О чем молчат рубины. Книга 2

Глава 16 Путешествие к папе

Мы по всей Земле кочуем,

На погоду не глядим,

Где придётся заночуем,

Что придётся, то едим…

Л. Варданян-И. Шаферан.

Песня «Бродячие артисты».

— Уже рассвело… — сладко зевнула Катерина, выглядывая из окошка кареты, — А меня, признаться, разморило… Эх, Андреас, как хорошо было дома! Да, разве тебя бросишь? Пропадёшь ты без меня, бедолага!.. Да, кстати, ты теперь не Андреас и не Эндрю! Ты теперь Эдвард. Привыкай. И я привыкать буду.

— Эдвард, так Эдвард, — рассеянно заметил я, оглядываясь.

— Ну, что? На пристань? Или зайдём помолиться? Сегодня мне хочется посетить Нотр-Дам-де-Дижон. Да и тебе, как крестоносцу, следовало бы вознести молитву Богородице!

— Ну, если следует, то пошли. Не будем вызывать подозрений.

— Что-то ты… слишком послушный! Ну, ладно! Чтоб ты знал, символ Дижона — сова. Так вот, в одном из внешних углов собора Нотр-Дам-де-Дижон сделана скульптура совы. Говорят, если её погладить левой рукой — непременно левой! — то сбудутся твои желания. Все, кто проходит мимо, обязательно делают этот жест! Гладят сову. И нам надо. Чтобы у папы всё прошло хорошо. А?

— Язычество какое-то… — пробормотал я, — Идти в храм, возносить молитвы святым, и по пути гладить каменную сову?

— От тебя, что, убудет?..

— Ну, пойдём, погладим…

— Ох, что-то ты сегодня чересчур послушный… Не к добру это…

Ясно, не к добру. На вечер я запланировал очень сомнительное дельце.

— Теперь на пристань? — Катерина вышла из храма и прищурилась, разглядывая тусклое, зимнее солнце.

— В трактир, — ответил я, — На пристань поедем завтра с утра.

— Почему?..

— Ну-у-у… поброжу по городу, поищу себе трость! Надо же мне привыкать к трости?

— Врёшь!

— Ну и вру, что с того?.. В любом случае, на пристань поедем завтра утром.

— Что ты задумал, Андреас⁈ — в глазах девушки затрепетал страх.

— Я не Андреас, я Эдвард, забыла? А задумал… ох, лучше тебе не знать!

— Говори! — и в одном этом слове лязгнуло столько металла, что я поёжился.

— Не скажу! Иначе ты меня отговоришь. Пошли лучше гулять, заодно, и в самом деле, трость подберём.

— Не скажешь?

— Не скажу!

— Ох, смотри, Анд… Эдвард, найдёшь ты себе приключений на пятую точку!

Я благоразумно промолчал. И целый день мы гуляли с Катериной. Хотя удовольствия я не получил. Девушка надулась и на все мои попытки разговорить её, бурчала что-то невнятное. А жаль! Дижон — интересный и удивительный город. И столько моих вопросов остались без ответов… жаль!

Ближе к вечеру, когда добрые дижонцы садились ужинать, мы оказались почти на окраине города. Как я и задумал.

— Почтенный! — окликнул я спешащего прохожего, — Не подскажешь ли, где поблизости жилище хорошего ювелира?

— Жилище? — удивлённо переспросил тот, останавливаясь перед перегородившей ему дорогу тростью — да! мы купили мне симпатичную трость! — Или лавка?

— Жилище, — повторил я.

— Вот здесь, за поворотом, ворота выкрашены диагональными полосами… Там живёт ювелир Гершель. Только, зачем вам жилище? А из лавки он, наверняка, уже ушёл.

— Благодарю тебя, добрый человек, — величественно кивнул я, убирая трость с его пути, — Пусть будет над тобой милость Божья.

— Во веки веков… — машинально ответил тот, и припустил дальше, по своим делам.

