Новый передел

ПРОЛОГ

Несмотря на то что курортный сезон на Черноморском побережье Кавказа едва начинался, жизнь в Анапе уже кипела вовсю. На набережной открылись бесчисленные кафе, забегаловки и магазинчики. Отдыхающие, приехавшие в этот благодатный уголок практически со всей России, занимали номера в частных гостиницах или спешно селились на съемных квартирах, по личному опыту зная, что скоро подыскать достойное жилье будет непросто.

На летней площадке небольшого, но уютного ресторанчика, расположенного практически у самого берега моря, за богато сервированным столом сидели трое с виду ничем не примечательных людей. Кроме разнообразной снеди перед ними стояли высокие бокалы с пивом. Обслуживавший их официант наливал от души, не скупясь.

Один из мужчин, кряжистый, немного располневший брюнет, зацепил горсть соленых орешков из стоявшей посреди стола вазочки и отправил их в рот. Кожа на его руках, казалось, подвергалась когда-то операции по удалению татуировок.

Запив арахис минеральной водой, он спросил у сидевшего напротив парня лет двадцати пяти:

— Ну что там, Родя? Не видать наших московских гостей?

Тот лишь покачал головой в ответ. Его взгляд был прикован к проезжей части, в то время как его товарищи сидели повернувшись к морю.

Брюнет с легким раздражением заметил:

— Всего пять минут осталось. По идее, уже должны нарисоваться…

Тут вмешался третий. Высокий жилистый мужик с грубым крестьянским лицом благодушно возразил:

— Может, самолет задержался. Сейчас же менты конкретно всех шмонают. Да мало ли какая бодяга могла случиться в дороге?

— Все равно, — недовольно возразил брюнет, — мое время дорого.

Судя по всему, он был среди этой компании главным. Ни одеждой, ни манерой поведения брюнет ничем не отличался от остальных, но все же чувствовалось, что все его реплики выслушиваются с особым вниманием и обсуждению не подлежат. Возраст этого человека определить было трудно: с одинаковым успехом ему можно было дать и тридцать пять, и сорок пять лет, а если приглядеться повнимательнее, то и на несколько годков поболее.

Самый молодой — тот самый, что наблюдал за дорогой, — был коротко стрижен. Все движения были выверенными и точными. Чувствовалось, что при необходимости он сможет действовать чрезвычайно быстро и решительно. На нем был типичный для курортного сезона наряд: широкая разноцветная рубашка, выпущенная поверх белых хлопчатобумажных шорт, и сетчатые туфли-тенниски на босу ногу. На соседнем свободном стуле лежала кепка с длинным козырьком из желтой полупрозрачной пластмассы.

— Как там насчет «калашей»? — отпив очередной глоток минералки, поинтересовался брюнет.

Высокий развел руками и ответил:

— Все нормально. Завтра прибудут.

Брюнет, казалось, не разделял его оптимизма. Он поморщился и строго сказал:

— Ты давай, Сема, не расслабляйся. А то, я гляжу, тебя совсем растащило. Дело-то серьезное…

Сема откровенно разглядывал двух уже бронзовых от загара девушек за соседним столиком.

— Ты слушаешь меня? — проследив за взглядом Семена, повысил голос брюнет.

— А? Да, конечно! Все схвачено! Менты уже свое получили, ночью забираем товар.

— Присутствуй лично, — проворчал собеседник, скорее для порядка. Он прекрасно знал, что, несмотря на свой простецкий облик, Семен на самом деле был хитрым, дальновидным дельцом с железной, поистине бульдожьей хваткой.

— Есть! — внезапно воскликнул молодой человек, продолжавший следить за дорогой.

— Что, показались? — Брюнет взглянул на часы: — На четыре минуты опоздали. Мосол с ними?

— Да. На такси приехали. Четверо. С Мослом. Нас заметили. Сюда идут.

— Пусть, — небрежно отозвался брюнет, преодолевая желание обернуться. Готовясь к предстоявшим рукопожатиям, взял со стола салфетку и стал тщательно вытирать руки.

Четверо приближались не торопясь. Пережидая поток машин, остановились на противоположной стороне дороги.

