Ниневия

27

Весна 685 г. до н. э.

Столица Ассирии Ниневия

— Почему не начинают состязания на колесницах? — раздраженно спросил царь.

После того, как закончились скачки, Набу-дини-эпиша долго не шел к победителям, не торопился с вручением подарков и как никогда горячо приветствовал вавилонянина, пришедшего сегодня первым, в надежде зажечь сердце владыки собственным азартом. Словом, стал тянуть время, но, выходит, и тут просчитался. Услышав гневный окрик царя, наместник Ниневии не на шутку струхнул, низко поклонился и, пятясь, скрылся из виду, чтобы отдать нужные приказания.

О Нимроде старались не говорить, не вспоминать и даже не думать.

— Если Аракел победит, я сам выбью из него правду, — посмотрев на Хаву, присевшую у его ног, тихо сказал Син-аххе-риб.

Хава занервничала:

— А если нет? Неужели это снимет с него вину?

— Если нет… — царь улыбнулся, — а если нет, с ним поговоришь ты.

Зная, на какую жестокость способна его внучка, Син-аххе-риб вдруг расхохотался.

Этот смех был слышен всем, вызвал у его двора вздох облегчения, блуждающие, кроткие и слащавые улыбки, разговоры о том, что к царю вернулось хорошее расположение духа; сановники ожили, зашевелились, приготовились развлечься… И только Закуту, приближавшаяся в это время вместе с Ашариду к царской ложе, настороженно посмотрела на мужа.

Син-аххе-риб же обратился к Мар-Зайе. Благожелательно поманил к себе, доверительно перешел на шепот. Появившись на ипподроме, писец тотчас проследовал к царю, оттеснив наместников и сановников, у одних вызывая зависть, у других почтение.

Хава позвала Мар-Априма.

Министр, покосившись на царя, занятого разговором с Мар-Зайей, неуверенно подошел к принцессе, поклонился ей и приготовился выслушать, как подобает сановнику, с почтением. Хаве это не понравилось, она нетерпеливо потянула его к себе, припала к самому уху и стала о чем-то говорить, быстро и возбужденно.

Гонки на колесницах — главное блюдо праздника — начались под одобрительный гул и ликование толпы, звуки горна и бой барабанов. Отсутствие Нимрода — почти обязательного победителя нескольких последних состязаний — стало причиной многочисленных пересудов среди зрителей, вызвало удивление и вполне понятное расстройство. Когда же штандарт Син-аххе-риба вообще не появился на ипподроме, любители делать ставки пришли в полное замешательство, ведь если в поединке между Нимродом и Аракелом трудно было выявить победителя, то теперь его имя все знали наперед.

Впрочем, остальные участники с этим едва бы согласились. Из двадцати повозок, отправившихся со старта, основными претендентами на главный приз, который по обычаю вручал царь, после первого круга были четверо: колесничие глашатая Шульмубэла и первого министра Мардук-нацира, конечно, Аракел и АбиРама.

Появление на ипподроме наместника в качестве возничего стало причиной всеобщего безудержного веселья. И не потому, что участие сановника в подобных соревнованиях как-то компрометировало его, отнюдь нет — даже царь порой не гнушался подобных попыток, несмотря на то, что не всегда приходил к финишу первым, — а потому что АбиРама слишком выделялся среди всех участников своей могучей фигурой. Непропорционально большая голова при полном отсутствии шеи, мощный торс и покатые плечи, а еще — толстые руки и ноги делали его похожим на бегемота. И, наверное, он был таким же толстокожим, поскольку никак не реагировал на едкие замечания и издевки, доносившиеся с трибун:

«Возьми себе еще парочку колесниц! Одной тебя с места не сдвинешь!»

«Пускай он лучше впряжет табун лошадей!»

«Лошади его не потянут, ему только на волах ездить!»

И только некоторые из зрителей увидели в нем участника, способного поспорить с Аракелом: принцесса Шаммурат, чьей руки добивался наместник, — потому что желала его победы всем сердцем, да еще Саси, который прекрасно разбирался не только в людях, но и в лошадях. Еще до старта, увидев, как Зерибни, наместник Руцапу, отправляет своего слугу с мешочком золота к одному из тамкаров, принимавших ставки, министр заметил:

— Нет, нет… Аракел сегодня не победит…

— Нет? Тогда кто же? — не поверил Зерибни. — И почему?

— Он до смерти напуган исчезновением Нимрода… К тому же, — Саси посмотрел на мрачное лицо царя, — Сегодня боги не благоволят к нему… Ставь все золото на Аби-Раму. Его лошади превосходны, и где он их только взял…

— Ты шутишь? Это безумие! Уж лучше я поставлю на колесничего Шульмубэла…

После первого круга Саси вынужден был признать, что у Зерибни есть чутье: первым шел именно колесничий царского глашатая, немного отставал от него колесничий первого министра. Повозки Аракела и Аби-Рамы шли вровень, сохраняя третью позицию.

Син-аххе-риб, большой ценитель колесничных гонок, к этому времени стал все чаще поглядывать на ипподром, на скулах заиграли желваки, что нередко бывало с ним в минуты сильного волнения, глаза заблестели. Теперь он больше всего хотел, чтобы в этих состязаниях победил кто угодно, только не колесничий Закуту. В царе заговорило чувство противоречия: если не Нимрод, тогда и не Аракел…

О Мар-Зайе царь уже позабыл, и писец смиренно отступил в сторону. К нему тут же подошел Табшар-Ашшур, стал что-то нашептывать, в чем-то пытался убеждать.