— Ну, что? — почему-то шёпотом спросил я Катерину, — Я собираюсь напасть на ювелира… Ты со мной?

— Напасть на… ювелира⁈ — девушка схватилась за сердце, — Зачем⁈

— Так надо! Но я могу оставить тебя неподалёку. А когда выйду…

— Нет уж! — отрезала Катерина, — Я с тобой! По крайней мере, дам в суде показания! И учти, показания будут правдивыми!

— Спасибо… — печально ответил я, принимаясь стучать в ворота, — Это даже больше, чем я рассчитывал.

Очень долго никто не открывал. А я не переставал барабанить в ворота. Наконец, ворота приоткрылись.

— Что угодно⁈ — в щель выглянула рассерженная девушка, по всей видимости, служанка.

— Ювелир Гершель дома? — уточнил я.

— Дома, но он никого…

— Отлично! — заметил я, делая шаг вперёд.

Понятно, что хрупкая служанка не преграда для будущего крестоносца! Она пискнула и еле успела увернуться. А я, подчёркнуто размеренно и неторопливо, расправив плечи, зашагал к дому.

Конечно, если бы я бросился бегом, она подняла бы крик. Если бы за мной полезли другие мордовороты, она подняла бы крик. Господи, да при любом подозрении, она подняла бы крик! Но за мной, застенчиво, протиснулась леди, явно дворянской наружности, и засеменила вслед. Служанка растерянно оглянулась, на всякий случай выглянула за ворота, убедилась, что кроме нас никого нет, накинула на ворота огромный замок, и побежала вслед за нами.

— Но, господин Гершель никого не принимает!

— Нас примет! — я сказал это так уверенно, что служанка только плечами пожала и юркнула прямо перед нами в дверь.

Случившееся выходило за рамки обычного, а значит, не её ума это дело. Надо доложить хозяину, а уж он решит.

Я не спеша шёл следом. Пусть докладывает. Уже через минуту я сам о себе доложу.

Семья ювелира собралась за столом. Собственно, то что мне и надо. Именно для этого я и откладывал свой визит до вечера. Итак… это явно сам ювелир, это жена, а это… раз-два-три-четыре-пять-шесть… детишки. Один уже взросленький совсем, наверняка отцу в лавке помогает. И это тоже хорошо.

— Простите, чем обязан… — растерянно приподнялся ювелир со своего места.

Я молча вытащил меч из ножен и рубанул со всей силы по столу. Одним ударом перерубив столешницу. Стол сложился пополам, жалобно звякнула посуда, вся семья ювелира вздрогнула и сжалась в страхе.

— Если вы за драгоценности, то здесь их нет… — залепетал Гершель непослушным языком, — Всё в лавке!

— Плевать мне на драгоценности! — холодно ответил я, — Мне нужно другое.

— Но… я не помню вас! Если что-то, когда-то, напутал в цене… я готов искупить!

— Нет. Другое.

— Но… что⁈

— Посмотри на эти печати, Гершель, — я вытащил запечатанные письма, которые дала мне Александра, — Мне нужно, чтобы ты изготовил такую же печать. Чтобы я мог эти письма вскрыть, а потом запечатать снова. И адресат не заподозрил бы, что письма вскрывали.

— Это невозможно! Это запрещено!

— Тогда вся твоя семья умрёт, — спокойно пожал я плечами, — Начиная от самых маленьких. Ну, вот, к примеру, начнём с вот этой девочки… как тебя зовут, малышка?

— Марьям… — пролепетала крошка.

— Начнём с Марьям! — решил я, доставая кинжал, — Итак?..

Краем глаза я видел, как испуганным изваянием застыла в дверях Катерина. Ну… даже хорошо! Никто не подумает, что может успеть выскочить в дверь!

Гершель затравленно посмотрел на перерубленный стол, на холодную сталь кинжала у меня в руке…

— Но это долго! Это займёт несколько дней! И все приспособления у меня в лавке, не дома!