— Помахать? — спросил парень у брюнета. — Они сюда смотрят…

— Ну махни, Родион, — нехотя согласился тот, но тут же передумал: — Хотя нет, не стоит! Если заметили, то зачем хмельтешить? Что они так долго?

— Дорогу переходят. Через минуту будут. Четверо, вроде больше никого.

Среди подходивших людей выделялся шедший впереди сухопарый пожилой мужчина с худым властным лицом. На нем был светлый летний пиджак, под которым виднелась расстегнутая почти до половины светло-коричневая шелковая рубашка. На поросшей седыми волосами впалой груди болталась массивная золотая цепь. Трое его спутников, одетые в строгие темные костюмы, искоса поглядывали по сторонам.

— Не нравятся мне их шмотки, — высказал свое мнение Родион.

— Чего так? — отозвался Сема.

— Костюмы напялили. При такой-то жаре…

Семен хмыкнул:

— Так ведь Мосол же! Он любит фасон держать.

Их перебил брюнет, недовольно и очень отрывисто бросив:

— Хорош базарить по-пустому!

Вскоре четверка уже входила в ресторан. Заметив ждавших их людей, пожилой в светлом костюме широко улыбнулся и двинулся к ним. После взаимных сдержанных приветствий гости стали рассаживаться.

На какое-то время повисла пауза. Прервал ее брюнет:

— Как долетели? Все в порядке?

Пожилой махнул рукой:

— Нормально. Сервис, конечно, по-прежнему оставляет желать лучшего, но…

Не договорив, он ухмыльнулся. Положив сотовый телефон, который держал в руке, на стол, полез в карман пиджака. Достав пачку «Парламента», начал срывать целлофановую обертку. В это время подскочил официант, но Сема, переглянувшись с брюнетом, небрежным жестом остановил его.

Прикурив от зажигалки, поднесенной одним из спутников, рябое лицо которого пересекал белый шрам, старший из гостей обратился к брюнету:

— Хорошо у вас тут! Солнце, море, девушки…

Тот кивнул, но поддерживать ничего не значащий разговор не стал. Гость истолковал это правильно и перешел к делу:

— С тобой я решил встретиться потому, что хочу иметь дело с авторитетным человеком, который здесь, на побережье, имеет реальный вес и может решать серьезные проблемы…

Брюнет прищурился:

— А что, они могут возникнуть?

— Могут. Уже возникли. Поэтому я здесь. Хочу договориться.

— О чем?

— О совместной деятельности. Назревают большие перемены. В политике, в экономике… Вообще по всей России… И «водичка» в это время пойдет очень мутная. А в ней, как известно, очень удобно ловить рыбку… Золотую.

Брюнет пожал плечами:

— Давай-ка поподробнее… Что-то я не въезжаю, о чем базар идет…

Пожилой затушил выкуренную сигарету и сразу же полез за следующей. Его люди продолжали хранить молчание и даже, похоже, боялись пошевелиться лишний раз. Только когда за столиком, где сидели девушки, раздался смех, здоровяк с зачесанными назад редкими волосами мышиного цвета повернул голову в их сторону.

— Можно и поподробнее, — кивнул пожилой, — но я хочу потолковать с тобой наедине.

— Этой братве ты можешь доверять полностью. У меня от них секретов не было и не будет. Так что или базарим вместе, или расходимся.

— Лады. В общем, очень серьезные люди готовы вложить в нашу страну сумасшедшие деньги… — Пожилой многозначительно замолчал. Потом добавил: — У меня есть выход на этих людей. Можно сказать, мы уже сотрудничаем.

— «Мы» — это кто? — решил уточнить брюнет.

— Ну ты же понимаешь, что я не один в доле! В одиночку такие вещи не делаются. Я и моя команда представляем центр — Москву и Московскую область. Это, конечно, самый важный регион, но еще далеко не вся страна. Нам нужна всеобщая поддержка, чтобы нигде не «провисло». Насколько мне известно, здесь, на Черноморском побережье, ты, Южанин, держишь масть…

— Не преувеличивай, — возразил его собеседник.