Царица наконец заняла место подле своего супруга и пригласила Ашариду присесть у ее ног.

Ашшур-дур-пания подал сигнал виночерпиям: амфора почти пуста. Царь и нервничал, и злился, входил в азарт, а это означало, что он будет требовать все больше и больше вина.

За спиной кравчего встал Бальтазар, произнес:

— Ты меня искал.

— Да, — едва слышно ответил тот. — Подозрения могут пасть на моего племянника, этого надо избежать.

— Поздно, — так же тихо ответил Бальтазар. — Все указывает против него. Да и царь уверен в его виновности. А он жаждет отмщения за своего колесничего…

Ашшур-дур-пания задумался. Аракел был родной кровью — старшим сыном его единственной сестры, его любила Закуту, он мог принести пользу…

— Что ты еще выяснил?

Что мог сказать Бальтазар? Что, вероятнее всего, их подслушивал Мар-Зайя, а не Нимрод, поскольку второй не мог быть одновременно и во дворце, и на улице Бродячих псов; что эти двое, возможно, сообщники; или о том, что все это ошибка, ведь Дрек тоже мог солгать, разве можно кому верить; но стражник точно знал одно: все то время, когда он смотрел на царскую ложу, рядом с Син-аххе-рибом постоянно находился его писец, и поэтому сказал:

— Конюший Нимрода видел, как его господин пытался спастись бегством из дворца, когда за ним гналась стража.

— Мы можем обвинить в убийстве Мар-Зайю?

— Не уверен. Если я начну расследование, всплывут наши имена. Как мы объясним, почему гнались за Нимродом? К тому же перед смертью он успел упомянуть твое имя. А если Аракел не сознается под пытками, Арад-бел-ит, вернувшись в Ниневию, начнет копать глубже…

— Ты хочешь принести моего племянника в жертву? — нисколько не смутившись своей догадки, спокойно спросил Ашшур-дур-пания. — Тогда тень падет и на меня.

— Нет, если произойдет несчастный случай. Ведь боги сами в состоянии отомстить за коварное убийство…

— Как-то мне не очень верится в справедливость бога Ашшура. Будет куда лучше, если ты возьмешь правосудие в свои руки, — Ашшур-дур-пания внимательно посмотрел на Бальтазара, на чьем лице блуждала спокойная улыбка. — Постой-ка, что ты знаешь такого, о чем мне неизвестно?

— Нимрод подстроил так, чтобы Аракел не доехал до финиша…

— В любом случае проследи за этим.

— Непременно…

Колесницы пошли на второй круг. Возничий Шульмубэла еще более увеличил свой отрыв от ближайшего преследователя, только теперь им стал Аракел, который сумел на повороте обойти колесничего Мардук-нацира, АбиРама же безнадежно отстал от лидеров. Толпа ревела, трибуны шатались и грозили обрушиться, — такое уже случалось несколько лет назад. Набу-дини-эпиша поэтому смотрел больше не на гонки, а на шаткие деревянные сооружения и молил богов о милости. Он стоял у самого финиша, чтобы первым объявить победителя, и нервно трепал бороду.

После следующего поворота колесница Аракела вдруг помчалась вперед, как будто ею управляли сами боги. Она легко догнала лидера и вышла на первое место. Царь сначала побледнел, а потом налился гневом. Толпа неистовствовала. Закуту с трудом сдерживала довольную улыбку.

Триумф Аракела был недолог. Его колесница уже входила в последний поворот, когда левое колесо вдруг соскочило с оси и на полной скорости врезалось в передние ряды, калеча и убивая зазевавшихся зрителей. Повозка встала на дыбы, лошади, ломая ноги, стали оседать на землю, а колесничий, пролетев несколько саженей в воздухе, упал прямо на дорожку ипподрома. Шедшая второй колесница Шульмубэла вынуждена была уйти в сторону и, наверное, благополучно обошла бы препятствие, справься возница с управлением. Вместо этого она развернулась почти поперек и остановилась. Следом, опасаясь столкновения, придержал коней и колесничий Мардук-нацира. И хотя заминка длилась всего полминуты, этого хватило, чтобы вперед вырвался АбиРама. До финиша оставался всего один стадий по прямой.

Син-аххе-риб ликовал. Впрочем, он быстро справился с эмоциями и сказал так, чтобы окружение его услышало:

— Шаммурат, моя девочка, рад за тебя. Я хочу, чтобы сегодня ты вручила приз победителю, своему суженому. Он этого достоин.

Затем царь подозвал к себе Набу-дини-эпиша и приказал выяснить, сколько человек ранено в результате происшествия, нет ли убитых; потребовал отсыпать пострадавшим из казны денег, которые могли бы возместить ущерб.

— Что с Аракелом? — с тревогой спросила царица у наместника Ниневии, едва тот отошел от царя.

— Еще не знаю, моя госпожа… Еще не знаю…

Аракел от удара о землю потерял сознание. Когда он пришел в себя, первое, что его поразило, — холод: юноша не чувствовал ни рук, ни ног, все онемело… и ничего не болело.

Мимо проносились колесницы, отставшие от лидеров, мчавшиеся к финишу, а колесничий царицы плача смотрел им вслед.

Потом над ним склонилось лицо начальника внутренней стражи Ниневии.

Бальтазар осторожно приподнял раненому голову и, пользуясь тем, что от зрителей их заслоняла перевернутая повозка, свернул Аракелу шею.