выгодную позицию на поле брани. Только ты ошибаешься, если думаешь, что Закуту позволит тебе наблюдать за схваткой со стороны. Ты сам вскоре убедишься, что тебе выгоднее и гораздо безопаснее открыто поддержать Арад-бел-ита, чем делать вид, будто все это тебя не касается. Ну а третья причина, может быть, понятна только нам двоим… Мы похожи. Мы одинаково мыслим. И одинаково осторожны. И оба понимаем, что ни один астролог сейчас не предскажет, чем закончится противостояние сыновей Син-аххе-риба. Так почему бы нам не стать тайными союзниками в том случае, если кто-то из нас проиграет? Одержи верх Ашшур-аха-иддин, я сумею сохранить тебе жизнь, здоровье и свободу. Но я хочу того же взамен.

Мар-Априм выслушал эту длинную речь, едва сдерживая удивление. Саси обезоружил его своей откровенностью.

— Кто еще знает о моих отношениях с Хавой? — глухо сказал Мар-Априм, посмотрев сначала на повара, а затем на раббилума.

— Только он… Только он, — усмехнулся Саси, покровительственно посмотрев на съежившегося повара.

— Я никому не скажу… Да никто и не знает, — испугано заблеял Рамин.

А Мар-Априм, переглянувшись с Саси, все понял. Тот привел в его дом повара, чтобы кровью скрепить договор.

— Наверное, я лучше пойду, — запаниковал коротышка.

С завидной для его комплекции проворностью он подскочил со скамьи, чтобы немедленно покинуть беседку, но Саси успел подставить ему подножку. Рамин с грохотом упал на мозаичный пол, ударился лицом, расквасил нос, попытался встать, однако над ним уже зависла широкоплечая фигура Мар-Априма. Схватившись за рукоять меча двумя руками, хозяин дома дважды вонзил клинок в грузное тело, словно это был бурдюк с жиром, вот только на этот раз из него обильно потекла кровь.

Рамин взвизгнул, принялся отчаянно бороться за жизнь, пополз, уже не имея сил встать, стал звать на помощь. Не будь в этот день пира, возможно, кто-нибудь его и услышал бы, но сейчас из-за высокого забора доносился такой шум, что слабый голос терялся в нем точно в бушующем море.

Мар-Априм пришел в ярость, легко нагнал повара и на этот раз ударил в самое сердце.

Убедившись, что нежелательный свидетель затих, хозяин дома выжидающе оглянулся на Саси. Тот по-прежнему увлеченно обсасывал пальцы, с аппетитом уплетая плов.

— Превосходно, очень вкусно! Твой повар просто маг. Сделай мне одолжение. Прикажи, ему поделиться с моим поваром своим рецептом — как это у него так хорошо получается.