— Нет, я, конечно, знаю, что тут еще и Дед Хасан есть, и другие «пиковые»… — Говоривший скривился и с ноткой презрения в голосе продолжил: — Но с этими людьми наши спонсоры связываться не хотят.

— Кстати, о деле… Давай-ка поближе к сути. Для начала я бы хотел узнать цену вопроса.

— Речь идет о сумме с девятью нулями. И это только то, что мы получим наличными. Что касается перспектив, то грядет новый передел. Мы перейдем на другой уровень.

Похоже, последние слова произвели впечатление на брюнета. Он промокнул салфеткой выступивший на лбу пот и потянулся за бутылкой с минеральной водой. Выпив, каким-то сразу охрипшим голосом констатировал:

— Значит, политика… Я так и думал.

— Ну, политикой есть кому заниматься и без нас. Я и сам не очень-то люблю все эти блудни… Мы лишь будем обеспечивать контроль над ситуацией. А суть предстоящих перемен такова. Нынешняя власть слишком много на себя берет. Мешает деловым людям зарабатывать деньги. Пора бы поменять верхушку…

Южанин откинулся на спинку стула и с едва уловимой усмешкой произнес:

— Лично мне никто зарабатывать не мешает. И вообще, я понял, к чему ты клонишь…

Пожилой сразу же напрягся. В словах брюнета прозвучала откровенная враждебность. Чтобы переломить ситуацию, он пустил в ход свой главный козырь:

— Подожди, не гоношись раньше времени. Знаешь, как у нас говорится: «Семь раз отмерь — один раз зарежь». Твоя доля составит десять процентов от первого денежного перевода. Нигде не учтенный и не проходящий ни по каким документам «кэш».

— И что от меня потребуют взамен? Штурмовать Кремль?

Пожилой ответил совершенно серьезно:

— Это сделают без тебя. Если понадобится. Но думаю, что до этого все же не дойдет. Нынешняя российская власть — колосс на глиняных ногах. Вроде стоит прочно, а ткни как следует — и развалится. Забастовки, акции гражданского неповиновения, многотысячные митинги перед местными администрациями… Как я уже говорил, на все это будут выделены очень большие деньги. И все эти сотни миллионов пройдут через меня… А если ты согласишься, то через нас. От тебя лично потребуется лишь задействовать свои силы и влияние, чтобы подготовиться к событиям у себя на юге. И прессовать тех, кто будет совать свой нос в наши дела. Вот и все. Потом, когда к власти придут другие люди, вся страна будет лежать у наших ног. Сибирь, Дальний Восток, Центр, Юг — все сферы влияния будут поделены между людьми, поддержавшими перемены…

Южанин презрительно перебил его:

— Меня такие заморочки не интересуют. И никто другой на это не подпишется. У нас тут свой бизнес. Сверхприбылей, конечно, нет, но зато тихо и спокойно. Все налажено и разделено. В последние годы ни одной крупной разборки здесь не было: кровь не льется, денежки в общак текут. Что еще правильному человеку нужно? А то, что задумали вы… Это вообще беспредел полный. Гражданская война! Да, и еще…

Брюнет подчеркнуто внимательно посмотрел в глаза пожилому и даже прищурился:

— Ты, Мосол, со своей компанией ведешь себя так, будто в стране, кроме вас, авторитетных людей больше и нет вовсе… А вот мне интересно, что по поводу этого плана скажут «законники», если узнают о нем. Вернее, когда узнают. Дела вы задумали грандиозные. Как ты думаешь, воры все это одобрят? Не уверен. Им покой нужен. Тут большой сходкой попахивает…

Лицо Мосла исказилось. Казалось, что такого поворота он не ожидал, но все же сумел взять себя в руки:

— При чем здесь воры? Слушай, а может, ты просто своей долей недоволен? Ну так это можно поправить…

Тут Южанин разозлился уже всерьез. Вскочив, он выпалил:

— Ты что, купить меня решил?! Так не получится, я не продаюсь! Можешь считать разговор оконченным. И вообще, не советую тебе больше у нас тусоваться: вам здесь ничего не светит. Я лично это обеспечу! Все!