— Ты не понял, Гершель. Мне не нужна печать в полном смысле этого слова. Мне достаточно прочитать письма и запечатать их снова. Всего три письма. А потом печать можно будет выкинуть, сломать или сжечь. Так что, вполне хватит простой заготовки для печати, не из камня, а из… гипса, например. Или из чего вы делаете заготовки?

— Но…

— Бедная Марьям! — вздохнул я, — Подойди ко мне, малышка!

— Нет! — взвизгнула девочка, прячась в складки платья своей матери.

— Но мне в любом случае, нужен гипс, инструменты! — взвыл ювелир, — А это всё в лавке!

— Хорошо, — вздохнул я, — Пошли в лавку сына. Он принесёт тебе нужное. Но хочу предупредить: перед воротами, в тени других домов, дежурит мой человек. Если твой сын придёт обратно в сопровождении стражи, мой человек свистнет в свисток. Стража найдёт здесь только трупы… Ты видел, что я умею обращаться с мечом!

— Да-да, конечно, — лихорадочно пробормотал ювелир, — Шмуэль, сынок, быстренько сбегай в лавку и принеси мне… и он принялся перечислять такие названия, которых я раньше и не слышал. Какой-то грабштихель, шпицштихель, флахшихель и ещё куча подобного. Что бы это значило?..

С полчаса мы напряжённо ожидали. Всё это время ювелир — под лупой! — рассматривал печати. Наконец, появился мальчишка, с мешочком, в котором он принёс инструменты.

Я выглянул в окно, которое — удачно! — выходило на улицу. Вроде тихо…

— Эх, стола-то и нету… — печально заметил ювелир.

Я молча вытащил половину стола из-под скатерти и пристроил обрубленным концом на подоконник. Получилось несколько кривовато, но достаточно, чтобы можно было работать. И ювелир принялся за дело.

Полчаса… час…

— Свечи кончаются… — заметил ювелир.

— В доме есть ещё свечи?

— Есть… в кладовой.

— Ты! — указал я на служанку, — Сходишь в кладовую и принесёшь свечи. Все, какие есть! А, на всякий случай, чтобы ты не сделала глупостей, тебя проводит вот эта леди!

— Я? — удивилась Катерина.

— Ты, — подтвердил я, — Кто же ещё?

Умная служака принесла ещё и подсвечники. На той половинке стола, где работал ювелир, стало ещё светлее. Семья ювелира уже давно жалась в углу. В самом дальнем от меня углу… аж на целых три шага!

Ещё полчаса… час…

— Шмуэль, дай мне сургуч!

— Он здесь, в мешке, рядом с тобой…

Ювелир накапал сургучом прямо на поверхность стола и сделал первый, пробный оттиск. Рядом положил один из конвертов. Нахмурился, и принялся опять что-то подпиливать своими странными «штихилями».

Ещё полчаса… час…

Все молчали. Даже маленькие дети не плакали, хотя, кажется, им самое время сладко спать в кроватях. Только слышалось осторожное: «вжик-вжик». Ювелир старался изо всех сил. Уже несколько пятен сургуча пятнали обломок стола.

Я стоял неподалёку, опираясь на свою великолепную трость, но одну руку положив на рукоять меча. Так, на всякий случай. Чтобы всем видно было.

Ещё полчаса… час…

— Готово! — поднял на меня взгляд из-за стола ювелир, — Взгляните сами…

— Ну-ка, ну-ка… — я склонился над столом. На столешнице красовалась сургучная блямба, а рядом лежал запечатанный конверт, с такой же печатью. Такой же? Лев есть… щит в лапах льва… крест на щите… завитушки по кругу… Джунгли, что ли⁈ Если завитушки с листиками? Ну, и что в целом? Очень похоже! Я бы не отличил!

— Печать надёжная? На три запечатывания хватит?

