Ниневия

18

История, рассказанная писцом Мар-Зайей.

Двадцатый год правления Син-аххе-риба. Месяц симан

Вся моя история, рассказанная Бальтазару, от начала до конца больше походила на крепость из песка, чем на надежные укрепления, за которыми можно спрятаться во время штурма.

Умение лгать — не всегда признак ума. Хотя наличие ума, безусловно, подразумевает умение лгать.

Откуда я шел и почему оказался вдали от дворца, в этих трущобах, — всему этому нужны были разумные объяснения. Если соглядатаи внутренней стражи начнут проверять дом за домом, то очень скоро поймут, что меня здесь никто не видел и не знает. Конечно, это ничего не доказывает, но не может не вызвать подозрений. Но главное, о чем я не мог не думать, простившись с Бальтазаром, — плащ.

Вот оно — безусловное доказательство моей вины. И от него надо было избавиться в первую очередь.

Все, что я успел, убив Нимрода, — это перебросить плащ через забор в чей-то двор.

Уйти отсюда, не позаботившись о такой улике, было немыслимо.

Неожиданно для себя я оказался в узком проулке, который не заметил раньше; прошелся до самого его конца и уперся в тупик. И все же, найди я его полчаса назад, кто знает, может быть, мне не пришлось бы выпачкаться в крови.

Я вернулся на исходную и спрятался за углом. Люди Бальтазара уже несли тело, укрытое плащом, вверх по улице. Еще немного — и они скрылись из виду.

Луна, лужа крови и нисходящая тишина. . .

Убедившись, что вокруг никого нет, я выбрался из своего укрытия и двинулся вдоль высокого забора, раздумывая над тем, не стоит ли мне перелезть через него, чтобы тайно забрать злополучный плащ. Но потом все-таки решился постучать в калитку.

Во дворе залаяла собака.

Через какое-то время послышался голос хозяина:

— Кому там не спится?

— Стража, открывай, — рявкнул я.

Калитка через какое-то время отворилась. Коренастый лупоглазый ассириец в тонкой короткой тунике отшатнулся, увидев меня, и тут же выставил перед собой меч.

— Ты не стражник, — понял по моей одежде хозяин.

— В твоем дворе есть кое-что, тебе не принадлежащее, и ты можешь заключить со мной самую выгодную в твоей жизни сделку, — остудил я его пыл.

— И что это? — недоверчиво спросил он.

— Я войду? Не разговаривать же нам на улице.

Двор был неплохо освещен факелами, и я сразу заметил справа от калитки в цветнике свой-чужой, спасший жизнь и едва не погубивший меня, плащ.

— Это все, что мне надо, — указал я на него.

— А как он здесь оказался? Кто ты такой?

Он опустил меч и больше не угрожал мне.

— У тебя большая семья?

— Тебе-то что?. . Жена, мать и пятеро детей.

— Сколько бы ты запросил за свой дом, если бы я хотел его купить?

Хозяин уже разглядел и богатую одежду, и перстни на всех пальцах, и серьги в ушах — все то золото и драгоценности, что на мне были, стоили в сотни раз больше, чем весь его домашний скарб.

— Ну… не знаю, — смутился он, — пять мин серебра, наверное, хватило бы.

— Я дам тебе двадцать, но ты и твоя семья сегодня же покинете Ниневию. Забудь о родственниках, уезжай как можно дальше… если хочешь жить и боишься потерять близких тебе людей.

— А все мое добро?

— Не обременяй себя поклажей. Лошадей и повозку я пришлю сейчас же, вместе с серебром. К утру дом должен быть пустым. Ты все понял?

— Да, господин, — он поклонился.

— И никому ни слова, — напомнил я.

Следующий час я потратил на путь домой. Там поднял Ерена, своего приказчика, дал ему двадцать мин серебра, нарисовал план и приказал отправить туда лошадей и повозку. И все это время думал о том, что может послужить правдивыми доказательствами моей невиновности в глазах заговорщиков.

После долгих размышлений выход нашелся: я заходил в дом к сотнику Шимшону, стоящий как раз неподалеку от места смерти Нимрода. Кто мог обеспечить мне нужные свидетельства? Дияла. С чем пришлось смириться? Отложить разговор с моим другом до утра.

Друг… Я видел в Дияле только друга… И даже не догадывался, как ко мне относилась она.