Побледневший Мосол медленно встал и вышел из-за стола. Его спутники последовали за ним. В этот момент в ресторанчике заиграла музыка. Южанин, не обращая более никакого внимания на гостей, начал о чем-то тихо разговаривать с Семеном.

— Давай! — внезапно крикнул Мосол, отступив на шаг. Люди в черном мгновенно выхватили припрятанные под пиджаками пистолеты, и уже через секунду, заглушая модный шлягер, загрохотали выстрелы.

Все произошло настолько стремительно, что сидевшие за столом были захвачены врасплох. Южанин как раз подносил бокал к губам. Семен, завидев направленные на них пистолетные стволы, лишь широко раскрыл глаза. Родион судорожно вцепился в стол.

Нападавшие палили практически в упор, не оставив Южанину и его людям ни малейшего шанса. Почти перекрикивая оглушительный грохот выстрелов, завизжали сидевшие неподалеку девушки.

Первые заряды мужчины в черных костюмах выпустили в брюнета. Несколько пуль попали ему в грудь и голову. Он даже не успел привстать и рухнул, снеся при этом стол.

Когда Южанин упал, огонь был немедленно перенесен на остальных. Долговязому Семену девятимиллиметровая пуля, выпущенная из «беретты», угодила прямо в лоб.

Повезло лишь третьей жертве. Тот, что стоял ближе всех к Родиону, направив ствол своего «стечкина» ему в грудь, несколько раз нажал на спусковой крючок, но осечки следовали одна за другой. Зашипев от досады, он стал дергать заклинивший затвор пистолета.

Парень, не веря, что до сих пор жив, метнулся на землю. Задрав рубашку, он судорожно пытался нащупать рукоятку зажатого за ремнем «Макарова». Раздался вопль:

— Мочи его! Мочи, гада!

Перед взором Родиона промелькнуло перекошенное лицо Мосла. Он рванулся вперед. Пистолет уже был зажат в правой руке парня, и он на ходу успел передернуть затвор.

За спиной раздался выстрел. Родион распрямился. В метре от него стоял Мосол. Он схватил авторитета за грудки и рванул к себе. Тут же раздался крик:

— Не шмаляй! Он с хозяином! Зацепишь!

Родион, не выпуская Мосла, крутнулся на месте и уткнув пистолет в шею заложника, заорал:

— Я убью его! Волыны на пол, твари! Ну! Иначе я замочу его!

На него были направлены три ствола. Дымившиеся после предыдущих выстрелов пушки подрагивали. Мосол, задыхаясь, прохрипел:

— Не стрелять… Не стрелять…

Видя, что нападавшие заколебались, Родион закричал снова:

— Оружие на пол, уроды! Клянусь, я вышибу из него мозги!

Стараясь не смотреть на распростертые залитые кровью тела, Родион, прикрываясь Мослом, медленно отступал к стойке бара. Трое противников, не переставая целиться, следовали за ним. Отовсюду слышались возбужденные выкрики; спрятавшиеся за столик девушки истерично всхлипывали.

Родион уткнулся спиной в стойку и с отчаянием заметил, что враги постепенно рассредоточиваются и заходят с боков.

— Я убью его! — в очередной раз выкрикнул Родион.

Тут Мосол резко рванулся в сторону и заорал:

— Вали его!

Треснул порвавшийся в руках пиджак, и Родион автоматически выстрелил вдогонку вырвавшемуся заложнику. Ноги Мосла подкосились, и он рухнул на пол.

Родион перемахнул через стойку и, пригибаясь, бросился в подсобное помещение. Вслед ему загрохотали выстрелы. Он упал и, развернувшись, открыл отчаянную ответную стрельбу. По нему палили сразу с трех сторон, но больше наугад, в темноту. Во все стороны летели щепки, разлетались осколки посуды, вдребезги разбивались бутылки со спиртным.

Опустошив обойму «Макарова», Родион вскочил и кинулся дальше в глубь длинной подсобки. В этот момент он почувствовал болезненный удар в спину. Выстрелы продолжали греметь: наверное, люди Мосла успели поменять уже не по одной обойме.