— Хватит…

И я, недрогнувшей рукой сломал первую печать. Быстро прочитал содержимое. Однако!!! Кто бы мог подумать⁈

— Запечатывай! — бросил я, ломая вторую печать.

Ну, здесь не так интересно. Обычное рекомендательное письмо.

— Запечатывай!

Третье письмо. И опять — сюрпризы! Ну, Александра! А с виду и не скажешь!

— Запечатывай! Дай посмотрю! Хорошо… А теперь, вот тебе сорок золотых флоринов. Это за сломанный стол, за работу и вообще… за всё, что случилось. Печать советую сломать. Ну, а мы пойдём…

— Так вы, что? Не убьёте меня⁈ — так искренне удивился ювелир, что и я в ответ удивился.

— Нет… и не собирался… С чего ты взял?

— Но я же буду обязан доложить о случившемся в гильдию! Вас поймают и повесят! Или отрубят голову, если вы благородный!

— Та-а-ак… Во-первых, любезный Гершель, ты не доложишь в гильдию! Потому, что ты обязан был отказаться, а ты не отказался! И угроза близким не оправдание. Тебя выгонят из гильдии! И что ты будешь делать, если больше ты ничего делать не умеешь? Вместе со своей семьёй сядешь на шею родственникам? Хор-р-рошенькое решение! Во-вторых, если меня, как ты выразился, «схватят», где доказательства? Подложной печати при мне нет, письма запечатаны так, что не определить, той ли печатью они запечатаны или этой… А если ты на меня наговариваешь? Ты, простолюдин, наговариваешь на благородного господина⁈ Кого из нас вздёрнут? И в-третьих, позволь тебе представить: её сиятельство, леди Катерина де Мино! Это её печать ты так усердно делал. Видишь ли, леди Катерина везёт с собой письма, написанные и запечатанные ещё дома. Но в дороге она спохватилась, а верно ли титулование в тех письмах? Представляешь, как ужасно будет, если в титуловании обнаружится ошибка? А печать, как на грех, осталась в потайном сейфе замка… Но я сейчас убедился, что титулование было верным. Ты же видел, я ни буквы не исправил в тех письмах, не так ли? Так что, не повесят меня, ни голову не отрубят. Успокойся, любезный Гершель, и очень тебе советую, помалкивать обо всём случившемся. Тебе же от длинного языка хуже будет!

— Я знаю, что это печать графов де Мино. Я немного разбираюсь в геральдике, — сдавленно пробормотал ювелир и взглянул на Катерину, — Но, это правда? Вы, действительно, графиня де Мино? Это, в самом деле, ваша печать⁈

— Богом клянусь! — торжественно ответила та.

— Тогда… прошу прощения, ваши сиятельства… дайте мне ещё двадцать минут! Я, видите ли, на щите сделал крест слишком коротким. В оригинале он достаёт до низа щита, а у меня слегка парит в воздухе. Знающий человек насторожится. Но я сейчас исправлю!

Нет, кто бы мог подумать⁈ Да и я мог бы быть более внимательным!

— У нас, в самом деле, крест был до низа щита! — заметила Катерина.

Через полчаса мы вышли из дома Гершеля. Чернела темнота. Даже окна окружающих домов были черны — везде уже задули свечи.

— И, куда теперь? — глухо спросила Катерина.

— Представь, в трактир! Я приказал Эльке снять для нас трактир здесь, неподалёку. И, чтобы нас ждали с ужином.

— Кто бы мог подумать, что ты такой разбойник и грабитель⁈ — вздохнула девушка, — И меня втянул… Подумать только: я, графиня, участница налёта на ювелира!

— Я не втягивал!

— Втягивал-втягивал! А что вообще ты искал в тех письмах?

— О! Там было очень много интересного!

— Чего же?

— Боюсь, я не могу тебе этого рассказать. По крайней мере, пока. Но зато, я теперь точно уверен, что папа авиньонский нас примет! А, кстати, вот и трактир! Единственный, со светлыми окнами! Нас ждёт ужин! Ура!