Чувствуя, как вся правая сторона тела наливается тяжестью, Родион бежал, лавируя среди картонных коробок, ящиков и упаковок с продуктами и напитками. В конце подсобного помещения он уткнулся в какую-то дверь и распахнул ее. В лицо ударил ослепительный солнечный свет. Не раздумывая ни секунды, Родион рванул на улицу, с ходу перемахнул через невысокий кирпичный заборчик и бросился за угол. Он несколько раз наугад сворачивал то влево, то вправо, пересекал скверы и огороды, бежал по каким-то переулкам. Потом, совершенно обессилев, замер за очередным поворотом.

Тяжело дыша, он стоял с закрытыми глазами, даже не догадываясь, что оказался прямо на базарной площади, где на него со страхом и удивлением уставились люди.

— Кровь! — испуганно крикнула какая-то женщина. — Он ранен!

Родион, ничего не соображая, вклинился в толпу, которая тут же растерянно расступилась. Страх перед этим молодым человеком в грязной окровавленной одежде и с лихорадочно блестевшими глазами заставлял зевак в ужасе отшатываться от него. Родион даже не замечал, что до сих пор продолжал сжимать в руке свой разряженный «Макаров», затвор которого заклинило во взведенном положении.

Когда люди Мосла, держа пистолеты наготове, выбрались из подсобки, беглеца уже и след простыл. Заглянув за ограждение и не обнаружив того, за кем они гнались, парни, как по команде, громко и яростно выругались в бессильной злобе.

Один из них — тот, что был с «береттой» в руке, — мрачно проговорил, тяжело дыша в сторону своего напарника:

— Придется нам парашу хавать, братан! Упустили демона. Теперь такой звон здесь пойдет…

Где-то вдалеке неожиданно взвыла милицейская сирена.

— Давай назад, — рявкнул браток с «береттой», на ходу пряча свою громоздкую пушку в наплечную кобуру под пиджак, и громилы энергичным шагом вернулись в подсобку.

Пройдя через черный ход и склад ресторана, они вновь оказались в его дворике и опешили. Кроме

Южанина и Семена, здесь же, широко раскинув руки, лежал рябой. Отстреливаясь, Родион умудрился-таки попасть ему в голову.

Мосол был ранен, его правая брючина намокла от крови. Он стоял, тяжело привалившись к невысокому заборчику. Тонкие синюшные губы авторитета кривились от боли.

— Свалил, гад! — огорченно доложил хозяину боевик.

Мосол с ненавистью взглянул на него, но промолчал.

— Нужно сматываться, — хрипло добавил второй, — менты вот-вот нарисуются.

Мосол оглядел побоище мутным взглядом и махнул рукой:

— Уходим. А этого, которого упустили… Найти и убрать по-любому. Слышите, стрелки хреновы? Хоть из-под земли мне его достаньте! Иначе и мне, и вам крышка: он слишком много знает.

— Господа, я абсолютно уверен в том, что ни один русский фильм не может демонстрироваться ни в Штатах, ни в Европе. Не в обиду вам будет сказано, Евгений.

— Что вы, Майкл, я нисколько не в обиде. Когда столько времени проводишь на чужбине, то поневоле начинаешь чувствовать себя космополитом. А российские фильмы, как правило, действительно невероятно затянуты и занудны, что наверняка не понравится ни европейскому, ни тем более американскому зрителю. Исключение составляет, пожалуй, лишь авторское кино, адресованное прежде всего интеллектуалам и эстетам, — товар, как говорится, штучный… Хотя, с другой стороны, попробуйте-ка, вложив деньги, организовать в России прокат какой-нибудь, скажем, корейской ленты и собрать на нее публику. Думаете, будут сборы? Ну-ну…

Разговор этот происходил в Лондоне за столиком тихого, очень дорогого ресторанчика, расположенного на берегу живописного пруда. Для прохладной и вечно дождливой Великобритании стоял на удивление теплый, солнечный денек. В один из первых летних дней капризная природа решила все же побаловать жителей туманного Альбиона.

За рассчитанным на пять персон столом сидели четверо мужчин. Одно место пустовало, но, поскольку все положенные приборы присутствовали, можно было сделать вывод, что скоро в ресторане станет на одного посетителя больше.

Все четверо были приблизительно одного возраста — от пятидесяти до шестидесяти лет. Их добротные костюмы, дорогие часы и уверенные взгляды красноречиво свидетельствовали о том, что здесь собрались весьма удачливые, состоявшиеся в жизни люди.

О кино заговорил американец — краснощекий, слегка полноватый господин, которого звали Майклом Поллардом. Его бесцветные глаза оставались холодными и непроницаемыми даже в те минуты, когда он смеялся над удачными шутками собеседников. Несмотря на шестой десяток, он был очень подвижен и даже порой агрессивен. Иногда могло показаться, что он вот-вот взгромоздит на стол свои ноги и на них непременно окажутся ковбойские сапоги с загнутыми сверкающими шпорами, а где-то неподалеку раздастся ржание мустанга.

Его собеседник — начинающий лысеть брюнет — производил двойственное впечатление. Бегающие глаза и рваная, порой несколько сбивчивая речь, казалось бы, никак не подходили этому финансовому воротиле, сумевшему сколотить многомиллиардное состояние в начале девяностых годов. Внешне Евгений Александрович Любарский был скорее похож на напуганного революционными событиями скромного аптекаря, не знающего, чего ожидать как от красных, так и от белых.

Впрочем, это впечатление было обманчивым и сразу же исчезало, стоило лишь Любарскому заговорить на волновавшие его темы. На самом деле этот господин был абсолютно уверен в своей правоте и ни во что не ставил чужие точки зрения. Ради достижения собственных интересов он готов был зайти очень и очень далеко.

Третий человек за столом внимательно прислушивался к разговору. Он чаще молчал, скупо улыбаясь, и время от времени поглаживал свою аккуратную бородку. Чеченец по национальности, проживающий в Лондоне на правах политического беженца, экстрадиции которого уже не первый год безуспешно добивалась российская прокуратура, нисколько не походил на организатора террористических актов, а скорее напоминал университетского профессора.

Последний из обедавшей четверки, казалось, мыслями пребывал чрезвычайно далеко. Низенький, весьма упитанный седой господин с массивным породистым носом, на котором косо сидели немодные очки в толстой роговой оправе, сложил пухлые руки на выступающем, туго обтянутом жилетом животе и погрузился в глубокие раздумья. Аркадий Левинский был весьма практичным человеком, и его нисколько не интересовала перспектива продвижения российских фильмов на Запад. Устав от бессмысленного для него разговора, он впервые решил высказаться:

— Уважаемые коллеги! Хочу обратить ваше внимание на то, что наш гость, как мне кажется, запаздывает. — Он постучал пухлым пальцем по циферблату своих часов.

Любарский встрепенулся:

— Да, господа, в самом деле… Это на него не похоже.

— Может быть, в Брюсселе нелетная погода? — предположил Поллард.

— Вряд ли. В Лондоне погода всегда хуже, чем по ту сторону Ла-Манша, а самолеты взлетают по расписанию. Одну секунду…

Любарский достал сотовый телефон и стал набирать номер. Поднеся мобильник к уху, он через несколько секунд недоуменно сообщил:

— Абонент — вне зоны связи. Странно… Может, он еще в полете?

Американец, самый импульсивный из присутствовавших, рубанул воздух ребром ладони:

— Почему бы нам не начать без него? Ведь все остальные в сборе!

— Нужно подождать, — пробормотал Любарский и снова защелкал кнопками сотового.

— Я тоже так считаю, — поддержал олигарха чеченец, — без нашего общего друга предстоящий разговор вряд ли будет иметь смысл.

Заерзавший на стуле Левинский явно занервничал:

— Что касается меня, то без поддержки Брюсселя я вообще не уполномочен вести какие-либо переговоры. Если через пятнадцать минут он не появится, то я уезжаю в гостиницу. Если потороплюсь, то, вполне возможно, успею на вечерний рейс до Тель-Авива.