— Не может быть! — ахнул я, когда на пристани Дижона увидел знакомые контуры габары.

— «Роза Дижона»⁈ И в самом деле, подозрительно… — согласилась Катерина, — А не соучастник ли он того незнакомца, который нас преследовал? Откуда незнакомец знал, что нас надо искать в Дижоне⁈

— Ну, ты совсем-то с ума не сходи… — посоветовал я, — Ты хочешь сказать, что он специально купил габару и поджидал нас, всего лишь для того, чтобы сообщить о нас тому незнакомцу? Чересчур расточительно! Даже для меня, не говоря о прочих.

— После вчерашнего налёта на ювелира, я ничему не удивляюсь! — задрала нос девушка, — Нет, кто бы сказал мне до вчерашнего дня, что я… своими руками… бедного ювелира, отца семейства… Ужас! Ужас!

— Можно подумать, что ты его истязала! — фыркнул я, — Лично. Вот этими руками.

— Мне кажется, что ты и в это мог меня втянуть! И всё, ради чего⁈

— Не втягивал я!

— А я повторяю вопрос: ради чего?

— Господин Шарль! — вместо ответа окликнул я, — Ваша габара свободна?

— О! Ваше сиятельство! Ваша милость! Благословен пусть будет Господь!

— Во веки веков! — синхронно ответили мы.

— Для вас моя габара всегда свободна! — расплылся в улыбке Шарль, — Вы принесли мне удачу! После вас, один за другим, сразу три прибыльных заказа! И снова вы, такие щедрые заказчики! Куда держим путь?

— Перпиньян, — ответил я, переглянувшись с Катериной.

— Но это же… кусок пути надо морем плыть? — улыбка Шарля несколько померкла.

— Да, но мы не заставляем вас пускаться в бурное море на вашей габаре. Вы можете провезти нас вдоль побережья, так, чтобы не терять из виду полоску земли…

— Боюсь, моя габара для такого не приспособлена… А, кроме того, придётся оформлять множество таможенных документов… Точнее, не просто оформлять, а заводить новые документы, регистрируясь, как морской корабль. Может, ваши милости согласятся, чтобы я довёз вас до Марселя? А там по берегу, по берегу… У вас и карета есть! С удобствами поедете. А там, всего-то от Марселя до Перпиньяна километров триста! Меньше чем за неделю доскачете! Если кони резвые и выносливые, вообще за два дня!

Мы с Катериной вновь переглянулись.

— А откуда ты, любезный, знаешь эти расстояния? Если ты туда никого не возил? — небрежно уточнил я.

— Так, от паломников! — привычно заулыбался Шарль, — Я вам так скажу, ваша милость: хочешь что-то узнать про дорогу — ищи паломников, которые это место посещали. Они всё расскажут: и где остановиться среди дня, чтобы отдохнуть в дороге лучше, и где кормят хорошо, и где трактиры поприличнее.

— Ну-у-у… — Мы с Катериной вновь переглянулись, — Хорошо! Вези нас до Марселя!

— Это можно! — совсем расцвёл Шарль, — Эй, ребята! Отдать концы! Мы опять зафрахтованы! Я же правильно понял? Это фрахт?

— Фрахт, фрахт… — задумчиво согласилась Катерина.

— А что такое фрахт? — осторожно уточнил я, пользуясь возникшей суматохой на габаре.

— То же самое, что перевозка, — коротко ответила девушка, — Только, в отличие от обычной перевозки, при фрахте больше никаких грузов и пассажиров брать не позволено. Только те, что входят в сам фрахт.

— Это правильно! — обрадовался я, — Я за фрахт! Эй! Ребята! Осторожнее с каретой! Сломаете ось — вычту из платы за проезд! Что? Я знаю, что там крепкие оси! Но вы так сильно толкаете эту карету… Да не за дверцу же её тянуть! Вы же эту дверцу оторвёте! Господин Шарль! Наведите порядок!