В этот момент дверь в зал ресторана бесшумно отворилась, и на пороге появился высокий широкоплечий мужчина, одетый в легкий бежевый плащ. Завидев его, Любарский сделал приглашающий жест рукой. Это был начальник его личной охраны, бывший майор КГБ.

Он пересек зал и, приблизившись, склонился к хозяину:

— Евгений Александрович, обстановка становится небезопасной…

— Что такое? — недовольно спросил Любарский.

— Нами обнаружены какие-то подозрительные люди. Их несколько. Они расположились вокруг ресторана.

Видя, как вытянулось лицо Любарского, сотрапезники забеспокоились.

— Что случилось, Пол? — Американец переводил взгляд с телохранителя на его хозяина и, казалось, был по-настоящему взволнован.

— Евгений, что за дела? — скороговоркой спросил кавказец, плохо расслышавший сказанную охранником фразу.

Любарский нетерпеливо отмахнулся от коллег и продолжал допрашивать телохранителя:

— Кто такие? Спецслужбы или урки?

— Трудно определить. Для этого необходимо войти с ними в плотный контакт. Но, судя по всему, эти типы вооружены.

— Может, Скотленд-Ярд? Тогда это не опасно.

Телохранитель покачал головой:

— Евгений Александрович, вы мне доверяете?

— Без вопросов! Ну, говори, не тяни!

— Вам нужно уходить. Кто бы это ни был, разумнее всего перенести встречу. Если вы не прислушаетесь к моему мнению, то за последствия я поручиться не могу.

Охранник распрямился и с непроницаемым лицом стал ждать решения своего хозяина. На лице Любарского отражалась нелегкая душевная борьба. Эта с таким трудом организованная встреча была чрезвычайно важна для него! Но в то же время бывший майор — явно не дурак и уж никак не паникер, на его сведения вполне можно положиться. Что же делать? И где, в конце концов, носит нелегкая этого козла из Брюсселя?!

Тут у начальника охраны Любарского зазвонил сотовый телефон.

— Это по делу, от ребят, — быстро отчитался он. — Разрешите ответить?

— Конечно! Давай быстрее! Чего ты ждешь? — закричал олигарх.

Охранник отступил на шаг и стал вполголоса разговаривать по телефону. Любарский, перейдя на английский, хмуро пояснил:

— Какие-то непонятные движения вокруг ресторана. Возможно, за нами следят. А вот кто — неизвестно.

Услышав это, Левинский тут же заявил:

— Я ухожу. Немедленно. Только международного скандала мне не хватает!

Любарский презрительно одернул его:

— Стыдитесь, Аркадий! В шестидесятые годы вы были посмелее, чем сейчас. Что-то рановато на попятную пошли. Неужели вас уже перестали интересовать сибирские алюминиевые заводы?

Израильтянин не успел ответить, так как в это время послышалась приближавшаяся полицейская сирена.

— Евгений Александрович! — громко обратился к своему хозяину телохранитель.

— Что? Говори!

— Двадцать минут назад в нескольких кварталах отсюда было совершено убийство. Двое мотоциклистов из автоматов расстреляли «мерседес», следовавший из аэропорта Хитроу.

— Из аэропорта?! — прошептал Любарский и судорожно вцепился в скатерть.

— Так точно. Весь район вскоре будет оцеплен полицией.

Любарский откинулся на спинку стула и прохрипел по-английски:

— Он убит. Двадцать минут назад. Неподалеку отсюда. Погода в Брюсселе, как я и уверял, ни при чем…

Повисло тягостное молчание. Аркадий снова было зашевелился, но Любарский тут же рявкнул на него:

— Сидеть! Никто не уйдет отсюда, пока вопрос не будет решен окончательно! Дороги назад уже нет, поймите вы это! Механизм запущен, первый транш на осуществление нашего плана уже отправлен по назначению. Ставки в этой игре слишком велики, чтобы отступать от задуманного из-за такого пустяка, как размозженная башка какого-то продажного политикана!

Это говорил уже не «напуганный аптекарь», а самый настоящий политик — решительный и жестокий.