— Это они от радости! — заверил нас Шарль, — Ребята! Аккуратно! Вот так…

— Что? Было? В письмах⁈ — чётко и раздельно спросила Катерина, когда мы привычно устроились на носу габары.

Габара летела по волнам. Пожалуй, вдвое быстрее, чем когда мы поднимались вверх по реке. Наверное, опять с ветром повезло.

— М-м-м… — задумался я над ответом, — Видишь ли… Положение женщины в современном обществе таково…

— Что было в письмах?!!

— Таково, что меня взяло сомнение, насколько весомы могут быть рекомендательные письма твоей кузины, — твёрдо продолжал я, — Потому что дело не просто в том, что она графиня. Ты, к примеру, тоже графиня, но тебе и в голову не пришло написать мне рекомендательные письма! Потому что ты тоже знаешь про положение женщины в обществе. Но твоя кузина была уверена, что её рекомендации будут приняты в расчёт. Почему?.. Вот на этот вопрос я и искал ответ в письмах.

— И какой ответ ты нашёл?

— Боюсь, этот ответ тебе не очень понравится…

— Какой же⁈

— Шантаж, — вынужден был признаться я, — Только в письме самому авиньонскому папе, твоя кузина просто рассыпается в лести и просит нас принять, точнее меня и мою спутницу. В двух других она буквально приказывает оказать нам содействие. Железным тоном. В одном случае, угрожая рассказать о всяких непотребствах, которые завершились рождением ребёночка от служанки… это она, между прочим, кардиналу церкви пишет! Во втором случае, она обещает, в случае оказания помощи, вернуть некие компрометирующие любовные письма. И это тоже кардиналу. Теперь я почти уверен, что папа нас примет. Я не уверен, что те кардиналы будут нам рады… но это пустяки, которые к делу не относятся! Не так ли⁈

— Моя кузина… и шантаж⁈ — обомлела Катерина, — Не может быть! Этого просто не может быть!

— Может… — вздохнул я, — Меня, между прочим, тоже пытались соблазнить. И очень настойчиво. Сразу две служанки. И даже…

— Что «даже»?

— Ничего… Я говорю, даже та девушка, которая меня случайно ножом ткнула, и та пыталась под меня лечь, — почему-то я передумал признаваться в домогательствах самой Александры. Быть может, просто стало жалко чувства Катерины?

— Ты серьёзно⁈ И… и что?..

— Я же монах, — подмигнул я ей, — А что ещё более важно: нельзя мне! Я же рассказывал. Нельзя! А меня и подпоить пытались, и накормить…

— Подпоить понятно. А в каком смысле «накормить»?

— А! Есть такие блюда, которые вызывают… э-э-э… мужское желание! Ну, вроде хорошо прожаренного мяса с перцем и устриц. Ну, вот, я как-то заметил, что мне к ужину отдельно тарелочку подкладывают. А на ней… правильно! Устрицы, икра, жареное и перчёное мясо, спаржа… Всё один к одному! И отказаться вроде бы нельзя… всё же ты за ужином и тебя угощают. И если наешься, то потом хоть на стенку лезь! Что остаётся? Пить? Тоже не вариант! Как раз контроль потеряешь! Ну, вот… в основном хлебушек… и на тарелке всё перемешать, будто много ел!

— Ты врёшь! — уверенно сказала Катерина.

— Если бы… — вздохнул я в ответ, — Но это всё дело прошлое. Главное, мы имеем надёжные письма, и мы едем к папе! Ну, папа, держись! Кстати, как я тебе с новой тростью?

— Мой мир никогда больше не будет прежним, — пожаловалась девушка.

Памятник средневековой архитектуры — собор Нотр-Дам-де-Дижон!

А это та самая, знаменитая сова на стене собора Нотр-Дам-де-Дижон, увы, почти затёртая, за несколько столетий постоянных прикосновений: